Я родилась в 1980 году. Когда мне было 10 лет, в автомобильной катастрофе погибла моя мама и после этого целый год меня воспитывала бабушка, которая считала меня несчастным ребенком и посему постоянно баловала меня. Результаты не замедлили сказаться: я росла капризной и ленивой, в школе училась только на двойки. В конце концов мой отец после очередного родительского собрания в школе, на котором про меня вещали всякие гадости, сказал: «Хватит бабушкиного воспитания, теперь тобой займусь я!!!».

Бабушка со скандалом была отправлена обратно в деревню, отец ушел на пенсию, а для меня настали тяжелые деньки! Мое новое воспитание началось с того, что отец пошел в «Военторг» и купил для меня огромный, длинный, широкий и ужасно страшный ремень, который был торжественно повешен на крючок в моей комнате под надписью: «Для порки». И с тех пор не проходило и недели (а иногда и несколько раз в неделю), чтобы не звучало зычное отцовское: «Елена! Неси ремень!» и мой кожаный воспитатель под аккомпанемент моего визга основательно не прогуливался бы по моей «пятой» точке...

Ох и сердилась же я тогда на отца: ведь доставалось мне изрядно! Через год он объявил мне, что жалеть меня больше не будет – пороть будет по голой попе и изо всех сил! Теперь к фразам, от которых у меня холодело внутри и начинали дрожать колени, прибавилась еще две :«»Елена! Снимай штаны!» или «Юбку на голову! Живо!» (в зависимости от того, в чем я была одета).

Через некоторое время я все же поняла всю действенность такого метода воспитания: как-то раз я учила какую-то гадскую формулу по химии и ничего не лезло в мою разбухшую голову. Но как только я вспомнила, что:

1) если не лягу в 22.00 спать, то меня выдерут;

2) если не выучу химию и получу пару, то меня выдерут еще сильнее,

как сразу все эта химическая ахинея моментально запомнилась!

Обычно в течении недели отец бил меня не очень сильно: за какие-нибудь мелкие залеты типа не вовремя лечь спать, зато в субботу в 18.00 я должна была быть дома и выносить отцу дневник с моими оценками за неделю. Ох как часто вместе с дневникам мне приходилось прихватывать с собой ремень! Папа подсчитывал «горячие» по такой таксе:

– двойка – 50 ударов;

– тройка – 30 ударов;

– четверка – 5 ударов;

– опоздание – 20 ударов;

– замечание – 5-100 ударов в зависимости от тяжести проступка.

Все это суммировалось и ни разу, несмотря на все мои мольбы, мне не было сделано ни одной поблажки! Затем отец произносил свое коронное: «Юбку на голову!», стягивал с меня колготки и трусы, зажимал меня между колен и начинал драть. Иногда мне доставалось до 150 ударов! Отец после порки был обычно потный от усердия; а моя несчастная попка была «с нашим знаменем цвета одного»!

От увеличения наказания меня частично спасет мое увлечение шейпингом – дело в том, что наша преподавательница, Наташа, запрещает мне заниматься в панталонах или лосинах, а только налегке; она говорит, что нельзя такую фигуру прятать. Даже когда отец дал мне денег на новое трико для занятий, Наташа велела мне купить его на два размера меньше и я занималась почти полуголой. Отец не хотел, чтобы синяки на моей попе кто-нибудь увидел и даже перестал поговаривать о том, что будет лупцевать меня пряжкой.

Я несколько раз говорила с папой относительно моего воспитания, и он рассказывал, что в первый год совместной жизни ему пришлось несколько раз выпороть мою маму за то, что она не успела сделать что-то, что он велел. Первый раз она обиделась и уехала в деревню к родителям; бабушки в то время дома не было и она обо всем рассказала деду, который, вместо того, чтобы пожалеть «бедную» доченьку, взял кнут для погона скота и высек ее так крепко, что она до вокзала бежала без остановки, а затем вернулась к отцу. Через некоторое время мама даже сказала папе спасибо за действенную науку! Так что, подытожил папа, вас, девчонок, пороть надо обязательно! Тебя, Ленка, я последний раз выпорю накануне твоей свадьбы, дальше пусть с тобой твой муж разбирается, надеюсь что это будет настоящий мужик и не даст тебе распуститься! Вот такая меня перспектива ожидает... Теперь-то я понимаю, что правильно: если бы не папин ремень, то я сейчас в черт-те кого бы превратилась! По моему, всех девчонок в нашем классе следовало бы угощать ремешком! А еще папа обещал меня сводить на тренировку женской сборной по гимнастике – там гимнасток (по папиным словам) лупят так, что мои экзекуции лишь только цветочки.

Впрочем, вот уже полгода как отец меня не порол – не за что было! Он даже в шутку сказал, что не плохо бы было мне устроить профилактическую порку, но это, конечно, только шутка.

В это лето я впервые поехала не в спортлагерь, а в деревню к бабушке и деду. Бабушка, конечно долго охала и ахала, узнав про мое воспитание, а дед сказал: «Правильно! Тебе, козе, скоро 16 исполниться, так что тебя надо прутом стегать!». Один раз он даже попытался исполнить свою угрозу, когда я пустила кур в огород, но ничего не вышло – я удрала от него «во все лопатки». Впрочем крапивой по голой попе несколько раз досталось...

Но больше всего в деревне меня поразило не это (что такое крапива по сравнению с солдатским ремнем!), а соседская дочка Маринка. В течение лета я много раз слышала ее истошные крики из дома, но как-то не придавала этому значения. Но однажды мы пошли вместе в баню и там, когда Маринка разделась, я с ужасом увидела, что вся ее попа, часть спины и бедер пересекают фиолетовые полосы, заканчивающиеся кровоподтеком. «Что это у тебя?» – спросила я. «А так, – отец розгами поучил маленько...». Это «маленько» мешало Маринке свободно двигаться, даже когда она садилась на скамейку, то прикусывала нижнюю губу и слегка постанывала. Слово за слово, мы разговорились. Я поведала ей, как наказывают меня, она рассказала про свою нелегкую участь. Из ее рассказа я поняла, что мой папочка просто гуманист по сравнению с ее отцом! Она с большой неохотой ездит на лето к нему в деревню: мать нанимается на судно поварихой, а Маринку отправляет сюда, поскольку квартиру они сдают. Так что Маринке приходится терпеть ежедневные побои...

Вообще ее отец славится своей жестокостью по отношению к животным. Да выходит, что и к собственной дочке он относится также... Но Маринка держится ничего, молодцом, говорит, что главное визжать погромче, тогда отец быстрее успокаивается.

Она рассказывает примерно так:

Отец порет меня 2-3 раза в день. Чаще всего он находит какой-нибудь пустяковый повод, хватает ремень и лупит, лупит, лупит пока не успокоится. Ну, а если Маринка что-нибудь разбивает из посуды или совершит еще какой-нибудь «тяжкий» проступок, то наверняка может рассчитывать на порку розгами!! Отец привязывает ее к кровати и сечет иногда даже до потери сознания!

