Слепящее июньское солнце, отразившись от многочисленных распахнутых окон новостроек, свежевкопанных и свежевыкрашенных скамеек, серо-стальных гаражей, облило с ног до головы тоненькую Серёжкину фигурку. Выйдя из влажноватого сумрачного подъезда под долгожданные тугие струи тепла и света, Серёжка невольно зажмурился и чуть было не чихнул. Хорошо – когда учёба позади, хорошо – когда можно гонять весь день в шортах и футболке, а не в этой колючей жаркой форме, к концу учебного года блестящей в местах наибольшего соприкосновения с мебелью. Хорошо – когда тебе всего 12 лет. Плохо только одно – весь этот переезд... Конечно, новая квартира со своей собственной комнатой – роскошь, нечастая в 1985 году, но и она не компенсировала тот печальный факт, что его, Серёжкины, друзья остались где-то там, кажется – далеко в прошлом. Серёжка тоскливо пинал по двору пустую консервную банку и уговаривал душу не щемить так сильно. В конце концов, детство пролетит вот-вот, и он будет беспрепятственно ездить с тремя пересадками к старым верным приятелям. Густая, жаркая тишина, странно усугубляемая шорохом разросшейся зелени, больно подчёркивала его одиночество среди одинаковых как близнецы-братья новостроек. Один. Совсем один.... Ликующая радость родителей по поводу переезда расширила уже наметившуюся трещинку в их отношениях с сыном. Хорошо хоть комната появилась своя. Можно спрятаться от расспросов и сидеть у стола, поджав загоревшие уже ноги с многочисленными царапинами, рисуя на клетчатом тетрадном листочке что-то сумбурное. Оттиск с души.

«Что бы сделать, что сделать?» – ныло внутри. Ныло так, что хотелось заплакать от отчаяния и бессилия. И, сжав кулаки, засунутые в карманы шортов, так, что ногти впились в ладони, Серёжка решительно зашагал в соседний двор...

Цепкий мальчишечий взгляд выхватил мелькнувшую за кустами фигурку – такую же, как его. На сердце плеснуло ложку кипятка, от чего оно бешено застучало, а Серёжка чуть было не подскочил до неба. Однако тут же оторопел – что же делать дальше-то? Не бросаться же на шею первому встречному пареньку, в самом деле! Но куда ж он юркнул? Серёжка нырнул в заросли и оказался перед металлическим сараем. Видимо, в процессе возведения микрорайона рабочие в нём хранили спецодежду и инструмены, да так и решили оставить в наследство новой школе. Из сарая доносился негромкий многоголосый хор ребячьих голосов, и Серёжка уже притих, затаив дыхание, чтобы понять, о чём они там разговаривают, как на его плечи кошкой кто-то упал с ветки. Твёрдая маленькая ладонь крепко прижалась к его губам, а другая рука уже потянула за шею к земле. Испугаться Серёжка не успел, а вот острым локтем в живот садануть умудрился. Краем глаза он заметил сбитые коленки и мелькнувшие длинные светлые волосы. Перспектива быть пленённым девчонкой ничуть Серёжке не улыбалась. Хорошенькое начало знакомства с новым коллективом! После такого позора ни один уважающий себя местный житель не станет с ним, Серёжкой, серьёзно разговаривать. Все эти мысли пронеслись вихрем в его голове так стремительно, что он, казалось, даже не успел их подумать. Отчаяно выкручиваясь из неожиданно крепких тисков, он всё-таки умудрился схватить нападавшую за волосы и начал тянуть, что есть сил. Девчонка чуть ослабила хватку, но не завизжала, что было бы характернее, а цапнула острыми мелкими зубами. И вдруг разжала руки.

Серёжка вскочил на ноги: волосы растрёпаны, глаза горят, кулаки судорожно сжаты, развернулся, чтобы вмазать как следует этой дикарке... И увидел перед собой человек десять – примерно его возраста. Ребята смотрели совсем не зло, скорее просто заинтересовано, и смеяться над ним никто и не думал.

