III. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Шемиот уехал в имение, ни единым словом не предупредив Алину, даже не простившись с нею но телефону. Алина узнала эту новость от лакея Щурека, который перевез свой синий сундук и теперь исполнял здесь должность садовника. Алина была смертельно оскорблена. Наплакавшись вдоволь, она утешила себя мыслью: "Мужчину всегда пугает сближение с женщиной, И потом эта Клара!.. Она восстанавливает его против меня, А быть может, он мучает меня умышленно?" Однако она продолжала не спать, томиться, страдала от зноя, мучила всех в доме своей резкостью. Ежедневно сюда являлась Христина. Алина как-то вспомнила о ее ребенке, который, несмотря на лето, оставался в пансионе. Экономка взялась следить за ним. Бруно целыми днями бродит один по пустым классам и только за обедом, завтраком видит людей. Она представила его круглую головку с каштановыми редкими волосами, серьезные голубые глаза, пухлый ротик. И, содрогаясь от сострадания, упросила Христину привезти к ней Бруно. Увидев его, Алина удивилась. Снова у него был старенький костюмчик, плохо обутые ножки, прошлогодняя шляпа. А между тем еще совсем недавно Алина передала Оскерко довольно солидную сумму, она всегда заботилась об этом несчастном ребенке. Каждый раз при встрече с ним она обходила подряд несколько магазинов, и в те дни ей до самого вечера приносили пакеты и коробки. Сегодня она рассердилась на Христину: - Куда ты выбросила деньги? - Я? Но я заплатила за свое коричневое платье... то, что с голубым жилетом... оно всем нравится... - О, это гадко... ты дурная мать, Христина. - Бруно еще мал для нарядов... И так как Алина занялась мальчиком, Христина кидала вокруг себя мрачные, полные зависти и тоски взгляды. Почему Алина не возьмет его к себе? Что было бы проще, как не жить вместе в этом чудесном, уединенном особняке, среди изящной старинной мебели? О, вместе на этой широкой сладострастной кровати, задернув ее шелковые, лунного цвета занавески. Она бы целовала маленькие ступни ног Алины и линию спины, изогнутую и волнующую, и длинные ароматные волосы, всю ее, всю... Христина почти задыхалась. Она встала и неожиданно для самой себя очутилась в комнате Войцеховой. Старая служанка в черном платье, но без чепчика бормотала молитву. Они очень приветливо поздоровались. - Ну, как дела, Войцехова? Войцехова недовольно пожевала губами. Осторожно она намекнула, что барышня изменилась к худшему. По хозяйству ненужные траты и упущения. Щурек оказался вором, однако барышня не гонит ею, ибо негодяй умеет рассказывать о порядках в доме господина Шемиота. Христина раздраженно вспыхнула. - Господин Шемиот - безнравственный человек, - сказала она ледяным тоном, - я не о таком муже мечтала для Алины. Служанку прорвало: - О да, барышня ох как попрыгает, когда выйдет замуж за Шемиота... небось, та гувернантка по три дня ходит с мокрыми глазами... Сердце Иисуса, смилуйся над нами!.. Все горе еще и оттого, что барышня неверующая... И они долго еще сплетничали, терзаемые тревогой и завистью. Наконец Войцехова проговорила льстиво: - И почему бы нашей барышне не выйти замуж за пана Витольда? Человек молодой, богатый. Это была бы стоящая партия... Люди заткнули бы свои глотки. Христина слушала ее, оглушенная. Какая мысль!.. Если бы Алина вышла за Витольда, они бы породнились... вполне естественно, что Христина тогда переедет сюда... И маленький Бруно... и все будет хорошо. Она подсела к служанке, и они продолжали шептаться, как две заговорщицы. В комнатах маленький Бруно тихонечко и с удовольствием рассматривал картинки. Апине стало скучно. Чувствуя себя чужой и собственном доме, уставшая от Христины и бесплодной печали последних дней, она спустилась и сад. Был полдень. Бледная лазурь казалась раскаленной. На кустах розы цвели вторично: белые, желтые, пурпурные и розовые. Пчелы ползали по ним, как тяжелые капли золотого меда. Белые розы казались сделанными из белого шелка, неживыми, сверкающе-прекрасными