Данка удобно устроилась в широком кресле, обхватив руками коленки, и тихо сопела в широкий фужер, на донышке которого лениво пузырились остатки шампанского. Плеснув себе и Сереге коньяк, Владимир Дмитриевич покосился на Данку и вскользь заметил:

– Шампанское не греют в ладонях, пьют ледяным… Это коньяк греют, учил ведь!

Данка надулась, быстро показала язык (про себя, ну почти-почти что незаметно!), но на помощь тут же пришел Серега:

– Ну, мы не пижоны, мы и негретый коньячок можем!

– Можем! – охотно кивнул Самый Любимый В Мире Шеф. Тихо прозвенели над столиком бокалы, сыграв искрами очередное «за встречу». Данка не допила до конца, растягивая вкуснявые пузырьки, а Серега тут же пошутил:

– Во как тихонечко пьет! Сразу заметно воспитание!

– Это не мое, – усмехнулся Дмитриевич, а Данка на этот раз весело и охотно показала язык (Бе-бе-бе! Три раза!), причем обоим. Нашлись тут воспитатели тематические… А насчет выпить, не говоря уж «лишнего», тут точно еще до Дмитрича воспитали. Эк дедуля тогда на зад выплеснул остатки брусничника! Аж зашипело, наверное – по горящим розговым рубцам настоечкой градусиков за полста! Даже сейчас передернулась, а тогда дуркой взвыла, засучила ногами на широком полотне лавки, а дед еще и растер пригоршней, чтоб получше проняло:

– Ума нет – через зад загоним! Да еще и протрем пару разочков, чтобы дым пошел!

Отвизжалась от растертой настоечки, торопливо замямлила что-то типа «не буду-не буду-не надо» взахлеб сквозь распухшие губы, да не успела убедить-доказать-упросить деда: снова коротко вжикнул тугой краснотал на тугом и голом. Снова короткий взвизг и нос, трущийся о заплаканную лавку: третья дюжина хороших розог – это тебе не третий глоточек брусничника втихаря за занавеской!

– Да ладно тебе краснеть! – подмигнул Серега, словно прочитав на Данкиной мордашке эти воспоминания. – Я сам знаю, как по церковной науке девчонок учат! Безо всякой такой темы голосят, аж повыше колокола песни поют!

Владимир Дмитриевич недоверчиво прищурился:

– Сереж, кто это тебя на правеж допустил? Я полгода пыжился, прежде чем вообще в данкины края попасть, а уж таинства старые…

– Не, это не староверские края. – Тут же поправился Сергей. – Да и не говорил я про староверские обряды. Понимаешь, был у меня друг…

Последний раз я видел Михаила почти век назад. Ну конечно не век, а лет восемь точно, но ведь это было действительно еще в прошлом веке. Встречи выпускников нашего института он обычно игнорировал: еще во время учебы показал себя слишком «деловым», а после того, как Россия погрузилась в рыночные отношения, настолько глубоко ушел в «пучину рынка», что почти и не появлялся на поверхности. Правда, в тот раз он все-таки сделал исключение, явив свой образ выходящим из навороченной иномарки, сам в малиновым пиджаке и в сопровождении бритоголовой братвы, держащей в своих накачанных «железом» руках два ящика, в одном из которых была водка, а в другом шампанское.

Передав нам свои «дары» и отхлебнув треть прямо из горлышка одной из бутылок, он распрощался с нами, «земными холопами», сказав, что через час у него вылет из Шереметьево. Он даже, кажется, назвал какую-то страну, но какую – мы так и не поняли.

С тех пор Михаила никто не видел, хотя слухов было много: одни говорили, что он «свалил за бугор», другие говорили, что погиб в какой-то бандитской разборке. Была еще одна версия, точнее, не версия, а скорее слухи, над которыми мы все без исключения смеялись. Просто кто-то сказал, что Мишка стал «попиком» и живет в какой-то сибирской глубинке. Мишка – попик! Это же надо было такое придумать! Я просто пытался представить Мишку без его «прикидов», цепей, печаток, да к тому же трезвого и в рясе служителя культа… При этом на моем лице неизбежно появлялась улыбка.

Какая у Сергея появлялась улыбка, пояснять было не надо: ее заметил и Дмитриевич, и Данка. Тоже заулыбались, а шеф, наливая еще по чуть-чуть, глубокомысленно кивнул головой:

– Да, сейчас в Сибири и миллионеры в господа ударились… понимаю.

– Для краткости опущу, как я все-таки решил найти Мишку через его родителей. Сначала найти, а потом разговорить их оказалось очень даже непросто, но… но Ивану Владимировичу, Мишкиному отцу, пришлось в конце концов поведать нам не очень-то веселую историю. Полностью пересказывать не стану, тут надо еще по такой вот усидеть. – Серега кивнул на пузатый «бочоночек» Хеннеси.

