Как же хорошо вот так улечься на живот на любимом диванчике, закинуть босые ноги на высокий подлокотник, положить перед собой книгу, рядом с диваном на пол – как раз под правую руку – пакет с чипсами. Учебный год закончен, никаких срочных дел, можно просто расслабиться. В той гимназии она, конечно, учиться не будет – и слава богу!

Нет, ну как же они достали! Вся их успеваемость – благополучность – поступаемость в ВУЗы зиждется на самой обыкновенной зубрежке. «У наших учеников просто нет времени на всякие глупости» – это они всем родителям говорят. А на самом деле вся система рассчитана на то, чтобы троечников натаскать на вступительные экзамены. До одури решают почти одинаковые стандартные задачки, пишут типовые «рефераты» – надергают цитат из двух-трех первых попавшихся книжек более-менее по теме и переписывают красивым почерком. В отношении Вики, всегда учившейся очень неплохо, такой подход больше напоминал сказку про Чиполлино: «Сделал уроки? Ну, делай завтрашние. Что, и на завтра сделал? Так делай на послезавтра…». Вот и сиди там пять дней в неделю на полном пансионе – домой только на выходные отпускали. И книги только по списку классного руководителя только из гимназической библиотеки – да у них и библиотека-то – смех сквозь слезы, ни одной книжки кроме тех, что положены по программе или рекомендованы для внеклассного чтения. В семье отца библиотеку четыре поколения собирали: по каталогу, самодельному, рукописному, числится почти полторы тысячи томов. Мама, когда замуж за отца вышла, тоже добавила немало, хоть и не было в маминой семье такой специальной традиции, а как-то само собой накопилось изрядно. И ни разу Вике никто дома не запрещал книги брать какие угодно – только радовались, что девочка читает много. А тут: «Анну Каренину следует читать в девятом классе, а пока мы можем предложить вам по рекомендации учителя литературы…». И что в результате? Молоденькую учительницу химии застали за курением какой-то гадости прямо в кабинете, у вытяжного шкафа. Уволили ее, конечно, быстренько и тихо, но если уж Вика об этом узнала, то отцу наверняка доложили на следующий же день. Он же «попросил» безопасника фирмы за дочерью на всякий случай приглядывать, а тот, улыбчивый такой толстячок, и не подумаешь, что отставной подполковник КГБ, каким-то образом моментально узнавал такие вещи.

Отец всегда разбирался в людях. Всегда мог заранее сказать, кто будет работать, а кто – лентяй, на кого можно положиться, а кто непременно завалит все дело. Он умел ладить со всеми этими их поставщиками, смежниками, клиентами. Мог кого угодно убедить, уговорить. Именно это качество помогло ему, тогда начальнику отдела в скромном полуразвалившемся государственном НИИ, получить должность заместителя директора коммерческого АО, созданного при институте. Довольно быстро он стал директором и перетащил маму, экономиста по образованию, на должность начальника финансово-плановой группы. Дела сразу пошли лучше: то ли мама оказалась финансовым гением, то ли просто до нее никто не пробовал работать как следует, но компания стала богатеть. Родители умудрились вовремя выкупить у руководства НИИ, когда-то учредившего их фирму, большой пакет акций – уже через полгода никто бы им ни одной акции не продал, а позднее, когда их АО быстро росло, отцу, как он сам говорил, «кое-что перепало», и фирма фактически стала их семейной собственностью. Теперь родители ездили на работу в огромном черном «Мерседесе» – отец не любил его, но считал, что так лучше для дела. Они переехали в роскошную двухэтажную квартиру в «элитной» высотной башне на краю парка. Вике сразу отвели просторную комнату с балконом и персональной ванной. Вот только слишком заняты были родители. Пропадали на работе целыми днями, а то и до ночи сидели. Отец часто ездил на всякие переговоры, деловые встречи, выставки – по неделе, а то и больше проводил то в Бонне, то в Цюрихе, то на Кипре, один раз даже в Буэнос-Айрес летал.

С самого начала, с первого класса, родители очень беспокоились за викину школьную жизнь. То учителя, то одноклассники, то просто «атмосфера в школе» им не нравились. В чем-то они были правы – несколько раз Вике и правда приходилось учиться вместе с жутковатыми типами, а в пятом классе, когда она поправила учителя географии, и совершенно правильно поправила, он вкатил ей единицу – единственную за всю жизнь – и потом долго и нудно что-то объяснял родителям про авторитет педагога. Так или иначе, ребенок сменил пять школ за шесть лет. Нехорошо, конечно, но не оставлять же бедняжку на растерзание учителям – растяпам и сумасбродам! Тем более недопустимо все это ужасное влияние «улицы». Впрочем, сама Вика не слишком переживала по этому поводу.

Жареная картошка в пакете кончилась, часом позже книжка была прочитана. Повалявшись на диване минут пять просто так, Вика решила выбрать что-нибудь новенькое из семейных запасов. Стеллажи с книгами располагались в холле на нижнем этаже. Прихватив табуретку, чтобы при необходимости добраться до самого верха, девочка вышла из комнаты, спустилась по лестнице, нашла нужную полку, поставила прочитанную книгу на место и замерла: через неплотно прикрытую дверь гостиной было слышно, как отец с кем-то разговаривает. О ней разговаривает.

– Насколько я знаю, вы обычно сами готовите воспитанниц по всем предметам, но у Вики прекрасные способности к точным наукам, и мы хотели бы, что бы математикой и физикой с ней занимался Николай Владимирович. Тем более что он уже имеет некоторый опыт.

– Я хорошо знаю Николая Владимировича, и, разумеется, не буду возражать. Я не стремлюсь непременно следовать неким незыблемым правилам, – приятный женский голос, глубокий и в то же время мягкий; Вике показалось, что собеседница отца улыбнулась, сказав это.

– Тем не менее, вы очень настаивали на мм… другом аспекте вашей методики, – отец был чрезвычайно серьезен и заметно волновался.

– Да, действительно, таких исключений я не делаю, во всяком случае, уже очень давно. И, как вы, конечно, знаете, никаких проблем с этим «аспектом» никогда не было. Я буду работать с вашей девочкой, только если вы одобрите мои методы, причем, вы сами должны сказать ей об этом, и, что гораздо важнее, ваша дочь должна очень хотеть чтобы я с ней работала – не согласиться с моим или вашим мнением, а именно хотеть.

– Разумеется, я знаю, что вы неоднократно получали превосходные результаты, знаю, что все ваши воспитанницы прекрасно к вам относились, что их родители – а я встречался с некоторыми из них – считают вас едва ли не святой. Узнав подробности вашей методики, я навел справки и по этому вопросу – я знаю теперь, что есть, по крайней мере, две частных школы, применяющих телесные наказания, но очень ограниченно – скорее, в виде исключения… Вы же... э… делаете это… то есть пользуетесь этим… значительно шире и... э… интенсивнее… – отец неожиданно замолчал.

Вика была просто поражена: и это папа?! Она в жизни не слышала, что бы он ТАК говорил, наоборот, точно знала, что ему не стоит никакого труда найти общий язык с любым человеком. И про телесные наказания – что они имели в виду? Раза два или три Вика слышала в школе, что кого-то там родители за что-то выпороли, но, во-первых, до конца не поверила, а во-вторых, уж никак не могла подумать, что нечто подобное может случиться с ней.

– Да, да, именно такой подход представляется мне совершенно неверным и опасным. Но, мне кажется, мы все это уже обсуждали. Кстати, что думает по этому поводу девочка?

– Я пока не говорил ей, просто не решился, если честно. Поймите, пожалуйста, мы с женой стремимся дать нашему ребенку все самое лучшее, и, в первую очередь, хорошее образование. Тем более, она же очень способная. Вы, несомненно, одна из лучших, да что я говорю, просто лучшая в своем деле. Если бы не эта ваша методика, я и секунды не сомневался бы, но… Впрочем, вы опять правы, надо принять какое-то решение. Собственно, решение уже принято – мы согласны с вашими предложениями.