и возбуждали сладострастное желание бури, уничтожения, гниения, смерти. Они пили летнее солнце, ароматы, ветер и синеву неба своими детскими, целомудренными устами. Желтые розы, по краям розоватые, словно залитые отблеском зари или заката, теплые, нежные, чувственные и покорные. Бенгальские розы, розы Франции и те, пурпурно-черные махровые, сладкие, как мускат, вызвали в Алине жест восхищения. Розовые розы были круглы, тяжелы, словно зрелые, сочные плоды; густой аромат их, смесь вина, сахара, ванили, осаждался на губах, подобно соленому ветру моря. В конце аллеи она села на каменную скамью, оглядываясь кругом пьяными глазами. Не была ли любовь соткана из ароматов, солнечных лучей, медленного сладострастия? И она закрыла глаза, мечтая о Шемиоте и обладая им мысленно с опытностью девственницы. После ряда бессонных ночей Алина дождалась письма от Шемиота. Самым невинным тоном он приглашал ее к себе в имение. Он объяснял, что через четыре часа езды по железной дороге Алина приедет на станцию Х., где ее будут ждать лошади. Далее он рассказал, что дом его стоит на горе. Дожди вырыли глубокие извилистые овраги, и по крутизне цветет дикий шиповник. Ниже шумят деревья, и река достигает их корней. Несколько раз он видел молодого орла. В поле можно найти лиловые и желтые ирисы, пахнущие медом, зрелым хлебом, горячей землею, а также голубые, белые, сиреневые колокольчики и липкую смолку. Алина тихонько вскрикнула и опустила письмо. Что Шемиот думает о ней? Знать ее, Алину, барышню из общества, к себе в имение? И он не написал ни одного слова ни об Юлие, ни о Кларе?.. И как он мог быть таким самоуверенным? Вот что значит объясниться в любви первой... женщина всегда это почувствует... ее более не уважают... в ее готовности на все уже не сомневаются... Алина рассердилась, потом заплакала, потом выбранила себя за подозрительность, возликовала, затряслась от любви, нетерпения и решила уехать к Шемиоту. Был понедельник, и она, суеверная, отложила отъезд свой на вторник. Через час, когда она гуляла по аллее маленькими, чинными шажками, Щурек доложил о приезде Шемиота. Это был молодой Шемиот, Юлий. Покуда он вежливо кланялся и передавал поклон от отца, Алина стояла перед ним бледная и растерянная. Она приготовилась видеть его отца. - Вы снова в городе? Что случилось? Юлий принял серьезный вид. Клара совсем расхворалась. Они опасаются несчастного исхода. Оставаться в имении без медицинской помощи невозможно. Только что он отвез ее и лечебницу св. Винсента. - Боже мой, какое несчастье, - повторила Алина. Потом она вздохнула с огромным облегчением. Так вот почему Шемиот пригласил ее в имение?.. Он один... он тоскует... он безумствует... милый, милый! И она пригласила Юлия завтракать с нежным соболезнованием. Как никогда, он был интересен сегодня. Его красивая голова с профилем Цезаря, светлый костюм, цветок в петлице, длинный шелковый галстук, весь изящный силуэт молодого человека лет двадцати, а главное, какая-то неуловимая грусть в лице растрогали Алину. "Это его сын, - подумала Алина, - это его сын..." За завтраком Юлий заговорил откровенно. Алина поняла его с первого слова: - Дорогой Юлий, чего, собственно, вы хотите от Христины? - Я хочу жениться на ней... - Христина старше вас. - Это не имеет значения. - Она небогата. - О, я ведь уже кончил университет... Кроме того, я имею кое-какие средства от матери... таким образом, я совершенно самостоятелен... - Вы уверены, что Христина расположена к вам?.. - Я ни в чем не уверен... - А ваш отец?.. - Я говорил с ним. Он дает мне полную свободу. Алина засмеялись. - Извините меня, Юлий... Я задавала вам вопросы с грубостью мещанки... что мне сделать для вас? - Помочь мне завоевать Христину... - Я постараюсь... После ухода Юлия она снова очутилась в саду, мечтательная и ленивая. Цветники благоухали, под абрикосами лежала густая тень. Она было направилась туда, но окунулась в траву выше колен и вернулась снова на дорожку. На небе розовые, желтые и фиолетовые