Вечно мне на ботинки не везет. Как ни куплю, вроде бы и мерил, и ощупывал, и приличной фирмы изделие, но непременно что-то будет не так: то трут, то в подъеме туго, аж стопа вся затекает, то просто черт те на что становятся похожи после первого же дождя. Эту пару я приметил совершенно случайно. Нужны были приличные туфли, черные, в офисе ходить. Я, как обычно, перемерил чуть ли не всё, что нашлось в округе, и уж было отчаялся совсем, но тут… Да… Шикарные туфли были. Сели, словно по мне специально шиты, и не чувствуешь, что на ноге что-то есть. Идеальные. Обувь моей мечты. Разумеется, я их тут же купил и с коробкой в полиэтиленовом пакете вышел на улицу. Радостный такой. Переход был как раз напротив магазина, башка пребывала в неком эйфорическом трансе, не помню, честно говоря, смотрел ли я на дорогу, прежде чем шагнуть с тротуара. Вот так и вышло, что умер я с мыслью о ботинках. Счастливый и слегка удивленный: во-первых, своей немыслимой удачей, во-вторых, неожиданным ударом и картинкой с капота: натуралистично нарисованный батон во всю ширину и логотип «Булки от Булкина». Не повезло парню – я о водителе того грузовичка, – крепко вляпался он со мной, наверное.

Во всяких дурацких газетёнках на плохой бумаге пишут про ощущение полёта, вид на тело сверху, какие-то световые эффекты, ничего подобного не было. Было никак. Выключили свет. Потом включили.

Что дело нечисто, я понял практически сразу, поскольку очнулся на столе, крепко пристегнутый за руки, ноги, талию и поперек груди ремнями, голову зажали специальным обручем с винтом, а еще рядом суетились два парня, одетые совершенно не по нашей моде. Можете себе представить плащ до пят, с капюшоном на завязочках, сделанный из той фигни, что идет на армейские шинели и валенки, но только нежно-сиреневого оттенка и богато украшенный хитрой вышивкой? Это я потом уже узнал… Ну, да ладно, не будем забегать вперед, все по порядку.

Мне сунули в рот поильник, как для младенцев, и я высосал с пол-литра чего-то похожего на фруктовый сок. Пить хотелось зверски. Кажется, это обрадовало занимавшихся мной ребят. Они загомонили возбужденно и весело. На своем птичьем языке. И в то же время я вдруг… хм… Нет, не осознал, скорее ощутил, что я их могу понять. В два слоя. Во-первых, у меня в голове было нечто вроде подстрочника… Грубых таких титров. Не буквами, конечно, а как будто кто-то с небольшой задержкой прямо в мозг поясняет значения слов, нет не голосом, а как будто я их вспоминаю, но не сам – я в жизни такого не слышал. И еще примерно одно-два слова на пару десятков казались мне знакомыми, созвучными более-менее общим для Европы латинским и греческим корням. И перевод это подтверждал, не всегда, но часто. Та его часть, которую я мог уложить в голове во что-то осмысленное. В общем, ничего особенного они не сказали. Радовались, что получилось. Надеялись, что я что-то такое сделаю, что им нужно. Спорили на научно звучащие темы, в которых я ничего не понимал – большинство терминов шло совсем без перевода.

Тот, что повыше, отвязал меня, велел вставать, не спешить, попробовать походить по комнате. Это было понятно, я кивнул и слез со стола. В общем, чувствовал я себя несколько непривычно, но в целом неплохо. Тело слушалось, я прошел из угла в угол и остановился напротив зеркала – в углу большое зеркало висело. Чудно. Это был, несомненно, я. Моя физиономия, мои родинки, моя непослушная шевелюра… Но… Это был какой-то неправильный я. Слишком стройный и мускулистый – таким я мог бы стать, наверное, если бы с детства под руководством толковых тренеров занимался чем-нибудь вроде современного многоборья, а не просиживал штаны в универе и потом в офисе. И еще… Куда-то делся шрам на ладони – от плафона, лопнувшего в моих руках, когда я пару лет назад вешал маме люстру, и еще один – я ощупал задницу: мне в детстве сделали неудачно укол, ранка воспалилась, образовался нарыв, потом остался заметный шрамик-узелок. И вросший ноготь на левой ноге был совсем не вросшим, и кожа на пятках совсем не огрубела, и… В общем, я был какой-то идеальный. Живой экспонат для рекламы здорового образа жизни, к которому я вовсе не склонен. И ни черта не близорукий: я с удивлением понял, что отчетливо, детально вижу узоры на одеяниях этих чудо-лекарей метров с шести, если не больше, без всяких очков. Они, кстати, тем временем хохотали.

Удивление мое к тому моменту уже было столь велико, что всякие разумные мысли о другом языке и несомненной культурной разнице тихо растворились на задворках сознания – я попытался спросить их, что со мной происходит. И удивился еще больше, поняв, что могу. Я прилично говорю по-английски, и понимаю, что человек в общем думает не совсем словами какого-то языка, но… Но опять все было не так. Я не думал на этом странном наречии, и не переводил на него. Слова рождались на привычном мне языке, как-то преобразовывались тем «автоматическим ментальным подстрочником» и падали в голосовые связки уже измененными. Раза с третьего или четвертого смог выдать понятную им и мне самому фразу.

– Ты все поймешь. Очень скоро. А сейчас – спать, – улыбаясь, ответил мне высокий. – Идем.

Помещение, куда меня отвели, мне не понравилось. Подвал. Каменный пенал без окон два с половиной на полтора метра. Грубая узкая кровать, скорее даже топчан с матрасом. Маленький столик с жестяной кружкой. Дверь решетчатая. В ряду таких же решетчатых дверей, и по другую сторону узкого коридорчика – то же самое. За дверью напротив на таком же топчанчике, поджав колени к подбородку, сидела девушка. Довольно симпатичная. Я, несмотря на то, что все еще был в «костюме Адама», помахал ей рукой, но она только забилась в самый угол, так что здороваться и знакомиться я не решился. И, хотя обстановка более всего смахивала на тюремную, действительно заснул. И отлично выспался.

Утром девушки в камере напротив не было, зато на табурете в коридорчике сидел менее рослый и более кудлатый из двух моих вчерашних знакомцев, одетый куда более привычно: серая рубашка, почти черные нормальные брюки, пушистые тапки-шлепанцы.

– Закусывай, все на столе, – сказал он, увидев, что я проснулся. – И пошли, сегодня погуляешь по городу.

Я, разумеется, не возражал, почуяв шанс разобраться-таки, куда и как я попал. Завтрак состоял из здоровенного куска хлеба с неслабым шматом ветчины, пары яиц, вареных «вкрутую» и кувшина чего-то вроде не то кефира, не то ацидофилина – я отпил полкружки и сказал, что с меня хватит. Мой тюремщик-спаситель-проводник только кивнул. И мы пошли. Сначала по коридору, потом по лестнице вверх, потом по дому – мельком, через открытые двери я успел заметить чей-то личный кабинет с письменным столом, мощным, хотя и довольно изящно отделанным сейфом и множеством книжных полок, потом богато обставленную гостиную с большим старомодным камином, пушистым ковром, чьими-то портретами на стенах. Кем бы ни были эти люди, они явно не бедствовали. В холле у выхода нас ждал парнишка с огромным свертком, из которого появились коричневые штаны, бежевая рубашка, почти такая же, как у моего провожатого, коричневой же кожи куртка и высокие ботинки со шнуровкой в армейском стиле чуть не до половины икры. В кармане куртки я нащупал пару согнутых бумажек – они оказались местными деньгами. Две купюры по 20, хм, перевелось как «золотые», что смотрелось несколько дико на бумажке, чем-то даже похожей на старые немецкие марки, но, вспомнив злотые и гульдены, я решил не удивляться. Куда более удивительно смотрелись цифры – система записи чисел, как подсказывал мне встроенный переводчик, была такой же десятичной и позиционной, как у нас, но сами символы не походили ни на что мне известное, буквы же как раз напоминали греческие, хотя и не все.

– Это тебе для ознакомления с нашими порядками. На первые дни должно хватить. Нормальный обед стоит золотой – полтора, дальше сам разберешься, я думаю.

Он внимательно посмотрел на меня, вытащил из кармана какую-то штуковину вроде стеклянного брелока на короткой стальной цепочке, покачал ей перед моим носом.

– Ты должен вернуться до девяти часов.

В этот момент у меня возникло странное ощущение глубокого и полного единения с этим человеком, словно наши мозги слились на несколько секунд. Я не мог слышать сами его мысли, но чувствовал его настроение, все глубинные ассоциативные оттенки этой простой фразы, я проникся ей, она тронула мою душу глубоко и мощно, как лишь несколько раз в жизни бывало с хорошими стихами, которые запоминаются сами собой, без усилий, которым всем существом хочется верить. Я не сомневался, что приду вовремя, что бы ни случилось. Непременно и в первую очередь разберусь со всем, что для этого нужно. Мой хозяин это тоже понимал. Я чувствовал это. И он действительно был хозяином, если мог приказать мне вот так…

– Иди.

Брелок уже снова исчез в его кармане, и это слово никакого магического действия не возымело. Однако я пошел – мне надо было оказаться одному, как-то разобраться во всем этом и в себе самом.

Дом располагался на улице Суконной – номер 24, судя по табличке. Походив немного по окрестностям, я понял, что нахожусь почти на самом краю довольно большого города: с одной стороны Суконная выходила на какие-то парки и реку без набережной и мостов, с другой вела к путанице кривых переулков, и там, насколько хватало глаз, я видел только камень – вымощенные булыжником улицы и тротуары, каменные дома, внушительная статуя не то ученого, не то государственного мужа с книгой в руках. И я направился к центру города. По-видимому, мой встроенный справочник обладал еще и картографическими свойствами, или это действовало внушение – я чувствовал, что хорошо ориентируюсь и четко помню дорогу. В целом, город не особенно меня удивил – довольно плотное скопище домов, похожих на те, что строили у нас лет сто пятьдесят назад. На окраинах, где, похоже, ютился народ попроще – простые дома-бруски темно-коричневого кирпича в три-четыре этажа; ближе к центральной части – дома повыше, с украшениями, всякими портиками, барельефами, скульптурами; вокруг гавани, куда я вышел часа через два – какие-то склады, бараки, краны, похожие на гигантских жирафов с ажурно-решетчатыми шеями. Нашел железнодорожные пути и по ним пришел к вокзалу, где у перрона стоял длинный состав из пассажирских и почтовых вагонов, прицепленных к огромному паровозу, очень похожему на тот, что снялся в знаменитом старинном фильме «Прибытие поезда» братьев Люмьер. Корабли в порту, кстати, тоже были будто со старых фотографий конца XIX века, и один назывался «Титаник» – я даже вздрогнул, получив очередную подсказку.