– Усидим! – деловито пообещал Самый Любимый В Мире Шеф, но Серега понятливо махнул рукой – мол, не об этом сейчас речь.

Данка слушала в половину уха: эпоху малиновых пиджаков она если и застала, то по разговорам. Не то чтобы по малолетству, не такие уж древние времена, просто в их края малиновые пиджаки если и добирались, то только стаей джипов и упакованные в дорогущий камуфляж, изображая из себя крутых охотников и дрища от вида живого таежного мишки прямо в этот камуфляж. Ну да леший с ними, просто дед вспомнился как раз к месту и снова резануло память слово «усидеть».

Кто там к нему погостевать приехал, сейчас уж и не упомнишь – просто был о-о-очень редкий случай, когда дед сразу сошелся с приезжим, что называется, душа в душу.

Раскраснелись, распоясались (буквально и дословно, не тарелками же кидаться, просто жарко в натопленном доме!), а под настроение вдруг и Данка решила тайком от деда настойки пригубить. Уж больно сладко пел про эту настоечку гость – гречишная медовуха в одном «флаконе», брусничная в другом, клюковка в третьем – ну почти что как в каком ресторане! В ресторанах пока не была, а полстакана брусничной себе отлила. Не, дед не убыль во «флаконе» заметил – куда там, второй уж на столе, просто повело ее сразу, с непривычки. Едва успел гостя в первый банный пар спровадить, как уже во всхлипах Данка в дальней горнице дедову руку ждала: приговор был в пять слов, но отнекиваться и смысла не было. С дедом понекайся – втрое больше отлежишь! Сарафан сама стянула, трусишки поначалу к коленкам сдернула, но дедова пятерня и вовсе их напрочь сбросила:

– Майку не сымай, некогда тут телешом заголяться. Кладись ровней!

– О-о-ой, де-еда! – длинно простонала, длинней той розги, что прописала первый грешок на заднице.

– А ну не пищать! – суровый голос сверху, вслед за вторым грешком, рядышком полоса к полосе. – Мало учена?

Учена была немало – и старательно прикусила еще по–детски пухлые губы, вцепилась в лавку, коротким вздрогом тела гася горящие полоски розог. Семь, девять… о-о-о!!! – ужасть как пробрала десятая, снова окрик, и снова розга…

Словно очнулась, куснула шоколадку, вслушалась в разговор:

– Мишка действительно собирался «свалить за бугор». Судя по всему, количество наворованного не позволяло ему дальше мирно уживаться в пределах России. До отъезда оставалось каких-то пара недель, когда он вместе с семьей решил устроить прощальный выезд на природу, – говорил Серега.

– Это точно. – Еще понятливее кивнул Дмитрич. – Типа с «родными березками и осинками попрощаться».

– Вот-вот! В результате ему пришлось прощаться с женой. На каких-то пару минут опередила его с посадкой в «джип»… Жизнь ему спасла дочурка Маша, которая в последний момент решила взять с собой в лес любимую Барби. Когда кукла была найдена и дочь с Мишкой вышли из дома, раздался оглушительный взрыв.

Что было дальше? Михаил очнулся уже в «Склифе». Руки и ноги чудом были на месте. Врач говорил о том, что он просто появился на этот свет в рубашке. Еще в меньшей степени пострадала его дочь, которая лежала в соседней палате, прижимая к груди куклу и постоянно спрашивая о маме. Если кто и мог ответить на этот вопрос, то только бригада судебно-медицинской экспертизы, которая по фрагментам собирала то, что еще час назад называлось человеческим телом.

– Знакомо, – коротко кивнул Владимир Дмитриевич, а Данка глазами показала Сереге – про «фграгменты» не надо. Шеф свое отвоевал, и куски собирать тоже приходилось.

– Ну, в общем, тряхануло Михаила здорово. По душе, в частности: отправив дочь к своим родителям, он куда-то исчез… Нет, конечно же, он звонил домой, давая понять, что жив-здоров и что теперь он «начинает новую жизнь». Год или полтора – редкие письма, какой-то Красновершинск, что на карте едва найдешь, обещания скоро приехать и забрать дочь. И он действительно вернулся. На этот раз он даже находил возможность улыбаться, а любимой фразой стала «На все воля Господа». На главный вопрос он все-таки ответил, но это произошло в самый последний момент перед отъездом.

– Боюсь ошибиться, погоди, – Серега порылся в карманах, выудил неровно сложенный обрывок конверта: – Ага, вот... Настоятель Церкви Петра и Павла, глава Приходского Совета иерей Михаил!

– Точно, не наш, – качнула головой Данка, а Самый Любимый В Мире Шеф пояснил Сергею:

– У староверов нет иерейских званий. – На этом богословский спор затих, придавленный порцией коньяка и еще парой глотков пузырчатого шампанского.

– Ну, за знакомство! За встречу!

– И что, нашли своего Михаила?