тона растопились и смешались воедино. Ее попросили вернуться в дом - барышня Оскерко звонит по телефону, - и она пошла недовольная. Одна мысль, что Христина может помешать ее встрече с Шемиотом, вызывала в ней раздражение и неприязнь. Она лениво взяла трубку: - Это ты, Христина?.. Здравствуй... нет, ко мне нельзя прийти... я уезжаю сегодня вечерним поездом... Христина истерично что-то закричала. Алина перебила: - Не зли меня, милочка... Боже мой, какая скука... я ведь свободный человек... И раздосадованная, она отошла от телефона. Разумеется, Христина явилась. Она падала на колени, рыдала, заклинала, грозила все рассказать Кларе или облить кислотою Шемиота. Алина осталась непреклонной. Кротко и терпеливо она убеждала подругу подумать об Юлие. Вот кого нужно жалеть и любить Христине. В этом ее счастье. - Нет... нет... Я покончу с собою... Алина снова рассердилась. Щурек вынес чемодан, Войцехова с неодобрением разглядывала автомобиль. Христина впала в мрачное отчаяние. Она сидела и думала, думала... Алина тронула ее за плечо: - Идем же, друг мой... Они поехали. На Алине было пальто дымчатого цвета, очень широкое, закрывавшее ее всю до узких ботинок, капюшон того же цвета что и подкладка - светлый тон со светлыми крошечными букетиками. Свою белокурую головку она упрятала в маленькую шляпку - грибок, а длинный шарф завязала у подбородка. Мимо мелькали сады, дома, люди - Алина ничего не видела. Она улыбалась и грезила. Через несколько часов она будет в объятиях Шемиота. Христина спросила -Почему ты не хочешь серьезно отнестись ко мне, Алина? Разве я не заслуживаю жалости? Алина смутилась, Конечно, все это дико, нелепо, смешно, но Христина несчастна... К ней нужно отнестись терпимо. Она возразила мягко: - Я боюсь подобных разговоров, Христина... - Я оскорбляю тебя? - Н-нет... но ты выражаешь свою люб... свою дружбу так, что с закрытыми глазами тебя можно принять за мужчину... Ах, если бы твои слова говорил мне Шемиот. Алина радостно засмеялась, а Христина подавила вспышку гнева и продолжала холодно: - Мне необходимо твое присутствие. Я хочу видеть тебя каждую минуту моей жизни, всегда. Это я почувствовала с первой встречи. До тебя я не испытывала ничего подобного. Разве пансион... к одной классной даме... Я хочу знать твои мысли, желания, поступки. Я хочу служить тебе и оберегать тебя от всего злого. Иногда я хочу видеть тебя в постели, с твоими длинными волосами, крепкой грудью, овалами бедер. Я понимаю, что могла бы ласкать тебя так, как ни ты, ни я сама еще не знаю... но это было бы восхитительно... Понимаешь?.. Алина смеялась. Она уже не сердилась. Конечно, нелепо со стороны Христины говорить о любви, раз она, Алина, едет к Шемиоту... но Христина несчастна... и пусть говорит... - Я написала тебе сотни писем, дорогая... но я не смею отдать их. Меня возмущает одно... уже много лет я люблю тебя, я целую тебя в губы, и ты не тяготилась этим... Сколько раз я раздевала тебя... Сколько раз я была при тебе, когда ты сидела в ванне и напоминала наяду в раковине. Ах... Теперь ты встретила Шемиота и потеряла голову... Ты боишься расстегнуть при мне корсаж. Я целую тебя в затылок, и ты вздрагиваешь... я не знаю, может быть, даже от гадливости... Алина не слушала. Она продолжала улыбаться своим мечтам, и ее глаза, синие, теплые, кроткие, мерцали таинственно и страстно. Христина вспылила. Она грубо дернула ее за рукав: - Очнись... да очнись же... или ты зверь? Мне тяжело... я страдаю, я брошусь под поезд... Алина вздохнула. - Что я могу, дорогая? - сказала она кротко. - Что я могу? Я твоя подруга, Я навсегда останусь ею... не больше... остальное для меня неприятно... и ничего не объясняй мне... прошу тебя... Вокзал был почти пуст. Они прошли по перрону. Христина дрожала. Она не выпускала руку Алины, Кондуктор указал им вагон. В купе сидела какая-то дама. - Который теперь час? - беспокоилась Длина. - Восемь, - вмешалась соседка. - В двенадцать часов я буду у... Ночью! Христина побледнела