С другой стороны, множество мелочей и мелочишек говорило о том, что я не во времени переместился. Автомобили – их было немного, наверное с десяток, может дюжину я встретил, – здесь делали совсем не так, как у нас: двигатель располагался сзади или – у грузовиков – между кабиной и кузовом, а позади или сбоку от двигателя всегда ставили довольно большой прямоугольный контейнер. В конце концов, я набрел на местную заправочную станцию, где двое крепких парней совковыми лопатами ловко загружали в такой контейнер какой-то черный порошок, а внутри виднелся похожий на огромный штопор шнековый подаватель. Еще один парнишка тем временем смазывал двигатель, который, как оказалось, был и вовсе разновидностью парового, неожиданно компактной и невероятно сложной – моих познаний в инженерном деле едва хватило на то, чтобы это понять. На башне в середине главной улицы я увидел часы – цифр на циферблате было десять, начиная с нуля, между часовыми метками было по десять же минутных делений, а стрелки, как мне показалось, двигались намного медленнее, чем я привык, и в обратном направлении. Показывали они почти половину третьего. И когда минутная стрелка со щелчком встала вертикально, из-под циферблата вырвалась плотная струя пара, и раздался громкий свисток. Народ на улицах одет был примерно так же, как и я, причем и дамы тоже ходили в мешковатого кроя брюках, заправленных в высокие ботинки, какие у нас любят туристы.

Еще я обратил внимание, что многие, как в фильмах о «диком западе», открыто носят оружие – револьверы в кобурах или жутковатого вида ножи, похожие на мачете или наши охотничьи, а иногда и то, и другое разом. Местная полиция в кирпичного цвета мундирах с надраенными латунными пуговицами встречалась довольно часто, обычно группами по три-пять человек, непременно с карабинами за спиной и длинными хлыстами на поясе, видимо заменявшими тут резиновые дубинки. Все окна первых двух этажей, а в некоторых домах вообще все окна, непременно прикрывали чугунные или бронзовые решетки, и, хотя многие из них выглядели своего рода произведениями искусства, у меня не было ни малейших сомнений в их прочности и надежности. Все это вместе наводило на нехорошие мысли о том, что у нас принято называть «криминогенной обстановкой».

В какой-то момент я решил, что достаточно уже видел и вряд ли смогу существенно улучшить свои представления об этом месте, молча шатаясь по городу; пора было переходить к общению с местным населением. Для начала я попробовал купить газету у мальчонки, бегавшего туда-сюда по улице и выкрикивавшего заголовки статей, но тот только вытаращил глазки, отрицательно помотал головой и убежал. Молча. Больше я его не видел. Следующий тоже предпочел смыться. Потом я нашел киоск, но там мне сказали, что нет сдачи с двадцатки, так что я побрел искать место, где бы можно было ее разменять. И тут я увидел часовую лавку. Торговал часами невысокий полный старичок с роскошной бородой, как у адмирала Макарова. Лавка была совсем маленькой, но столько часов в одном месте я не видел никогда. Тут были настенные часы, высокие напольные часы, часы для каминной полки, карманные часы – плоские и тонкие и пузатенькие часы-луковицы и, чего я не ожидал, наручные часы, включая миниатюрные дамские, даже часы-кулончик размером с горошину. Кажется, я не сдержал пару шумных вздохов – это было восхитительно, захватывающе, я почувствовал себя мальчишкой, рассматривающим механические чудеса, вытаращив глаза… Старичок вылез из-за стойки.

– Вы разбираетесь в часах?

– Нет… Совсем немного… Когда-то я учился на инженера, но часами не занимался. – Говорить получалось немного лучше, чем накануне, нужные слова уже легче ложились на язык, кажется, я начал таки немного думать на этом наречии каким-то образом.

– Понимаю, – старичок солидно кивнул, – к каким вы привыкли?

– К наручным, – ответил я автоматически, вовремя подавив желание добавить: «к электронным», – довольно крупным.

– Сюда, пожалуйста.

Передо мной открылся шкафчик с несколькими выдвижными полками – на зеленом бархате, словно отдыхающие на пляже, лежали несколько десятков часов. Я выбрал одни, стальные со светящимися в темноте стрелками и календарем – четырехзначным, показывавшем «1554».

– Вы поставите их поточнее? И как их заводить? – я не видел никаких органов управления.

– Заводить? – На мгновение он показался мне шокированным, но тут же овладел собой. – О, нет… Это вам не понадобится. Мои часы всегда ходят точно. Иногда я в шутку желаю своим клиентам увидеть, как часы встанут, но пока это никому не удалось – люди живут так недолго.

После этого разговор как-то сам собой замер. Я заплатил восемнадцать золотых и ушел, сказав лишь «спасибо».

Так и не раздобыв газету, я забрел в… хм… Наверное, это следовало бы назвать ресторанчиком. Вывеска перевелась как «Запах дыма», и для того были все основания – заведение располагалось, фактически, на плоской крыше трехэтажного дома, с одной стороны от которого была набережная с превосходным видом на бухту, а с другой – заросший травой и невысокими кустами пустырь и железнодорожная ветка, не то чтобы очень уж близко, не настолько, чтобы проходящие поезда обдавали кучку открыто стоящих столиков густыми клубами копоти из труб, но все же аромат железной дороги явственно ощущался. Публику это совершенно не трогало – под огромными полосатыми желто-голубыми матерчатыми зонтиками обедали семья с двумя детишками, солидный мужчина средних лет, молоденькая парочка – парень глаз не сводил с девушки, откровенно и с удовольствием с ним кокетничавшей. Официанты появлялись лишь на мгновения, что-нибудь приносили, что-то уносили и тут же исчезали, бойко стуча каблуками лакированных туфель по широкой каменной лестнице. Кажется, тут не было принято провожать клиентов к столикам, так что я сам занял место со стороны железной дороги.

– Я присяду тут, хорошо?

Я поднял глаза. Рядом с моим столиком стояла девушка – одетая почти так же, как я сам, за исключением лишь цветного платка, завязанного на шее по-пионерски, и большого ножа на поясе, совсем молоденькая, худощавая, коротко подстриженная шатенка, с очень серьезными карими глазами, сосредоточенно смотревшими прямо на меня.

– Пожалуйста, позвольте мне сесть. Я хочу помочь.

– Да, пожалуйста.

Прежде чем я успел привстать, она ловко просочилась между столом и стулом и оказалась напротив меня. Краем глаза я заметил, что к нам спешит официант.

– Я закажу на двоих и так, чтобы посидеть подольше. У нас есть время?

– Примерно два часа.

– Хорошо…

Она отвлеклась ненадолго, делая заказ – снова заработал переводчик, добавляя мне представления о названиях блюд: теперь он подсказывал мне не всегда, а только когда попадалось какое-то заковыристое словцо, нехарактерное для моего прежнего жизненного опыта, остальное мозги уже воспринимали естественно, язык как-то сросся со мной. Он ощущался не как родной и не как выученный – я совершенно не знал никакой теории, грамматики и тому подобного, но знал много слов и инстинктивно понимал, как надо эти слова связывать друг с другом. Я слышал нечто подобное о людях, в детстве надолго оказавшихся за границей – они как-то усваивали язык без всяких правил и учебников.

– Ты – некро, – я вздрогнул, переводчик во мне словно дернулся и замолк, странное ощущение, как будто под тобой остановился эскалатор, но это словечко и так не нуждалось в переводе, – и ты совсем недавно получил привой и еще не свыкся с ним – это очень заметно.

– Да… Я – некро?.. Я помню, что должен был умереть. Наверное, умер. Где-то очень далеко отсюда. И это место совсем не похоже ни на что, там, где я жил. Ты можешь объяснить?

– Могу. У вас знают, что есть много миров, что мироздание бесконечно и бесконечно разнообразно?

– Пожалуй… У нас не принято считать это доказанным, но многие мыслители предполагали нечто подобное. – Сложные фразы давались мне с трудом, я чувствовал, что говорю коряво, но она смотрела на меня ободряюще, и я продолжил. – У нас есть легенды о таком, но я никогда не думал, что это правда.

– Уже неплохо. Ты умер в каком-то другом мире. Не далеко или близко, а в иной вселенной. Возможно, это произошло очень давно. У нас есть некроманты, – это слово тоже перевелось подстрочником, – способные выловить, то, что остается от разумного существа, то, что есть оно само, его сознание, душа, и затащить к нам. На это способны несколько сотен человек в стране и, может быть, тысячи полторы во всем мире. И, в общем, это практикуется. Ты не смог бы жить здесь, если бы твой мир слишком отличался от нашего, но существует довольно много похожих миров, где живут люди. Многие из них мы знаем. Ты, несомненно, человек. Почти такой же, как я.

– Почти?

– Твое сознание помнило, каким должно быть твое тело, но тот, кто растил его для тебя, почти наверняка внес какие-то изменения, чтобы лучше приспособить его к нашему миру и тому, для чего ты нужен. Трудно сказать, насколько велики эти изменения и насколько ты отличался изначально. Вряд ли сильно. У нас наверняка есть общие предки. К тому же тебе подсадили кусочек чужого сознания. Кого-то из нашего мира и умершего совсем недавно. Это как привить ветку одного дерева на другое. Этот кусочек сознания тоже что-то помнит о том, каким было его тело, как тут живут, благодаря ему ты как будто помнишь язык и многое другое. Чем больше ты будешь к нему обращаться, тем сильнее и быстрее вы срастетесь. Тебе не оставили выбора – это плохо, – и каково будет это влияние, предсказать трудно – это тоже плохо, а хорошо то, что твое собственное сознание доминирует, и скорее всего ты сможешь остаться самим собой. Почти.

– Я могу попасть обратно?

– Теоретически, можешь. Но это невероятно трудно. И в твоем мире могли пройти тысячи лет с твоей смерти. И никто не будет тобой заниматься. Ты принадлежишь тому, кто тебя призвал.