День спустя Валерка (ее отец) устроил Маринке публичную порку. Случилось так, что корова, которую она доила опрокинула поддон с молоком. Валерка, увидев это, схватил веревку, которой привязывал корову, и погнался за Маринкой. Она выбежала во двор, тут он ее догнал, схватил своими огромными лапами, зажал, также, как мой отец меня, между ног, задрал платьице и, спустив трусики, начал лупить веревкой по голой попке. Маринка взвыла так, что сбежалась все деревня. Бабульки и дедульки стояли вокруг с довольными лицами и причмокивали: «Так ее! Так ее! Всех их так надо! Да похлеще!»

Ее несчастная маленькая попка начала быстро покрываться красными полосами. и вспухать. «Ой, а-а-а, не надо, больно, а-а-а, больше не буду о-о-о-о!» – завывала Маринка. Пока Валерка ее таким образом лупцевал ко мне подошел дед и сказал: «Вот смотри, Ленка, обязательно попрошу дядю Валеру, в следующий раз и тебя также выпорет!. Мне-то, старому, уже за тобой не угнаться!». У меня от этих слов чуть коленки не подкосились...

До сих пор перед глазами стоит Маринкин отец, изо за всех сил орудующий веревкой, голая и красная Маринкина задница, а в ушах слышится хлопанье веревки по голому телу и истошные крики...

Отец перестал драть Маринку, только когда увидел, что больше ее попа не пухнет и он от нее ничего больше не добьется. Он грубо отпихнул ее, сказав: «Иди, дои корову, вечером получишь еще!». Маринка оделась и, всхлипывая, ушла, а вечером из их избы минут 10 слышался свист розог и истошные крики. От каждого удара розги по голому телу у меня все вздрагивало внутри – а вдруг дед действительно попросит Валерку меня выпороть?

На следующий день после публичной порки Валерка за каким то делом зашел к деду, Разговор, естественно, зашел о методах воспитания (я сидела на веранде и все слышала). Валерка с дедом сразу сошлись во мнении, что молодежь, а особенно девиц (это добавил Валерка) нужно драть нещадно! Что только спустив несколько шкур, можно воспитать хорошего человека. Дед восхищался методом воспитания Маринки, какая она послушная, все успевает и т.д. и т.п. (еще бы не успевать!), и, как бы между делом сказал, что беда, мол, у меня с внучкой – часто не слушает старших, а сил выпороть ее хоть раз уже нет. Зять, мол, лупит ее ремешком, но это разве воспитание – одно баловство. Вот если бы Валерка хоть раз выпорол бы и Ленку, то оказал бы ему, деду, большую услугу...

У меня от этих слов похолодело внутри! Валерка же с превеликой радостью согласился: выразил готовность прямо сейчас пробрать меня хорошенько. Но дед отговорил, сказав, что сейчас вроде бы и не за что. Потом они позвали меня и долго объясняли мне мое положение. Валерка в подробностях описывал, как он будет меня драть, что драть будет сильнее чем Маринку, поскольку я, дескать, не порота еще как следует ни разу и надо наверстывать упущенное. Обещал прибить две доски к козлам и пороть меня на козлах... Я молча слушала, надеясь, что за неделю залететь не успею (я должна была уезжать). А что они серьезно собирались выдрать меня, я не сомневалась – уж если деду что втемяшится в голову, так уж он точно сделает, а Валерка сам не свой высечь розгами девку по голой попке!

На следующий день Валерка даже сводил меня на скотный двор и показал приготовленные для нас с Маринкой козлы. Это были обычные козлы для распилки дров, только большие, а с боков были прибиты две доски, за которые нас будут привязывать. Валерка говорил, что будет пороть сзади, а Михалыч (мой дед) спереди.

Дня три-четыре я старалась вести себя образцово и не залетать. Постепенно страшный разговор забылся и я совсем успокоилась... Но накануне моего отъезда... Я с содроганием вспоминаю тот ужас, который мне пришлось пережить!

А все начиналась спокойно: мы с дедом пошли в лес за черникой и там договорились встретиться на полянке в три часа. Я гуляла, собирала чернику и не заметила, что мои часы остановились и, когда я пришла на полянку, было уже почти 4 часа. Дед ворчал на меня страшно, но, пока шли домой, вроде совсем успокоился и я не подозревала ничего плохого. Когда мы пришли домой, я пошла переодеваться для купания, а дед куда-то ушел, велев его подождать. Нужно сказать, что у меня 2 купальника: один – бикини (лифчик и трусики) и второй – сплошной. Так вот, я как в воду глядела: надела сплошной (он у меня еще с такой маленькой юбочкой, сантиметров 15 в длину) и сидела на веранде, о чем-то мечтая. Вдруг слышу – Валерка идет и так радостно говорит деду: «Давай, Михалыч, сначала привяжем твою, пока не удрала, а потом на реку смотаемся, прутьев наломаем и уж устроим им баню!! Будут выть у нас дуентом! Ха! Ха!» Я точно оцепенела: не могла пошевелить ни рукой ни ногой. Они пришли, дед объявил мне, что сейчас меня Валерка будет сечь, а он, мол, будет помогать. Я завизжала, хотела убежать, но Валерка грубо схватил меня за ухо и поволок на скотный двор прямо в моем замечательном купальнике, а дед шел сзади и подгонял меня крапивой.

Дальше все было как во сне... Валерка сначала хотел снять с меня купальник и пороть совершенно голой, но дед сказал, что я, мол, и так крепко получу, в общем, решили меня прямо так драть (если б я была в трусиках, то они, безусловно, сняли бы их с меня). Меня взгромоздили на козлы кверху попой. Козлы были такие высокие, что мои ноги повисли в воздухе. Валерка привязал меня к доске за ноги и за руки и стал звать Маринку. Когда Маринка прибежала и увидела меня на козлах, она страшно побледнела... «Ложись рядом» – скомандовал Валерка. «За что, папочка?» – «За компанию! С этого дня я вас вместе драть буду! Одна провинится, а на козлах выть обе будете!»

Маринка послушно легла, так как знала, что непослушание только усугубит наше положение. Валерка спустил с нее штаны и трусики и задрал рубашку, потом завернул мою юбочку и так рванул купальник (чтобы максимально оголить мою попу), что он чуть было не треснул!

«Вы пока посохните здесь, а мы сейчас розог наломаем и придем. Уж тогда по семь шкур с вас спустим!» – сказал Валерка. Они с дедом ушли, а мы остались одни с задранными вверх и подготовленными к наказанию голыми попами. Марина мне сказала, что сколько отец ее не порол, она никогда не видела его таким, и что сегодня, видимо, нам достанется особенно крепко! Тем более, что Валерка выпил, а когда он пьян, то всегда бьет Маринку до потери сознания.