– Нашли… Желающих посмотреть в «светлые очи батюшки Михаила» поначалу было вроде немало, вот только когда узнали, на какие чертовы кулички придется ехать, ряды желающих заметно поредели, и в результате «за туманом» согласились ехать только двое: я да Игорешка, который всегда был легок на подъем и у которого к тому же в тех краях оказались какие-то родственники.

Если путь до Абакана особых неудобств не доставил и причин жаловаться на услуги «Аэрофлота» у нас не было, то после Абакана… это была уже отдельная «песня»! Последний отрезок пути, отделяющий нас от Красновершинска, мы должны были преодолеть в «джипе ульяновского производства», т.к. у рейсового автобуса после прошедших дождей не было особого настроения выезжать из уютного гаража. Впрочем, не было особого настроения брать попутчиков и у хозяина «уазика» Володи, но после того, как Игорь продемонстрировал водителю «чудодейственный эликсир», он не только согласился подбросить нас, но и вернуть обратно. Хотя и удивился:

– А чё там делать? Медвежий угол – он и есть медвежий угол. Акромя заводика, на котором кедровое масло делают, да церкви и смотреть там нечего, – пояснил шофер.

– А нам как раз в церковь-то и надо.

– Ага, так я и поверил… – после небольшой паузы изрек он, – да у вас там в Москве церквей этих побольше, чем во всем нашем крае.

– Может и побольше, но в этой мы как раз и не были, – продолжил беседу Игорь.

– Да ладно, заливать будете! Церковь решили посмотреть! Вы, наверное, старательскую артель ищете, так она в этом сезоне на другое место съехала. Ни хрена они у нас не нашли, акромя медвежьего дерьма. А может, вам в леспромхоз? Тогда вы припоздали – ихняя машина уже ушла…

Данка снова уткнулась носом в неправильно (и нахально!) согреваемый бокал шампанского – ну, тут Серега не удивил. По нашим дорогам и вправду только на «уазике», а медвежьих углов, говорят, и под Москвой еще навалом. В хорошем лесу на сто шагов отойди – вот тебе и угол. Из пушки пали – фиг кто услышит. Это, однако, если лес настоящий, а не парк причесанный… Вон, дед в дальней горнице ей вторую дюжину сыпет, уже никак молчком не продержаться, а гостевой-заезжий даже на дворе ничё не слышит! Уже легче, а то стыдуха ведь какая – девке уже целых четырнадцать, а голым задом на скамье елозит, словно маленькая. Хотя как и есть маленькая – вот непутевка, расстроила деда, сейчас он и тебе расстройства добавит! Но все одно, старалась давить визги, мычать побольше – так вроде и легче терпеть, а звону меньше.

– Стыдуха-а-а! – вслух, что ли? точно, вслух простонала – вон деда отвечает, новый прут от рассола отряхивая:

– Стыдуха не в розгах, а пьянке непрошеной! Ишь ты, стыдно ей! А стакан прятать не стыдно было? Вон сколько набулькала! – и плеск настойки на зад…

Не, это уже было, вспомнила, а вот чего дальше? Ну понятно, чего дальше – три дюжины есть как есть, даже маечка от пота мокрая, так на скамье отдергалась, отвилялась. Не, вру, мокрая была уже потом, не в тот раз… а в какой? Когда это он еще не совсем телешом растягивал? Вот блин, напоили своим шампанским, последние мысли и те в кучку не собрать…

– Ты случайно местного батюшку не знаешь?

– Нет, я в городские церкви не хожу.

– Все. Этой больше не наливать! – засмеялся Владимир Дмитриевич, а Данка покраснела, когда поняла, что встряла с непрошеным ответом в Серегин рассказ.

– Михаила, что ли? – зачесал затылок шофер Володя. – Как не знать, конечно знаю. У нас его все знают. Я у него первое время даже шоферил…

– Даже так? – удивился Игорь.

– Ага, пока он меня не того… ну, не сошлись мы с ним… Выпил я как-то раз, ну так чуть-чуть, жена даже не учуяла, а батюшка Михаил вот… Приспичило же ему ехать… – Володя замолчал. – Одним словом, попер он меня. Да я, если честно, и не в обиде. Правильный он мужик. Без строгости с нами никак! Да и вообще – надо же! К нам москвичи разве что в «столыпинских вагонах» приезжают, а этот сам, по своей воле! Все в толк не возьму – чего ж ему в столице то не сиделось?

– Не ты один это в толк не возьмешь, – согласился я, глядя в оконное стекло на размытые дождем пейзажи.

Мы уже выезжали из городка, когда Владимир вдруг резко дал по тормозам. Навстречу нам двигалась фигурка, явно принадлежавшая представительнице прекрасного пола.

– Ну вот – явление Христа народу, – улыбнулся Володя. – Катерина собственной персоной.