– Я – раб? – это слово, несомненно, тоже было в их культуре, она сразу меня поняла.

– Нет, ты – некро. Твой хозяин может отдать тебе приказ, и ты его выполнишь. Или умрешь еще раз, пытаясь выполнить. Тебе уже приказывали?

– Да. Я… понимаю… Один раз – сегодня утром. Я должен вернуться в девять.

– И ты вернешься. И сделаешь что угодно еще, если прикажут. Поэтому с некро нельзя иметь дела. У нас все знают это. Ты не волен над собой, поэтому не можешь ничего обещать, заключать сделки, хранить тайны, на тебя нельзя полагаться, зато ты можешь быть очень опасен – если прикажут убить лучшего друга, ты почти наверняка сделаешь это. Или даже если не прикажут, а, например, неудачно сформулируют другой приказ. За все, что ты сделаешь или не сделаешь, отвечает твой хозяин. Очень строго – больше чем за самого себя. И он может распоряжаться тобой, как пожелает.

– Ты опять сказала «почти» – этого можно как-то избежать?

– У каждого человека найдется что-то, что для него по-настоящему важно. Для кого-то честь, для кого-то любовь, для кого-то какая-нибудь ерунда – да вот хоть еда, – она постучала вилкой по тарелке, – не угадаешь. И в этом опасность. Если приказ разрушит нечто по-настоящему глубоко въевшееся в душу, сознание может не выдержать, и тогда уже никто ничего не сможет предсказать. Такого некро остается только убить, и, поверь, это для него же благо. Не исполнить приказ невероятно мучительно – ментально. И разрушительно для личности. Так что это «почти» – не выход для тебя.

– Почему это разрешают? Это же варварство!

– Это наука. И своего рода искусство. И древняя традиция моего народа. Некро прорыли тоннель под Бра-Арругом – двести стадиев твердой и тяжелой горной породы. Некро принесли многие ценные знания, которые было бы трудно, а может даже невозможно, получить другим путем. Это способ вылечиться для тех, кто страдает неизлечимыми, смертельными недугами. Дух умершего нельзя спросить, хочет ли он возрождения. И эта власть – она не что-то добавочное, необязательное, с нее все начинается – она нужна некроманту, чтобы заставить дух вернуться, обрасти плотью, без нее некро бы не было. Это справедливо, что некромант имеет право решать, как воспользоваться этой властью.

– Я не понимаю. Какой смысл вылечиться, чтобы копать тоннели и умереть еще раз от непосильного труда?

– Тот тоннель был давно. И хотя он используется и сейчас, там теперь железная дорога в три колеи, но теперь проще и быстрее пригнать паровую технику. Использовать некро для банального физического туда стало невыгодно. Последнее время, уже на моей памяти, некромантию ограничили законом – это стало еще и хлопотно. А лечатся обычно те, кто очень доверяет некроманту, или кому сам некромант очень хочет помочь: он может отпустить своего подопечного – восстановить его полностью, убрать связь, но это делается редко – обычно для друзей, близких родственников или по любви.

– То есть…

– Не очень надейся на это. Твое появление долго готовили, с тобой возились, как не возятся с тяжело больными. Ты нужен для чего-то. Кому-то. Можешь сказать кому?

– Я не знаю. Их было двое. На вид примерно лет тридцать семь …

– Сколько?!

– Тридцать семь, может тридцать восемь...

– Мне чуть больше года. Ты выглядишь на полтора. – Я посмотрел на часы, она поняла этот жест правильно. – В нашем году 7254 дня и два часа с небольшим. Поэтому каждый следующий новый год празднуют немного позже, чем предыдущий. У вас хоть дни похожи?

– Дни похожи… Мне так кажется. Я совсем недолго тут. Если так… – я задумался, пересчитывая, – тогда старшему из них немного меньше двух лет, лысый, высокий. Второй немного моложе, пониже, темные вьющиеся волосы до плеч, бойкий такой. Живут на Суконной. На двери медный щиток с головой змеи или ящерицы.

– Я знаю, о ком ты. Братья Скильде. Тео и Спиро. Оба известные маги и некроманты. Очень уважаемые люди, особенно в академической среде – я сама студентка, уж поверь мне. У меня учебник есть, написанный Тео – это тот, что лысый почти.

– Слушай… А тебя как зовут?

– Таи.

– Василий, Вася.

– У нас есть похожее имя – Базил.

– У вас вообще довольно много слов, которые я понимаю без… той ветки в мозгу. Для тебя что-то говорят слова греки… – и я понял, что да, говорят: мой язык произнес «эллос».

– Они были среди наших предков. Больше ста двадцати лет назад – наших лет – в другом мире, на одном острове, который населяли люди с разных берегов, и греки тоже, случилось мощнейшее землетрясение. Незадолго до этого туда приплыл маг – величайший маг своего времени, он и сейчас был бы величайшим. Он нашел способ открывать проходы между мирами, но для этого требовалось невероятно много энергии. И он искал в природе источники энергии, которыми мог бы воспользоваться – он думал о солнце, об ураганах, о приливах, но, в конце концов, остановился на вулканах и землетрясениях, я не знаю почему. Случаев попробовать у него было немного, и первые несколько он упустил, однако научился их предсказывать. Он прибыл вовремя, и в тот раз у него все получилось – он частично перенаправил мощь первых толчков, открыл проход в наш мир, широкий проход, продержавшийся несколько дней, в который повалили толпы желающих спастись, практически все население острова, они шли со скотом, с семенами и саженцами растений, скарбом, кто сколько мог унести или увезти, и основали здесь колонию. Но мы не были первыми – тут уже жили существа очень похожие на нас – пониже, коренастые, густо заросшие волосами, вон – посмотри на тот столик: крепыш у выхода с бородой и волосатыми руками.

– Гномы? У нас есть сказки про них.

– Это не сказки. Многие народы ходили между мирами в разное время, с разными результатами. Тут мы все смогли ужиться. Это не всегда было просто, но все же получилось.

– Хорошо, что он не создал проход в открытый космос…

– Нет, это было бы намного труднее – пробить дорогу между мирами тем проще, чем ближе условия на концах прохода. – Она вдруг оглянулась и тут же нахмурилась. – Сейчас мне придется уйти. Я буду обедать здесь каждый день от шести до половины седьмого ближайшую сотню дней.

И быстро вышла. Я заметил, что ее подхватил на лестнице под руку какой-то парень. Больше исследовать мне ничего не хотелось. Есть – тем более. Я вернулся на Суконную кратчайшей дорогой – довольно рано: часы у них тоже оказались с подвохом: десять часов – это полные сутки, а не половина, так что обед в шесть – в самый раз, а девять – поздний вечер.

– Я вижу, тебе кто-то объяснил-таки правила жизни. Это хорошо. Мы тоже тебе кое-что покажем сегодня, – вместо «доброго утра» сказал мне Спиро. – Чуть позже. Тебе понравится.

На этот раз я не пошел бродить по улицам, а вышел в садик за домом – жизнь на самой границе городской застройки определенно давала кое-какие привилегии, например эту полукруглую лужайку с живой изгородью из аккуратно подстриженных колючих кустов и несколько деревьев, из которых я узнал только одно: оно точно было яблоней с вполне созревши красивыми яблоками – очень пахучими, желто-красными, полосатыми, как наша Мелба. И еще там ходил… Сначала я подумал – молодой парень, но потом понял, что неправ. Выглядел он круто – высокий, плечистый, видно, что очень сильный, и только подойдя поближе, я заметил водянистые стариковские глаза и дрябловатую кожу в мелких морщинках. Мы поздоровались.

– Арбингал, – коротко представился он и, кажется, хотел на этом закончить разговор, но должно быть я выглядел настолько удивленным, что он все же снизошел до объяснений: – Такой же некро, как и ты. Я дрался при Альмахе и Крогге в дружине клана Аруццо. Так бывало, что гномы иногда растили человеческих сирот в своих кланах, меня вот тоже так воспитали. Это было очень давно. Сейчас бой при Крогге чуть ли не легенда, а я там рубился. И погиб. Получил булавой по башке. Меня вытащил старший Скильде – отец этих двоих – и велел быть семейным охранником.

– И как это?

– Старик был настоящий человек, его я уважал, он глупостями не занимался. А эти… Лучше обратно в темноту, чем так. Но не могу. Приказано жить и служить всем Скильде. Хорошо хоть никто из них не обзавелся детьми – старик так сделал перед смертью, что любой из семьи может мне приказать с этим их проклятым кругляшом на цепочке.

– Стеклянный брелок?

– Нет, это у тебя, я знаю – помогал им, когда тебя тут выхаживали, – у меня другой, с монетой, полтинником старой чеканки. А для девчонки с деревянной бобышкой. Так делают, чтобы не всякое слово было приказом – тяжело же себя все время в руках держать, думать на сто ходов вперед, как что там отзовется. Это мало кто может, поэтому для некро, когда дойдет до человеческого более-менее состояния, привязывают приказы к условному предмету или велят, например, чтобы исполнял только написанное с указанием его имени, что-нибудь в таком роде. Это сильная штука… Иной раз и не знаешь как, а тело само все делает. Вот заболел ты – велят выздороветь и выздоравливаешь. Не знаю, может от чумы и не спасет, а простуда в полчаса проходит.

– Василий! – Спиро, ухмыляясь, стоял у задней двери. – Да, мы о тебе много знаем, не только имя. Заходи. Иди вниз, в лабораторию, – стекляшка на цепочке сверкнула на солнце, – сиди там спокойно, пока не отпущу, ни во что не вмешивайся, но все запоминай.

Через полминуты я уже сидел в том самом помещении, где очнулся в первый день. Я устроился в углу, на хлипкой табуретке. Чувствовал себя как медитирующий Будда: абсолютно спокойно, полностью отрешенным от происходящего, и в то же время с идеальной фотографической четкостью запоминал все вокруг.

Вошел Тео. Следом Спиро. Потом девушка, та самая, из камеры напротив. Тео мало интересовало происходящее, он прислонился к стене неподалеку от входа, скрестил руки на груди и просто смотрел. Спиро, похоже, был очень возбужден. Он вытащил из кармана деревянный шарик с продетым сквозь него шнурком, помахал им перед носом девушки, та замерла и немного напряглась. Спиро отошел к моей табуретке, подняв брелок над головой – девушка поворачивалась за ним, как стрелка компаса за магнитом.