еще больше. Она подумала - "Алина не вернется девственницей". Поезд тронулся. Христина выскочила, но еще побежала за ним, рыдая, с искаженным лицом, близкая к помешательству. Расстроенная Алина вернулась на место. - Это ваша сестра? - сочувственно спросила соседка, - Да... кузина... Алина испуганно покраснела. - Вы надолго уезжаете? - Надолго. И Алина нетерпеливо закрыла глаза. Сейчас же она уснула тяжелым сном усталой батрачки. На станции Алина подозвала жандарма и спросила, нет ли здесь лошадей из имения господина Шемиота. Лошадей не было. Удивленная и огорченная, она обратилась к начальнику станции. Очень обязательный чиновник успокоил ее. За хорошую плату лошадей можно достать немедленно. Потом он добавил, что молодой Шемиот и родственница Шемиота (Клара, подумала Алина) уехали в город, Знает ли об этом барышня? Алина была смущена тем, как хорошо осведомлены здесь обо всем, что происходило в имении. Наконец ей подали лошадей, и она уехала, провожаемая колкой улыбкой начальника станции, Алина не могла больше ни о чем думать. Когда она въезжала в усадьбу, ей захотелось выскочить из экипажа и убежать. Щеки ее пылали от стыда. Из темноты она услышала восклицания, лай собак, потом увидела на освещенной веранде Генриха Шемиота. Он встретил ее спокойный, изысканно одетый, с книгой в руке. У него был вид, словно Алина зашла к нему из соседнего дома. - Вы не прислали за мной лошадей! - воскликнула она тоном упрека. - Я не был уверен... - Как вы могли пригласить меня? - Но, Боже мой, почему бы вам и не навестить старика? Она опустила глаза, стягивая перчатки. - Бедная Клара ... -Да, она серьезно заболела... Вы видели Юлия?.. Отлично... Что вам, Викентий? А, сдачу с денег... для барышни. Лошади уехали? Хорошо... Пришлите сюда горничную... Покойной ночи, Алина... И он удалился с поклоном, а она, ошеломленная, осталась на месте. Кресло и стол на веранде были из тростника. Доски прогнили и пробивалась трава. Какая-то собака поднялась по ступенькам и приласкалась к Алине. Дальше шла темнота. Еще дальше сверкали огни. Алина поняла, что там паром. Но все это она воспринимала бессознательно. Она была удручена. - Зачем я приехала? Генрих спрятался... Он вовсе мне не рад. Что я сделала?.. Появилась горничная, держа высоко лампу, и пригласила Алину в дом. Там стоял густой запах старой мебели, старых стен, старых тканей и книг. Кое-где блестела позолота рам, бронза часов, край зеркала. Алина повеселела, увидев комнату в два окна, оклеенную светлыми обоями, с мебелью розовой, выцветшей, но очаровательной. Пол закрывал ковер, по которому амуры вили венки из роз. Несколько наивных гравюр висело по стенам. Горничная, назвавшись Франусей, принесла ужин - цыпленка с салатом, вино, сыр, вишни. Алина ела с аппетитом. Франуся объяснялась скромно и вместе с тем многозначительно, Ее глаза, крохотные и задорные, блестели среди круглых щек, вздернутого носа, пухлых губ. Она рассказывала, что первый раз служит в имении, скучает по городу и рада до смерти приезду барышни. Теперь не будет так скучно, разумеется... голос живой услышишь... Когда родственница барина лежала здесь, она, Франуся, подумала даже бросить место, так все пропахло лекарствами... желудочная болезнь... неопрятность... Алина беспокоилась о своих помятых платьях. Франуся клялась, что разгладит их до девяти часов утра - барышня может положиться на нее. - Благодарю вас. А когда встанет барин? - Барии встает очень поздно. Он пьет кофе у себя. Она собрала тарелки и ушла, пожелав покойной ночи. Алина осталась одна и не заперла дверь. Она решила всему покориться. Ах, все равно... ведь Шемиот женится на ней. В негодовании она уличила себя во лжи. Если она действительно его невеста, то зачем же она приехала сюда, как женщина легкого поведения? Она устыдилась. Только бы он женился... После всего, что случилось, он должен поднять ее в ее же глазах. Ведь ее душа загрязнилась ради него. Она была раньше совсем дитятей, с печальным детством, суровой