– Поди сюда, разговор есть. – окликает меня голос с кухни.

Лень подниматься с дивана, идти куда-то, но все равно ведь не отстанет, с живой не слезет.

– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты привела в порядок мою рубашку? Будешь ты вести себя как положено или нет?

– Я забыла. У меня просто руки не дошли.

– Забыла? Придется тебя вылечить от раннего склероза. Вот только лекарство будет горькое....

Откуда у него в руках взялся ремень? Сердце упало, а глаза сами расширились, как в японских мультиках.

– Ты ведь этого давно ждала? Вот сейчас получишь все, что заслужила... Раздевайся.

И некуда отступить, некуда деться. Губы подрагивают, прижать зубами что ли, чтоб не прыгали... Собственные пальцы нестерпимо холодные, и кажется, трусики прилипли к телу, настолько невозможно их снять. Но пусть мучительно медленно, но руки делают свою работу, и вот уже мурашки бегут до самого затылка, заставляя сжимать зубы и затаивать дыхание.

Сложенное в несколько раз махровое полотенце переброшено через спинку стула. Лобное место ждет свою жертву. Чтобы перегнуться, мне надо привстать на цыпочки.

– Руки ниже!

Вцепляюсь в поперечины между ножками стула. Зареветь хочется прямо сейчас, но толку-то. Надо закрыть глаза и постараться ни о чем не думать... Чужая нога раздвигает мои как можно шире.

– Носочки вытягивай. А то еще начнешь крутить попой...

Как я могла оказаться в таком состоянии? Я практически совершенно беспомощна – ни увернуться, ни распрямиться... Чтобы меня удержать, достаточно положить руку мне на затылок. И я чувствую, как в предчувствии этой властной руки, крепко берущей меня за волосы, по шее снова бегут мурашки...

Я слышу человека у себя за спиной. Ласковое, щекочущее касание пальцами задранных к потолку ягодиц ощущается почти как острая боль. Нестерпимый контраст с ожидаемой поркой. Что-то внутри меня сокращается. Я чувствую, как независимо от моей воли подрагивает все мое открытое чужому взгляду естество. Вздрагивает и пытается закрыться, но ноги разведены слишком широко, и нагнули меня слишком низко... Только безудержно пульсирует моя дырочка, посылая внутрь тела волны сладострастного отчаяния. Ну почему он не начинает?! Я больше не выдержу. И тут я понимаю, что мой мучитель просто откровенно любуется открывшимся ему зрелищем. Бесстыдно выставленным клитором, подрагивающими губами, каплями тягучего хрусталя выкатывающимися на шерстку... Пальцы касаются внутренней поверхности бедра, обегают вокруг ставших мокрыми губок, слегка щекочут между ягодицами... Это мучительно и приятно. Казалось бы нет возможности пошевелиться, но тело само тянется вслед за убегающими пальцами, пытаясь остановить их бег, еще сильнее раздуть пламя затрепетавшее внизу живота. Ай!!! Я уже не ждала этого жгучего удара! Дергаться некуда, можно только стискивать пальцы вокруг деревянных перекладин. А ремень теперь непрерывно обжигает беззащитную попку, заставляя сводить лопатки и вскидывать голову при каждом шлепке. Пока еще я могу терпеть эту жгучую боль. Надо только стиснуть зубы покрепче и прижать подбородок к груди. И конечно поплотнее закрыть глаза. Не зажмуриться, а просто закрыть. Я знаю, что моего терпения хватит ненадолго, но остатки гордости заставляют меня молчать хоть сколько-то времени. Ремень ложится по диагонали, концом захлестывая на внутреннюю сторону бедер. Это уже выше моих сил. «Уммм...» – тяну я, не разжимая зубов. Еще пара ударов и я взвизгиваю: «Не надо по ногам, ну пожалуйста!» Никакого ответа, если не считать таковым новую, горящую огнем полосу на самых нежных частях моих бедер. Закусывать губы бесполезно. Я вскрикиваю и мотаю головой, когда ремень снова ложится на натянутую кожу ягодиц, прямо на самую высокую их точку.

– Будешь еще не слушаться, будешь?

– А-аа! – крик отмечает каждое прикосновение ремня к моему телу. Я втягиваю в себя влагалище, мысленно молясь, чтобы он не попал ненароком мне между ног. Огонь уже залил мне всю попу, ремень пошел по второму кругу, и слезы сами наворачиваются на глаза.