Так пролежали мы, дрожа, минут пять. Потом пришел мой дед и сказал, что порка отменяется, так как Валерка, ломая розги, сорвался с обрыва и растянул ногу. Он развязал нас с Маринкой и я побежала в деревню за помощью. Короче – пронесло!

На следующий день я уехала, а через неделю получила от деда письмо, где он пишет, что Валерка выздоровел и почти каждый день порет Маринку на козлах, очень ждет меня... Порки на козлах стали столь регулярны, что визжащую Маринку ходит смотреть вся деревня!

Когда я поведала отцу эту историю, он сказал: «Жаль что тебя не высекли! Именно тебе это было бы очень полезно!!»

Особое внимание мой папа уделял «моральному воспитанию». Он много раз говорил мне, что будет наказывать меня во много раз больнее, если я буду замечена в «аморальном поведении», что не посмотрит ни на мой шейпинг, ни на что другое, и отлупит меня пряжкой так, что «звезды на мой попе останутся надолго»... Однажды я чуть было и не отведала солдатской пряжки, отец простил меня только потому, что это было впервые...

А случилось это летом 1994 года во время игр Доброй Воли у нас в Санкт-Петербурге... Я вместе с девчонками из секции шейпинга была в группе поддержки нашей баскетбольной команды. Нас разодели в очень смешную одежду – красное в белую косую полоску трико, тонкая и легонькая плиссированная юбочка длинной всего сантиметров двадцать пять, на ногах – одевались гетры чуть выше колен, на голове – красная повязка с маленькими ушками. Кроме того, мы все были с распущенными волосами и нарумяненные, а в руках держали красные шары (с ними мы танцевали в перерывах матча).

В последний день соревнований, когда наша сборная победила, был большой праздник. Мы долго прыгали по залу, развлекая публику во время церемонии награждения... А потом мы вместе с девчонками прямо в «рабочей» одежде пошли гулять. По дороге мы устроили пляску, познакомились с какими-то парнями... В общем все было ужасно весело!

Один из парней – Стасик – вызвался проводить меня домой. Он не то чтобы мне нравился... но анекдоты рассказывал здорово, даже те, которые я знала. Он проводил меня до дома, мы немножко постояли у двери, поболтали. Не помню уж почему, у нас зашел разговор о танцах и я решила продемонстрировать, как мы плясали во дворце спорта под мелодию «Калинки»... А заканчивался танец тем, что все девчонки поворачивались к зрителям спиной, наклонялись и игриво задирали свою юбчонки (прямо, как в кордебалете). Стасик стоял в этот момент у двери в парадную и я, естественно, сделала заключительный па как положено... А как раз в этот момент дверь открылась и вышел папа, застав меня перед незнакомым парнем в более, чем легкомысленной одежде и в еще более легкомысленной позе. Папа сказал только «Елена, немедленно домой!» А если уж папа назвал меня Еленой – это означает неизбежную порку! Я, успев только сказать Стасику «Пока», с убитым видом, «на полусогнутых», как говорит мой папа, побежала домой.

А дома... Что было дома, страшно вспомнить! Я думала, что отец меня убьет!!

Первое, что я услышала дома, было: «Елена! Неси ремень!». Когда я принесла, отец поставил меня по стойке «Смирно» (он любит такие армейские штучки, особенно когда собирается меня драть) и начал отчитывать: «Я ведь предупреждал тебя, что отстегаю пряжкой по голой заднице, если замечу у тебя безнравственное поведение? Ты согласна, что за твой сегодняшний поступок ты заслуживаешь самой жестокой порки?» и т.д. и т.п. Нет нужды повторять все эти упреки, тем более, что порку я действительно заслужила! Я молча кивала и с ужасом смотрела, как отец наматывает на руку ремень, на свободном конце которого висела огромная медная пряжка с большой звездой: «Неужели такие звезды будут отпечатаны во многих экземплярах на моей несчастной попке??»

Отец заставил меня рассказать, как было дело, потом велел встать в позу заключительного па. Я решила, что сейчас начнется порка и сжалась, готовясь с честью принять заслуженное наказание. Но вместо холодящего душу свиста ремня я услышала: «Сегодня тебе следовало дать 200 ударов пряжкой!... Ладно – на первый раз прощаю тебя. Но учти – в следующий раз эти 200 ударов прибавятся к твоему наказанию за любой аморальный поступок! А сейчас марш спать! Даю тебе 3 минуты! Если опоздаешь хоть на секунду, выпорю уже не условно! Время пошло!»

Я думаю не надо объяснять, что в постели я была через 30 секунд...

Позавчера кончился полугодичный период, когда мне удавалось избегать телесных наказаний. Кончилось это такой грандиозной поркой, что я осипла от крика и вот уже второй день не могу сидеть! Отец был явно в ударе и мне досталось изрядно: 300 ударов!!

И, как всегда, я уверена, что целиком заслужила такую порку! Маринку за такие дела отец бы, наверное, до смерти запорол!

Началось все как всегда безобидно: я, наконец, кончила шить себе шортики по «Бурде». Они получились очаровательные, только очень уж коротенькие. Сами по себе они широкие (почти как юбочка) спереди и сзади длиной по 30 см а с боков ремешки с блестящими пряжечками укорачивают их до 23 см.

Я (вот дуреха-то!) сразу же решила пойти в них в школу. Еще подумала, что во вторник у нас нет химии и химозе (ну, не могу я даже в дневнике называть ее «учительницей химии»!) я в этом наряде на глаза не попадусь, а остальные учителя мне были не страшны.

Надела я свою новую кофточку, завязала огромный бант и отправилась в школу. Первым уроком была физкультура. Все девчонки были в восторге от моего прикида, парни провожали жадными взглядами (их, конечно, больше интересовали мои ножки и попка, чем шортики, но это тоже приятно...). Невольно подумала – с каким удовольствием они поприсутствовали бы в субботу в 18.00 у меня дома, особенно если у меня много двоек в дневнике...

После физкультуры, поскольку в школе было тепло, я решила не одевать колготки, а посмущать парней голыми ногами!

Не тут-то было – после последнего урока я залетела химозе...

Я шла по коридору как вдруг услышала грозное: «Максимова! Зайди ко мне!» Нужно сказать, что наша химичка – существо внешне очень уродливое и посему злобное и чрезвычайно завистливое к чужой красоте. Кроме того она знает, что отец меня дома порет и ей доставляет огромное удовольствие наблюдать, как я пугаюсь, когда она мне ставит двойку!

Я зашла к ней в кабинет, закрыла дверь и тут началось... Нет охоты повторять все те помои, которые она на меня вылила! Я стояла и думала, что сказать отцу, чтоб уменьшить наказание (что оно будет – я не сомневалось!) Кончилась ее тирада тем, что она взяла мой дневник и написала: «Ув. тов. Максимов! Рекомендую обратить особое внимание на нравственное воспитание Елены! Надо принимать срочные и действенные меры!» Я думаю и ежу понятно, что за меры имела ввиду эта стерва!