гувернанткой, дружбой Христины. Она довольствовалась садом, книгами, платьями, считала величайшим удовольствием прогулку в автомобиле или на пароходе. Жизнь представлялась ей сладким сном. Ее никуда не тянуло. У нее не было невозможных желаний. Но теперь явился Шемиот, и она кричит от любви, как разъяренная самка, и (самое ужасное) познавши сладость запрещенных мыслей и желании, она не ощущает того, что бы ее оправдало, - она не хочет материнства. Между тем Шемиот лежал на другом конце дома. Его рыжеватые волосы и сияющий лоб были смочены одеколоном. Он мучился мигренью и досадовал на самого себя. Алина приехала... впрочем, он не сомневался, что к его приглашению она отнесется как к приказанию. Он ждал сильных ощущений - их нет. Всю спорную сладость обладания он познал уже мысленно. Действительность не даст ему ничего нового. Если же он воспользуется тем, что девушка влюблена в него, и не даст ей никаких обязательств, тогда получится второй экземпляр Клары. Целую ручки!.. Они загрызут друг друга. Надевать халат, туфли, красться в ее комнату... А наутро заплаканные глаза, упрекающее молчание, скорбные губы и ожидание, ожидание чего-то, чего никогда не будет... Какая пошлость! И ради чего? Ради ее крика, крика потерянной девственности?.. А вдруг он ошибается, и она даже не девушка?.. Шемиот перелистал несколько страниц и читал, думая об Алине. - Единственно, что я мог бы сделать, это прийти к ней корректно одетый, спокойный, прочесть ей длинную нотацию о девической неосторожности и высечь ее среди смятых подушек и горячих простынь. Алина была бы прелестна в испуге. Она вся была бы смятение, любовь, стыд, покорность и мольба... Ах, Алина, вы в моей власти... Он выпил воды. Сильно побледнел, но его мигрень стихла. - Все это мечты. Действительность гораздо грубее. Быть может, Алина окажется совсем не сладострастной в боли, не покорной... начнет истерично кричать, грубо плакать... Я не знаю. Во всяком случае, нужно помедлить. Я хочу причинить ей самый глубокий стыд. В наказании, как и в сладострастии, важен стыд, а не боль. Боль даже отрезвляет. Я подожду... Я терпелив, Алина... Я ведь еще не слышал, как вы объясняетесь в любви. У нас много времени. Алина проснулась рано. Через жалюзи сверкало солнце. Босиком она прошла к окну и потянула жалюзи кверху. И улыбнулась. Вчерашняя темнота оказалась зеленью - яркой, темнее и совсем темной. На земле расстилались озера цветов. Розы, левкои, лилии, тюльпаны, мята, царские кудри, парижские красавицы, нарциссы, гвоздики, анютины глазки. Все это благоухало, шевелилось от ветра как ароматные волны, и было то в тени, то на солнце. Алина задрожала от нетерпения, Ах, уйти скорее, скорее, смеяться солнцу, ветру, небу, саду, цветам. Одеваясь, она спрашивала себя, не сошла ли она вчера с ума?.. Ведь она вообразила себя несчастной и погибшей. Это ложь. Генрих любит ее. В его годы не шутят. Конечно, он не бросился ей на шею, а убежал, подобно счастливому юноше. Тем лучше. Лишнее доказательство, как он взволнован и серьезен. Франуся принесла ей кофе и великолепно разглаженные платья. Алина болтала с нею дружески. В усадьбе злые собаки? Нет, злые на цепи, спускаются только ночью, а остальные даже не лают. Барышня может спокойно идти и направо, и налево, и к полю, и к гумну. Пусть только барышня не пугается, если увидит ужей. Их тут множество, Алина бросила последний взгляд в зеркало. На ней было белое муслиновое платье с узенькой фиолетовой бархоткой под грудью и длинный шарф с каймой, как у женщины Первой Империи. Небо напоминало чистую твердую эмаль и лишь к горизонту слегка розовело и туманилось. Только под старыми деревьями можно было укрыться от солнца, расплавленного золота, льющегося на землю. Алина удивилась тишине. Вокруг барского дома, где она ночевала, и вокруг флигелька не было ни одной постройки. "А где же экономия?" - подумала Алина с беспокойством хозяйки. Она увидела ее и гумно за садом, поднявшись в гору. Дорога вела между двумя рядами старых