– Очень хорошо. Как вы понимаете, теперь я должна поговорить с вашей дочерью, посмотреть на нее, и только тогда смогу дать вам окончательный ответ. Кроме того, нам надо обсудить некоторые технические вопросы.

Вика не стала слушать дальше. Она быстро скинула шлепанцы, сунула их под мышку, подхватила табуретку, и, стараясь не шуметь, осторожно поднялась в свою комнату. Так, прежде всего надо привести себя в порядок. Белая блузка, скромная серая юбочка до колен, домашние босоножки на каблучке. Она посмотрела в зеркало, тряхнула копной медно-рыжих кудряшек. Пожалуй, лучше их в хвост, вот так. Типичная отличница, ну да, ну не всегда круглая отличница, но уж о тройках точно и речи никогда не было. Ей ужасно нравилось играть эту роль, особенно для учителей. Знали бы они, что она думала, изображая примерную во всех отношениях тихоню! Вика уселась в кресло к окошку.

«Николай Владимирович – это здорово, даже очень здорово» – решила Вика. Она прозанималась с ним почти год ко всеобщему удовольствию. Учитель был доволен смышленой ученицей, ей самой нравились и математика, и преподаватель, «типичный представитель вымирающей породы русских интеллигентов», как назвал его однажды отец. Она бы и дальше с ним занималась с радостью, если бы не гимназия эта тюремная. Неужели эта воспитательница на самом деле может ее выпороть? Вика почувствовала внутри странный холодок. И родители не возражают, вот уж этого она никак не ожидала, папа сомневается, конечно, но согласился же, или все-таки нет? Или она просто чего-то не поняла?

Отец пришел только минут через сорок. На вид вполне спокойный.

– У нас гости, папа? Я на всякий случай…

– Да, ты молодец. У нас не просто гости сегодня. Мы с мамой решили, что ты будешь учиться дома. Ни в какие школы больше ходить не надо. Точнее, ты будешь числиться в специальной заочной школе, время от времени мы будем отправлять туда твои письменные работы, один – два раза в год ты будешь ездить туда на собеседования, если в конце года должны быть экзамены, будешь сдавать их там. Математикой и физикой с тобой будет заниматься Николай Владимирович. Относительно остальных предметов мы пока не уверены, но лето длинное, обязательно найдем тебе преподавателей. Вот одна такая дама как раз у нас в гостях. Если вы понравитесь друг другу, то она будет не только учительницей, но и чем-то вроде гувернантки – будет жить здесь с нами. Она вполне может преподавать все предметы, научит тебя многому, что в школьную программу не входит, хорошим манерам, например. Она театралка, уверен, тебе будет с ней интересно.

– Да, папочка, конечно, я с удовольствием. – Вика внимательно посмотрела на отца – кажется, все-таки волнуется, просто не хочет показать. А «методика» как же? Или все так просто?

– Видишь ли, она придерживается несколько старомодных взглядов, понимаешь, она мм… ну, в общем, она может тебя высечь. Да, я не шучу, я не знаю точно, как она это делает, но она действительно применяет телесные наказания.

Вика снова почувствовала тот предательский холодок, слегка заныло под ложечкой, в голову лезли картинки из исторических романов, вспомнилась дурацкая статья про афинские и спартанские школы из учебника истории.

– Она хочет поговорить с тобой. Но только ты должна знать, мы еще не договорились окончательно, и ты можешь отказаться... собственно, если не хочешь, я и знакомить вас не буду. Но она очень хорошая учительница, прекрасные отзывы, все ее воспитанницы получили отличное образование, вообще хорошо устроились в жизни, ну, ты понимаешь.

– Не переживай, папка, ну что ты так, а?

– Что, так заметно?

– Еще как заметно.

– Я просто за тебя немножко волнуюсь. Так ты хочешь с ней познакомиться?

– Хочу.

Они спустились по лестнице, отец помедлил, прежде чем открыть дверь в гостиную, посмотрел на Вику. Улыбнулся: «Входим?» – спросил тихо, одними губами. Девочка кивнула.

– Знакомьтесь, моя дочь Вика. Вика, это Мария Ивановна Попова. – «Мэри Поппинс!» – подумала Вика, едва сдерживая смех. Впрочем, получилось удачно – гостья улыбнулась в ответ. Она была не то чтобы красива, но обаятельна. Чем-то напоминала телевизионную дикторшу из программы новостей. Строгий деловой костюм, аккуратная прическа – пожалуй, слово «аккуратная» лучше всего подходило ко всему ее облику. Располагающая улыбка и лучистый взгляд. Вика не смогла бы сказать, сколько лет гостье. Наверное, не меньше тридцати пяти, но выглядит просто замечательно, впрочем, когда не улыбается, ну не больше пятидесяти, да нет, намного меньше, конечно – девочка запуталась окончательно.

– Как мы будем обращаться друг к другу, на «ты» или на «вы»? – Вика была явно не готова к такому вопросу.

– Вы хотите сказать, что тоже будете говорить мне «вы»?

– Если мы так решим. Так как же?

– На «ты», – Вика сама удивилась собственной наглости – вот сейчас…

– Замечательно, мне так тоже больше нравится. Но отчество плохо сочетается с таким обращением. Называй меня Мари. Именно с ударением на последний слог – я надеюсь, мы скоро займемся французским.

– Почему?

– А вот не хочу быть «Марьванной»! – не рассмеяться было просто невозможно.

Разговор сам собой вышел веселым и непринужденным. Говорить «ты» почти незнакомому взрослому человеку получалось не всегда, но было в этом нечто дружеское, уютное. Отец слушал их беседу с четверть часа, потом ушел. А они болтали как две подружки.

– А вы, то есть, ты правда меня будешь сечь? – наконец отважилась Вика. Она почувствовала, что краснеет, и от этого смутилась еще больше.

– Разденься.

– Что? – не поняла Вика.

– Разденься. Совсем. Прямо здесь.

Девочка потянулась к верхней пуговице блузки, но пальцы вдруг стали непослушными, тугая петелька никак не поддавалась.

– Не бойся, я просто хочу на тебя посмотреть.

Вика встала из кресла, быстро расстегнула блузку, оглянулась. Куда же повесить? Неважно – блузка полетела в кресло. Теперь босоножки, юбка, рука замерла у резинки трусиков. Девочка подняла глаза. Мари смотрела на нее, весело улыбаясь. Трусики упали на пол.

– Подойди поближе. Да, вот так. Подними руки над головой. Повернись ко мне спиной, да, руки не опускай. Теперь дотянись руками до лодыжек. Очень хорошо. Все. Спасибо.

Вика выпрямилась, обернулась. Она стояла почти в центре комнаты. Совершенно нагая, ярко-пунцовая от смущения.

– Да, я буду тебя сечь, скорее всего, довольно часто и довольно сильно. Конечно, если ты захочешь быть моей воспитанницей. Если не хочешь – скажи мне, и я вежливо откажусь от места. Здесь важно только твое желание.

– А можно попробовать?

– Порку? Сейчас нельзя – мне просто нечем и негде тебя пороть. Кроме того, ты вряд ли разберешься в своих ощущениях с первого раза. Всему на свете надо учиться, и этому тоже. Я считаю порку своеобразным искусством. Надеюсь, ты к нему приобщишься.

– А вдруг я не вытерплю? Это, наверно, больно?

– Очень больно, но тебе не придется ничего терпеть, во всяком случае, не так, как ты, видимо, это себе представляешь.

Вика подняла трусики. Глядя в пол, скомкала их в руках, развернула, наклонилась, было, чтобы надеть, и опять выпрямилась. Наконец подняла глаза на Мари.

– Да, я хочу, я, правда, хочу.

– Боишься, цыпленок?