Когда я пришла в гардероб, то опять столкнулась с химозой, которая на всю школу (при всех!!) начала орать: «Передай отцу, пусть выпорет тебя как следует!! И вообще тебя каждый день по 10 раз драть нужно как сидорову козу!!»

Когда я пришла домой, прочитала еще раз дневник, и вспомнила, как я стояла перед отцом с голой попой и он собирался лупцевать меня пряжкой. Ведь теперь снова аморальный поступок и в ближайшую субботу припомнятся те двести условных ударов! Сколько это будет теперь? Триста? Пятьсот? Тысяча? И это все пряжкой!! Ой-ой-ой! Никогда мне не было так жаль себя... Я взяла ремень и попробовала сама себя легонько ударить пряжкой. Больно, как будто утюгом обожгло! Что-то будет в субботу!?

Одним словом, я так перепугалась, что вырвала страницу из дневника (несколько раз раньше мне это сходило с рук) и принялась ждать отца, в надежде, что пронесет.

Папа пришел домой поздно, часов в десять. Что-то не клеилось на его новой работе и он был злой и уставший. Спросил меня, как дела (я, естественно, ничего про замечание не сказала), пожелал мне спокойной ночи и я отправилась спать.

Где то в половине одиннадцатого раздался телефонный звонок. Я вначале не прислушивалась к тому, что говорит папа, но затем случайно услышала такое, отчего у меня засосало под ложечкой и дрожь пробежала по всему телу: «Да, да, понятно, Людмила Семеновна, хорошо, я сейчас же всыплю ей по первое число!» Я поняла, что пропала!

Отец ворвался в мою комнату, скинул с меня одеяло и выволок за ухо из кровати. «Через 30 секунд с дневником и ремнем я жду тебя у себя в комнате!!»

Пришла я к папе, он взял у меня ремень намотал совсем немного его на руку (это значит, что собрался лупцевать пряжкой, иначе он бы взял его за концы) и сказал: «Снимай трусы и рубашку (я была в ночной рубашке), живо!». Я стала реветь, просить прощенья, говорить, что больше не буду и т.д. Отец сказал «Довольно реветь и клясться! Как видишь ремень, так извиваешься как змея, а потом перед парнями задницей своей крутишь! Ну, ничего, сейчас я на твоей заднице такой рисунок сделаю, что тебе расхочется его кому-нибудь показывать! А ну, ступай в свою комнату и оденься так, как в школу ходила»

Я мигом переоделась и вернулась назад. Отец осмотрел мою обнову со всех сторон и сказал: «А что, мне нравятся шортики, вполне приличные, тем более что сама сшила... Не для школы они, конечно, но обнову показать простительно, так что зря ваша Людмила Семеновна так! Я не считаю твою одежду безнравственной, она конечно несколько легкомысленна, но тебе идет, поэтому наказывать тебя я за это не буду... Но вот объясни мне – где замечание в дневнике, про которое твоя училка мне говорила? А?» Я уже было совсем обрадовалась, но тут поняла, что как ни крути, а солидной порки не избежать и лучше рассказать правду! После того, как я поведала о своем проступке, отец сказал, что я достойна самого жестокого наказания, правда пряжкой он меня лупить не будет – выпорет как обычно, но даст триста ударов, чтобы урок запомнился надолго!

Я сама, без напоминаний, послушно сняла свои шортики и встала на колени, решив выдержать заслуженную порку без единого крика! Но гордости моей хватило только ударов на десять, после я не выдержала и визжала как обычно!

Отец порол меня минут десять-пятнадцать, не сбавив ни одного удара! Под конец я уже не могла кричать, а только тихо ойкала при каждом ударе.

На следующее утро, поскольку первым уроком была химия, отец велел мне не красится и одеть самую длинную юбку которая у меня есть, чтоб не травмировать нравственность химозы. Попа болела при каждом движении, так что я передвигалась враскорячку, а когда садилась, то даже морщилась от боли. Это сразу заметила химичка, не преминув съехидничать: «Ну что Максимова, я вижу, что отец тебя вчера выпорол! Что же, хорошо! Почаще бы он тебя так драл и тогда, глядишь, и что-нибудь получится из тебя!»

Знала бы она за что меня отец выпорол...

Вчера к нам приходил папин институтский приятель, Климов. Они с ним не виделись очень давно, ну и, естественно, немного приняли... Не в этом, впрочем, суть...

Когда я пришла домой из школы, папа меня с ним познакомил, тем более что Климушка (так называл его папа) помнил меня еще совсем маленькой. Потом папа повел гостя в мою комнату, где он сразу заметил истрепанный об мою задницу ремень, висящий на крючке под весьма красноречивой надписью «Для порки».

Тут же, конечно, зашел разговор о методах воспитания и всем таком прочим. Климушка пожаловался, что жена не дает ему драть сына, и он, мол, растет разгильдяем. Рассказывал, как во время отсутствия жены порол Толика (своего сына) и какой он после первой же порки стал шелковый. «Кстати, – спросил Климушка, – ты, надеюсь, свою-то по голой заднице лупишь? Ну так вот, для большего эффекта в этом случае настоятельно советую ремень регулярно натирать свиным салом и солью. В этом случае, если порешь по голой заднице, то ремень более плотно ложится на тело, соль въедается и кожа становится более чувствительной. После того, как я когда впервые всыпал Толику таким ремнем, он целый час сидеть не мог.»

Мой папочка с радостью ухватился за эту идею, тем более, что он уже давно поговаривал, что ремень, мол, не дает такого эффекта, какой давал раньше. Ремень был тут же обильно натерт салом, и приготовлена коробка с крупной солью, в которой он отныне будет дожидаться своей участи.

Но на этом Климушкины новаторства не кончились – увидев в моей комнате тренажер, подаренный мне давным-давно на день рождения, он спросил меня: «Слушай, Ленка, а как тебя отец порет?». Я пояснила, что зажимает между коленками и... «О!, – завопил он, – так тебя, значит, еще практически не пороли ни разу! Это разве порка! Одно баловство для детей детсадовского возраста и только! Таких девиц, как ты, нужно драть по-настоящему! Дмитрий!! Ты что же это свою дочь балуешь? Вон, смотри, кладешь ее на тренажер, вот эту и эту железки можно зафиксировать, чтобы она не дрыгалась – и пори себе свободно – и руки свободны и размахнуться можно как следует!» Климушка сам влез в тренажер, так, как влезала я для того, чтобы покачать ягодицы и бедра: на животе, ноги под прямым углом вниз. И действительно, если зафиксировать с помощью винтов две планки, то человеку (то есть мне!) деваться будет некуда, а попа будет хорошо открыта для ударов! Это будет похлеще Валеркиных козел!

Короче, отец мне сказал, что следующая порка пройдет по новому методу... И вот, не далее, как сегодня, новый метод был опробован!