Серёжка, смущённо пыхтя, придумывал – что бы сказать такое умное и соответствующее. А то позора на его голову и так хватило – с этой девчонкой, что скромненько уже пристроилась к стайке ребят. Или стае? Пока он мучительно складывал приветственные слова в фразу, которая оказывалась то слишком официальной, то наоборот – какой-то наглой, один из мальчишек чуть насмешливо обратился к девчонке: «Это кого ты тут изловила, амазонка?» Все дружно заулыбались, похоже было, что девчонка была боевущая и частенько совершала подобные падения с деревьев. А она – паинька такая – сделала совершенно невинные глаза и высоким голосом чирикнула: «А он в штаб лез». «Ладно, разберёмся сейчас,» – вполне мирно отозвался паренёк и подмигнул недоумевающему Серёжке. «Что ж тут за Зарница-то такая,» – с интересом думал Серёжка. Напряжение вдруг спало, хозяева территории загалдели и разомкнули ряды, а мальчишка-вожак протянул ему крепкую ладонь: «Меня зовут Алешка». И опять улыбнулся доброй сильной улыбкой всенародно избранного короля. Серёжка почему-то почувствовал такую благодарность, как будто они, эти падающие с неба девчонки и неизвестные ему мальчишки, спасли его из сырой, пропахшей плесенью и мышами темницы. Вся ватага звонким горохом всыпалась в сарай, и Серёжка увидел....

....нет... это сон.... ему снится! Огромные барабаны, выкрашенные местами неровно, но ярко, луки разных размеров и из разнообразных подручных средств изготовленные... «У нас тут штаб,» – негромко сказал Алёшка – «Ты что-нибудь слышал про «Каравеллу»?» Нет, он ничего не слышал, но ему сразу жутко захотелось в неё, эту загадочную ... как он там её назвал?

Алёшка поднял руку, и все неожиданно-быстро притихли. Ну и дисциплина, подумал Серёжка, вот бы в школе такую – учителя б со скуки умерли все. Алёшка извлёк откуда-то толстую книжку с изображённым на обложке маленьким барабанщиком в чёрном берете. Мальчишку почти не было видно за лакированным барабаном, совсем не таким, какие на сборы пионерского отряда лениво притаскивали из пионерской комнаты назначенные советом отряда барабанщики, а палочки он сжимал крепко, почти судорожно. И смотрел гордо и упрямо. Алёшка с тихим воодушевлением начал листать перепачканные грязными руками (конечно, кто ж их будет мыть-то на улице!) страницы по-видимому, священного писания, и местами комментировать фотографии. Серёжка впивался взглядом в эти шпаги, паруса, барабаны и почти не слышал слов. На всех мальчишках была красивые чёрные или оранжевые рубашки с белыми аксельбантами и нашивками, на нескольких фотографиях они шли шеренгой, с барабанами наперевес, и Серёжка уже будто слышал дружную раскатистую дробь...

«А у нас тут ничего такого нет. Школа вон новая, никто никого не знает, пионервожатые (хи-хи) взрослые толстые тётки...» – встряла «амазонка». Ребята дружно засмеялись, видимо, эта легендарная толстая тётка была пионервожатой у всех... «Вот мы и решили – пусть и у нас будет такой отряд. Пусть не на яхтах, зато мы вон луков понаделали, и барабаны Славкин папа помог сделать,» – сказал Алёшка. – « А ты тут жить теперь будешь?»

Серёжка радостно кивнул – да, теперь он будет жить тут. И, может быть, ему даже повезёт, и его не прогонят из этого прогретого солнцем сарая в пустое одиночество. А вдруг сейчас они скажут – посмотрел? Ну и иди отсюда по своим делам. Какие еще тебе барабаны? Когда он на пионерском сборе в старой школе поднял руку – я хочу быть барабанщиком, весь класс засмеялся – какой ты барабанщик, барабанщики – они знаешь какие? Они смелые и сильные. А ты – маменькин сыночек. Серёжка не был маменькин сыночком, но одноклассники считали именно так из-за его паталогической непричастности к злым шуточкам над негласно выбранными классными «мальчиками для битья». Доказывать обратное в школе ему не хотелось, тем более, что дворовые друзья думали совсем по-другому. Правда, от этого не становилось менее обидно, что к барабану не дали даже прикоснуться...