– Не-а! – Вика постаралась изобразить самую хитрую улыбку.

– Боишься, и в тоже время жутко интересно – даже не спорь, это у тебя прямо на лбу написано. Ты знаешь, я долго сомневался, нет, не в ее квалификации, скорее просто не знал, что за всем этим стоит. Я и сейчас не уверен, что знаю. Но, поговорив с ней, понял, что она действительно очень умная женщина, и добрая. По-моему, это идеальное сочетание для педагога. В какой-то момент мне показалось, что вы чем-то похожи и можете по-настоящему подружиться – я только тогда и решился.

– Опять ты, папка! Я не боюсь и не переживаю. И вообще, я отлично-примерная.

– Ну, тогда иди, готовься. Она уже через полчаса приехать должна.

У себя в комнате Вика подошла к зеркалу, пристально вгляделась в отражение. Подумав, скинула халатик. Ну, и что она высматривала? Довольно крупная для своих лет девчонка, сложена неплохо, но и ничего особенного, вот даже, ну, не то чтобы полная, но «пухленькая» как минимум. Вообще, ножки очень даже симпатичные. И чем ей трусы помешали? Она стянула с себя трусики, повернулась к зеркалу боком. Ну, попа. Самая обыкновенная. Ладно, хватит дурью маяться, она и правда того гляди в дверь позвонит.

Мария Ивановна приехала ровно к назначенному времени, минута в минуту. Отец просто и буднично занес два ее чемодана в комнату напротив Викиных апартаментов, объяснил про охрану дома, выдал ключ и электронную карточку-пропуск, рассказал про приходящую уборщицу. Потом подмигнул Вике, вежливо попрощался и уехал на работу.

Они заварили себе чаю, Вика устроилась на диванчике в комнате Мари и смотрела, как та развешивает одежду, раскладывает по ящикам комода постельное белье – все чисто белое, с кружевами и рюшечками; между делом они болтали о всяких пустяках. Покончив с содержимым чемоданов, передвинули кресло, торшер занял место по другую сторону дивана, на подоконнике появился горшок с карликовой комнатной розочкой – и комната как будто засветилась теплым уютным светом.

Только вечером, укладываясь спать, Вика поняла, что между делом, без всяких уроков и домашних заданий, запомнила никак не меньше двух десятков французских слов и кое-что из грамматики.

На следующее утро девочку разбудила трель домофона. Еще не до конца проснувшаяся, она спустилась вниз, выглянула в прихожую. Мария Ивановна уже была там, разговаривала с каким-то длинным парнем. Рядом стояли две самые настоящие бочки, не очень большие, но зато явно деревянные, скрепленные металлическими обручами. К стене прислонилась длиннющая скамейка, рядом на полу лежали большой бесформенный сверток, перетянутый бечевкой, и картонная коробка. Вика едва дождалась, пока грузчик уйдет, и, растрепанная и неумытая, подошла к бочонку, заглянула внутрь.

– Подожди, ничего не трогай. Собственно, это все для тебя, но сначала умойся и приведи себя в порядок, потом мы позавтракаем, а после завтрака я сама с удовольствием все тебе расскажу и покажу. Вот только ума не приложу, куда мы все это поставим.

Никогда еще Вика не проглатывала завтрак в такой спешке, да еще под веселые смешки воспитательницы. Наконец все было съедено, чай допит, вымытые чашки заняли свое законное место в серванте.

– Это все чтобы меня наказывать, правда? – не утерпела Вика.

– Ты правильно поняла, что все эти вещи так или иначе связаны с поркой, но только порка – не обязательно наказание, а «больно» – вовсе не должно быть синонимом «противно» или «отвратительно». Прежде всего, я никогда не буду сечь тебя за какие-либо настоящие ошибки или проступки. Телесные наказания не решают таких проблем и не вызывают ничего, кроме отвращения. Со временем, когда мы лучше узнаем друг друга, я постараюсь научить тебя избегать ошибок, которые могли бы по-настоящему испортить тебе жизнь, повлиять на твою судьбу. Но сегодня я хочу поговорить не об этом. Я действительно намереваюсь сечь тебя, и хочу, чтобы ты к этому привыкла. Тому есть много причин, серьезных и не очень. Например, умеренная порка и некоторые ее последствия полезны для здоровья, и я считаю, что она помогает установить правильные отношения с воспитанницами. Есть и другие доводы и, если захочешь, мы все это обсудим. Обычно я назначаю регулярные «процедуры», то есть, порю своих воспитанниц по расписанию, в определенное время, как правило – не слишком сильно. Частоту и интенсивность таких процедур мы подберем для тебя индивидуально, экспериментальным путем. Кроме того, все дети, в том числе и такие, как ты – благовоспитанные и добропорядочные девочки – время от времени немного шалят – просто так делают всякие мелкие пакости, нарушают всевозможные «глупые» запреты и приличия, даже когда точно знают, что будут пойманы с поличным. С этого момента за такие шалости ты можешь твердо рассчитывать на хорошую порку.

– Ты хочешь отучить меня от шалостей?

– Нет, я хочу, чтобы ты не относилась к этим наказаниям слишком серьезно. Можешь считать это игрой, или оздоровительными процедурами, или новым предметом сверх обычной программы. Порка действительно вполне заслуживает изучения, я, кажется, уже говорила тебе, что считаю ее искусством. Тебе интересно?

– Да, – Вика невольно поежилась.

– Не волнуйся, сегодня тебе ничего не грозит. Мы еще и не начали готовиться, но сегодня непременно начнем, и я надеюсь на твою помощь.

– Конечно, я помогу, – Вика заметно повеселела, – а что надо делать?

– Прежде всего, запомни некоторые правила. Чаще всего я секу воспитанниц совершенно голенькими, поэтому, если я не попрошу тебя о другом, для порки следует раздеваться, совсем, даже сережки в ушах не допускаются. Чтобы не забыть об этом, ко всем предметам, связанным с поркой, можно прикасаться только в таком виде. Впрочем, полы здесь холодные – можешь оставлять домашнюю обувь. За нарушение этого правила в самое ближайшее время будет установлено наказание. Запомнила? – Вика утвердительно кивнула.

– Вот и хорошо. Идем, попробуем втащить все наше богатство на второй этаж.

В прихожей Вика едва не ухватилась за бочонок, но вовремя остановилась, отдернула руку, вопросительно посмотрела на Мари.

– Сегодня ты могла бы сделать это совершенно безнаказанно, но я очень рада, что ты вспомнила.

– Я сейчас, я очень быстро. – Девочка опрометью бросилась в свою комнату, на ходу расстегивая блузку.

Бочонки совершенно естественно разместились в ванной, по бокам от раковины, так чтобы их можно было наполнить из душа на гибком шланге. Они оказались даже не очень тяжелыми. Со скамейкой дело пошло куда хуже – из-за непомерной длины ее едва удалось развернуть на узкой лестнице, а в комнате места для такой вещи явно не было.

– А зачем она такая?

– Чтобы ты могла лечь на нее и вытянуть руки. Сейчас такую вещь просто купить невозможно, пришлось делать на заказ. Я тогда занималась с довольно рослой девочкой, немного постарше тебя. На всякий случай заказала побольше – на вырост, столяр немного округлил размеры, вот и вышло два с половиной метра. Видишь дырочки в два ряда? В середине к ним прикрепляется подушечка, чтобы придать попке и бедрам правильное положение, в другие отверстия мы проденем ремешки для рук и ног. Все это нетрудно отрегулировать по твоему росту и фигуре. Скамейкой мы будем пользоваться часто, не хочется ее далеко убирать. Может быть, поставить вдоль окна? Подоконник, кажется, достаточно широкий.

Задвинуть скамейку под низкий подоконник не удалось, буквально сантиметра не хватило, но сбоку от окна, за шторой, между платяным шкафом и батареей, нашлось достаточно места, чтобы поставить ее вертикально. Если шторы не расправлять на все окно, даже и не заметно.