Когда я пришла из школы, то сразу же почувствовала неладное: отец рассматривал ремень, весь обсыпанный солью, бурча себе под нос: «Просолился он или нет?» Увидев меня, он сказал: «А, Елена, явилась!» (Как я боюсь, когда он меня называет Еленой!). «Ты почему вчера ведро не вынесла, а? Сколько тебе раз я говорил, что ведро надо выносить каждый день! Пора положить этому конец, так что переодевайся и зови меня, получишь сегодня двадцать ударов по новому методу!»

Двадцать ударов?! Это и так достаточно суровое наказание, а тут еще по новому методу! Но ничего не поделаешь: провинилась – изволь отвечать! Тем более, что отец мне действительно говорил про ведро, но я, видимо, такая, что пока меня не выдерут – ничего не помню...

Сняла я свою школьную форму, сняла колготки, накинула легкий летний халатик и пошла к папе, надеясь вымолить прощение. «Выпорю, прощу» – вот таков был его (увы, опять справедливый) ответ!

Мы отправились ко мне в комнату, отец заставил меня снять халатик и лечь в тренажер. Он долго «настраивал» его, примеряясь как зафиксировать железки и, в результате, я могла свободно двигать лишь кистями рук и стопами, остальное было прижато железками или привязано ремнями. «Ну, вот ты и готова к порке!» – удовлетворенно сказал отец и ... снял с меня трусики. Раньше он никогда их не снимал, поскольку они у меня и так тоненькие, но теперь, по Климушкиной инструкции, пороть меня следовало по голому телу (иначе эффект от соли не получался).

Отец отошел от меня шага на два, размахнулся изо всех сил, я услышала страшный (такого я еще никогда не слышала) свист ремня, а затем на мою попу будто кипятком плеснули – такая была адская боль! Я завизжала и не переставая кричала всю порку! Причем, если раньше я кричала примерно так: «Ой! Не надо! Папочка, больно! А-а-а-а! Прости, пожалуйста! А-а-а! Я больше не буду!» и т.д., то теперь я от боли не могла составить связных фраз с просьбой о прощении (впрочем, они никогда и не действовали), и кричала беспрерывно только «А-а-а-а! А-а-а-а!»...

Когда порка кончилась, у меня тряслись руки и ноги, нестерпимую боль вызывало любое прикосновение к попе – даже от трусиков! Нет, такой порки я больше не выдержу!

Отец сказал, что теперь я сама должна под угрозой страшной порки каждый день намазывать ремень салом! И если он хоть раз увидит, что ремень не смазан, то будет меня пороть только пряжкой!

Ужинала я стоя...

«М-да... – подумала, я когда мы с отцом пришли из спортшколы олимпийского резерва по гимнастике, – теперь я понимаю, что папа ни разу меня как следует и не бил!» Как лупцуют там девчонок моего возраста, мне и не снилось! Но самое ужасное было в другом: папа долго беседовал с теткой – их тренером, на предмет того, как и чем можно пороть, не оставляя следов!! Эта стервозина с большой охотой передавала весь свой садистский опыт, рекомендовав папе купить и испробовать на мне самое действенное, по ее мнению, средство для воспитания девиц – длинный, сантиметров 70, хлыст, который часто продается в охотничьих магазинах. Этот хлыст, по ее словам, совсем не оставляет следов даже на голом теле, так что она его использует даже перед соревнованиями, не боясь, что кто-нибудь заметит следы. А боль он дает такую, что розги по сравнению с ним могут показаться лаской. Так вот, ужас заключается в том, что папа загорелся его купить, сказав, что даже от соленого ремня я уже почти не кричу, и что это не наказание для меня!

Поприсутствовали мы и на завершающей тренировку порке. Как нам потом пояснила одна из девочек, во время тренировки дерут их, в основном, не сильно, но уж после обязательно хорошенько выдерут самую не старательную за сегодняшний день (это у них называется взбучкой). Кроме того, на заключительной порке их заставляют самих вслух считать удары (как это возможно, я не представляю – сама-то ору как резаная после первого же удара). Причем, если наказываемая сбивается со счета, то счет начинается снова! Папа сказал, что это для того, чтобы гимнастки учились переносить боль.

Ну так вот, после тренировки тренерша построила всех в шеренгу, долго что-то говорила о том, как прошла тренировка, а потом сказала: «Сегодня взбучку у нас получит Таня, так как она опоздала на тренировку. » Из строя вышла небольшого роста девочка, красивой гимнастической походкой прошла в тренерскую и торжественно принесла оттуда тот самый хлыст, который так хвалила тренерша. Поражало то, что бедняжка ни единым движением не выдала своего ужаса. Только по бледности, хорошо заметной на фоне румяных от тренировки щек остальных девушек, можно было догадаться о ее внутреннем состоянии...

Тренерша взяла хлыст за самый конец, объявив: «50 ударов!». Таня послушно залезла на гимнастического коня попой кверху ( почти так же, как я на козлы в деревне, только ее никто не держал и не привязывал). Никаких панталон на ней не было, так что все удары приходились на голое тело или тонкое белое трико.

Тренерша изо всех сил размахнулась, раздался страшный свист, затем резкий, как выстрел, удар кнута по голому телу, от которого у меня все упало внутри.

– Один, – громко, четко, без запинки сказала Таня.

Можно было подумать, что секут не ее, такой у нее был ровный голос! И только красная полоса, тут же выступившая на попе и даже просвечивающая через трико свидетельствовала об обратном...

Дальше все продолжалось так же...

Свист, удар: «Два!»

Свист, удар: «Три!» ...

После пятидесятого удара вся ее несчастная попка и часть бедер была красными, как будто оно только вышла из парной, Таня с трудом встала с коня и, немного прихрамывая, пошла в раздевалку. Все ее лицо было мокрым от слез...

На обратном пути отец сказал мне, что обязательно купит для меня этот хлыст.

Вчера был мой день рождения, мне исполнилось 16 лет. Приходил мои подружки, мы весело провели время, болтая про всякие пустяки. А сегодня у нас собрались папины приятели: тоже было небольшое застолье, поднимали тосты в мою честь и в честь папы. Было много подарков: папа подарил мне очаровательную юбочку-сарафанчик: коротенькая, солнце-клеш, с лямочками крест накрест, черная, из блестящего шелка. Всем гостям и мне она очень понравилась!