Гнать его никто не собирался, но и первоначальное пристальное внимание к «пленнику» ослабло. Про него как будто даже забыли. Серёжка в нерешительности переминался с ноги на ногу и думал – надо, наверное, уйти. Зачем он тут? У них своя стая. Он боком протиснулся к дверям и, незамеченный никем, обречённо зашагал домой...

... Дома как обычно были котлеты и мамина записка «Долго не бегай, есть дела». Греть котлеты Серёжка не стал, а зажевал их с куском батона прямо так, со сковороды и руками (пока мама не видит), запив характерного цвета колючей жидкостью под названием «Буратино». Походив из угла в угол, он решил отложить распаковывание коробок с книгами на далёкое «потом», когда надо будет чем-то заняться при родителях, вызвав в их глазах здоровое умиление, и с бьющимся сердцем отправился в единственно возможном направлении. «Что я им скажу, если они там? Хорошо б их не было.... Да они, наверное, давно уже убежали куда-нибудь, что они – дураки в сарае целый день сидеть? А если их нет – вдруг я их больше не встречу? Барабаны... такие звонкие, упругие... Палочки так и отскакивают, заставляя вибрировать тугую кожу...» Напряжённо путаясь в мыслях, Серёжка пугающе быстро оказался за известными уже зарослями.

Они были тут! Похоже было, что ребята играют какой-то спектакль. Точнее, несколько разных спектаклей. Кто-то фехтовал сломанной веткой, кто-то изображал монаха Шаолиня, кто-то боролся в стиле «неважно как, главное повалить». Амазонка, кокетливо пряча глаза за веером из пыльного лопуха и болтая голыми ногами, взирала на происходящее с нижней ветки соседнего дерева. Серёжка в нерешительности замер и не решался подойти ближе. Но тут его кто-то боднул в спину...

...Плевать на то, что он в который раз не смог побороть партнёра, плевать, что камушек, на который он неловко упал, больно впился острым краем под лопатку! Он был с НИМИ...

Когда все блаженно растянулись на траве после шумной возни, Алёшка легко упал рядом. «Хочешь с нами?» От неожиданности у Серёжки, что называется, в зобу дыханье спёрло. «А правда можно? Я думал, вы не всех берёте...» «Мне показалось,» – серьёзно сказал Алёшка, – «ты пройдёшь испытания».

Серёжка напрягся – какие испытания? А вдруг не пройду? Но спросить побоялся, только молча кивнул. «Знаешь, какими должны быть настоящие барабанщики? Они идут впереди отряда и не боятся ничего. Они идут – даже когда больно и страшно,» – продолжал как-то задумчиво Алёшка. Перед глазами у него стоял тот маленький барабанщик с огромным барабаном, больно стукающим острым краем по тонким ногам, Серёжка видел это. «Поэтому у нас только те, кто могут идти – когда больно и страшно...» Нет, Серёжка не испугался. Но ему стало немного не по себе. В ушах легонько зашумело от волнения и всё того же вопроса – а смогу ли я? Алёшка, чуть робея и, видимо, тоже думая – сможет ли, вынес из штаба помятую и закапанную краской школьную тетрадку. И молча протянул.

Серёжка растерянно листал страницы, не в состоянии сконцентрировать внимание. «Я встану в бой с любой несправедливость, подлостью и жестокостью, где бы их не встретил,» – стучала в висках выхваченная с первой страницы фраза. И тоненькие плечи гордо расправлялись навстречу ветру, и он шёл – а барабан тянул к земле – сгорбиться, спрятаться, переждать бурю. А он всё шёл...

«Что надо делать?» – чуть срывающимся голосом тихо спросил Серёжка. Алёшка еще сильнее засмущался и коротко рассказал Серёжке, что они придумали несколько испытаний для новичков. По большому счёту, неважно – насколько ловко ты всё сделаешь. Просто Надо Сделать. И Серёжка кивнул – я попробую.