– Уфф… Надеюсь, вынимать и убирать скамейку теперь будет не слишком трудно. В любом случае, другого места для нее я не вижу. Налей, пожалуйста, воду в кадушки – примерно на три четверти. Это для розог. Но сначала пусть вода немного отстоится, хотя бы до завтрашнего утра. Да, да, иди, я сейчас принесу остальное.

В коробке оказались всякие ремешки, несколько мотков толстой мягкой веревки и даже…

– Наручники? Настоящие?

– Скажем так, специальные. Как видишь, они довольно широкие, мягкие изнутри, и не требуют ключа – вот застежка, если надеть на запястья, ты не сможешь их снять без посторонней помощи. Здесь несколько пар для ручек и для ножек, и еще вот несколько одиночных с колечками и карабинчиками. Это довольно удобно для некоторых целей, например, я хочу оборудовать место для порки стоя. Пока, правда, еще не знаю где. Понятно?

– Не очень. Можно…

– Хитренькая – прекрасно все поняла. Да, можно. Садись на свое рабочее кресло, да, да, вот то, офисное, у письменного стола. Ручки заведи за спинку, ножки за вертикальную стойку под сиденьем. Очень хорошо! Смотри.

Посмотреть толком не получилось, Вика скорее почувствовала, как наручники защелкнулись на запястьях за спинкой кресла. Она попробовала пошевелить руками, но не тут-то было – короткая цепочка наручников проходила позади металлического крепления высокой спинки и сильно ограничивала движения. Через минуту то же самое произошло с лодыжками.

– Ну вот, посиди так минут десять, пока я разберу последнюю упаковку, не делай резких движений – кресло довольно устойчивое, но все-таки может опрокинуться. Сейчас я поверну тебя так, чтобы все было видно.

Сидеть было не слишком удобно, но про себя Вика решила, что, если понадобится, сможет просидеть так довольно долго. Из свертка тем временем появилась подушечка с пришитыми к ней ремешками. «Для скамейки!» – догадалась девочка. И еще, да нет, не может быть!

– Это плетка?

– Да, в данном случае многохвостая, плетеная из конского волоса. Во время порки такие хвосты наносят микротравмы кожи – очень полезно для кровообращения, поднимает тонус и, – Мария Ивановна улыбнулась, – оставляют красивые багровые полоски, которые потом еще довольно долго чувствуются. Плеть трогать нельзя, за нарушение накажу – именно плеткой, и, может быть, не по попе. Кроме того, я воспользуюсь ей, если не будет розог – ты будешь готовить их сама, так что внимательно следи за запасами. Сидеть не трудно? Хорошо. Кажется, эти подлокотники можно снять, не будешь возражать, если мы так и сделаем?

– Не буду, там просто по два винта надо отвернуть – я умею. Это все?

– Нет, конечно, будет еще много интересного, но на сегодня хватит. Давай, я отстегну тебя. Кстати, я ни за что не поверю, что до моего появления в вашем доме ты каждый день одевалась так официально.

– Ну, я дома в майке ходила или в халатике.

– Может быть, посвятим остаток дня твоему гардеробу? Твой папа оставил мне некоторую сумму на текущие расходы, если хочешь, мы купим что-нибудь из одежды.

В результате решительного штурма платяного шкафа кое-какие вещи были забракованы как неприличные, неудобные или просто слишком заношенные. Не удалось отстоять любимые джинсовые шортики. Довольно большая стопка одежды, непригодной для носки летом, тоже переместилась на дальнюю полку.

– Тебе и правда почти нечего носить дома. Идем! – Мари была настроена более чем решительно.

Поход по магазинам превзошел все ожидания девочки. Ее гардероб обогатился несколькими легкими сарафанчиками, красивым и очень приятным на ощупь летним трикотажным платьем, дорогим, удивительно элегантным, вечерним платьем и – Викина прихоть – модным ярко-оранжевым купальником. Увидев скептическую мину на лице Мари, Вика была уже почти уверена, что купальник ей не достанется, но нет – вот он, а Мари опять хитро улыбается. Она почти все время улыбается, и все время по-разному. Сейчас вот наверняка заметила что-то, чего Вика не видит. Ну и пусть. Нормальный купальник! Чуть загореть, и просто замечательно будет смотреться.

Вечером Вика поймала себя на мысли, что в комнате что-то изменилось, стало иначе. Или не в комнате? Во всяком случае, не внешне. Просто не получается забыть про скамейку в углу за шторой, пусть даже ее не видно, коробку с застежками и наручниками в нижнем ящике стола, плетку в тумбочке, даже вот про стул этот на колесиках. Интересно, а зачем снимать подлокотники? Кажется, отвертка лежала в стенном шкафу в коридоре.

Отвертка нашлась, и после нескольких минут ожесточенного пыхтения туго затянутые винты поддались. Вот, пожалуйста, теперь то же офисное кресло без подлокотников. В чем разница? Вика села, завела руки за спинку, ножки обвились вокруг телескопической штанги под сидением. Она подумала о наручниках и этих, для ног – «наножниках», кандалах? – неважно, застегнуть она, может быть, и изловчилась бы, но вот снять потом… Нет. Не стоит. Вот просидеть бы так пристегнутой часа два… Или станет скучно? Она представила себя рабыней, привязанной к столбу для наказания, потом крепостной, потом советской школьницей в коричневом платье с белым кружевным воротничком, в белом фартуке, с огромными белыми бантами, как в старых фильмах. Она стоит перед классом, учительница слушает ее ответ, недовольно хмурится. Вот только учительница, строгая пожилая женщина, почему-то держала в руке длинный мокро поблескивающий прут. Вот уж чушь! В советское время не секли, ну, в школах точно не должны были. Придет же в голову. Уж лучше спать, поздно уже.

Утром, прихватив большую спортивную сумку и секатор, Мари и Вика отправились в парк. Оказалось, что описанные во всех книжках березовые прутья редко бывают нужной формы и размера. Гораздо проще найти годные на розги ветки на иве или орешнике. Сначала прутья выбирала Мария Ивановна, но скоро девочка поняла принцип – прутья нужны живые, гибкие, немного длиннее ее руки, толщиной у основания примерно в мизинец или чуть тоньше, чем прямее, тем лучше. Теперь Вика сама резала ветки. Сумка наполнилась за час с небольшим: больше всего набралось орешника, одна старая наклонившаяся у пруда ива дала штук двадцать тонких, чрезвычайно гибких, хоть морским узлом завязывай, прутиков, несколько будущих розог она срезала с рябины и еще пять-шесть – березовых, из чистого упрямства.

– Это и есть розги?

– Нет, пока это только прутья. Розгами они станут после нескольких дней вымачивания в специальном рассоле. В нашей кадушке надо растворить семь столовых ложек соли, выжать сок двух лимонов и еще влить триста граммов водки. В одну кадушку ты будешь класть только свежие прутья, а спустя неделю переложишь готовые розги в другую кадушку – для длительного хранения. Не пролежавшие хотя бы трех дней в рассоле прутья розгами не считаются.

– То есть, они через три дня готовы будут, или неделю надо ждать?

– Через три дня ими уже можно будет пользоваться, но лучше подержать подольше. Так что, новую партию перекладывай к готовым не меньше, чем через неделю.

Следующие два дня Вика то и дело бегала в ванную – посмотреть на розги. В основном, когда Мари рядом не было: не раздеваться же по десять раз на дню только ради этого, еще чего не хватало! Ну, в крайнем случае… Додумать до конца эту мысль она так и не решилась, только вспоминалось «хвосты сплетены из конского волоса… оставляют длинные красные, нет! – красивые багровые следы… микротравмы кожи… долго чувствуются…». Надо же, «красивые»! А с розгами ничего не происходило, просто прутья в воде, пахнут лимоном, мокрым деревом, чуть-чуть спиртом.