Подошедшая к машине девушка, видимо уже знавшая свое законное место в этом «кадиллаке», которое этот раз облюбовал себе Игорь, явно смутилась, узрев в салоне незнакомых дяденек.

– Садись, садись, Катерина, чай не волки – не съедят, – пошутил Володя.

Девушка, подойдя к задней дверке, с заметным смущением и не торопясь открыла ее.

– Ты что ж это – опять проспала? Служба с минуты на минуты начнется. Леспромхозовские уже, наверное, с час как проехали…

– Опоздала, – чуть слышно ответила девушка, поправляя на голове платок и с нескрываемой робостью присаживаясь по соседству со мной.

– А это, кстати, тебе, Катерина, попутчики будут… из самой Москвы к нам пожаловали. Вот, хотят с батюшкой Михаилом повстречаться, – пояснил наше присутствие водитель. – Ты уж их до места доведи, а то они в нашей тайге еще и заблукают.

– Провожу, – в той же интонации откликнулась на просьбу «таежная Олеся», найдя в себе смелость все-таки стрельнуть в мою сторону взглядом своих милых васильковых глазок. Понятие «Москва», как я заметил, вызывало у местных аборигенов ассоциацию с какой-то дальней галактикой, а всех, кто в ней жил, они воспринимали как таинственных гуманоидов.

Всхлипывая, приводила себя в порядок. Проще говоря, натягивала сарафан на расчерченное полосами тело. Ткнулась носом поближе к мутноватому зеркалу на комоде, деловито поправила непокорные пряди волос, еще раз вытерла глаза, потянулась к расческе и охнула – вроде «присохший» к ягодицам брусничник снова дал о себе знать иглами градусов внутри припухших полосок. Вот дал деда… Это же надо, заместо рассола зад настойкой полить! Щеки, правда, горели жарче бедер: посередке третьей дюжины четко грохнула дверь – в дом из бани зашел покуривший на дворе гость. Дед все равно достегал оставшееся – и мертво глотая стоны, девчонка с ужасом думала о том, как слышит он сейчас резкие стежки розог, представляет ее растянутое на скамье голое тело, мечущееся под прутьями и… О-о-ой, стыдуха-то! Молчи, дурочка! Может, не поймет! Может, с чем спутает! Ой, деда, потише секи-и-и!!!

– Ничего, не помучишься – не научишься, – приговаривал дед, прочерчивая три последних. Знакомая присказка, да я бы еще три дюжины отлежала, но потом! Когда тот уйдет! О-о-ой…

Дед кинул обратно в ведро еще не трепаную розгу, пришлепнул мокрый от настойки тугой зад:

– Одевайся. И к нам выходи. Усидишь?

Одними губами упрямо ответила:

– Усижу!

Из вредности усижу. Не мог потом посечь… неймется ему.

Дед усмехнулся точно как она – одними глазами, потрепал, уже по голове, и вышел, колыхнув занавеской.

– …а Катерина у нас тоже учится, – между делом вставил Володя.

– Интересно, где это?

– В православном училище, на певческом факультете, – не поворачиваясь ко мне, ответила девушка. – Да уж доучиваюсь, год остался.

– А к батюшке Михаилу какое отношение имеете?

– Так они у нашего батюшки, можно сказать, как на практику призваны – ответил за девушку Володя. – Вот лето отпоют и снова за учебу…

На горизонте уже показались постройки Красновершинска, когда, выражаясь языком нашего шофера, мы «хорошо сели». Володя хотел, конечно же, выразится иначе, но присутствие дамы в нашем окружении сделало его речь более деликатной. Тем не менее он все-таки сказал все, что хотел, но это было позже, когда наша попутчица выскочила из салона «джипа» и поспешила покинуть наше общество. Торопилась, однако – хотя явно и окончательно опоздала на службу. Уж здесь Володя и высказался, да так красноречиво и образно, что я очень пожалел, что у меня под рукой не оказалась ручки и блокнота, дабы записать эту «золотую россыпь».

– Куда ее понесло? – сочувственно произнес Игорь, наблюдая за тем, с какой резвостью отдаляется от нас Катерина.

– Как куда? Известно, куда…Служба уже минут пятнадцать как началась, а батюшка Михаил знаете как дисциплину чтит!

С божьей помощью и чьей-то матерью машину из грязюки мы все-таки освободили и последние полкилометра, отделявшие нас от Красновершинска, доехали без приключений.

Поблагодарив Володю за оказанную услугу и обменявшись с ним крепкими рукопожатиями, мы отправились отмерять метры последнего «этапа».

– Ну, слава богу, добрались, – ускорил шаг Игорь, пройдя поворот и заметив вожделенную цель нашего путешествия.

В эти минуты он мне очень напоминал измученного жаждой и зноем странника, узревшего на горизонте бескрайней пустыни долгожданный оазис.