– Разденься, – она попыталась было отвернуться, но он требовательно продолжил, – лицом ко мне! Одежду бросить в угол.

Девушка послушно стянула и отбросила свой балахончик – что-то вроде ночной рубашки, больше на ней ничего не было. Она стояла посреди комнаты, безвольно опустив руки вдоль тела, не сводя глаз с деревянного шарика, босая, абсолютно голая. Не знаю, потрудились ли над ее телом братья так же, как над моим, или она от природы была такой, но выглядела она эффектно. Я заметил, как она покрывается «гусиной кожей» – в подвале было довольно холодно.

– Принеси плеть!

Девушка вышла и очень быстро вернулась – в руках у нее, в самом деле, была плетка: толстая деревянная ручка с несколькими заделанными в нее свитыми из кожи хвостами. Эта штука, несомненно, часто использовалась – рукоятка была до блеска отполирована многими прикосновениями, хвосты потерты и засалены.

– На середину, на него смотреть, – Спиро указал рукой на меня, – сама себя секи, и посильнее. И молча.

Пожалуй, тогда, не смотря на транквилизирующее действие приказа, во мне впервые что-то шевельнулось, словно одурманенный, почти задохнувшийся муравей пошевелил лапкой на дне стакана с валерьянкой. Но я все же расслабленно сидел и смотрел, как она уверенно, резко, в полную силу нахлестывает себя по бедрам, ягодицам, бокам. На ее коже после каждого удара оставались бледные полосы, быстро набухающие, наливающиеся густой краснотой.

– Помоги-ка нам, братец, – Тео отлепился от стены, с той же флегматичной миной подошел к девушке. – Отдай ему плетку. Стой на месте, руки на затылок. Ни на шаг не двигаться.

Лысый Тео, не торопясь, примерился и, хорошенько размахнувшись, вытянул девушку плеткой по спине. Не могу описать, что выражало ее лицо в тот момент, такого страха, всепоглощающего ужаса, в глазах человека я не видел никогда. И, надеюсь, что больше не увижу. Первый удар заставил ее вздрогнуть всем телом и прогнуться, но она все же устояла. И, когда она уже почти выпрямлялась, Тео ударил снова, почти у самого основания шеи, очень сильно. Она пошатнулась и инстинктивно выставила ногу немного вперед, чтобы не упасть. Но эффект был прямо противоположным – едва пальчики коснулись пола не там, где ступня была до удара, колени ее подогнулись, она рухнула на пол, тут же свернувшись в клубок, обхватив себя руками, да так, что кожа вокруг побелела. Я видел, как округлились ее глаза, ее била крупная дрожь, рот раскрылся, но ничего громче конвульсивного прерывистого дыхания я не слышал. И в этот момент я совсем чуть-чуть дернулся к ней – неосознанно. Я каким-то непостижимым образом забыл о приказе. Словно бомба взорвалась в моем мозгу, картинка поплыла, кажется, я что-то орал, мне было безумно плохо, страшно, что-то во мне было уверено, что вот прямо сейчас я разорвусь на миллион кусочков и исчезну, как бывает только в ночных кошмарах, за мгновение перед пробуждением – когда вскакиваешь с криком, в холодном поту, и боишься снова закрыть глаза, только кошмар не кончался, проснуться не получалось.

Наверное, я потерял сознание. Очнулся в своей камере, на кровати. Надо мной стоял Тео. Больше всего мне хотелось врезать ему хорошенько, или хоть плюнуть в лицо, но я был так слаб, что едва мог пошевелиться.

– Тебе скоро станет лучше. И ей тоже. Она сама придет к тебе – Спиро уже привел ее в чувство. Я знаю, что у тебя сейчас бродят всякие дурацкие мысли, так вот, во-первых, если хозяин умирает, всех его некро уничтожают, во-вторых, сбежать не выйдет – не из-за решеток, не потому, что всякий, кто вас увидит, сдаст нас или в полицию, а потому, что некро не может долго жить без связи с хозяином, а мне очень легко ее порвать – и тогда с вами будет примерно то же, что было час назад в подвале. Только никто не приведет вас в чувство. Это очень мучительный способ самоубийства.

Он удалился, даже не закрыв за собой дверь. Не знаю, сколько я пролежал, первые попытки двигаться вызывали тошноту и такое головокружение, что я надолго затихал, потом мне удалось повернуться на бок, а дальше все пошло быстро. Похоже, организм, хоть и помнил о встряске, в целом не пострадал – я сел на кровати, встал, прошел по комнате, выглянул в коридор. Голова тоже заработала лучше, яснее и четче. Далеко уйти мне не дали: из комнатки напротив выглядывала та девушка. Она тут же подбежала ко мне, чуть не силой затолкала обратно в комнату.

– Пожалуйста, не ходи никуда. Там все равно заперто, я проверяла и… Ты мог бы… со мной…

– Что?

– Они приказали, чтобы я с тобой… занялась любовью, – она выдохнула словно через силу, – ты… я знаю, тебе тоже было плохо, но… я не выдержу второй раз за день… это так ужасно! Пожалуйста, умоляю!.. Я помогу, я буду очень стараться. Я… Я не противна тебе?.. Пожалуйста!.. Он сказал «сегодня», а уже почти половина девятого…

– И вы переспали?

Было около четверти седьмого, Таи, как и обещала, сидела в «Запахе дыма», а я, разыскав ее, конечно, принялся рассказывать о своих приключениях.

– В общем, да… Скорее да, чем нет. Технически – все получилось, но, понимаешь, мы оба слишком старались не обидеть друг друга, не задеть, слишком осторожничали, чтобы по-настоящему получать удовольствие… – Таи неопределенно хмыкнула, а я, кажется, покраснел. – У вас вообще принято говорить о таком? У нас это многие считают неприличным.

– О, боги! Ну, не то чтобы все орали об этом на улицах, но тема как тема. Люди говорят. Книги печатают. Ладно, на самом деле это меня, в общем, не касается. Я о другом. Правильно, что ты помог ей выполнить приказ хозяина. Это состояние, которое возникает, если приказ нарушен или осознана его невыполнимость, очень опасно – можно лишиться рассудка. Это не лечится даже смертью и воскрешением. Я, когда услышала про «не выдержу второй раз за день», вздрогнула – не такой уж я специалист, но, по-моему, много даже второй раз за всю жизнь. Собственно, некоторым хватало и первого. И тебе запросто могло хватить уже вчера. Постарайся больше не вляпаться. Что касается девушки… Как, ты сказал, ее зовут?

– Николь Журден.

– Да, Николь… Почти Ника... Она из вашего мира? Ты уверен?

– Она называла места, которые я знаю, рассказала, как погибла в автомобильной катастрофе, и мне нетрудно это представить. Собственно, я сам тоже в некотором смысле в автомобильную катастрофу попал. Она родом из Франции, точнее, у нее отец – француз, а мать – голландка из Гронингена, впрочем, тебе это ничего не говорит наверняка, ну, у нас есть разные страны, где говорят на разных языках. У нас вообще много языков. Так вот, она не говорит на моем родном русском, я не говорю ни по-французски, ни по-голландски, ни, тем более, по-фризски, но мы оба знаем язык еще одного народа – англичан – и остаток вечера говорили на нем…

– Да-да. Я поняла, у нас тоже есть страны, народы и разные языки. Да. Она из твоего мира и твоего времени. Насколько я знаю, миры, населенные людьми, хоть и похожи, но не настолько. Из чего я делаю вывод, что ее тащили специально для тебя. Или тебя для нее. И это дело мне всё больше и больше не нравится.

– Да уж… Куда тут нравиться…

– Скорее все же – ее для тебя. Потому что теперь ты вполне предсказуемо будешь искать способы ее спасти. И сам захочешь спастись. И тебе, конечно, подкинут такой способ.

– Они могли просто приказать.

– Значит, не могли. Или очень не хотели. Думай, почему. Я тоже буду думать. И попытаюсь осторожно спросить знающих людей.

– Таи, я понимаю, что это, наверное, нехорошо… Но почему ты мне помогаешь? Ты же сама говорила, что с некро лучше не связываться.

Она посмотрела на меня долгим тяжелым взглядом.

– Я студентка «Академии естественных наук и искусств», у нас преподает Тео. Тео вообще рациональный и правильный. Все делает вовремя. Работает в системе и использует ее в своих целях. Классическая академическая карьера, статьи, книги, учебники. Еще не школа, но заметное научное течение, которое многие связывают с его именем. И есть хорошие шансы, что оно станет чем-то большим со временем. А Тео умеет неторопливо все подготовить, чтобы нужное событие произошло в наилучший момент – как бы само собой, естественно. Спиро не такой. Спиро тоже получил блестящее образование, но ни на кого не работал ни дня. Его не интересуют чины и звания. Его мутит от формальностей. Ему охота заниматься тем, что щекочет нервы, ловить удовольствия и искать приключения. Его увлекает интеллектуальная игра. Не знаю, кем бы и где бы он мог стать, но Скильде – научная семья с серьезными традициями, несколько поколений ученых и преподавателей, так что Спиро было особенно некуда деться – он во всем этом с детства варился, к тому же ум у него острый, память цепкая, как я понимаю, он еще подростком от отца и старшего брата больше усвоил, чем иные студенты знают к выпуску. Он стал эдакой шпаной от науки. Он что-то сам исследует, ни с кем не советуется, не делится результатами, публикуется редко, но иногда у него получаются удивительные вещи. Например, он открыл так называемый принцип «гомеоморфной стратификации» и тем, кстати, прославился, чуть ли не больше брата. По-настоящему долго это все объяснять, я попытаюсь очень грубо одну только основную идею. Некромант, если знал человека при жизни, может в некотором роде пометить его, чтобы потом найти и вытащить, но в общем случае трудно выловить из всех имеющихся душ такую, которая обладала бы наперед заданными свойствами личности. Скажем, душу философа, или, ну не знаю, алкоголика. До совсем недавнего времени это было чистое искусство, никак формально не описанное, вопрос таланта экспериментатора, говорят, кстати, старший Скилде был в этом смысле чуть ли не гением. Но даже у лучших из лучших иной раз получалось, а иной – не очень. Спиро придумал, как воздействовать на души мертвых душой живого человека так, чтобы некоторая их общность как бы расслоилась – похожие на образец притянулись, а непохожие как бы оттолкнулись. То есть, если можно найти живого человека с некоторыми ярко выраженными качествами, можно с высокой вероятностью выловить и душу, пригодную для восстановления, которая воплотится в сходную с ним личность.