– Вика, у тебя глаза как у бассета. Знаешь такую породу? Очень веселые, на самом деле, собачки, а глаза обычно грустные, умоляющие. И у тебя сейчас такие же. Пожалуйста, улыбнись и скажи мне, что тебя больше порадует, что розги уже готовы, или что мы вполне можем отложить твою первую процедуру до завтра или даже до послезавтра?

– Я не знаю, правда, мне интересно и… и страшно немножко. А они готовы?

– Их можно подержать и подольше, но, да, готовы. Признаться, именно на сегодня я запланировала ознакомительное занятие по новому предмету.

– По предмету? Ах, да. Тогда сегодня, пожалуйста, – Вика наконец улыбнулась, она попыталась представить себе такой урок и развеселилась окончательно: «Интересно, а как за это оценки ставят? В этом году хочу быть отличницей!» – Что мне надо делать?

– Поставь скамейку на середину комнаты, достань подушечку и два ремешка, и приготовь, скажем, пять розог, ореховых. В первый раз всегда сложно угадать, сколько их понадобится. Розги положи на журнальный столик, только сначала подстели кухонное полотенце.

Войдя в комнату, Мари застала совершенно голую Вику задумчиво перебирающей ремешки – в коробке их было не менее десятка. Все остальное было уже готово, даже подушечка лежала на скамейке, а журнальный столик стоял теперь так, чтобы розгу можно было взять, просто протянув руку.

– Молодец. Извини, я не точно выразилась, дай мне вот этот и этот. Спасибо. Сейчас я продену ремешок для ног, вот так. Для порки на скамье ты должна сама пристегивать ножки. Встань на колени на скамейке, щиколотки должны быть напротив ремешка, затяни его и застегни пряжку, чуть туже, пожалуйста: ремешок ослабнет, когда ты ляжешь. Очень хорошо. Попробуй лечь. Все, достаточно, привстань, я закреплю подушку. Теперь ложись поудобнее, руки вытяни вперед. Сейчас… еще один ремешок, да, вот так, застегиваем… Готово! Во время порки постарайся, пожалуйста, расслабиться. Итак, Вика, это розга. – Мари помахала мокрым прутом перед лицом девочки.

– Розга, это Вика, – прут погладил девочку по попке.

–!…

Удар застал Вику на выдохе, а вдохнуть она просто не смогла. Только смотрела широко распахнутыми глазами на Мари.

– Да, розги, они такие – только познакомились и сразу кусаться. Подыши, вдох, выдох, вдох, выдох…

– Ох… ууу…

– Прекрасно, продолжаем.

Раз! Два!

Вика напряглась как струна, сжала зубы, чтобы не закричать. Ремешки глубоко врезались в тело.

– Расслабься, дорогая. Ну же!

Три! Четыре! Пять! Шесть!

– Пожалуйста, расслабься, это очень важно, тебе сразу станет легче.

Семь! Восемь! Девять!

– ААААААА!!!

Тонкий кончик розги со всего размаха захлестнул в ложбинку между ягодицами, внизу, у самых ножек. И тут же ливень частых сильных ударов обрушился на девичью попку. Боль ослепила Вику. Она, инстинктивно пытаясь уклониться от ударов, извивалась всем телом, почти непрерывно кричала, чувствуя, что внутри как будто лопнул воздушный шарик, лопнул и быстро сдувается.

– Это варварство, конечно. Извини милая, я надеюсь, мне не придется больше так делать, – откуда-то издалека… О чем она?..

– АААААА!!!

Постепенно удары стали реже, размеренней. Напряжение схлынуло. Кричать просто не было сил. Вика лежала, уткнувшись лицом в вытянутые руки.

Раз!

Жгучая вспышка боли пробегает по телу, бедра резко напрягаются, подбрасывая вверх туго сжатые ягодицы, спина прогибается.

– Ах!… – скорее выдох, чем крик.

Боль медленно затухает. Судорожный вдох, выдох, вдох… Выдох… Шарик сдулся. Мышцы расслабляются. Мари что-то говорит о пользе порки – слова не задерживаются в голове, но слышать ее голос, спокойный, добрый, пожалуй, даже веселый, приятно.

Раз!

– Уу!…

Девочка не сразу поняла, что порка окончена. Медленно повернула голову, поискала взглядом воспитательницу. Вот она, сидит в кресле у окна, улыбается, лицо просто светится.

– Сколько?…

– Сколько я дала тебе розог? Шестьдесят, это довольно много для первого раза, но ты сама виновата, партизанка моя. Поверь, было бы гораздо хуже, если бы мне не удалось научить тебя расслабляться под розгами с первого же раза. Думаю, больше у тебя не будет с этим трудностей – просто отпусти себя с самого начала.

– Я боялась закричать.

– Совершенно зря. Кричи сколько угодно, не пытайся себя сдерживать. Одна моя ученица так и называла это – «повизжать». Сейчас я отстегну ремешки.

– А плетка?

– Плетка? Моя маленькая героиня, нам совершенно не нужны подвиги. Плетка будет темой другого занятия. Отдохни. Вот так, вставай осторожно, не спеши. Хочешь, принесу тебе воды?

– Спасибо, я не хочу. Можно посмотреть, как это все…

– Конечно, можно. Смотри сколько угодно.

Вика подошла к зеркалу, повернулась спиной. Ничего себе! Вся попка покрыта яркими припухшими полосками. Она провела по попке рукой – горячая. Чуть-чуть больно, совсем слегка. Пальцы снова пробежали по пунцовым выпуклым полосам. Даже приятно. Больно и приятно одновременно – как странно!

– Завтра твои полосочки превратятся в обычные синячки, кстати, синяки тоже полезны – стимулируют иммунную систему. Я могла бы высечь тебя так, что никаких следов не было бы видно уже через полчаса. Розгами этого трудно добиться, но есть другие способы. Однако я решила оставить это маленькое напоминание о сегодняшнем событии. Ну хватит, полежи, отдохни.

Вика забралась с ногами на диван, свернулась калачиком, до самой шеи закуталась в мягкий пушистый плед.

– Мне кажется, нам есть что отпраздновать. Сейчас я пойду готовить парадный обед, мои друзья говорят, что у меня хорошо получается жюльен. А вечером мы идем в театр. Не знаю, в какой и на что, но идем непременно. Пожалуйста, отдыхай, я сама все уберу попозже.

На диване Вика просидела недолго – смотреть, как готовит Мари, было куда интереснее. А еще интереснее – помогать и слушать ее кулинарные истории. Обед удался как нельзя лучше. Потом была неспешная прогулка по театральным кассам в поисках горящих билетов. Им повезло – в театре Оперетты давали «Летучую мышь», и нашлись два билета на соседние места, не особенно хорошие – середина амфитеатра, но это уже не имело никакого значения. Вечер получился просто сказочным.

Уже лежа в постели, в полусне, Вика случайно провела рукой по ягодице. Попка отозвалась легкой, на грани ощущения, болью, не такой, как утром у зеркала, но тоже странно приятной. Девочка повернулась на живот, снова нащупала пальцами полосочки, уже не такие припухшие, но ошибиться было невозможно – они отзывались на прикосновения протяжными болезненными нотками. Вспомнилось счастливое лицо Мари, тогда, сразу после порки. «Да ей же просто нравится меня сечь, вот и все, и не надо никаких причин, «серьезных и не очень». Ну, Мэри Поппинс! Самая настоящая Поппинс» – Вика тихонько хихикнула. Эта мысль лишь позабавила девочку. И, уже совсем засыпая, она подумала: «Интересно, а как это – плеткой, да еще не по попе?»

Вика крутилась перед зеркалом, стараясь рассмотреть последствия порки поподробнее. Теперь попу покрывали багрово-пурпурные разводы – очень похоже, что к вечеру будут настоящие фиолетовые синяки.