... Все собрались в круг и издали какой-то боевой клич, который он не успел запомнить, да он и не слушал. Все мысли судорожно сжались до размеров одной – «Я должен суметь», и от напряжения сводило челюсти. Десять пар глаз пристально смотрели на него, одиноким тоненьким стебельком замеревшего на краю крыши сарая. Серёжка неуверенно сделал почти незаметный с земли шажок – следующий будет в пропасть. Хотелось отшатнуться назад, но он знал – жить с таким позором будет невыносимо. Ступня через плоскую и тонкую резиновую подошву кед чувствовала острый край железного листа. Серёжка как бы зацепился за него, закрыл глаза, потом снова открыл (как же медленно потекло время, как во сне!) – и......

....полёт оказался недолгим, посадка практически мягкой. Серёжка упруго упал на четыре конечности и тут же подскочил, возбуждённо-восторженно распахнув глаза – «что дальше?» Амазонка, хитро глядя по сторонам, сверкнула в улыбке мелкими зубками – «ой, что бу-у-удет...» Алёшка язвительно заметил: «Тебя это не касается! Смотри, а то и тебе бу-у-удет!» Мальчишки весело рассмеялись и закрылись в штабе.

На какой-то момент в полумрачном воздухе сарая повисла короткая неловкая пауза, а потом Алёшка сказал: «Мы тут крапивой проверяем – как ты можешь терпеть боль». И посмотрел вопросительно – согласится ли? Но Серёжку распирало от счастия и он, не задумываясь, с готовностью ответил: «Ага!» Кто-то шустро сбегал за сарай и принёс в лопухе несколько стеблей крапивы. Серёжка протянул руки (он почему-то был на сто процентов уверен, что хлестать будут по рукам), но услышал: «Ты что, придёшь домой с такими руками – родители не отстанут с вопросами. Еще к врачу потащат выяснять, что за болезнь. По заднице давай!» Атмосфера была весёлая и дружелюбная, и Серёжка, почти не задумываясь, отвернулся в стенке и спустил шорты вместе с трусиками...

... что такое крапива, Серёжка, разумеется, знал. Ну, больно немножко, ну, обожгло голые ноги, да кто ж на это обращает внимания? Поцарапал ногтями с забившейся под ними пылью , в лучшем случае, поплевал на ладони и размазал грязь по алеющим пузырькам – и полетел дальше. Поэтому, стоя в ожидании первого удара, он всё думал – чего тут страшного? И вдруг его как будто обварило чем-то горячим, острым – как сотни иголок, и прилипшим к коже – как расплавленный полиэтилен. Серёжка дёрнулся в неосознанной попытке прикрыть попу руками, но в последний момент остановился – это ж испытание. Даже через затуманенное этой вспышкой боли сознание он помнил – надо выдержать. Он вцеплялся руками в попавшуюся под руки какую-то палку, крепко зажмуривался, немо плакал и судорожно дышал в одной единственной попытке – не закричать. Серёжка даже не понял, когда всё прекратилось – потому что существенных изменений не произошло. Всё дико болело, щипало и жгло. Растерев слезинку пыльным кулаком, Серёжка спешно поддёрнул штаны и стоял, боясь повернуться – вдруг они заметят этот влажный след на его щеке? Алёшка шикнул на притихших ребят, и они высыпали на лужайку. Серёжка почувствовал на своём плече Алёшкину руку и смущённо повернулся. «Ну ты даёшь...» – уважительно сказал Алёшка.

Он был теперь с ними. Ему позволили побарабанить – о, как трепетали точёные палочки в его руках, правая была крепко зажата в кулаке и жёстко вколачивала такт, а левая палочка легко летала, описывая высокую дугу.... Серёжка прижимался щекой к лакированному боку барабана и слушал гул в его полом нутре, постукивая пальцами по натянутой коже, и совсем не чувствовал саднящей боли. Уже начинало смеркаться, когда Серёжка вдруг вспомнил про записку. Чёрт!!! Надо было давно быть дома! Чуть виновато распрощавшись с новыми приятелями, Серёжка пулей полетел домой. Радость от того, что его приняли в отряд, боязливо отступила на второй план перед стучащей в голове мыслью – что же будет дома. Мысль стучала так громко не зря. Потому что, обегав ближайшие дворы в поисках пропавшего ребёнка и не найдя никого, кто его (ну, обычный такой мальчик, да, в шортах и футболке, какие там приметы особые... обычный ребёнок...) видел и запомнил, родители бессильно вернулись в квартиру и начали методично обзванивать приятелей из старого двора. Но сына не было нигде.