Дней триста назад или около того Тео предложил студентам заполнить анкету – здоровенный вопросник страниц на пятьдесят, очень сложно организованный, с множеством очень личных вопросов. Сразу предупредил, что дело добровольное, для брата, а потому совершенно неофициально. Потом по анкетам Спиро как-то отобрал двух девушек – я была одной из них, – пригласил, исследовал, я подошла больше. Он использовал мой разум, мою личность для той самой стратификации. Я согласилась, с условием, что мне покажут результат. Не так давно он сдержал слово. Я была у них на Суконной, видела девушку, возрожденную благодаря мне. И мне очень не понравилось, как с ней обращались. У нее был страх в глазах. Совершенно безумный ужас. Я подозреваю, это и была твоя Николь.

Некоторое время мы оба молчали, потом Таи, вздохнув, продолжила:

– Она на полголовы выше меня, полнее, формы более выраженные, пышная такая девушка, волосы пшенично-соломенного оттенка, глаза как у меня, карие, вот здесь, – Таи ткнула пальцем в третью сверху пуговицу на блузке, – крупная родинка, малиновая, чуть выпуклая.

– Да. Очень похоже.

– А потом я увидела на улице тебя и пошла за тобой – потому что по кое-каким признакам заподозрила почерк Спиро.

– Ты хочешь сказать, что можешь как-то проследить эту связь некро с хозяином?

– В принципе, могу, на это моих знаний хватит. Но там, на улице, все было проще. Не знаю, как тебе объяснить. Наверное, у всякого народа есть вещи, которым любой нормальный человек так или иначе в жизни непременно учится. Вот ты, глядя на меня, можешь сразу сказать, что я – девушка, что я молода, а если я спрошу тебя, как ты это определил, ты придумаешь какие-то признаки, но, просто глядя на меня, ты на самом деле свой вывод сделал сразу, без всяких умствований. И если опросить сто человек о том, по каким признакам они определили, скажем, мой примерный возраст, они в чем-то совпадут, а в чем-то у каждого свои приметы будут. Так и тут. У нас все рано или поздно узнают, чем некро отличается от обычного человека, хотя, в принципе, некро встречаются нечасто: здесь, в большом городе, где есть академия, много магов, вот так просто на улице я видела за всю жизнь раз пять или шесть. Хотя соседи тех же Скильде наверняка уже привыкли к таким вещам, а где-нибудь в дальней деревне, может быть, найдутся люди, которые вообще не сообразят, что ты – некро. Это скорее ощущение, близко к тактильному, как шероховатость, но принято описывать цветом – вот ты как будто бы слегка шершавый везде, кроме головы, там совсем гладко, как стекло. Та девушка тоже была такая. Обычные люди более колючие, без отполированных мест. Тебе это что-то говорит?

– Нет. Такого у нас точно нет совсем.

– В принципе, этому можно научиться. Я – не медик, но неспособными воспринимать магию рождаются примерно два-три человека на тысячу, а ты выглядишь вполне здоровым.

– Я же говорил, у нас это все считают сказками, легендами.

– А у нас этому учат в школе. Эх, было бы времени побольше…

– Скажи, вот Тео говорил, что если он порвет эту связь – я умру, а ты говорила, что некромант может отпустить…

– Я говорила, что некро можно отпустить, если его полностью восстановят, до совсем-совсем человека. Это сложно, намного сложнее, чем просто возродить. Обычно этого не делают. Потому и можно почувствовать некро даже в толпе. Если бы тебя восстановили настолько, что ты стал бы совсем человеком, связь можно было бы порвать.

Мы поговорили еще немного, с некромантии плавно переползли на другие темы – большей частью об этой стране и городе, потом Таи встрепенулась, засуетилась, сказала, что ей пора, я взялся было ее проводить, но ушли мы недалеко. У самого угла дома, на краю пустыря нас поджидал тот парень, который так лихо подхватил Таи под локоток в прошлый раз.

– Эй, покойничек, я тебе кое-что хочу сказать, иди-ка сюда.

– Гульбар, не надо, давай без сцен, ты не понимаешь, тебя это вообще не касается.

– Меня касается, если ты гуляешь с этим типом, который может сделать все, что угодно, и ему за это ни хрена не будет.

– Гульбар…

– А знаешь, кстати, покойничек, что бывает за разделанного на кусочки некро? Штраф и компенсация ущерба хозяину. Совсем не дорого за такое развлечение. Хочешь попробовать? Тогда отвали! И чтобы я тебя тут больше не видел. И вообще рядом с ней не видел, понял?

У меня не было никакого желания вмешиваться в их личные дела, я бы ушел, но тут он немного переборщил: вытащил свой тесак и попытался ткнуть им куда-то около моего носа. Дальше все произошло на автомате. Мгновенно. Я ухватил его кисть, повернул ладонью от себя, заломил, надавив у основания среднего пальца, потянул к своему поясу – он выронил нож и, вытаращив глаза, шагнул мне на встречу, но я отступил, продолжая тянуть его руку. Надо было как-то выйти из этой ситуации, и я понял, что знаю, как уложить его на месте, но мне этого не хотелось, надо было от него просто как-то отвязаться, и мое новое тело откликнулось на эту мысль: я надавил на его руку вниз, и, когда он стал инстинктивно нагибаться, ударил ногой в лицо, навстречу его движению, чувствуя, что от рывка в его запястье что-то хрустнуло. Гульбар отлетел к стене, встал, пошатываясь, баюкая покалеченную правую руку левой.

– Тебе лучше найти врача. – Я демонстративно подобрал его нож и засунул себе под ремень.

Честно говоря, я ожидал, что он как-то огрызнется, с другой стороны, получил он изрядно и вряд ли уже мог мне навредить. Он просто побежал куда-то за железную дорогу.

– Извини, похоже, у тебя теперь проблемы с парнем из-за меня.

– Да ну его, – Таи совершенно неожиданно хихикнула и чмокнула меня в щеку, я даже подумал, все ли с ней в порядке, – вообще-то он – не мой парень. То есть это он думал, что у нас что-то может быть, а я – совсем наоборот. Достал, идиот. В общем, есть за что сказать тебе «спасибо». Надо было его раньше отвадить, но как-то все не хотелось обижать человека, уж я ему намекала и так, и эдак…

– Хм… Уж лучше бы обидеть. Но вообще-то это не совсем я. Я не умел такого. Это та «привитая ветка».

– Так, пошли отсюда, по дороге все расскажешь.

– Да нечего рассказывать. Я понятия не имею, что это такое. Утром слышал, как Тео спросил брата, кого тот мне подсадил. Спиро ответил: «Горца». Не знаю, что это значит.

– Я тоже. Горцами называют жителей некоторых мест, довольно далеко отсюда, гномов некоторые горцами называют, хотя это невежливо и, по сути, неверно.

Мне осталось только пожать плечами. Таи посоветовала возвращаться домой – я опять был под приказом, к тому же эта дурацкая история с ее незадачливым ухажером…

На Суконной меня ждали. Арбингал сразу проводил меня в гостиную, где уже сидели оба брата. Первым заговорил Спиро.

– У нас есть для тебя предложение, от которого, я думаю, ты не откажешься. Мы притащили тебя сюда, чтобы добыть одну вещь. Ты узнаешь ее, если увидишь. Называется даррат – откликается, знаешь, что это?

Я кивнул. Тот «горец», похоже, это хорошо знал.

– Так вот, ты получишь полную свободу и гражданство – авансом, просто так. Достаточно сказать сейчас «да». Как ты добудешь эту вещь, нам не важно. Ее владелец – коллекционер, мы предлагали ему деньги или даже намного более ценный экспонат для его коллекции, но он отказался. Более того, у нас есть некие основания полагать, что с нами он дела иметь не хочет из каких-то принципиальных соображений. Нам же, и не только нам – науке, эта вещь очень нужна. Если ты принесешь нам эту вещь, получишь Нику, если нет, она умрет.

– А если я скажу «нет»?

– Значит, мы найдем другого и что-то или кого-то, чтобы его заинтересовать, а ты и твоя девочка отправитесь обратно в небытие – кажется, Тео спрашивали, не найдется ли материал для медицинских экспериментов. Вивисекция – неприятная штука, но иногда полезная – для познания истины, разумеется.

– Я согласен.

Тео пододвинул мне стакан, на вид – с простой водой.

– Пей. Ты надолго уснешь, а мы тем временем сделаем все необходимое.

Проснулся я в своей камере, часы лежали рядом на столе, так что знаю точно – было без десяти два и день 1579. Напротив, за своей решеткой, мирно спала Николь, по-детски подложив обе ладошки под щеку. Я не стал ее будить. Если со мной и делали что-то, я этого не заметил – разве что голова была немного тяжелая, как иногда бывает от усталости, что странно, учитывая, сколько я проспал. Моя дверь была не заперта, в конце коридора решетка тоже была приоткрыта, так что я оделся и выбрался наверх. Странно было ходить по этому дому свободно, без присмотра. Впрочем, ничего особенного я не нашел и в конце концов устроился в на скамеечке в саду за домом. Часа в три появился Арбингал, отвел меня позавтракать – он был молчалив и печален, мы едва обменялись десятком слов. Потом прибежал мальчишка-посыльный, спросил, готов ли базилик, но мы поняли, что он имел в виду меня, велел идти в местную мэрию или что-то в этом роде – у меня перевелось так. И мы пошли – Арбингал проводил меня в здание позади той башни с паровыми часами, которую я видел в первый день, там, поплутав по коридорам, мы нашли некий кабинет, где уже сидели Спиро, Тео и какой-то гном, похоже, местный чиновник.

– Итак, сограждане, все собрались, я начинаю. Спиро Скильде, желаешь ли ты добровольно даровать этому некро полную свободу, принять его в свою семью и объявить гражданином?

– Желаю.

– Дай ему имя.

– Базил, – перебил я.

– Не возражаю, – поморщился Спиро.

– Я, избранный городом Венкельгормом управитель Ихар Гаррац в присутствии свидетелей объявляю Базила Скильде гражданином. Отныне его свобода священна, он повинен исполнять законы, защищать свою страну и платить налоги. Отпустите же его.

– Уже, – мрачно кивнул Тео, мигом разрушив торжественность момента.