В конце сегодняшнего застолья папа поднял тост и сказал: «Дорогая Лена! Вот уже шесть лет, как ты воспитываешься без матери! Как это трудно, я великолепно представляю – сам рос сиротой. За это время ты превратилась во взрослую, очаровательную, прилежную девушку и, что скрывать, я горжусь тобой! Для многих дорогих гостей, я думаю, будет не секрет, что в воспитании Леночки нам очень помогал вот этот вот ремешок. Купил я его совсем новым, а сейчас, как вы сами видите, он весьма потрепан. Сколько раз он помогал моей дочке преодолеть себя, сделать что-то как надо, а не так, как хочетсяю Сколько раз он прогуливался по Леночкиной попке, наверное и не счесть, и вот сегодня я считаю, что ему надо отправиться на заслуженный отдых! Ты уже стала достаточно взрослой и я думаю, сама сможешь справиться с учебой без такого (замечу для уважаемых родителей – очень действенного) стимула! Отныне я заявляю, что больше пороть за двойки, тройки и т. д. я тебя не буду, более того, ты можешь не показывать мне твой дневник и не сообщать о своих неудачах! Отныне и во веки веков – это твое сугубо личное дело! Однако, для тебя наступает весьма трудная пора в жизни, и я, для того, чтобы помочь тебе в выборе жизненного пути, решил подарить тебе самое действенное для этого дела средство. Оно будет моментально и самым решительным образом пущено в ход при малейшем твоем отклонении от норм морали, нравственности, уважительного отношения к другим людям и так далее. Но, на – поминаю, в его сферу деятельности не будет входить твоя учеба!

Итак, я поднимаю свой тост за твоего нового воспитателя – вот этот кожаный полуметровый охотничий хлыст, который отныне займет место ремня на крючке в твоей комнате. Я надеюсь, что ты будешь бояться его не меньше, а даже больше, и это поможет тебе справиться с собой в трудную минуту!

За нового воспитателя! Ура!»

Все гости стали наперебой интересоваться хлыстом и методом моего воспитания, который у всех выразил горячую поддержку. А я, скрепя сердце, повесила его на крючок в своей комнате и вот дрожу от мысли: «Неужели меня когда-нибудь выдерут этим ужасным кнутом?»

Ну вот я и дождалась...

Два месяца все было ОК. Несмотря на то, что я схватила две тройки, отец меня не наказывал и все было замечательно. Но вчера отец пошел на родительское собрание...

Как оказалось химоза заметила, что мне дали слабину дома, и решила этот аспект исправить! Я не знаю, что она наговорила папе на собрании, но он пришел от туда злой, как черт. Как я потом слышала из его разговора по телефону с Климушкой, он, идя домой, решил выпороть меня кнутом, но, поскольку ни разу меня таким образом не бил, решил попробовать сначала взять кнут за середину, и не заставлять меня снимать штаны, чтоб удары получались в пол или даже четверть силы. Ничего из этого не вышло – у нас в спортзале лопнула труба и я занималась шейпингом дома, в своем замечательном мини-трико...

Отец пришел домой, сразу заявив, что будет меня драть. Не дав мне опомниться, он схватил меня за ухо, впихнул в тренажер и прижал верхней планкой так, что я с трудом могла дышать. После он взял кнут и объявив: «Пятьдесят ударов», отошел на полметра, несильно размахнулся и...

После первых ударов от шока я не могла даже вскрикнуть! Раньше боль была тупой, обжигающей, а теперь как будто кто-то ножом по попе полоснул! Папа решив, что, если я не кричу, то мне не больно, отошел от меня еще на шаг и со словами «Ах не больно! Ну так сейчас ты у меня взвоешь!» начал лупить меня что есть мочи! Тут уж я пришла в себя и начала вопить так, что стекла в окнах затряслись!

Выдав мне положенные 50 ударов отец выпустил меня из тренажера. От слез я не могла долго прийти в себя, лежала и рыдала во весь голос! Тогда отец, чтоб привести меня в чувство стеганул меня еще пару раз хлыстом по спине, спросив: «Ну прекратишь ты или нет?». От возможности еще одной порки я моментально пришла в себя и пошла (точнее поковыляла в ванную). Трико я набралась мужества снять только через полчаса – так было больно! Попа была красная и вспухшая и я решила, что следов не избежать, но на следующий день не осталось ни ссадинки, что привело папу в восторг, а меня в ужас! Папа сказал, что испытание прошло успешно и теперь меня можно лупцевать сколько угодно!

Что-то будет???

С той памятной первой порки кнутом прошел месяц. За это время отец почти меня не бил, настолько действенным оказалось то наказание! «Почти» – это значит, что я получала пару раз хлыстом по заднице, но это было в полсилы, по юбке, и отец меня не привязывал, а заставлял встать у двери и поднять руки вверх. Стоять в таком положении, когда тебя секут непросто, я было рыпнулась, но отец заявил, что привяжет в отстегает по настоящему, так что пришлось терпеть. Больно бывает только, если на мне надета узкая юбочка, но да и эта боль ничто по сравнению с той памятной поркой!

А вот три дня назад меня ждало новой испытание...

После шейпинга Катька, моя подружка решила пофорсить и взяла тачку, ну и меня по пути решила подбросить до дома. Все было бы хорошо, но, когда я вылезала из машины, меня заметил папа, который не раз предупреждал, чтобы я не садилась к незнакомым в машину! Никакие уговоры и слезы, что я была с Катькой и т.д. и т.п. не подействовали, отец твердо заявил, что в субботу даст мне 50 ударов! Что я пережила за эти два дня – трудно рассказать. Последние две ночи продрожала напролет, как цуцик – так было страшно!

И вот в субботу, торжественно, как обычно в 18.00, я, переодевшись в трико (отец отныне объявил трико как одежду для наказаний), явилась к отцу...

Папа привязал меня как следует, заткнул мне рот полотенцем – а то соседи, мол, жалуются на мои вопли и медленно, с расстановкой, прочел приговор: «За пренебрежение элементарными нормами поведения на улице Елена Максимова приговаривается к порке хлыстом в количестве 50 ударов. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Порку производить хлыстом по голой заднице, пороть беспощадно! Приговор привести в исполнение!». Все это было бы смешно, если за этим не последовала действительно одна из самых ужасных на моей памяти порок!

Отец порол меня не так, как раньше – делая паузы между ударами и не отнимая сразу хлыст от тела, отчего становилось еще больнее. Кроме того, он старался исполосовать меня равномерно: сначала сверху вниз, потом еще и еще раз, так чтобы все участки моей несчастной попки получили одинаковое наказание.

Пытка продолжалась минут 15! После меня опять пришлось приводить в чувство добавочной порцией хлыста, да и трико я сняла только через час лежания ничком на кровати. Короче выдрали меня классно, нечего сказать...

Но на следующий день меня ожидал еще один сюрприз: оказывается папа всю эту экзекуцию снимал на видик, установив незаметно сзади меня камеру! Отец отдал мне эту кассету, сказав, чтобы я обязательно смотрела ее перед тем, как делать чего-нибудь не то.

Я запершись в своей комнате решила просмотреть...

Камера была включена после того, как меня привязали к тренажеру, она была наведена так, что главное место на экране занимала моя задница. Папа не торопясь прочел приговор, при этом было ясно видно, как я вздрагиваю при каждом звуке его голоса. Затем он отошел, ягодицы мои сжались в ожидании неминуемого, раздался ужасающий свист, затем удар... Моя несчастная попа не смотря на то что была крепко привязана, резко подскочила вверх, раздался совершенно четкий крик, приглушенный кляпом. После того как хлыст сполз с моей задницы, на ней образовалась красная багряная полоса, которая прямо на глазах начала вспухать и наливаться кровью... Но вот снова свист, снова удар, задница подпрыгивает, отчаянный вопль – и уже две почти параллельные полосы расчерчивают мою кожу и т.д.