Лифт мерзко скрипнул тросами и задумчиво открыл двери перед запыхавшимся Серёжкой. Второй этаж, третий.... Ему хотелось, чтоб это всё было скорее, и в то же самое время – чтобы тянулось бесконечно долго... Четвёртый, пятый...Всё... Шестой – его... На слабеющих ногах он шагнул к двери и замер в задумчивости. Рука потянулась к звонку, но он передумал и вытянул висевший на шее на грязной верёвочке ключ. Ключ – зараза – никак не хотел попадать в замочную скважину, и когда, наконец, Серёжка умудрился его вставить, дверь открыли изнутри.

... Мама на кухне наливала без счёта уже которую порцию сердечных капель, посерев дрожащими губами. Дверь открыл папа. Последние пару часов он пытался сохранять неестественное присутствие духа, по крайней мере, чтоб не усугублять состояние жены, и в глазах его в первый момент мелькнула такая радость и облегчение, что Серёжка подумал – уфффф, пронесло. И напряжённое тело прошиб чуть липкий пот. Но через мгновение глаза отца сузились в сердитые щёлочки и он сдержанно-тихо процедил: «Где. Ты. Был.» Серёжка, сжавшись и ощущая странно-отчётливо все неровности косяка, к которому он бессильно прислонился спиной под взглядом отца, не находил слов, чтоб объяснить. Глупо было рассказывать про штаб и барабаны, это не оправдание – он понимал. В глазах уже стояли слёзы, и от этого было стыдно вдвойне – что он боялся и что не мог скрыть испуг. Отец не отводил глаз, а Серёжка не мог посмотреть ему в лицо. «Ты соображаешь, что делаешь,» – тихо закричал отец. – «Мать тут уже все больницы обзвонила.» Серёжка сглотнул и жалобно посмотрел на отца. «Пап...» – почти неслышный вздох. Отцовская рука легла ему на плечо – как совсем недавно там, в штабе , Алёшкина. Только тяжелее и сильнее сжимая. Серёжка безвольно последовал за отцом в свою комнату.

Отец прикрыл дверь и потянулся к пряжке ремня. И тут Серёжка вдруг ощутил в первый раз за вечер, что ягодицы саднит и жжёт от брошенной теперь уже за сарай ненужной крапивы. И он подумал – а что он скажет, когда отец увидит следы и спросит? В голове всё поплыло, и всё стало нереальным – как во сне. Сознание как бы парализовало, да и всё тело стало непослушным, неродным. Отец, держа ремень в одной руке и ею же сдёргивая штаны с несопротивляющегося Серёжки, второй прижал его к себе...

.... Удара не последовало... Вспухшая неравномерно алость полоснула по глазам. Господи, еще этого не хватало.... Что у него на заднице... Отец легко оттолкнул от себя Серёжку и направился к дверям. «Неделю сидишь дома,» – чуть более остывшим и человеческим голосом бросил он всхлипывающему тихо сыну.

...«»Понятия не имею, что он там делал. У него ж вся попа исстёгана,» – негромко рассказывал отец на кухне, нервно затягиваясь сигаретой. Мама, уже возбуждённо счастливая, бесцельно ходила из угла в угол, хватаясь то за невымытую посуду, то за недопитый чай, и не слышала его рассуждений. Он, её любимый мальчик, дома – живой, здоровый, какая разница, что он там делал, где бегал.

... Вот они все в ряд идут, с барабанами наперевес... Алёшка, ребята, и он, Серёжка... плечом к плечу... И смотрят, как встаёт солнце – Серёжка видел такую фотографию в той книжке. Почему-то вдруг он прыгает со скалы, но не падает, а летит... И последняя мысль, когда нога отрывается от камней и он погружается в глубокий сон – надо как-то отпроситься у родителей завтра в штаб...