– Доброе утро. О, какой замечательный вид! Нравится?

– Не знаю, наверно нравится. Это надолго?

– Еще дня два-три, я думаю. Не хочешь примерить свой новый купальник?

– Ой! Я поняла. Я сейчас его надену, но я поняла уже – там трусики такие, что все видно будет. Мне теперь нельзя такое носить?

– Ну что ты, можно, конечно. Я вижу три возможности: просто носить все, что нравится, не стесняясь, заранее планировать порки и купания или перейти на немного другую технику, не оставляющую следов надолго. Второй вариант мне, откровенно говоря, не нравится: ты будешь чувствовать себя скованно, будешь все время беспокоиться по пустякам. Но выбор за тобой.

– А эта другая техника, она больнее?

– Это очень индивидуально. Можешь считать, что просто немного по-другому. Кроме того, силу воздействия можно регулировать.

– Тогда лучше так, ну, без следов.

– Хорошо. Сегодня вечером я поеду домой, завтра утром вернусь и привезу соответствующие инструменты. Проживешь без меня один вечер?

– Домой?

– Конечно, у меня тоже есть дом, точнее квартира, к сожалению, на другом конце города. Время от времени мне нужно там бывать, хотя бы для того, чтобы убедиться, что все в порядке.

– Я проживу. Извините.

– За что? Ерунда какая! Ты будешь купальник мерить?

– Сейчас.

Нет, появиться на людях в таком виде Вика не смогла бы даже под угрозой немедленного расстрела. И ведь специально выбирала, чтобы с высокой талией и большими вырезами для бедер. Теперь только талия и прикрыта. «Ни за что! Ну, не могу я так. Пусть сечет как угодно, но показать это всем, вот так запросто, на пляже… Нет!» – Вика решительно тряхнула головой.

– А тебе идет. Ты загораешь или сгораешь?

– Загораю, очень быстро. Мне ужасно нравится, я такая смугло-золотистая становлюсь.

– Тогда ты правильно выбрала: и цвет, и фасон подчеркнут твой загар.

– Спасибо.

– Теперь, я думаю, пора назначить тебе регулярные порки – раз в неделю…

«Ага, по субботам!» – Вика едва не съехидничала вслух.

– …скажем, по средам. Твои родители еще не готовы слушать, как ты визжишь под розгой, а тебе пока лучше не думать о таких вещах. Пойми меня правильно, я не намерена ничего скрывать, но не хочу создать у них ложное представление о наших занятиях. Они согласились, конечно, но некоторые внешние эффекты могут ввести их в заблуждение относительно твоего отношения к порке.

– Я понимаю. А раз в неделю – это часто? То есть, обычно как бывает?

– Бывает по-разному. У меня были воспитанницы, которых я секла ежедневно. Кроме того, если мы временно откажемся от розог или будем применять их лишь эпизодически, расписание, скорее всего, изменится. Еще мы составим список шалостей и, разумеется, наказаний. У тебя найдется чистая тетрадь или блокнот? Лучше на защелке, чтобы листы можно было вставлять и вынимать.

– Я из вон той, зеленой, могу исписанные листы вынуть. А что считается шалостями?

– Например, я заметила, что ты аккуратная, опрятная девочка. Следишь за своим внешним видом, и тебе это нравится. Следовательно, если однажды я увижу тебя в грязной или рваной одежде, тебя вполне можно хорошенько высечь, поскольку это именно шалость, если ты сделала это нарочно, или неудачное стечение обстоятельств, но никак не настоящая серьезная проблема. Понятно?

– То есть, чем меньше будет проблем, тем чаще меня можно сечь?

– Почему же «чаще»? Когда ты последний раз была замарашкой? Скорее всего, и не вспомнишь.

– В прошлом году. Мы шашлык на даче жарили – ух, я тогда так перемазалась! Потом едва отмылась. И платье испортила. Но было весело, даже очень.

– Совершенно верно. Именно такое настроение мне больше всего нравится. Теперь ты на собственном опыте знаешь, что такое порка, – Мари улыбнулась, – и как ты думаешь, если бы я высекла тебя после того случая, ты бы восприняла порку также весело или переживала бы? Особенно, если знала бы заранее, что обязательно будешь наказана?

– Ну, может, я тогда и не пачкалась бы... да, нет. Я бы… Не знаю. Кажется, поняла. Это просто игра, как ты тогда говорила. Мари, а ты на занятиях сечешь?

– Обычно не бывает никаких специальных занятий. Просто мы вместе почитаем учебник, я расскажу тебе что-нибудь интересное, попробуем сделать несколько упражнений или ответим на вопросы, или я предложу тебе самой придумать вопросы и упражнения. Школьные уроки не единственная и совсем не лучшая форма обучения. Я думаю, мы изобретем нечто свое, веселое и интересное. Что касается порки, то тут действует тот же принцип. Плохую ученицу порка только отвлечет, собьет рабочий настрой, разрушит интерес к предмету. Сильную, глубоко понимающую предмет ученицу иногда даже полезно немного отвлечь, превратить скучный урок в соревнование с учителем или с самой собой. Как ты думаешь, Николаю Владимировичу когда-нибудь хотелось тебя высечь?

– Нет, наверное. Математика у меня здорово получается.

– Хотелось, и не раз. Я поговорила с ним.

– Не может быть. Я и представить себе не могу его с розгой. Он же… Ну, он совсем не такой.

– Да, он этого никогда не сделал бы, но, уверяю тебя, это правда. Он действительно весьма высокого мнения о твоих успехах, но иногда, например, когда ты в очередной раз второпях теряешь минус…

– Правда. Он всегда так смешно сердится, – Вика засмеялась. – Представляю, я минус теряю, а он велит снять трусы и скамейку приготовить, ой, не могу!

– Вот посмотрю я на тебя ближе к сентябрю. Уговорю Николая Владимировича перейти на мою методику, – Мари и сама едва сдерживала смех. – Ну, хватит. Все ты поняла, моя умница. Записывай.

«Вот так тетрадка получилась!» – думала Вика. Она улеглась на диване, положив тетрадь перед собой. Ладно, про умытость, чистоту и опрятность – понятно. Хотя интересно, если колготки на улице поползли, это тоже считается? Они же все равно рвутся, как ни старайся – что ж теперь, сразу кверху попой ложиться? Ну, про розги Мари и раньше объясняла. Кстати, оказывается, их нет пока, и еще три дня не будет – рано во второй бочонок перекладывать, а по тетрадке только второй бочонок и считается. Про то, что все только голышом трогать, тоже ясно, или нет? Вот сама тетрадка, она как? Сейчас тоже раздеваться надо? И еще всего полно, вот например, «не звонить в колокольчик, один звонок – 12 розог» – вон он, колокольчик, на стене висит, сувенир из Швейцарии, отец привез. Кажется, он говорил, что швейцарцы такие коровам на шею вешают. Но звенит-то он тихо, если Мари дверь в свою комнату закроет или на первом этаже будет, ни за что не услышит. И не собиралась Вика в него звонить, звякнула пару раз, когда отец только подарил, потом попросила на стену повесить – так и висит с тех пор, года два уже. «Вернется Мари, возьму и позвоню. Раза три» – девочка представила себе эту сцену: «Интересно получается: я позвоню, она меня выпорет, выходит, я за тем и звонила».

– Привет, цыпленок, как дела?

Вика оглянулась на голос – она успела заметить, как улыбка гаснет на лице отца, взгляд становится сосредоточенным, жестким, застывшим. «Вот дура! Меньше надо было ногами болтать и на пузе ерзать» – девочка поняла, куда устремлен этот взгляд. Еще бы, сарафанчик задрался до самых лопаток, рядом с ажурным кружевом трусиков отлично видны следы розог. Мелькнула мысль: «Правильно Мари сказала – им пока нельзя, если бы отец меня тогда увидел, услышал, как я ору, он бы ее на месте голыми руками придушил».