Впрочем, можно было и не спешить – в церквушке шла служба и нарушать ее своим вторжением было не с руки. Прождали около часа, и только открывшиеся двери и появление в проеме выходящих прихожан стало сигналом для дальнейших действий. Игорек так резво кинулся к входу, что чуть было не сшиб в своем порыве «ровесницу октябрьской революции».

– Ой, да куда ж ты так, милок, спешишь, служба, чай, окончилась! Опоздал ты, милок, опоздал… – добродушно известила его старушка в черном платке.

– А нам бы, мамаша, с батюшкой Михаилом увидеться.

– С батюшкой Михаилом? А почему бы и не увидеться, вот только недосуг ему щас. Он хоть и божий человек, но и ему передых нужон. В трапезной он щас… отзавтракает, тогда и примет вас.

– Нашли все-таки, ироды! – вдруг услыхали мы за своими спинами знакомый голос. – Ну вот, разве от таких иродов можно схорониться! Не на этом, так на том свете обязательно найдут, да еще выпить предложат!

– Да вот, батюшка Михаил, исповедоваться к Вам пришли, – затянул «песню» Игорь.

– И в грехах своих земных покаяться, – подхватил ее я.

На этих словах мы заключили батюшку Михаила в дружественные объятия, чем вызвали большое удивление на лице старушки.

– А вот и сестра Агафья, – вырываясь из нашего плена, произнес Михаил. – Прошу любить и жаловать. Сейчас такой нам чаек сварганит, которого вы на «большой земле» и не пили ни разу. Что там эти Индии с Цейлонами!

Михаил оказался прав. Сестра Агафья заварила такой чай, что после первой же кружки от дорожной усталости ничего и не осталось. Когда-то я неплохо разбирался в травах, но сейчас определить содержание этого чудодейственного букета просто не мог…

– А как, батюшка, насчет иного чайка? – намекнул Игорь, протягивая руку к своей дорожной сумке.

По лицу отца Михаила можно было легко догадаться, что это он сказал зря.

– Только не здесь. И если честно, то я как-то… – Михаил замолчал и после паузы продолжил. – Да, и вот еще что – давайте не говорить сейчас о работе и о политике. Об этом говорить не принято.

И мы снова пили чай. Утомленный дорогой и отсутствием привычного горячительного Игорь вскоре был поручен заботам сестры Агафьи, а меня Мишка повел на экскурсию по своим владениям.

– Ты, Сергей, случайно верующим не стал? – осторожно взял меня за локоть Михаил.

– Да как сказать… верующий, не верующий… Я просто часто вспоминаю слова нашего замечательного академика Амбарцумяна. Когда его спросили – верит ли он в то, что бог есть…

– И что же он ответил?

– А ответил он очень кратко: «Я не знаю». И это сказал в те времена самый главный наш академик… вот и я не знаю, есть боженька или нет. А ты вот лучше ответь мне – эти иконы для «царских ворот» тебе случайно не отец Валерий рисовал?

Что, собственно, было в этом вопросе коварного – я так и не понял, но Михаил чуть не подпрыгнул от удивления, несмотря на свой сан.

– Отец Валерий, – после приличной паузы озвучил ответ Михаил. – из Чемеровецкого монастыря.

Если бы я еще бы сказал Михаилу номер сотового этого моего знакомого богомаза, то…

– Да, манера письма выдает. Судя по ликам, их рисовал приверженец византийской школы, а наши православные архиепископы почему-то недолюбливают византийские профили.

Пару минут «батюшка» пытался ответить мне, но… это был полный нокаут.

А ведь это было лишь начало нашего «делового диалога». Еще через полчаса батюшка Михаил узнал, что с «червленым золотом» для куполов его надули и что это вовсе не «червленое золото», а продукт одного из конверсионных заводов под Челябинском. Правда, я его тут же успокоил, заявив, что «надули» его правильно, ибо этот металл куда надежнее и долговечнее какого-либо драгоценного металла – как-никак космические технологии. А вот с колоколами его не «надули» и это очень правильно он поступил, связавшись с воронежскими ребятами.

Когда у Михаила с трудом встала на место отвисшая челюсть, я просто сообщил ему, что пару лет имел непосредственное отношение к строительству культовых сооружений, вот кругозор свой и расширил.

Даже из вредности, из принципа и из наследственного упрямства усидеть оказалось нелегко. Свежие рубцы на заду еще, наверное, наливались и набухали, едва прикрытые тонкой тканью сарафанчика – Данка поневоле сидела у стола чинно, едва не сложив еще и руки на коленях. Хотелось все время одернуть подол – не потому, что открывал коленки, а потому что натягивать на сеченое тело трусики было еще больней и трудней, чем идти в комнату без них под подолом.

Гость с дедом опрокинули еще по паре стопок и засобирались снова в баню: приезжему уж очень по душе пришлись дедовы веники. По душе ему пришлась и Данка:

– А ты молодец, красавица!

