Больше ничего в конверте нет. Только листок блокнота с жутко оригинальной фразой: «Подательница сего должна быть примерно выпорота».

В висках обнаруживаются шурупы.

И как прикажете реагировать, господа писатели? Сколько раз ваши рассказики начинались с такой эпистолы? А тут есть две крохотные проблемки. Во-первых, это самый что ни на есть реальный реал. А во-вторых, эту девицу я никогда в жизни не видел. И объявления о моих интересах, как понимаете, вывешены далеко не на каждом углу.

Протянувшая запечатанный конверт красотка, кстати, никак не походит на субъекта, предназначенного для наказания: кожаная куртка, светлые джинсы, мобильник в кармане.

Шурупы медленно проворачиваются. Черт... Майка... После вчерашнего... Как бы про себя тяну:

– Ну, Майка...

Ноль реакции. Записка, кстати, печатными буквами.

Семь часов вечера. Я только что с работы. Какого черта?..

Вчера, вернувшись в город с Ладоги, мы отправились в Майкину квартиру. Майка сразу помчалась в душ, а мне приспичило звякнуть Алехе. И ведь автоответчик-то включил случайно. И уже не выключил, пока не дослушал до конца. «Майка, стерва, ты где шляешься?» Парень по ту сторону пластмассы рвал и метал. Предложенной программы вполне хватило бы на весь вечер. Сегодняшний вечер. Собственно говоря, даже не вечер – голос требовал, чтобы она явилась к нему немедленно. «Дегустировать розги». Смешно, но именно это меня укололо больнее всего. Это ее всегдашнее выражение. Или все же его?

Шурупы... Не далее как два дня назад на берегу – в промежутке между порциями каши березовой и каши гречневой – Майка дала мне слово, что у нее никого нет.

Разумеется, первое, что приходит в голову утопающему – Майка оборвала ту связь перед нашим походом. И тогда вечером мне не соврала. Пусть и по Мольтке – правда, только правда, но не вся правда. А тот тип просто злится. Конечно, так. Наверняка так. Вот только отчего же так посасывает под ложечкой, а виски...

А ведь проверить просто. Следующие мои действия противны мне самому, но усомниться в честном слове прямым вопросом – по моим понятиям еще хуже. Я сбрасываю рубашку и выгоняю хозяйку из ванной привычным барабанным стуком в дверь.

– Кто тут временный? Вылазь.

Воду погромче. Как можно громче. Не хочу даже догадываться о том, что она сейчас слушает. Шурупы в висках размножаются. Что она будет делать? Вариантов ровно два. Дилемма. Слово такое импортное. Ту би аль не ту би? Черное или красное? Чет или нечет? И постоянно проводимая всеми людьми – повторяю, постоянно и всеми – граница между своими и чужими проходит для меня совсем рядом. Я. Один. А он на той стороне. И Майка не может прыгать по контрольно-следовой полосе... Господи, какой бред... Сейчас я выйду, а она уже будет лежать на тумбочке. Набедокурив предварительно – да хоть те же тапки спрячет.

Боюсь выходить. Глупо...

Лицо... Какое же у нее лицо... расстроенное... нет... скорее обеспокоенное...

– Извини... Ольга позвонила. Просит посидеть вечер с ребенком. Надо сейчас бежать. Не расстраивайся, я завтра вечером после работы к тебе приеду. Хорошо?

Удлинившиеся шурупы наконец встретились внутри. Это уже не Мольтке. На полосе никого нет. А Майка... Майка на той стороне. И она должна была понять, что я понял... Заподозрить – это уж точно.

– Ну привет Ольге передай.

– Так ты же ее все равно не знаешь.

Восхищаюсь двусмысленностью. Чистый Кун-цзы. Действительно, не знаю. Трудно знать какую-то Ольгу. Особенно если ее в природе нет.

– Все равно передай.

А она должна была заподозрить, что я понял...