акаций. Глубокие канавы наполнились травой, ромашками, незабудками, колокольчиками и лютиками. Развалившийся плетень скрылся под густой сеткой темно-синих и лиловых вьюнков. Несколько раз Алина останавливалась. Великолепные, блестящие ужи, чуть-чуть шевеля головками и язычком, грелись на лопухах. При шорохе ее шагов они соскальзывали в траву и исчезали, задевая былинки. Хотелось взять в руки чудесных, ярко-зеленых ящериц, до того они выглядели нарядными и милыми. Маленькие птички порхали, щебетали, дрались и любили друг друга в кустарниках. Около высокого креста Алина села. Это был пункт, с которого имение Шемиота виднелось, как на карте. Крыша дома среди зелени напоминала красную черепаху; экономия за садом примыкала к влажному, свежему лугу, а дальше шла хороню выбитая дорога. Река, темно-синяя посередине, к берегам становилась мутно-желтой. Спуститься к ней по крутизне казались очень трудным, а деревья, растущие в оврагах, уменьшались до размера обыкновенных кустов. Алина была довольна. Она не подозревала, что у Шемиота такое крупное, хорошее имение. Он говорил о нем с небрежным видом, словно о глухой и заброшенной деревушке. Алина инстинктивно ненавидела бедность, как безобразие, зависимость, нечистоплотность. Часто она опасалась, не была ли нерешительность Шемиота следствием его денежного неравенства. Но теперь она успокоилась. Странный звук, похожий на расщепление дерева, заставил ее оглянуться. Маленький ослик пробирался среди кукурузного поля, шевеля длинными ушами и смотря удивленно на Алину своими черными бархатными глазами. Боже, до чего он был трогателен! Алина поднялась и пошла к нему с намерением обнять и расцеловать это смиренное животное. Но ослик не спеша повернул наискось, не желая подвергать себя опасности. Через несколько шагов он остановился и завопил от радости, спугнув птичек. Алина пошла обратно. Около дома она встретила Шемиота. Он разговаривал с крестьянином, но его жесты, наклон головы оставались такими же чопорными, по-старомодному вежливыми, как и в гостиной. - Доброе утро, Алина... вы чудесно выглядите. Она покраснела, удерживая себя от желания опустить глаза. - Благодарю вас. Я спала как убитая. - Я в вашем распоряжении только до завтрака, дорогая... потом займитесь чем-нибудь сами... Я запираюсь в кабинете и работаю. - Я охотно посидела бы около вас. - О, будьте благоразумны. У нас еще много времени. Ей захотелось уколоть его: - Я уеду сегодня... с ночным поездом... - Что ж... как хотите... Он казался совершенно неуязвимым. За завтраком, между бульоном и фаршированным цыпленком, он прочел ей маленькую лекцию о "женском вопросе" - как он его понимал, Он вовсе не против эмансипации (смешное, старое слово), он меньше, чем кто-либо, хочет запереть женщине двери в парламент, на профессорскую кафедру или отказать ей в звании полководца. Наоборот! Чем энергичнее, тоньше, умнее, изысканнее женщина, тем больше наслаждения даст она мужчине. Но совершенства она должна достигать с его помощью и даже через него, в нем. К мужчине, как к солнцу, она всегда должна тянуться. Если женщина любит, пусть она удвоенно обострит свои умственные, духовные и физические достоинства. Она обязана заслужить права на любовь мужчины. Он говорит, разумеется, не о тех несчастных, которые любовь считают синонимом гигиены. Между прочим, он допускает, разрешает и понимает тип женщины неверующей. Религию она заменит любовью, мужчину сделает богом и властелином. Мужчины от этого мало проиграют. Алина смутилась. Она понимала, что за всеми его небрежными фразами скрывается нечто, особенно близко, интимно касающееся ее саму. Когда он заперся в кабинете, она ушла к себе, возненавидела солнце, небо, чужую усадьбу и пролежала на постели, как мешок с картофелем. В четыре часа Франуся принесла ей чай, фрукты, конфеты. - У барышни, голова болит? - Немного, - Барышне было бы лучше выйти на воздух. "Она права, - раздраженно подумала Алина, - это похоже на то, что я сижу в заточении..." Она