Первый раз я с трудом досмотрела кассету, второй раз я посмотрела ее с интересом, а на третий раз, на секунду отвлекшись от мысли, что секут меня, я поняла, что очень хочу сама изо всех сил врезать по этой исполосованной заднице кнутом, выбить из ее хозяйки наиболее отчаянный вопль и снова ее драть, драть, драть, драть! Короче я поняла, что я страшно хочу кого-нибудь высечь!

Что касается действенности такого метода воспитания, то лишь стоило мне вспомнить свою подпрыгивающую попу, исполосованную красными линиями, и у меня сразу пропадала лень, исчезали дурные мысли. Так что эта кассета спасла меня от многих порок.

Ну вот и сбылась мечта идиотки! Я сама порола! Розгами! Правда потом и сама отведала их изрядную порцию, да так, что до сих пор рубцы на теле остались...

Дело в том, что в этом году я закончила школу и поступила в университет на «экономику». Правда только на вечерний, поскольку папа пенсию получает маленькую и мне надо будет работать.

Поступила я без проблем, получив все пятерки. Если на экзамене я что-то забывала, то закрывала глаза и наглядно представляла себе свой подпрыгивающий под ударами хлыста зад. Память тут же возвращалась ко мне – нет, порка все-таки великое дело!

Ну так вот, после поступления поехала я на недельку к деду в деревню (бабушка умерла этой зимой). Ну, в начале было все как обычно – застолье, расспросы и т.д. и т.п. Я наивно полагала, что несостоявшаяся два года назад порка забыта, но просчиталась...

На следующее утро мы с дедом отправилась по соседям. Я нацепила свою самую коротенькую юбочку (чтобы загореть) и не подозревала ничего плохого даже когда мы входили в избу к Валерке и сквозь открытое окно я услышала Маринкин плач: «Ну, папочка, ну прости пожалуйста я больше не буду...».

Мы вошли в комнату и первое, что увидели – это привязанную кверху попой Маринку. Она была полностью голой и лежала на перекладине кровати, сзади нее стоял Валерка и выбирал прут из кучи свежих толстенных распаренных тут же в тазу розог.

– А, гости пожаловали! Ну что ж прошу! Вы как раз вовремя – у нас тут воспитательный процесс намечается... – встретил нас Валерка и... запер на ключ дверь.

Тут я поняла, что попалась...

– Иди сюда! Ты видела, как секут? Вот смотри – сказал Валерка и, невысоко размахнувшись, стеганул Маринку розгой.

Маринка взвизгнула, а на месте удара вспыхнула и тут же погасла красная полоса.

– Чего ты орешь? Это разве больно? Вот как больно! – воскликнул Валерка и, размахнувшись изо всех сел, ударил уже по-настоящему.

Маринка подпрыгнула немного вместе с кроватью и взвыла так, что я заткнула уши. На месте удара тут же вспухла и начала наливаться кровью красная полоса.

– На, Леночка, возьми розгу, да и высеки ее хорошенько!

Я начала отказываться, но Валерка заявил, что тогда высечет меня, да так, что я свое имя забуду! А если я буду слабо пороть, то он устроит мне публичную порку!

Короче, я взяла прут и начала сечь! Это было просто замечательно! Маринка визжала как резаная, скоро на ее попе стали выступать капельки крови, которые затем стали сливаться и расширяться.

Через некоторое время у меня сломалась розга и Валерка вручил мне вторую: После пятой розги, когда я уже совсем выдохлась, Валерка сказал: «Хорош!» Он отвязал Маринку, она с трудом поднялась и, сказав в мою сторону: «Ну погоди у меня, сука!», ушла к себе, хлопнув дверью.

– Ну, теперь ты! Раздевайся и ложись! – огорошил меня Валерка.

– За что?

– Как за что? Должок у меня перед тобой есть! Маринка за тот раз сполна получила – теперь твоя очередь!

– Кроме того, неча в такой юбчонке по деревне шастать, негоже... Ты уже не девочка малая, так что, Валерик, и за это надо добавить надобно! – влез дед.

Крики, что они не имеют право, мольбы и даже попытка удрать не удались. Валерка схватил меня своими огромными лапами, бросил на спинку кровати, а дед привязал. Затем из двери вышла Маринка, на ее лице была написана злорадная усмешка:

– Папа а можно мне!?

– Ну что же, валяй, у тебя похлеще получится, а то я уже старый стал!

Маринка сорвала с меня мою юбочку, трусики и сказав: «Ну, щас ты узнаешь, что такое порка! Это тебе не ремешок!», выбрала из таза две самых длинных розги, связала их вместе и начала драть...

Боль была, конечно, не такая как от хлыста, значительно меньше, но выла я от души... Скоро я почувствовала, как кровь струится у меня по ногам... Не знаю, много времени прошло или мало, когда Валерка, наконец, сказал «Довольно!». Меня, однако, не отвязали, а стали посыпать крупной солью! Я взвыла с новой силой, а Маринка стояла рядом и посмеивалась: «Что, не сладко ведь, а?»

Они отвязали меня минут через пять и я сразу умчалась на речку – смыть соль. Все попа была иссечена фиолетовыми полосами, на ней не было живого места!

Вот так весело прошла моя поездка в деревню, ведь сегодня уже истек месяц, а следы еще заметны...

В конце июля, после нескольких безуспешных попыток, мне, наконец, удалось устроиться на работу. Взял меня к себе, по знакомству, один старый папин приятель, директор небольшого спортивного магазинчика. На полставки, правда, как стажера, но и эти полставки выше папиной пенсии!

В последнем телефонном разговоре с Иваном Борисовичем (так зовут моего шефа) отец сказал ему: «Борисыч! Ну ты в случае чего не стесняйся, я тебе разрешаю: возьми ремень и всыпь ей хорошенько!». Я, как и Иван Борисович, сочла это вначале за шутку, но в каждой шутке есть доля правды...

Первую неделю было все отлично – я постепенно втягивалась в работу, училась всему понемногу: то бухгалтерские бумажки оформляля, то по телефону отвечала, то на компьютере письма шефа набирала... В общем, определенных обязанностей у меня не было...

В первый день второй недели неожиданно сменилась погода: стало очень жарко и я решила надеть подаренную папой юбочку-сарафанчик (коротенькая, солнце-клеш). Все бы ничего, но когда шеф увидел меня в таком прикиде, глаза его загорелись недобрым огнем...

– Смотри мне, Елена! Увижу еще раз витрину не вымытой – возьму ремень, как сказал твой папа, и выпорю тебя! Ясно?