Данка удивленно моргнула – с чего это вдруг молодец?

– Вон, я по пруту слышал, как крепко дед стегает, а ты молчком! Уважаю!

Данку едва не смело стыдом с табуретки – понял ведь! Ох, стыдуха! Залилась краской так, что даже сквозь сарафан видно было. Наверное… А тот усмехнулся в почти такие же, как у деда, усы:

– Нашла чего краснеть! Я своих дочек в свое время не меньше твоего отполосовал. Зато людьми стали. Частенько ты ее, Евграфыч?

Дед задумчиво пожал плечами:

– Да не так уж чтобы. Девка вроде путевая растет, особо часто и не приходится на заду прописывать. Так, что ли, послушная ты наша внученька?

– Н-не знаю… – выдавила Данка, краснея еще жарче. Спектр ее красноты перешел в инфракрасный диапазон, когда гость деловито заметил:

– Вон, скоро внучке будет десять, тоже начну. Без строгой руки оно никак.

– Никак! – согласным эхом откликнулся дед. – Я уж просто сегодня не стал пробирать до жилочек, а то бы… ого!

Про «ого» Данка уже знала не понаслышке, хотя… Хотя иной раз так стонала, что в ушах откликалось. Это понаслышке или как? А чего они перемигиваются? А-а, на табуретке привстала… Больно же…

А вот усижу! Села плотно, ровно, демонстративно потянулась к хлебнице. Нашли невидаль, три дюжины розог. Мы и не такое можем…

– Это они могут! – Данка прислушалась снова. Владимир Дмитриевич с Сергеем обсуждали помощника и звонаря отца Михаила – какого-то Александра. Бывший «омоновец» из новосибирского отряда три года назад поехал в командировку в Чечню. Планировал на месяц, а командировка у него затянулась почти на год – засада, контузия, плен… Сколько таких парней мы там потеряли – за год два побега, оба неудачные, два смертных приговора, а сколько попыток перетянуть в мусульманство… Я был в тех краях с международной миссией Красного Креста.

Данка снова едва не встряла с комментарием о том, что ее Самый Любимый В Мире Шеф тоже там был, но немножко с другой миссией. У него в альбоме даже десяток фоток есть, и там так страшно горят танки, и рука на земле… ой, да нафиг это все…

– Когда я его увидел, то это была груда костей, обтянутая кожей. О его освобождении они не хотели со мной говорить. Они вообще смотрели на меня, как… но тут появился их полевой командир, наш бывший однокурсник Кемал, с которым мы когда-то в студенческие годы не одно ведро шмурдюка выпили.

– Да ты что? Вот как бывает! – снова потянулся за коньяком шеф.

– Да… – задумчиво сказал Сергей и продолжил:

– Так и забрал его Михаил из Чечни. Вот и уверовал с того момента Александр. Точнее, веру он свою и не терял, берег все эти месяцы в плену. В конце концов так и пристал к Михаилу, стал ему ближайшим помощником, старостой прихода.

В тот вечер Александр принес Михаилу какую-то бумагу.

– Надо же, вроде бы хорошая девка, а опять проблему для себя создала.

– Ты это о чем? – спросил его я.

– Да так… это тут наши проблемы местного характера… Взял, понимаешь, тут молодежь из православного училища на лето, чтобы в хоре нашем попели. Вроде бы девушки набожные и прилежные, а дисциплина все одно хромает – раз опоздали, другой раз опоздали… на первый раз, как водится, простил, даже во второй раз пришлось, да тут местные бабульки на меня косо смотреть стали, а уж чего я только не услышал от сестры Агафьи! Я первое время, признаюсь честно, сам ее побаивался… Уж сколько она уму-разуму учила в первое время! Сказать, что я ей благодарен – все равно что ничего не сказать. Вы с Игорем тут люди посторонние, как бы из другого мира, поэтому, если что, воспринимайте все нормально и постарайтесь не удивляться. Я сам первое время удивлялся, воспринимал многое, как нечто патриархальное, вымершее, а потом свыкся… И не только свыкся, а даже вижу по многом вполне «разумное зерно»… Поэтому постарайтесь с Игорем не задавать вопросов, ответы на которые… – Михаил не договорил мне, что он хотел сказать; вместо этого он в очередной раз пробежал глазами бумагу, которую принес церковный староста.

– Думал, в толк наука им пойдет, но не тут-то было! У Катерины за месяц уже пятое опоздание, а у Софьи третье, если не изменяет память… А ведь сколько раз им говорил, сколько раз я их предупреждал! Даже как перед Агафьей стыдно – батюшка, божьей волей поставленный, а порядку должного навести не может!

– Катерина… Катерина…– стал я почесывать затылок. – Кстати, мы с ней сегодня из города ехали, а уж как резво она к церкви бросилась, когда мы на подъезде застряли – это просто надо было видеть!