сейчас же отправилась изучать цветники с робкой надеждой увидеть Шемиота. Жалюзи его окон были спущены. От цветов шел более сильный аромат, чем утром. Тюльпаны, прежде полуоткрытые, теперь зияли как рана. Тоска охватила ее с прежней силой. Снова она вернулась в комнату. Этот день измучил ее, казался бесконечным. Когда ее попросили обедать, ей уже было все равно, так она загрустила. Обед накрыли на веранде, очень городской обед, с чашками воды для умывания рук, с семью блюдами, зеленью, шампанским. Шемиот выглядел озабоченным. Он беспрестанно говорил о том, как должна страдать Клара в госпитале, и удивлялся, почему Алина не навестила ее. Она прямо посмотрела ему в глаза: - Мы не дружны с Кларой... - Почему? - О... самая вульгарная причина... ревность... - Вы правы, Алина. Это очень вульгарно. Неожиданно он вынул из бокового кармана и передал ей маленькую книжечку в зеленой коже с вензелем цветного золота. Она взяла и перелистала, бледнея. Она думала, что найдет там таинственные адреса или умышленно забытое письмо какой-нибудь женщины. В зеленой книжечке Шемиот записал все, что ему не нравилось в Алине, - ее неудачные жесты и выражения, ее легкомыслие, чисто животное спокойствие, равнодушие ко всему, что не касалось ее, и т.д., и т.д. Под последним числом там стояло: "Она не навестила больную Клару". Алина была потрясена. Слезы выступили у нее, крупные и яркие. Как он заботился о ней. Как он думал... Трогательным жестом, словно целуя молитвенник, она поцеловала эти странички... Не переставая улыбаться глазами, Шемиот журил ее. Да, она поступила легкомысленно... Она влюбилась - это простительно... Она созналась ему... первая... без его желания - это уже почти дурно. Теперь она приехала в имение... Ах, какая девическая неосторожность... Она губит свою репутацию чересчур легко... он не выносит женщин с двусмысленным поведением. И наконец, главное - она врывается в его жизнь не спрашиваясь, она настойчива в своей любви к нему, но он не любит настойчивых... он не дал ей права преследовать его. Она отрывает его от дела, от книг, от его привычек, она прямо-таки назойлива. Можно сказать и подумать, что она хочет женить его на себе... Боже, он не позволит ничего подобного... А сам думал, замечая, как Алина подавлена: "Ее внушаемость поразительна. Он добавил, накладывая мороженого, что покуда Алина еще ничем не заслужила его любви. За кого она считает его?.. Многое в ней не нравится ему... ей необходимо измениться, она ребенок, который нуждается в строгом руководстве. - Это правда, - шепнула Алина, сраженная его словами, чувствуя всю его правоту, умирая от раскаяния, - это правда... вы поможете мне исправиться. Первый и последний раз Шемиот мысленно пожалел ее. Он сказал задумчиво: - Если бы вы попали в монастырь, вы бы стали святою; если бы вы жили во времена Сафо, вы бы служили Афродите, как Билитис. А теперь я не знаю, что из вас получится, Алина... После обеда он повел ее осматривать усадьбу другой дорогой, но тоже усаженной акациями. Когда встречались рабочие, он кланялся им с вежливостью равного. Алина внимательно разглядывала кукурузное ноле, постройки, большой квадрат гумна, поросший свежей невысокой травою. Солнце уже село. Лиловый оттенок примешался к синеве теней. Где-то снова кричал ослик. Они поднялись в гору. Около креста Шемиот разостлал плащ. Алина села. Они долго смотрели на реку и деревья. - А вот и орел, - сказал Шемиот. Птица делала сначала маленькие круги, потом все шире и шире, поднимаясь все выше, выше и наконец слилась с небом. - Какой воздух! - Какой воздух! Он снял свою черную бархатную шапочку. У нее явилось огромное искушение поцеловать его сияющий лоб и пушистые волосы. Она почувствовала, что никого никогда не полюбит так, как Шемиота, и не нужно протестовать или бороться, а принять эту любовь и смириться. Вечером того же дня она уехала обратно в город. В доме все было благополучно. Войцехова рассказала, что Христина вчера долго сидела в саду. Молодой