– Это, конечно, Мария Ивановна сделала, – голос отца звучал уверенно, спокойно, – судя по всему, вчера днем. Не ожидал, что так быстро. Ты знаешь, мы можем в любой момент отказаться от ее услуг. Собственно, мы не подписывали никаких документов, и, таким образом, не имеем обязательств перед ней. Мы можем сделать это очень вежливо – думаю, нетрудно будет придумать предлог, – или, наоборот, очень резко. Уверен, мой юрист найдет способ поставить ее в весьма щекотливое положение…

– Ты что, папка! Не надо, пожалуйста! Очень прошу, не надо! – Вика рывком вскочила с дивана, быстро одернула сарафан.

Если бы отец продолжил в том же тоне, она непременно расплакалась бы. Вот еще пару слов, не важно каких, и разревелась бы как маленькая.

– Папка!…

Он просто подошел к ней, обнял, потрепал по непослушным кудряшкам.

– Хорошо, хорошо. Ну, хватит. Я ничего ей не скажу, сделаю вид, что так и надо. Ты ведь этого хочешь? И прекрасно, никуда твоя Мари не денется.

– Папка!

– Да, ладно. Поезжайте-ка вы на дачу. Нечего вам в городе делать, лето на дворе, и все такое…

– Что?

– Что – что? Если твоя добрая милая мама это заметит, она меня съест. Что с Марией Ивановной будет – не знаю, но больше ты ее не увидишь, это точно. Так что, поезжайте. Я завтра машину за вами пришлю. Мы будем на выходные к вам ездить. За лето я постараюсь маму подготовить, в крайнем случае – ты к школе теперь не привязана, поживете подольше за городом.

– Мари! Ты знаешь, папа сказал, мы на дачу сегодня едем.

– Да, знаю. Он был столь любезен, что вчера вечером позвонил мне домой.

– Он меня видел – в смысле, то, что после розог получилось, ну, так случайно вышло. Он тебе сказал?

– Не сказал, конечно, но догадаться было совсем не трудно. Именно поэтому я сразу согласилась и не стала его ни о чем расспрашивать. Думаю, он прав. Теперь дай мне, пожалуйста, пройти. Нам совершенно не обязательно обсуждать все это прямо у входа.

– Извини, я так ждала тебя.

– Я вижу. Не беспокойся, все в порядке. Кстати, я ничего о вашей даче не знаю.

– Ну, это не совсем дача. Дом теплый, кирпичный, внизу гостиная, кухня, еще комнатка одна маленькая, ванная, туалет, еще кладовка есть, такая полуподвальная; наверху, в мансарде, три спальни: моя, для родителей и для гостей, и еще балкон огромный. Там газ подведен, отопление, вода горячая есть и все остальное, удобства то есть, почти как здесь. Участок большой. Вообще, там здорово. Рядом озеро. Только ехать далеко – километров семьдесят, примерно.

– Насколько я понимаю, нас довезут с комфортом. У тебя есть что-нибудь вместительное, кроме той спортивной сумки?

– Есть еще папина дорожная сумка и чемодан большой. Мы можем его взять – папа, даже если надолго куда-нибудь едет, всегда только сумку берет и дипломат свой.

– Вместе с моими вещами – уже четыре места получается, а нам еще продукты закупать, по крайней мере, на неделю, как думаешь, увезем все сразу?

– Конечно, увезем. У нашей машины багажник огромный. Вот только скамейка точно не поместится, – Вика хитро улыбнулась.

– Придется провести дополнительные занятия.

– А ты привезла? Ну, ты про «инструменты» говорила вчера.

– Привезла. Вот они, – Мари помахала полиэтиленовым пакетом, – но пока не покажу. Пусть следующая тема будет для тебя сюрпризом.

– Ну, пожалуйста, ну просто очень интересно. Я посмотрю сейчас, а как на дачу приедем, сразу новую тему пройдем, хорошо?

– Я хотела подождать с этим, пока не пропадут следы от розог. Но если ты так хочешь…

– Хочу. Ты же говорила, что можно не только по попе. Я все правильно делать буду, визжать буду громко.

– Специально визжать не надо. Просто не сдерживай себя.

– Я специально не буду.

– Все с тобой ясно. Смотри, – она распахнула пакет.

– Это тоже плетки?

– Да. Вот эта – «кошка», девятихвостая, из мягкой кожи, хвосты круглого плетения. А эта, однохвостая – «змея». Видишь, какая гибкая по всей длине. Она тоже кожаная. Ей я буду пользоваться для наказаний, а «кошкой» – для обычных «процедур».

– А сегодня какая будет?

– Не спеши. Сначала мы вместе посмотрим, как лучше устроить место для порки на вашей даче, я подумаю, в каком положении тебя сечь. Занятия начнутся завтра.

– Завтра? – Вика вздохнула.

– Это был вздох разочарования или облегчения? – Мари весело улыбалась.

– И того, и другого, наверное. Больно, все-таки. Но как-то… Ну, не знаю я. Ну, потом еще хочется.

– Вот и замечательно. Давай собирать наши чемоданы. И не забудь ту коробку с ремешками, хорошо? Справишься сама?

– Справлюсь.

Ехать по загородному шоссе в будний день скучно. Машин мало, смотреть не на что – только мелькают по бокам деревья и столбы ЛЭП. Мари, едва они отъехали от города, вытащила из сумочки книгу и углубилась в чтение. Вика снова посмотрела в окно – дорога, бесконечная стена тополей, столбы с проводами. Вздохнув, запустила руку в свой пакет, нащупала пластиковую обложку.

– А тетрадка тоже к тем предметам относится, – Вика покосилась на шофера, – ну, как скамейка, бочки и все такое?

Мари опустила книгу, посмотрела на девочку, улыбнулась.

– А как ты считаешь?

– Наверное, относится. Там же на каждой странице про это. Просто я сейчас ее почитать хотела, но я же не могу прямо в машине, ну ты понимаешь…

– Тогда ты должна решить для себя, чего хочешь больше.

– То есть, ты не обидишься, если я вот прямо так почитаю?

– Конечно, не обижусь, но накажу обязательно. И, пожалуйста, запомни – я никогда не обижаюсь на своих воспитанниц за такие шалости, и, тем более, не сержусь и не злюсь, наказывая.

– Так я?..

– Я же сказала, решай сама.

Вика достала тетрадь, раскрыла ее.

– Вот и славно. И, пожалуйста, не вздыхай. Кстати, можешь считать, что ты сама определила тему ближайшего занятия.

– «Змея»?

– Да. И сегодня же, – Мари улыбнулась. – Я не откладываю наказаний на следующий день.

Вика почувствовала, как внутри что-то сжалось, знакомый холодок волной пробежал по спине. Как странно ждать, точно зная, что сегодня тебя высекут. Знать, что будет больно, и не бояться. Нет, немножко жутко, конечно, и от этого даже больше хочется, чтобы высекли. И даже приятно, что страшно немножко. Девочка пролистала тетрадь, нашла нужную страницу. Она прекрасно помнила, что там написано, но все равно еще раз прочитала: «Прикосновение к связанным с поркой предметам в одежде – 30 розог». Интересно, а плеткой столько же, сколько розгами положено, или надо пересчитывать? Вика посмотрела на затылок шофера и решила, что с такими вопросами лучше часик-другой потерпеть.

Водитель очень спешил. Даже в ворота заезжать не стал, только вынул их вещи из багажника, поставил тут же на обочину и сразу уехал.

– Это крепость? – Мари с некоторым сомнением рассматривала высокий – в полтора человеческих роста – сплошной кирпичный забор со стальными воротами и мощной, как дверь сейфа, калиткой.

– Это наша дача. Мама всегда очень боялась, что к нам кто-нибудь залезет. Там хорошо внутри.

– Надеюсь. Веди, хозяйка.