– Спать меньше надо – тогда и бегать не придется, – философски заметил Михаил. Больше мы к этой теме не возвращались, а дальнейшая наша беседа была прервана появлением в трапезной «свежих сил» в лице Игорька. И все пошло по новому кругу… Ностальгия по прошлому на этот раз обошлась без «горячительных напитков», если не рассматривать в качестве такового чай, потом был ужин, а после него настоящая русская баня! Александр постарался действительно на славу и мы без особых сожалений расстались с нашей «дорожной пылью».

Наступившее утро радовало обилием солнечного света. Игорь еще спал, причем так крепко и сладко, что мне просто было жалко его будить. Я и не стал этого делать, осторожно натягивая на себя мирские одежды и бесшумно покидая нашу спальню. При выходе взглянул на часы. Они показывали пять утра. Не мудрено, что Игорь еще спал, и непонятно было, что меня в такую рань вздернуло. Но я тут же хлопнул себя по лбу – мне следовало сделать поправку на то, в каком часовом поясе мы находимся. Это ведь в Москве пять утра, а здесь восемь, если не девять.

Краткая экскурсия по хоромам Михаила не выявила присутствие хозяина. Михаил наверняка был уже на службе, хотя нет… кажется, вчера он сказал нам, что сегодня он целый день в нашем распоряжении… Тогда где он?

Не найдя его в доме, я вышел во двор, но и там его не было. Опьяненный чистотой

сибирского воздуха, я решил совершить «променаж» в сторону «божьего храма» в надежде, что обнаружу там Михаила. До церкви оставалось идти меньше ста метров, когда я заметил около нее знакомую девичью фигуру. Ошибиться я не мог, это была Катерина. Это точно была она, вот только на этот раз на ней не было платка. Это меня несколько удивило: насколько я помню, появляться без платка в подобных заведениях было непозволительно.

Да и службы сегодня не было… что же она тогда вертелась около церкви? То ли к месту, то ли нет вдруг всплыла в памяти поговорка «Распустила девка волосы – быть попе в полосу!»

Я все-таки пошел к церкви, прекрасно зная, что Михаила в ней не обнаружу. Однако,

не доходя до нее, я вдруг резко свернул налево и зашагал по узкой тропке к небольшому, но аккуратному домику, который, судя по вчерашним разговорам, принадлежал Агафье. К моменту моего появления у порога возле него прохаживалась незнакомая русоволосая девушка, настроение которой было далеко не веселым…Увидав меня, она засмущалась и постаралась скрыться за углом дома. Но я оказался проворнее:

– Извините, а сестра Агафья дома? – осторожно спросил я, подходя к девушке.

Она слегка вздрогнула, и, не поворачиваясь ко мне, что-то пролепетала. Мне пришлось повторить вопрос.

– Да, матушка Агафья дома… – наконец услышал я членораздельную речь от незнакомки, которая на этот раз все-таки осмелилась слегка повернуться ко мне. – Но они сейчас заняты…

– А батюшка Михаил? Батюшка Михаил случайно не здесь?

– Нет, батюшки сегодня здесь не было.

Девушка вновь повернулась ко мне спиною и поспешила реализовать свой первоначальный замысел. Догонять и задавать вопросы я на этот раз не стал, а, сделав вид, что услышанное мною пролетело мимо ушей, с наглой рожей постучал в приоткрытую дверь. Мне не ответили.

Удвоив степень своей наглости, я перешагнул через порог. В сенях никого не было, а моя наглость толкала меня дальше. Я постучал в следующую дверь, вспомнив все-таки о приличии, но и на этот раз ответа не дождался. Эта дверь была также не заперта. Меня удивляла простота местных жителей – входи в дом и бери, что хочешь… Стоило мне осторожно приоткрыть дверь из сеней, как до моего слуха донеслись подтверждения того, что поговорка по попу и полосу пришлась к месту. В отличие от нас, «высокоцивилизованных», местные жители явно не имели привычки шутить.

Я всего лишь приоткрыл дверь… переступить через порог, а уж тем более сделать пару шагов за него, я просто не имел морального права. Но мне и этого было вполне достаточно. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы по звукам, доносящимся откуда-то из глубины дома, определить, что сейчас в нем происходит.

– Лексадр… Ты чё ж ее жалкуешь, а? Ты, Лександр, добрый, это хорошо, вот только твоя доброта сейчас не к месту. Учи девку, как положено, а не гладь!

Кому принадлежал этот «педагогический монолог», догадаться было не сложно. Ясно кому – Агафье. Голос смолк, а вместо него на этот раз мой слух резанул «иной голос», более резкий и не менее строгий. Я даже догадывался кому (точнее чему) он принадлежал.