господин Шемиот справлялся но телефону о барышне. Женским инстинктом Войцехова угадала, куда ездила Алина. С невинным видом она спросила: - Барышня все-таки решила выйти замуж за господина Шемиота? И на возмущенный окрик Алины забормотала испуганно: "Сердце Иисуса... Барышне теперь не угодишь... Почему бы барышне и не выйти замуж в самом деле?.. Алина прогнала ее и пролила потоки слез. Несколько дней она не давала знать о своем приезде Христине. Ее самолюбие страдало. Однажды Войцехова взволнованно доложила о приходе господ Оскерко. Христина стояла посередине гостиной с видом малознакомой дамы. Она осунулась, пожелтела и плотно сжимала губы. Витольд рассматривал альбомы. - Боже, с каких пор вы так церемонитесь со мной? - Извини... мы не знали, одна ли ты. - Но с кем же я могла быть?.. Все втроем они сидели на террасе, пили чаи и говорили о пустяках. В саду Щурек починял скамейку, и Витольд вдруг сорвался с места и пошел давать ему указания. Христина начала изводить подругу: - Как, ты проводишь день и ночь с Шемиотом... И ты хочешь уверить меня, что вы вели себя ангелами... Я еще не рехнулась, Алина. - Но я не лгу, дорогая... - Он женится на тебе? - Я не знаю. - Как?.. Ты ошалела?.. Ты не знаешь?.. - Нет... нет... не мучь меня, Христина... - И что будет дальше? - Не знаю. - Это чудовищно. Я предсказываю тебе... Шемиот готовит тебя на роль Клары... Желая переменить разговор, Алииа спросила ее о Бруно. Как живет маленький? Почему она не привела его с собою? Христина сделала скучающее лицо. Бруно гостит теперь у доктора Мирского. Тот очень любит мальчика. Он находит, что Бруно - великолепный экземпляр вырождения. Из него может получиться и гений, и безумец. Потом Христина нагнулась и поцеловала шарф Алины. Та рассердилась, встала и пошла к Витольду. Щурек жаловался на новое место. Заметив приближение барышни, он напустил на себя еще большее неудовольствие. Да, господин Шемиот умел ценить его... а здесь Войцехова перегрызет ему горло, кухарка заставляет выливать помои. Алина прогнала из сада Щурека и ласково взяла Витольда под руку. - Щурек прав... Войцехоца стала невыносима. Она шпионит за мною, бьет маленькую судомойку... Я рада была бы отделаться от Войцеховой. Витольд рассеянно перебирал ее пальчики. Он относился к Алине очень сочувственно. Однако для него она не была женщиной. Он любил маленьких, плоских, алых, растрепанных, похожих на мальчишек, и делал исключение только для Мисси Потоцкой, которую упорно обольщал второй год. Он хотел жениться на Потоцкой, считая ее идеальной женой для светского человека, но в то же время его смущали советы Христины. Он твердо перил в практический ум сестры. Жениться на Алине? Почему нет? А вдруг это судьба... Потоцкая была бедна, Алина богата. Он спросил Рущиц интимным тоном: - Почему вы не сложите с себя груз будничных забот? - Каким образом? - Найдите себе мужа. Она принужденно рассмеялась: - Разве легко? Он понизил голос: Я давно догадался о ваших чувствах к Шемиоту. Скажите, это серьезно? Она была счастлива говорить о Шемиоте. Витольд слушал ее с изумлением. Она казалась ему эксцентричной. В свою очередь, он поделился планами насчет Мисси Потоцкой. Они шли вглубь, тесно прижимаясь друг к другу, каждый жалуясь на свою судьбу. - Почему вы так редко заходите ко мне? - воскликнула она, наконец, растроганная. - Я вас считаю своим братом. - Не замечаешь, как погрязаешь в суете, - вздохнул он. Потом Витольд начал осуждать сестру. Зачем Христине понадобилось мучить Юлия Шемиота? Он блестящая партия для Христины. Конечно, Витольд хорошо знает свои братские обязанности, но Христина часто несносна и устраивает в доме ад. Если Юлию надоест эта комедия, он, Витольд, не удивится. Христине надоело ждать их. Она окликнула брата злым голосом и сейчас же простилась. Ачина осталась сидеть на каменной скамье. Какая-то птица томилась в кустах. Разгоряченная разговором о Шемиоте, Алина прикрывала глаза. Ей казалось, что он осторожно и медленно целует ее и губы.