Я поняла, что ждать порки придется не долго, и как в воду глядела. Уж не знаю почему, но эта юбочка, как выяснилось позже, пробудила в шефе желание меня выдрать! В тот же день, во время обеда, он позвал меня к себе и сказал:

– В письме, которое ты вчера набирала целых пять ошибок! Я решил покончить с этим безобразием и выпороть тебя хорошенько! Поворачивайся! Ну!

Я повернулась боком, он снял свой ремешок и, невысоко размахиваясь, выдал мне около десяти ударов. Ну, если бы меня раньше не били, то я, может быть, и посчитала бы, что это больно! Всю порку я простояла, не шелохнувшись и не произнося ни звука. Не знаю, что он на сей счет подумал, но через день повторилось приблизительно тоже самое...

Все бы так и продолжалось дальше: порки, едва отличающиеся от дружеского похлопывания, и доставлявшие мне скорее забаву чем неприятности, если бы не папин день рождения. Мы его особенно и не отмечали, но мой шеф был приглашен. В конце вечера он сказал папе, что, мол, Леночке от него уже досталось пару раз ремешком и что она весьма терпеливо это выдержала – молодец!

– Ну и хорошо, ты не стесняйся – задирай ей юбчонку и лупцуй по голой заднице! – ответил папа.

В итоге выяснилось, что папа меня наказывал меня гораздо строже и что порка на работе это совсем и не порка...

На следующий день же шеф пришел на работу часам к 11. Он принес с собой пять длинных эластичных пластмассовых указок, продающихся напротив в канцелярском.

– Вот, возьми, это для тебя – при первой же провинности высеку! Смотри, какие гибкие... – сказал он.

К этому моменту я поняла магическую силу своей юбочки, но не переодевала ее, так как порки шефа меня только забавляли. Но теперь, увидев эти ужасные орудия наказания, я твердо решила, что на работу в таком виде ходить не буду, и принялась ждать неминуемого...

После обеда к шефу пришел мужик – его поставщик, они минут 10 беседовали у него в кабинете, потом шеф вызвал меня:

– Леночка, во-первых, подготовь пожалуйста бланки заказов для Ивана Сергеевича. А во-вторых – почему те не позвонила на прошлой неделе в Спортимпорт и не предупредила о смене цен? Иван Сергеевич из-за этого потерял уйму времени!

– Иван Борисович, я звонила в течении дня, но там никто не подходил и и я подумала, что...

– Меня не интересует что ты там подумала! Ты не выполнила мое распоряжение и сейчас же будешь за это наказана! Иди и принеси указки! Живо!

Я с понурым видом отправилась за хлыстом. Когда я вернулась, шеф болтал по телефону и со мной завел беседу Иван Сергеевич:

– Что, дочка, провинилась? Ну и влетит же тебе! Ну да, поделом! За такие дела, тебя обязательно самым жестоким образом драть нужно, чтобы в следующий раз помнила! Как садишься на стул так сразу вспомнишь! Ха! Ха! Ну, Борисыч, давай послушаем ее голосок!

Шеф взял меня за ухо и, как бы даже приподняв чуть-чуть, поволок в соседнюю комнату, где стоял диван. Он выдвинул диван на середину и заставил меня перегнуться через спинку. Моя поза была весьма удобна для наказания – попа выставлена, коротенькая юбчонка задралась... Шефу этого, однако, показалось мало – он задрал юбчонку мне на спину и стащил с меня трусики.

Постояв немного, он начал сечь... Отец всегда назначал мне определенное количество раз, а Борисыч драл просто от души, постепенно, по мере того как моя попка приобретала пурпурный цвет, все более и более усиливая удары,. Мужик из Спортимпортта (гад такой!!) все подзуживал: «Ну, сильнее, не жалей ты ее, дери, чтобы сесть не смогла...»

Через пару минут такой порки я начала терять терпение и потихоньку постанывать при каждом ударе, затем молить: «Ой! Больно! Не надо! А-а! Простите! Я больше не буду!! Ой! А-а-а!» А затем моя гордость прошла и я взвыла, как обычно, что привело шефа в восторг и... заставило остановиться!

Он похлопал меня по голой попе и сказал:

– Ну, вот и славно! На сегодня урок окончен! Иди работай, но учти – в следующий раз жалеть не буду!!» (Будто он сейчас меня жалел!)

После этой (славной, надо сказать) порки я, естественно, перестала одевать на работу короткие юбки и все встало на свои места – шеф даже и не намекал о том, чтобы меня высечь. Все бы так, наверное, продолжалось и далее, если бы магазине не появилась , которая стала работать заместителем шефа.

В первый же день Борисыч так представил меня:

– Вот, Лялечка, это наша секретарша Леночка, очень хорошая девочка, только нуждается в наказаниях. Ее отец прописал мне драть ее за малейшую провинность без всякой жалости! Вот, специально купил розги для нее и разок уже опробовал. Мне, к сожалению, сейчас некогда, так что я прошу тебя усиленно заняться ее воспитанием: чуть что, хватай, снимай штаны и лупи ее безжалостно!

Директорша была в чем-то схожа с химичкой: такая же страхолюдина ну и, естественно, начала ревновать меня ко всем и ко всему. Ох и драла же она меня!

На следующий же день я забыла погасить свет в кладовке... Только вышел последний покупатель и настало время перерыва, как в зал ворвалась эта мымра, вытащила меня на середину и начала отчитывать. На ее громкие вопли в зал сбежались все, кто были в магазине! Когда все собрались, она послала кого то за указками.....

Директорша объявила всем о моем особом положении, о том, что меня нужно драть и предложила сообщать лично ей немедленно о малейших моих проступках. Затем (поскольку я вздумала сопротивляться) она, вместе с Верой Степановной, нашим продавцом взгромоздили меня на прилавок, и велела кладовщику Васе держать мои ноги. Я почувствовала, как с меня стаскивают штаны и, не прошло и пяти секунд, как раздался жуткий свист и соответствующего качества удар: порка началась. Я держалась, сколько могла, потом начала кричать, выть, но это только усиливало удары! Хорошо еще, что указка сломалась и меня выпустили...

Под страхом еще одной порки, я не стала поднимать скандала и села работать, как ни в чем не бывало...

Через два дня мымра позвала меня в подсобку и, при помощи той же Веры Степановны, поставила меня раком и начала сечь за грязный прилавок. Это видели все наши мужчины – я стояла на четвереньках, а мой голый зад покрывался рубцами! В магазине были покупатели и кричать было нельзя. О, какая это была пытка! Стерва отпустила меня, лишь обломав об мою несчастную попу две указки!!

После таких порок волей-неволей завертишься волчком! Порка, все же, великое дело! Сейчас я перестала залетать совсем и мне доставляет большое удовольствие видеть, как директорша ищет, но не находит должной причины, чтоб меня высечь...

Вот и кончается мой дневник... Кто знает, что ждет меня впереди, какие испытания готовит мне судьба... Вот уже несколько месяцев я встречаюсь с одним парнем. А вчера он, хоть и в шутку, пригрозил, что отшлепает меня, если я буду опаздывать на свидания. И эта мысль мне понравилась!