– Да, и в самом деле, – Гаррац задумчиво подергал бороду. – Уж и не помню, когда последний раз такое видел, года два назад, наверное. Однако к делу. Спиро, ты должен дать своему родственнику работу либо денег на первые пятьсот дней, чтобы он не обременял казну.

– Хватит? – на стол упала банковская пачка новеньких десяток, оклеенная бумажной ленточкой с печатью.

– Да, даже много.

– Еще что-нибудь?

– Это тебе, – гном бросил мне что-то вроде военной номерной бирки на цепочке, – носи на шее. Приложите сюда пальцы, и можете идти.

Я приложил, куда показали – что-то вроде горячего воска, налитого на страницу книги, который тут же затвердел, сохраняя рисунок папиллярных линий. Рядом было написано о Спиро, мне и семье Скильде. Выходило, что меня усыновили в некотором роде.

Мы спустились вниз. Там был маленький дворик, совершенно безлюдный.

– Держи, – Тео протянул мне пакет, – тут написано, как найти того коллекционера, Ари Пелиги, это в Рекгране, недалеко – часа полтора поездом. Найдешь. И еще там подробное описание даррата с картинками. Не спутай, мне нужен не всякий, а именно этот. Еще там рекомендательное письмо от одного стряпчего, с которым этот Ари вел дела. Оно написано для другого человека, но сгодится и тебе – ни тебя, ни его Пелиги не знает все равно. Смотри, – он развернул передо мной бумажку, – это обязательство выплатить сто тысяч за даррат с эмблемой клана Гирмаль и символами молота и лилии. Это очень много – в несколько раз больше обычной цены такой штуки. Имя пока не указано, бумага не подписана, но можешь быть уверен, я ее подпишу, и там будет имя того, кто принесет мне эту вещь. Твое, этого Ари или чье-то еще – мне все равно. Добрый совет: когда будешь с ним разговаривать, нашу фамилию лучше не упоминать.

– Братец, как обычно, хочет играть по правилам. Может, это и не плохо, но не всегда годится, – Спиро отстегнул от пояса кобуру с револьвером. – Это от меня. Новенький. Заряжен. Патроны, если надо, налево за углом. И чтобы ты не думал, будто всю жизнь можешь вести там переговоры, я тебе так скажу – первые десять дней твоей Николь будет всего лишь плетка, даже не до крови, а потом я придумаю что-нибудь поинтереснее. Вряд ли бедняжка протянет долго.

– Вы обещаете ее отпустить?

– Отпустить – нет, – Спиро покачал головой, – слишком долго и муторно, я перекину ее на тебя, как отец перекинул на нас Арбингала. И больше никаких обязательств – твое слово против моего, девочка против вещицы. Торга не будет. Все ясно?

– Да.

– Так иди. А я порадую малышку Нику: пожалуй, прикажу ей кричать твое имя после каждого удара.

Плохо помню, как я вышел из двора, как нашел вокзал. Если бы поезд был раньше, я бы сразу уехал, но ежедневное расписание состояло всего из дюжины строчек, и мой поезд уходил за полночь. Я купил билет, и вынужден был болтаться по городу добрых два часа, время от времени заглядывая в «Запах дыма», прежде чем столкнулся с Таи на улице неподалеку. Она чуть не разревелась, увидев меня – когда я пропал так надолго, ожидала худшего, а потом уже разревелась от радости, когда поняла, что я свободен. Увы, радости хватило ненадолго.

– Мне, конечно, влетит, что пропала, никого не предупредив, но дело того стоит. В конце концов, студентка без прогулов – это что-то нездоровое даже, – заявила она, когда я пересказал ей последние события и предложение Скильде.

Так что пришлось бежать на вокзал еще раз, за билетом для нее. А потом еще на телеграф – как оказалось, самое распространенное здешнее средство связи – заказывать гостиницу, о чем я сам не подумал. Таи уже бывала в этом Рекгране и подсказала мне, куда обратиться. Остаток вечера мы просидели на лавочке, в крохотном скверике у вокзала, читая бумаги Тео. Впрочем, из них мы извлекли немного – я уяснил, как выглядит этот даррат, Таи сказала мне, что знает улицу, кажется, мельком видела дом Ари Пелиги и вообще весь Рекгран можно обойти за полчаса.

Поезд шел не так уж долго, ночью, так что я почти ничего не видел дорогой – луны у этой планеты нет. К тому же нам не удалось взять билеты в один вагон, так что дорогой я дремал вполглаза. Мы сняли два соседних номера в местной гостинице и пошли досыпать. Все равно неприлично было вламываться к человеку среди ночи.

Меня разбудили в четыре. О том, что будем делать, мы с Таи уже договорились, так что я решил не поднимать ее раньше времени после беспокойной ночи. На бланке гостиницы я написал коротенькую записочку с просьбой назначить встречу – да, писать я тоже, как выяснилось, мог, и даже со всякими завитушками и росчерками по местной моде – указал свой номер, сунул ее в конверт с рекомендательным письмом и отправился к Ари. Нужный дом искал я недолго – это оказалась большая антикварная лавка, занимавшая весь первый этаж; хозяин – тот самый Пелиги, – похоже, жил на втором. Впрочем, по местному этикету сразу просить о встрече не стоило, тем более, если я хотел произвести приятное впечатление. Я отдал конверт милой девушке, распоряжавшейся в магазинчике, предупредив, что дело срочное, и, не торопясь, пошел назад. В гостинице я слегка перекусил, полистал газету – ничего интересного: акции какой-то пароходной линии резко упали после того, как один из кораблей сел на мель в каком-то Эрранге, визит министра иностранных дел соседней страны, новое изобретение – автоматическая прялка для переработки стеблей крапивы в нитки, в каком-то Бхешеке студенты забросали отряд полиции кульками с краской, но была ли это просто шалость или они против чего-то протестовали, из статьи я так и не понял. Ответа от Ари не было, и я поднялся наверх, однако в свой номер я не попал – не успел я провернуть ключ в замке, как соседняя дверь приоткрылась, Таи высунулась, приложила пальчик к губам, поманила меня внутрь.

Я вошел. И немного опешил – Таи лишь слегка прикрылась простыней, когда выглядывала в коридор, теперь же было хорошо видно, что на ней ничего нет. Смотрела она на меня весело, даже, пожалуй, ехидно.

– Э-э-э-э… – я попытался как-то начать разговор, но ничего умного мне в голову не пришло, разве что только мысли о том, как она красива: тонкая гибкая фигурка, загорелая кожа, остренькие маленькие грудки с темными ореолами и выпуклыми горошинками на вершинках напрочь отбили мое красноречие.

– Да? Я же обещала «спасибо».

Должно быть, я нахмурился и растерялся еще больше.

– Ну, извини, не дуйся, я неудачно пошутила. Никакого «спасибо», относись к этому проще: есть парень, есть голая девушка, позвавшая его в свой номер, давай извлечем из этого немного удовольствия без всяких задних мыслей. И вообще, я хотела предложить тебе небольшой эксперимент – вот, – она протянула мне довольно длинный упругий прутик, – у вас есть обычай стегать по голой попе провинившихся в чем-нибудь?

– Хм… – Я повертел прут в руках, с трудом оторвав взгляд от ее ягодиц. – Был, в мое время уже почти исчез.

– А у нас это очень распространено. Я росла жуткой хулиганкой, мне регулярно доставалось, особенно в пансионе – иногда по три раза в день. Ну же, не бойся, просто хорошенько высеки «плохую» девочку, которая прогуливает занятия и смущает честных людей.

– Тебе это нравится?

– Ну, как тебе сказать, это больно, не знаю, как ты, а некоторые умеют невероятно больно сечь. То есть когда секут, больше всего хочется, чтобы это кончилось поскорее. Но сейчас, и вообще, время от времени, да, тянет. В чем-то похоже, на обычное ммм… желание, понимаешь? И еще это очень детское такое чувство – раздеться при ком-то, когда знаешь, что сейчас высекут, лечь под розги, – она поежилась, словно ей было зябко.

– Погоди… Если ты говоришь, что Николь похожа на тебя…

– Ага. Начинаешь понимать. В анкете Спиро были и об этом вопросы. Теоретическое обоснование ты получил, осталось довести до конца эксперимент на практике.

– И сколько же надо всыпать «плохим» девочкам для эксперимента? – решился я.

– Так, чтобы я не вытерпела. Понимаешь, это как с холодной водой – если просто попробовать ножкой с берега, боязно, мокро, холодно, почти противно, а если кто-то столкнет сразу на глубину – обжигает все тело, аж дух захватывает, орать хочется, и тут же хорошо, и плывешь, словно летишь.

Она вытянулась на кровати, просунув руки между витками ажурной резьбы в изголовье кровати, чуть раскинула ножки, потянулась.

– Там ленточка на тумбочке, свяжи мне руки и секи. Ну же, столкни меня в воду.

От первых розог она лишь слегка вздрагивала, потом я заметил, как участилось ее дыхание, потом она застонала, потом металась по кровати, кричала, билась, как рыбка, застрявшая в сети, а я нахлестывал ее прекрасное тело, чувствуя, что с каждой багряной полоской, с каждым ее судорожным движением меня отпускает, куда-то уходит то напряжение, которое давило на меня все эти дни, я почти не замечал его, но лишь теперь, когда оно схлынуло, понял, как оно меня измотало. А потом мы занимались любовью, долго и изощренно.

Было уже около семи, к тому времени мы перебрались в мой номер, когда пришел ответ от Пелиги. Он написал, что готов принять меня немедленно, так что я собрался и пошел. Меньше чем через десять минут я уже был у него – в большой светлой комнате над магазином. Ари оказался сухощавым старичком с подвижными живыми глазами и приятной обаятельной улыбкой. Которая, увы, сразу погасла, стоило мне изложить свое дело.

– Боюсь, мне придется вам отказать.

– Почему?

– Что вы знаете о дарратах? – Он сделал широкий жест, заставивший меня оглянуться на окружающие нас витрины с сотнями маленьких устройств.