Параллельно со звучанием этого «голоса» до моего слуха донеслись страдальческие

возгласы. Известно чьи… староста, видимо, внял советам представительницы старшего поколения и начал действовал более решительно: невидимая мне девушка застонала еще громче. Отрывистые и короткие звуки розог, стегающих тело, продолжались длинными, полными боли ответными стонами девушки…

Данка задумчиво пожала плечами, бросив короткий взгляд на Владимира Дмитриевича. Тот не стал ее подначивать по поводу того, что самый упрямый в мире Дайчонок, конечно же, лежал бы молча и геройски вел себя под самыми болючими в мире розгами. Да и в мыслях такого у Данки не было: тут так вот просто не скажешь, каково было там девушке под розгами. Это смотря какие розги, смотря как стегать и смотря кто стегает… Хотела что-то спросить, но Сергей уже говорил дальше:

– Я осторожно прикрыл дверь и, выйдя из сеней, вновь оказался на пороге дома. Возвращение оказалось неожиданным для незнакомки, которая некоторое время назад не изъявила особого желания пообщаться с моей персоной. Я застал ее стоящей у самого крыльца. На этот раз она не поспешила покинуть мое общество.

Да, естественно, я испугал ее своим появлением, но, видимо, не настолько, чтобы во всю прыть исчезнуть с моего поля зрения. На это раз она хоть и изрядно покраснела, но тем не менее не отвернулась; более того, мне показалось, что она даже решила заговорить со мною… нет, мне это не показалось.

– Батюшка Михаил Вас спрашивали! – пропел весьма приятный голосок.

– Меня? Когда? – удивился я, роясь в карманах в поисках пачки с сигаретами. Дурная привычка, но ведь надо было каким-то образом переварить нахлынувшее на

меня волнение.

– Да минут уж пять как прошло, может больше будет… – ответила мне незнакомка, заплетая косу. – Ведь вы Сергей? Да?

Я кивнул головой в знак полного согласия.

– А ты… а вы, – на ходу поправил я себя. – Софья.

Она также ответила мне кивком головы.

– Что, влетело вам сегодня от батюшки? – поинтересовался я.

– Так то по благословению, а когда по благословению наказывают, так это, значит, для нашей пользы, – неожиданно для меня ответила девушка.

– Надо же! И где же подобным истинам учат? В православном училище, что ли? – поинтересовался я.

– И в училище, и дома… Папа мой приходской совет церкви Великомученика Георгия возглавляет, – пояснила мне девушка. – Я уже лет пять на Вербное в церковь розги ношу святить.

– А по-другому что, никак нельзя? Подобным способом только в старину наказывали, а сейчас уже двадцатый век на закате.

– Это кто же сказал, что только в старину? Меня и дома наказывают, если я заслуживаю. Плохого в этом нет. Уж лучше пусть посекут, чем на поклоны поставят. Меня в училище сестра Серафима пару раз на поклоны ставила. И всякий раз меньше двухсот не назначала. Так у меня от этих поклонов потом по неделе спина болела.

– А после розог меньше болит? – удивился я. – Наверняка после сегодняшней «науки» и не сядешь нормально…

– Я-то сяду, а Катерина уж точно пешком домой побежит, – произнесла девушка, кивая в сторону леса. – Ой, да что это я тут с вами, вас же батюшка Михаил ищет… вы идите, идите.

«Проводы» меня, видимо, были связаны с тем, что вот-вот на пороге должна была показаться Катерина, и Софья не очень желала, чтобы я стал причиной для смущения.

Я зачем-то снова посмотрел на свои часы. Надо же – ровно сутки, как мы приехали в

Красновершинск. Всего лишь сутки, а уже сколько впечатлений и сюрпризов! Многое еще было впереди… впереди еще была рыбалка на Телецком озере, песни под гитару у ночного костра, охота на уток. Впереди еще было целых три дня, наполненных незабываемыми впечатлениями от этих воистину сказочных мест, только почему-то память чаще возвращала меня к эпизоду, связанному с наказанием. Нет, не к самому наказанию, тем более что я ведь ничего толком и не видел, просто слышал и догадался. Поражало другое – та спокойная уверенность Софьи, что все правильно, что все так и надо…

Сергей еще раз пригубил коньяк, потом повернулся к Данке:

– Слушай, неужели в ваших краях та же с детства привитая уверенность?

Данка снова, в который раз за вечер, пожала плечами.

– Наверное, да. Только край тут ни при чем. И церковь тоже.

– А что?

– Ну… не знаю. Может, просто понимание. Правда? – она посмотрела на Владимира Дмитриевича, словно ища поддержки. Тот коротко кивнул и невольно покосился в угол комнаты. Там, не очень видное от стола, ждало своего часа ведерко. Невзрачное пластиковое ведерко, в котором густым букетом старательно мокли вербовые розги.

Потом она еще раз переглянулась с Самым Любимым В Мире Шефом и, почти не покраснев (ну, почти-почти!), сказала:

– А можно не только слушать. Можно и смотреть.