Оказалось, что быть хозяйкой такого поместья совсем не просто. Вика с немалым трудом отперла входную дверь. В доме было сыро и душно, пришлось сразу открыть окна во всех комнатах. С газовой колонкой она без помощи Мари не разобралась бы и за год. Кран на кухне, а несколько минут спустя и кран в ванной, и душ со стонами выплюнули грязно-коричневые потоки.

– Н-да, боюсь, сегодня нам придется потрудиться, – Мари хмуро оглядела кухню. – Объявляется генеральная уборка.

– Мы просто с осени тут не были. Папа тогда все выключил и дом закрыл, он так и простоял до весны.

– Точнее, до лета. Вижу. Найди, пожалуйста, таз, половую тряпку и веник. И еще какую-нибудь относительно чистую тряпочку – пыль вытирать.

Таких подвигов Вика еще не совершала. Уборка вымотала ее так, что часам к девяти вечера, когда дом их стараниями приобрел вполне жилой и ухоженный вид, ей хотелось только упасть, неважно где, и уснуть. Мари выглядела немногим лучше.

– Все. Теперь здесь можно жить. Быстро раскладываем вещи по полкам и спать. Извини.

– Я сама едва не падаю.

– Это заметно. Ну, давай, последний рывок – и закончим на сегодня.

– А порка?

– Завтра. Не в моих это правилах, но сил больше нет, и тебе это было бы не на пользу – ты слишком устала.

– Ладно. Я только спросить хотела, в тетрадке все в розгах указано, а плеткой сколько будет?

– Пока будем считать, что столько же.

– Понятно. Может перерыв сделаем, чаю попьем?

– Попьем на ночь. Иди, ставь чайник, потом поднимайся наверх, поможешь мне с вещами. Это недолго, пока вскипит, мы как раз все разложим.

Сидеть в шезлонге на балконе, лениво прихлебывая горячий сладкий чай из больших тяжелых кружек, было здорово. Вика откинулась на матерчатую спинку, вытянула ноги, довольно потянулась – трудовой день окончен, каникулы продолжаются – замечательно!

– Мари, а кого надо каждый день пороть? Я про «процедуры». Ну, помнишь, ты говорила?

– Тех, кому нравится порка, конечно, – Мари внимательно посмотрела на Вику. – Ты хочешь попробовать?

– Хочу, наверное.

– Хорошо, только давай мы это завтра обсудим.

– А ты как наказываешь? Мне что-нибудь особенное надо делать?

– По-разному. Это наша игра, и мы можем сами придумать правила. Для некоторых девочек наказание было чем-то будничным, другие превращали его в ритуал.

– Как, например?

– Одна моя ученица должна была принести розгу или плеть и подать мне, встав на колени, и сама просила, чтобы я ее наказала. Я тебе завтра, если захочешь, все расскажу – устала я что-то.

– Я, кажется, придумала. Ты ведь хотела меня сегодня наказать? Подожди минутку, я сейчас, – Вика почти бегом бросилась в свою спальню.

Через пару минут девочка вернулась, совершенно нагая, с длинной плеткой в руках. Она опустилась на колени рядом с шезлонгом Мари, протянула ей «змею».

– Накажи меня, пожалуйста. Тогда же можно считать, что ты меня сегодня наказывать начала, а высечь можешь когда угодно. Хочешь, я даже до конца наказания одеваться не буду? Ну, пусть у нас ритуал такой будет. Тебе нравится?

– Главное, чтобы нравилось тебе, – Мари улыбнулась, – но учти, завтра все запишем в твою тетрадь и назначим наказание за нарушение.

– Хорошо, конечно запишем.

– Отлично. Ты наказана – иди спать, выпорю завтра утром. Спокойной ночи, чудо мое.

Солнышко через мозаику березовых листьев осветило спальню Вики причудливым кружевом лучей, девочка открыла глаза, по-кошачьи потянулась, перевернулась на живот.

– Доброе утро, как спалось?

Вика повернула голову на голос и увидела Мари, уютно устроившуюся на подоконнике.

– Замечательно спалось. Ты давно тут сидишь?

– Не очень – минут пятнадцать-двадцать. Я рано проснулась и решила сделать тебе маленький сюрприз. Лежи, пожалуйста, ты мне нужна именно такой – тепленькой и расслабленной после сна. Одну минуту. Кровать не слишком удобна для моей затеи, но ничего, сейчас я ее оборудую, – она ловко привязала к ножкам кровати четыре браслета с застежками. – Так, одеяло пока не сбрасывай, просто лежи на животе, сейчас я тебя пристегну. Давай ножки, да, теперь ручки, вот так.

Большая старомодная кровать заставила девочку широко раскинуть руки и ноги, она едва могла пошевелиться, чувствуя себя выброшенной на берег морской звездой. Мари распахнула окно. В комнату ворвался холодный утренний ветерок.

– Утро прохладное, и это как раз то, что нужно.

Быстрым движением воспитательница сдернула одеяло с девочки. Ощущение холода было резким как удар, Вика невольно вздрогнула и вся, от шеи до щиколоток, покрылась «гусиной кожей». И тут же длинный хвост змеи жгуче обнял ее спину, еще раз – чуть пониже, и снова.

– Аиий! – Вика только сейчас осознала, насколько спина чувствительнее попы, особенно вверху над лопатками и внизу у поясницы.

– О-уу!

– Тебе надо как следует согреться. Кажется, я несколько увлеклась воздушными ваннами – в комнате слишком свежо, но я не хочу отвлекаться. Попробуем чуть быстрее, вот так! Так!

– Уууи! Больно!

– Конечно, не забывай, что это наказание.

– Ууу!..

– Вот и все. Сейчас отстегну, да, вот так, можешь идти любоваться. Интересно?

– Угу, – Вика уже сидела на кровати, двумя руками растирая спину, – сейчас, я так еще не пробовала просыпаться. И совсем не так, как розгами.

Чтобы рассмотреть все как следует, Вике пришлось спуститься в прихожую. Покрутившись перед большим, в полный рост, зеркалом, она была почти разочарована: просто почти равномерно красная, местами совсем слегка припухшая спина. Она вопросительно посмотрела на Мари.

– Ты же хотела купаться и загорать, не так ли? Я думаю, уже к полудню все пройдет, и от розог следов почти не осталось. По-настоящему теплых дней еще не было – лето только начинается, вряд ли вода прогрелась, но мы обязательно погуляем сегодня, ты покажешь мне окрестности, сходим к озеру. Позагорай, если хочешь. Кстати, на загорелой коже следы порки менее заметны.

Вика подошла к зеркалу поближе, повернулась к нему спиной, внимательно вгляделась в отражение, жалея, что она не сова и не может сильнее изогнуть шею.

– А зачем ты тогда попросила меня раздеться – ну, помнишь, когда нас папа познакомил?

– Мне было интересно, насколько ты стеснительна, послушна, хотелось хотя бы на несколько минут заставить тебя снять маску примерной девочки. Наблюдая, как ты раздеваешься, я узнала немало интересного о тебе, например, заметила, что ты весьма решительная особа. Кроме того, я получила некоторое эстетическое удовольствие. Признаюсь, люблю работать с симпатичными девочками. Еще я обратила внимание вот на это, – Мари легонько провела рукой по груди девочки, на секунду задержалась на набухшем, выпуклом сосочке.

– А что это значит?

– Это значит, что ты возбуждена.

– Тогда тоже так было?

– Даже сильнее, чем сейчас – думаю, еще наложилось волнение. Я решила, что моя методика тебе подойдет. Даже подумала, что если ты будешь сомневаться, стоит попытаться уговорить тебя. Честно говоря, это было бы неправильно, я не уверена, что в самом деле так поступила бы, но мне показалось, что ты будешь прекрасной ученицей, – Мари прищурилась, посмотрела в глаза девочки, улыбнулась, – и очень похоже, что я не ошиблась.