– Даррат – это небольшой предмет, чаще всего похожий на яйцо или луковицу, с несколькими окошками, за которыми располагаются диски или барабанчики с буквами или цифрами. Механизм очень похож на часовой, с некоторыми специфическими усложнениями – колесики с цифрами или другими символами движутся неравномерно, с некоторой периодичностью, обычно раз в три или пять минут, щелчком сменяя комбинацию в окошках. Получается своего рода ключ от замка с таким же часовым механизмом. Обычно на замке надо выставить такую же комбинацию и что-то нажать, повернуть или дернуть, тогда он откроется. Все это хорошо, пока часы работают синхронно или с очень небольшим расхождением, если один из механизмов собьется, замок уже не откроется. Это один из традиционных предметов гномьего ремесла, у них очень старые традиции часового дела и вообще точной механики. Обычно дарраты делают на основе часов, с подзаводом от какого-нибудь дарового источника энергии, например, от колебаний атмосферного давления.

– Я вижу, вы подготовились. Вчера читали энциклопедию? – Он улыбнулся, но улыбка вышла грустной.

– Да, что-то в этом роде. Я действую скорее как посредник.

– Да-да, я так и подумал. Так вот, то, что вам нужно, лежит здесь. Сейчас…

Он встал, открыл нечто вроде сундука в углу, из него вынул сундучок поменьше, очень тяжелый, и еще какой-то приборчик. Сундучок он водрузил на стол, откинул крышку – там было что-то вроде стекла или, скорее, очень толстый кусок, вырезанный из крупного прозрачного кристалла, а под ним даррат, такой, как на картинке: отделанное серебром и эмалевыми вставками яйцо с шестью окошками, в которых видны были цифры.

– Вы знаете, почему я вынужден хранить его именно так? Нет? Сейчас покажу.

Ари включил приборчик и поднес его к полированной прозрачной поверхности. Приборчик бойко защелкал. Он отвел приборчик в сторону, и щелчки стали заметно реже.

– Это счетчик, – я чуть не ляпнул: «Гейгера» – но тут же поправил сам себя, – частиц?

– Очень хорошо, это немногие знают. Последний вопрос – что вы знаете о «детях Чорра»?

– Ничего. – Кажется, это его удивило.

– Я расскажу. Примерно пятьдесят четыре года назад в долине Вераа началась война. Надо сказать, что это было совсем другое время, это сейчас армии могут насчитывать сотни тысяч солдат, тогда война, хотя и касалась всех, но, по сути, была уделом немногих. Профессионального воина дорого содержать, а для того, чтобы сражаться в полном доспехе, надо было учиться с детства. Если мы вспомним, что тогда один крестьянин мог прокормить куда меньше народу, чем сейчас, то становится ясно, почему сражение с участием ста воинов непременно попадало в летописи и обрастало легендами, а дружина из трехсот бойцов считалась огромной армией. Государства тогда тоже были куда мельче, обычно город владел землями, которые можно видеть с крепостной стены, князья наносили государственные визиты, по-дружески заезжая к соседу на обед, а ужинали уже дома. Вот в это славное и по-своему очень романтическое время князь Коста из Герота заявил соседним владетелям свои права на долину Вераа. Его можно понять – обширные луга, рыба, к тому же ходили упорные слухи, что там можно мыть золото. Проблема была в том, что клан Ирг давно считал ее своей. Впрочем, скорее номинально. Гномы как раз точно знали, что там никакого золота нет, а от их основных крепостей Ирггуг и Даруг Вераа лежала довольно далеко, на краю владений. Так или иначе, гномы возмутились, князь повел дружину на Ирргуг и обломал об него зубы – крепость без особых потерь отбила два штурма, в осаде гарнизон мог сидеть чуть не вечно. Коста отступил. Как известно, союзники обычно приходят к дележу добычи, нечто подобное случилось и там: союзные Иргу кланы Аруццо и Гирмаль прислали свои отряды, и предводители клана Ирг решили, что надо преследовать врага, чтобы раздавить его окончательно. И поживиться, разумеется. Князь отступил к Альмаху, небольшому городку, на берегу Вераа. Кланы не знали или не придали значения тому, что Альмах сочувствовал скорее князю, чем им – Коста смог пополнить там потрепанную дружину, получил провиант, коней. У него вообще было много конных бойцов, чего не было у гномов. На самом деле, кстати, это все относительно – в том же Альмахе жили как раз в основном гномы, и многие из них пошли с Костой, в кланах, хотя и в, скажем так, подчиненном положении, было немало людей – в том же Аруццо чуть не четверть. Битва при Альмахе с самого начала пошла не так, как хотели предводители кланов – фактически, их атаковали, когда они еще не успели развернуться в боевые построения, сразу после тяжелого перехода, загнали на пологий берег, где кавалерия Косты опрокинула их, прижала к реке. Некоторые историки считают, что на финальной стадии боя воины дрались в воде по пояс, и тяжелая панцирная пехота кланов понесла такие потери во многом потому, что бойцы просто тонули, не имея возможности ни выбраться на берег, ни переплыть реку, чтобы спастись. По другой версии, дело решили тяжелые арбалеты, пробивавшие доспехи – на стороне Косты дрался относительно большой отряд арбалетчиков из Альмаха. Так или иначе, от дружин кланов почти ничего не осталось.

Разумеется, в кланах все хотели мстить. Чорр был гномом – магом, медиком, химиком, философом, написал одну из первых в истории систематизированных энциклопедий. Среди прочего, его интересовали разумные существа, значительно отличающиеся от людей и гномов. И он смог как-то – неизвестно, как – наладить с некоторыми из них контакт. Потрясенный жестоким поражением, гибелью брата, племянника и многих его друзей, Чорр решился на совершенно безумный шаг. Он набрал молодых женщин – в добровольцах не было недостатка: в основном это были вдовы и сестры погибших, – и устроил им своего рода свидание с существами, о которых мы практически ничего не знаем. Совершенно непонятно, как от этих встреч могли появиться дети, но достоверно известно, что они были. Всего около двадцати. Очень странные дети – намного крупнее и сильнее и человека, и гнома. Честно говоря, уже тогда ходило множество всяких слухов, сплетен, выдумок об этом, а сейчас и вовсе никто толком не знает, что там было. Точно известно, что для них – детей Чорра – было изготовлено оружие из очень тяжелого сплава, обычным людям не то что драться, просто таскать это оружие было тяжело. А как потом выяснилось, оно еще вызывало странные болезни. Да-да – речь именно об этом, – он постучал по счетчику, – излучение. В принципе, добыча радиоактивных руд не была для гномов новостью, их пытались использовать еще во времена переселения, сплавы тоже были. О болезни они, ну, не то чтобы знали, но догадывались – статистическую связь нетрудно было проследить и неграмотному рудокопу. Почему Чорр дал им такое оружие – наверное, это знал только он. Возможно, обнаружил, что они устойчивы к облучению, и хотел дать им преимущество в бою, хотел создать дополнительный фактор устрашения. Возможно, они, наоборот, нуждались в облучении.

Детей его растили вдали от обычных поселений, в специально для этого оборудованной пещере. В чем он просчитался, так это в том, что дети росли не так уж быстро. Прошло около года после битвы у Альмаха, когда они, наконец, оказались готовы к первому рейду. Но к тому времени отпала необходимость в таком отряде. Более того, кланы стали активно торговать с подданными уже потомков Косты – сам он умер – в той же долине Вераа. И все же рейд состоялся. Даже два или три рейда, так напугавшие и людей, и гномов, что старейшины нескольких кланов пришли к Чорру, тогда уже старому и тяжело больному, и потребовали набеги прекратить, любыми средствами скрыть все следы так, чтобы никто не мог обвинить кланы в причастности к его делам. Чорр отдал этот даррат одному из старейшин, собрал все свои записи и приборы, как-то убедил этих странных деток войти в пещеру. Их там закрыли, а для верности еще и обрушили проход.

Остается сказать только, что полтора года назад пещеру нашли.

– Вы боитесь, что смертельные игрушки Чорра выйдут на волю, спасаете мир?

– При чем тут мир? В запасниках музея того же Ирргуга хранится обломок меча Чорра – его детишек все же тоже потрепали. В нем давно разобрались, такой материал сейчас можно было бы изготовить, только никто не видит в нем проку. А прочее… Нет, я не того боюсь, что в пещере что-то найдут. Я боюсь за тех, кто будет искать – скорее всего, там давно все истлело и рассыпалось, не найдут там ни записок Чорра, ни приборов его, разве что какие-нибудь клочки и обломки, зато излучения остались. Искатели погибнут, а скорее, погубят других. Мне уже показывали один проект – послать туда некро, чего ж проще? Пусть ищут, тщательно и методично, умрут – призовем новых.

– Я сам был некро всего три дня назад.

– Мне следовало догадаться. Скильде?

– Да. Я теперь Базил Скильде. Вы кое-чего не учли. Сейчас они держат у себя девушку – некро, ее убьют, замучают, если я не принесу эту штуку. Так они убедили меня. А потом... Нельзя остановить прогресс. Человеческое любопытство, стремление к знаниям. Не отдадите вы это проклятое яйцо, тех же некро заставят копать рядом с дверью. Пробурят каким-нибудь паровым станком свод, да мало ли, что можно придумать.

– По крайней мере, мои руки будут чисты.

– Уже нет. Как я сказал, до первой жертвы всего несколько дней. Будете упрямиться – будут и другие.

– Не буду упрямиться – будет еще больше.

– Неизвестно даже, правильно ли работает даррат.

– Он работает правильно – это можно проверить. И это было проверено. Очень жалею, что позволил. И там очень трудно копать и бурить – все может рухнуть. Поэтому они так и охотятся за этой штукой.

– Да. Уже именно охотятся. Я не смогу ничего доказать, но мне намекали, что их устроит и… криминальное решение проблемы. Я не хочу этого делать, но, возможно, потом будут другие. Если я их разочарую. Девушка умрет. Умрете вы. Потом случится все то же самое.

Он, наконец, задумался.

– Нет ли какого-то способа… Я понимаю, что это ужасно, но… Они почти вынудили вас к убийству. И сами они… Скажите, вам никогда не хотелось что-то сделать?..

– Хотелось.

– И?..

– Девушка. Она погибнет, если с ними что-то случится. Разве что сначала сделка все же состоится. Но и тогда ничего не выйдет. Мы можем попытаться сломать прибор. Только надо быстро.

– Ерунда. Они заметят. Нужен специалист.

– Кажется, я знаю одного, – это было самонадеянно, и мое «знаю» было невероятным преувеличением, но я очень хотел спасти Николь.

– Это крайность и гнусность… Но я тоже придумал, что можно сделать. Вы знаете об их семейном охраннике?

