"Только что прочитал в превосходном журнале вашем сообщения корреспондентов на весьма важную тему о телесных наказаниях детей. А так как я в этом отношении сделал несколько, по моему глубокому убеждению, ценных наблюдений, то смею надеяться, что вы, любезный г. редактор, разрешите мне поделиться с ними на страницах уважаемого издания вашего.

Когда три года тому назад Господь призвал к Себе мою супругу, мне пришлось лично заняться воспитанием наших детей: двух девочек и четырех мальчиков. Мальчиков я отправил в пансион, а для девочек пригласил гувернантку. Нужно заметить, что дочурки мои до самого последнего времени воспитывались покойной женой чрезвычайно заботливо и не знали о том:, что на свете существуют для детей телесные наказания. В дальнейшем я заметил, что, со смерти матери, девочки делали весьма слабые успехи в науках, и, кроме того, поведение их оставляло желать многого: они начали грубить и обнаруживали очень мало девических наклонностей. Все это меня огорчало, и, по представлению воспитательницы, я в конце концов дал свое согласие на то чтобы в доме завести розгу. Розга была приобретена такого образца, на какой указала гувернантка: кусок мягкой гибкой кожи, в окончании расщепленной на тонкие полоски, хотя и причинявшая сильную боль, но не производившая никаких повреждений кожи и не вызывавшая скверных последствий для организма. В первый раз розга была пущена в ход после того, как у меня пропали деньги, и когда после перекрестного допроса я убедился в том, что кражу совершили только мои девочки. Я распорядился, чтобы гувернантка наказала обеих дочек солидным количеством ударов. Временем для приведения моего приговора в исполнение был назначен вечер, местом - будуар воспитательницы. После вечерней молитвы обе девочки получили основательную порку supra dorsum midium. Их привязали к дивану, чтобы они не могли сопротивляться. После экзекуции каждая из наказанных поцеловала розгу и поблагодарила гувернантку за "науку". Только тогда им разрешено было одеться.

Со времени этого наказания поведение девочек коренным образом видоизменилось; кроме того, мы стали замечать, что они занимаются чрезвычайно усердно и в преподаваемых им предметах делают изумительные успехи. Вот уже девять месяцев прошло со времени экзекуции, и ни одной из них не пришлось призывать в будуар для наказания, хотя временами, но очень редко, приходилось все таки заставлять розгу прогуливаться по рукам девочек; подобные наказания налагались за отсутствие должного при приготовлении уроков прилежания.

С не менее положительным результатом применял я мою розгу и к своим сыновьям, причем не могу умолчать о том, что я нахожу этот инструмент более целесообразным, нежели березовую розгу, которая, при слишком усердном обращении с ней, наносит и коже, и всему организму значительные повреждения. Ничего подобного с кожаной розгой наблюдаться не может, хотя в то же время испытываемая наказуемым боль гораздо чувствительнее, нежели при березовых прутьях. А чувство боли и есть, по моему мнению, главная цель всякого телесного наказания: "о нем никогда позабыть не должно"!

Один из преподавателей большого училища для девочек также с восторгом отзывается о прекрасном действии этого инструмента. Приводим дословно сообщение его "способа употребления". "Ремень приготовлен из мягкой кожи; оканчивается он массой маленьких тонких полосок. При применении этого инструмента на руке молодой девушки получаются изумительные результаты. Само собой разумеется, что боль при наказании вызывается очень сильная, но за то скоропреходящая, а так как кожа при этом нисколько не повреждается, да и сам способ выполнения наказания не может быть назван неблагопристойным, то приходится согласиться с тем, что этот инструмент должен быть предпочтен березовым прутьям, связанным в розгу. Во всяком случае, вызываемое в данном случае. болезненное ощущение совершенно достаточно для того, чтобы понудить молодых девушек добросовестно относиться к приготовлению задаваемых им уроков".