– Не надо! Ай! Я больше не буду! А-ааа! Честное слово! Я запомнила, аууу, прости пожалуйста! – что-то не позволяет мне выкрикивать эти слова в полный голос, и отчаянные вскрики перемешиваются с бессвязным лепетом сквозь сжатые зубы. Щемящее чувство заполняет низ живота, боль от ягодиц добралась и дотуда.

– Плохо прощения просишь. Неубедительно. А если вот так?

Новый взрыв боли у самого основания попы. Да уж, тут будешь убедительной, если от этого зависят твои ощущения.

– Не буду больше забывать! Ну не надо! Я не могу больше!

Пытаюсь распрямиться и отцепить намертво стиснутые пальцы.

– Стой, стой не дергайся. А то придется все сначала начинать, – рука останавливает меня на полпути и толкает снова головой вниз.

Ну все, я сейчас точно зареву... Но удары становятся чуть слабее и беспорядочнее. Пожалел? Такое чувство, что он на что-то отвлекся. Даже боль неспособна приглушить извечное женское любопытство. Открываю глаза и смотрю на мир вверх ногами. Но ремень опять бьет сильно два раза подряд: «Что замолчала? Не больно?»

– Больно! Хваатииит! – сжимаюсь в ожидании следующей порции, и вдруг дух захватывает, как будто прыгнула с высоты. Его разгоряченный член врывается в меня долгожданным захватчиком, толчками прокладывая себе дорогу сквозь влажный сжимающийся туннель. Шершавая ткань джинсов касается исхлестанной кожи, доводя до потери реальности. Этот неожиданный и резкий переход от боли к наслаждению невыносим. Я кричу едва ли не громче, чем минуту назад. Ремень не высек из меня слезы, а тут они сами льются ручьем, размазываясь по лбу и вискам...

Это выдержать уже невозможно. Резким движением я выталкиваю тело вверх, чтобы иметь возможность хоть как-то участвовать в этом безумном полете. Внутри меня зарождается и накапливается заряд, готовый в любую секунду взорваться и вырвать меня окончательно из этого мира. Но эти неистовые толчки, отдающиеся во мне звоном полуденной поляны неожиданно прекращаются, и насмешливый голос возвращает меня с небес на землю: «Рано расслабилась. Тебе получать удовольствие не положено. Я еще не закончил тебя наказывать.»

– Нет, нет... – закрываю лицо руками. Сил нет ни кричать, ни сопротивляться. Я только жалобно шепчу: «Ну пожалуйста, ну милый, ну не надо больше, нет...»

Но он беспощаден. Ремень возобновляет свою прогулку по моему телу, но боль почему-то уже не кажется столь острой. Она тягучая, сладкая и ко мне возвращается звон в ушах и чувство полета. Мои собственные стоны отдаются у меня в груди. Удары перемежаются со скользящими касаниями пальцев по клитору и внутри меня, и неизвестно, что причиняет мне больше сладких мучений – постоянно прерываемая ласка или хлесткие шлепки.

Я скулю, молю о пощаде, извиваюсь всем телом, стремясь снова дотянуться, принять в себя этот пронзающий меня стержень, дать выход переполняющему меня напряжению. Кажется дотянись я хоть до его кончика, и я сама втяну его внутрь себя и уже не выпущу, не дам убежать из меня никогда, до скончания веков продлевая это чувство полноты и завершенности.

Все мышцы ноют, желание сводит меня с ума. Я уже не замолкаю ни на секунду. Но тут наконец я получаю вожделенное. Несколько глубоких и сильных движений и перед глазами взрывается огненный шар, вырываясь из солнечного сплетения и ослепляя меня... Мертвая тишина опускается вокруг черными, густыми хлопьями... Дыхание и время остановились, пульсируя в горле свистящими толчками...

– Будешь еще плохо себя вести? – шепот обжигает мне ухо.

– Буду, обязательно буду....

Уф... Потрясти бы головой, согнать дурман... Тело почему-то ноет, как будто мешки грузила, и мокрые трусики липнут к попе. Валяюсь на диване как раздавленная лягушка и сил нет пошевелиться.

– Чем ты там занята? Сколько можно тебя звать? Опять лежишь балдеешь? Поди сюда, говорю, разговор есть, – доносится с кухни раздраженный голос.

Сил нет как лень подниматься с дивана, идти куда-то, но все равно ведь не отстанет, с живой не слезет...