– Арбингал.

– Да. Им управляют при помощи старой монеты. Я… Так вышло, что я знаю человека, который мог бы попытаться ее достать. Тогда вы могли бы приказать ему…

Теперь задумался я.

– Ведь кроме Скильде могут найтись и другие. Наверняка найдутся.

– Это возможно, но мы ведь пока не знаем, а некоторые вещи нельзя оставлять безнаказанными – вы не находите? В крайнем случае, я сделаю это сам. В конце концов, я стар. И стрелять умею. Можно рискнуть.

– Хорошо. Пусть будет так. Но вы должны мне обещать, что сделка состоится, и только потом, когда девушка будет в безопасности, мы воспользуемся монетой или другими средствами – по вашему усмотрению.

– Да.

– Я иду за билетами.

Наш поезд пришел в Венкельгорм утром. Все было плохо и тягостно. Таи злилась на нас и, кажется, на себя. Она обозвала нас идиотами, когда я поделился с ней планом. Возможно, этого не следовало делать. С другой стороны, с кем мне было еще советоваться? И стоило ли советоваться, если все было и так решено, и ее возражения ни на что не повлияли? Ари был сосредоточен, молчалив. Скажу честно, мне было страшно. Я вез сундучок, тщательно закрытый, проверенный счетчиком, но дело было не в том. Я воспринимал его как проклятье.

Все надо было сыграть с первого раза, и времени на репетиции не было. Мы с Таи пошли к гному-часовщику, Ари – искать того таинственного знакомого.

– А если он испортит эту штуку?

– Мы же и хотим, чтобы он ее испортил.

– Если Скильде заметят?

Я поднес руку с часами к ее глазам.

– Ты знаешь, бывает, что веришь кому-то. Так вот, во всем, что касается часов, я верю тому гному.

– Ты – идиот.

Ну что тут скажешь?

Гном был на месте – на этот раз я даже прочитал его имя на табличке у входа: Орцци Маррелло. И он узнал меня. Я показал ему сундучок, предупредив об опасности.

– Почему-то я так и думал, что вы придете ко мне с чем-то интересным, только я надеялся на созидание, а вы просите меня разрушить уникальную вещь и кого-то обмануть. Поэтому я вам скажу вот что: это у людей есть боги хитрости и коварства, наши боги вознаграждают храбрость, честный труд и милосердие. А чтобы у вас больше не было искушения ловчить, я добавлю – эта вещь из тех, которые либо работают, либо нет. Она специально так сделана. Теперь идите. – Он помолчал, теребя бороду. – Я хотел бы, чтобы вы зашли еще раз. Когда-нибудь.

Оставалось только дождаться Ари в том самом скверике у вокзала, где совсем недавно мы с Таи читали бумаги Тео. Ари пришел веселым – я не поверил своим глазам, когда он показал мне монету-брелок. Очень истертый кусок старой бронзы. Я ничего не мог на нем разобрать.

– Полтинник времен третьего брожения в Совете. Это я вам как антиквар говорю. Из кармана Спиро. При мне, полчаса назад. Держите.

Я взял. Потом пошел на телеграф и назначил встречу на шесть. Я чувствовал, что все летит кувырком, что я качусь, как камень в пропасть, и никак не могу ни на что повлиять. Похоже, Таи думала примерно так же. Мы не хотели ее брать, но она пригрозила, что пойдет в полицию, а времени спорить уже не было. Мы и так рисковали – Спиро мог обнаружить пропажу. Так что на Суконную пришлось идти втроем.

Они основательно подготовились. Думаю, братья с самого начала предполагали такой исход. Едва мы вошли в дом, паренек, когда-то принесший мне пакет с одеждой, очень уверенно направил на нас два револьвера, то же самое сделал и Спиро. Нас развернули лицом к стене, обыскали. Этим занимался Арбингал. Начали с Ари. Его револьвер и нож моментально оказались на столе, не знаю уж, правда ли он полагался на них, или хотел, чтобы их нашли, чтобы снова сделать вид, будто его руки чисты – хотя бы для себя самого. Потом настал мой черед. Брелок я спрятал под язычок ботинка, впрочем, это тоже была довольно наивная хитрость. Я видел, как вздрогнул Арбингал, когда его пальцы коснулись монеты, но тут вмешался Тео, до сих пор по своему обыкновению флегматично подпиравший стену. Он вытащил из кармана очень похожую монету, твердо сказал:

– Базил больше не Скильде. Отдай мне брелок, немедленно.

Вот и все. Я выдохнул – мне не придется ничего приказывать. В тот момент я был уверен, что мы пропали. И в первую очередь Николь. Похоже Спиро думал примерно так же.

– Гадина! Какая же ты гадина! Ведь ты хотел нас убить. Мы вытащили тебя. Дали жизнь, свободу, ты мог все получить, что тебе было нужно, но нет! Тео, мы не можем их отпустить.

– Нет. – Спокойно и просто сказал Тео. – Играем честно. До конца.

Спиро был взбешен, но смолчал.

У Таи ничего не нашли, и нас всех провели в кабинет, уж не знаю чей – Тео или Спиро. Сундучок оказался на столе. Тео открыл его – ему хватило пары секунд, чтобы убедиться в подлинности вещи. После этого он молча подписал бумагу и сунул ее в руки Ари. Спиро, удивленно хмыкнув, вытащил из кармана деревянный кругляш на шнурке, задумчиво помахал им.

– Арбингал, приведи девушку.

Потом повернулся ко мне.

– Знаешь, почему мы призвали именно тебя? Потому что ты с этим антикваром – одного поля ягоды. Чистенькими хотите быть, добренькими, только спиной к вам лучше не поворачиваться… С-сволочи!.. Вообще-то я проспорил Тео золотой, я думал, ты этого милого человека убьешь, украдешь даррат или что-то еще в этом роде, а Тео был уверен, что вы договоритесь, что ты его можешь убедить. Братец всегда любил игры по правилам. Особенно если мог сам дописать парочку.

Тео неодобрительно скривился.

– Что ты морщишься? Нам жить теперь с этим! Я не хочу бояться выстрела в спину.

– Так не бойся. Ничего они не сделают.

Спиро снова, насупившись, замолчал.

В комнату вошла Николь, Арбингал остался в дверях.

– Держи, – Спиро бросил мне деревянный брелок. – Теперь она твоя. Тебе тоже, наверное, будет интересно кое-что, – обратился он к Таи, – например, зачем нужна была ты. Так вот, я долго думал, как нам найти девушку для эффектной демонстрации, такую, которая пережила бы невыполнимый приказ, и угадал, прелестная извращенка. А вот он нас напугал, когда рванулся поперек приказа. Я уж думал, придется все сначала начинать. Однако вышло даже хорошо.

– Арбингал, – вдруг заговорила Таи, – ты ведь знаешь, кого тут звали горцем? Вас ведь было двое – двое друзей, сражавшихся бок о бок, погибших в один день и вместе возрожденных. Так вот, Скильде разорвали его душу. Его больше нет совсем. И никогда уже не будет.

Должно быть Тео что-то понял, выхватил свою монету…

– Еще лучше, Тео – попробуй теперь сказать ему, что я лгу. Ведь ты же чувствуешь его эмоции, Арбингал. А это, – она указала на стол, – ключ от пещеры фаррихов. Все было ради него. Ради надежды создать фаррихов снова. Ты ведь знаешь, кто такие фаррихи?

О, да. Это знал и я. «Дети Чорра» – это были только слова, а «фаррихи» – отзывалось привкусом ужаса и вечного позора. Я едва увидел движение – через мгновение на пол оседали сразу три тела: оба брата и Арбингал. Он еще успел пробормотать: «Хорошо-о-о…»

Теперь мы живем в небольшом домике на берегу залива. Таи, Николь и я. Девочки прекрасно спелись. Иногда я думаю, а так ли уж я им нужен, особенно, когда Таи выскальзывает из спальни Ники, и глаза у нее при этом хитрые и шальные. Но это так, глупости на самом деле. Вообще-то Таи теперь моя жена. И носится со мной, как с малым ребенком, обучая здешним премудростям. С ее помощью я поступил в Академию, и даже умудряюсь учиться не так уж плохо. Надеялся до конца восстановить и отпустить Николь, но, во-первых, до этого пока очень далеко – мне до моих усыновителей в этом деле как до луны, которой тут к тому же нет, а во-вторых, Николь не хочет. В разное время говорит разное: иногда, что не любит долго гриппом болеть, иногда, что ей нравится, как я нашептываю ей на ушко всякие фантазии, и они тут же сбываются.

Мы с ней таки притащили в этот мир нечто, чего тут не было. Фотографию. Ника, оказывается, училась в «Эколь нормаль», мечтала химиком быть. Так что вместе мы восстановили черно-белый фотопроцесс. Я помнил, как это делается руками, а она знала теорию. В общем, дней через триста после того, как следствие закрыли и нас отпустили, нам удалось сделать вполне приличную фотопленку на целлулоидной основе, минуя всякие пластинки и огромные ящики. С фотоаппаратом вышел прикол – я, вспоминая наш старенький «Зенит», его дней десять чертил и пошел с этими чертежами к Орцци. Сначала он просто ржал до слез – для него мои чертежи были как каракули первоклассника, но потом увлекся идеей и принес такой фотоаппарат, который иначе как произведением искусства назвать нельзя. Он же помог нам начать дело, так что мы с ним теперь совладельцы товарищества «Светопись», производим фотоаппараты, увеличители, пленку, фотобумагу, реактивы, всякую мелочевку. С оптикой только беда – конкуренты наседают, уже две фирмы делают объективы лучше, чем наши родные.

Даррат Чорра остался у меня. Однажды я им воспользуюсь, хотя бы для того, чтобы другие любопытные не пострадали. В отличие от Ари, я не сомневаюсь, что рано или поздно в ту пещеру кто-то пролезет, так что лучше будет, если я ее расчищу. Надо только придумать, как это сделать без всяких ужасов.

P. S. Надеюсь, генератор, сделанный Орцци, работает, и энергии хватит, чтобы протолкнуть десяток листов бумаги. Если вы получили эту рукопись, постарайтесь ее опубликовать и распространить как можно шире – кажется, она достаточно интересна. Я изучаю связи между населенными мирами и попытаюсь отследить информационный всплеск, опираясь на введенные в этот текст метки.