В заключение приводим письмо одного господина, которое как бы то ни было, затрагивает новые взгляды на телесные наказания, положительно благоговея перед современным течением. "По моему мнению, публичное наказание взрослых девушек должно быть воспрещено законом. Наказание ребенка в возрасте шести - восьми лет - одно дело, а то, что описывает ваш корреспондент - другое дело. Еще несколько месяцев тому назад я с нерешительностью относился к подобным корреспонденциям, но опыт последних недель заставил меня составить непоколебимое мнение.

Я холостяк. Несколько лет тому назад умерла у меня сестра, возложив на меня перед смертью заботы о ее дочери. Теперь моей племяннице всего восемнадцать лет. Это - прекрасная девушка, скромная, благовоспитанная, какие редко встречаются. Она живо интересуется всеми науками и для пополнения своих знаний выразила желание посещать одно из значительных учебных заведений; покоряясь ее влечению, я переговорил о всем необходимом с начальницей этого училища.

Когда я в одну из суббот возвратился из Лондона, приехав домой незадолго перед обедом, меня встретила моя старая экономка, служившая у меня много лет, с чрезвычайно опечаленным выражением лица. Из расспросов я узнал, что молодая барышня пришла домой в большом волнении и сейчас же заперлась в своей комнате". Как оказалось впоследствии, дело было в следующем.

В это утро была назначена лекция об английской поэзии; лектор отнесся к ней чрезвычайно поверхностно и выражение "Мы, смертные; ибо живем одиноко" приписал перу Теннисона. Так как я сам часто занимаюсь литературой и отношусь к ней с большой любовью, то моя племянница, при совместной со мной жизни, более начитана, нежели другие девушки ее возраста. Она позволила себе остановить преподавателя, сказав ему, что автором приведенных выше слов является не Теннисон, а Матье Арнольд.

Одна из присутствовавших на уроке гувернанток серьезным тоном запретила ей прерывать учителя и поправлять его и поставила ей в журнале крестик. У начальницы было обыкновение всех отмеченных крестом учениц подвергать телесному наказанию, и моя племянница сама была несколько раз свидетельницей производимых над малолетними ученицами экзекуций, не подозревая, разумеется, что подобная мера может быть предпринята не по отношению к детям.

К безграничному удивлению моей племянницы, после уроков ее пригласили в учительскую и к еще большому изумлению объявили, что за непочтительное отношение к учителю ей предстоит подвергнуться наказанию. Ни просьбы, ни протесты ни к чему не привели; несчастная барышня должна была уступить силе и получила от руки своей начальницы двенадцать сильных ударов розгой.

Я сам по происхождению - ирландец, и вам не трудно представить себе мое негодование по поводу столь унизительного обращения со взрослой девушкой, которая не сегодня - завтра должна была выйти замуж. Я принял быстрое решение, одобренное несколькими дамами, которым я о нем сообщил. С трудом уговорил я племянницу, как ни в чем не бывало, снова начать посещение училища, и вскоре после описанного выше происшествия я передал начальнице приглашение пожаловать к нам на завтрак. Это было в начале января. Вместе с приглашением я уведомил ее, что кстати уплачу ей следуемое за право учения племянницы. Она явилась; по моему распоряжение, ее провели в нашу домашнюю библиотечную комнату; там ее поджидали уже три замужние женщины, жены моих друзей, о которых я упомянул выше и которые отнеслись с одобрением к моему плану. Я пригласил ее сесть и высказал мое мнение на счет ее обращения с ученицами. Далее, я сказал ей, что сначала у меня явилась мысль возбудить против нее судебное преследование, но затем я порешил наказать ее в присутствии находящихся здесь дам так же точно, как она наказала мою племянницу. Само собой разумеется, разыгралась ужасно бурная сцена, но угрозы судебным процессом заставили почтенную матрону согласиться с моим решением. Немедленно же я оседлал коня и отправился в Этон, где приобрел обычную здесь розгу. Ко всему сказанному должен еще добавить, что начальница получила двадцать дюжих ударов, которые она, как рослая и крепкая особа, должна была перенести вполне свободно. Племянница не захотела присутствовать при экзекуции, но зато после порки я заставил наказанную попросить у оскорбленной ею барышни извинение".