Гостья нетерпеливо встряхивает головой.

И что? Подружку попросила? Восстановление паритета? Типа измена за измену? 1:1. Боевая ничья?

Семь часов. Что делать? Просто выставить? Что надо Майке? Это должна

быть Майка.

– Тебя Майка прислала?

– Да не знаю я никакой Майки.

Чувствую себя дураком. Неприятное ощущение вырывается наружу странным

способом. Сдернув с гостьи куртку, тащу ее в спальню. Через спинку

кровати. Руки пристегнуть. Кровать панцирная, прихватить – хоть руки,

хоть ноги – можно в любом месте сетки. А чтоб не прогибалась при сне,

на сетку бросается лист ДСП, если кого-то интересует.

Вопрос звучит второй раз.

– Тебя Майка прислала?

– Да не понимаю я, какая Майка...

Молодец, конечно, что выгораживает подружку. Но не драть же мне ее. Испугать?

– Так!

Я вытаскиваю из шкафа самый что ни на есть устрашающий проклепанный ремень, на котором металла едва ли не больше, чем кожи. Носить его невозможно; но он не для того и предназначен. Приз на любительских соревнованиях по армрестлингу.

Швыряю чудовище на кровать ей под нос.

Нащупываю кнопку. Короткая очередь расстегивающейся молнии. Черт бы побрал джинсы, которые на два размера меньше, чем надо. Сдергиваю до колен. Те три нитки, которые она носит вместо трусов, тоже.

– А теперь слушай. Сейчас я буду драть тебя этим ремнем до тех пор, пока ты не признаешься про Майку. Или пока от твоей попы одни клочья не останутся.

Ревет. Голос дрожит.

– Ну пойми... не знаю я никакой Майки.

Тупица! До меня доходит очевидная мысль, что девица абсолютно не в Теме. Но ведь это что... Это что получается... Майка еще и девчонку

подставила? Запечатанный конверт...

Ставлю сто против одного, что девица врет. Меня неожиданно охватывает восхищение. Боится ведь. Жутко боится. А подружку не выдает. Которая ей подложила немалую свинью. Если бы я взялся продолжить игру в одностороннем порядке... и порол бы... невзирая на ее вопли...

Идиот! Черт! И еще раз черт! Какая там ничья?! Майкин план вспыхнул в голове. Но что делать... Драть девчонку до признания я не могу. Выгнать ее? А Майка? Майка... Что ж ты наделала, Майка...

Осенившая меня мысль туповата. Но другой нет вообще.

Завязываю моей красотке рот.

– Извини. Я убегу на пятнадцать минут. А вдруг ты переполошишь воплями соседей?

Задержавшись на секунду в прихожей, спускаюсь по лестнице. Майка...

Вчера ты выдернула стерженек... Сегодня ты... Доказательства решила иметь... При том, что у меня их нет... а следы после вчерашней встречи при необходимости на самодеятельность списать можно... но тогда не розги будут... плевать... борешься – твое право... подставила меня... переживу... А с подружкой-то зачем так? Которая по-рыцарски тебя... могут ли женщины вести себя по-рыцарски? или нужен другой термин? Какая чушь лезет в голову, когда надо думать о разговоре...

Майка сейчас еще на работе... Она знала, когда я с работы вернусь... Она должна знать, когда отправлять ко мне эту девчонку. Но ведь времени с ее прихода прошло с гулькин нос... Значит, будем считать, что она еще не приходила...

Причина ухода из дома? Кроме Алехи, ничего в голову не лезет. Опять черт... Уж больно напоминает вчерашний повод. Шурупчики... Еще что? Ничего... Вечный народный шиболет «авось»...

Автомат... исправен...

– Майка? Привет. Я помню, ты хотела сегодня появиться, но Алеха умолил меня к нему подьехать с компом разобраться. А я стормозил и не позвонил тебе из дома. Автомат по дороге нашел; предупреждаю, что буду позже, чтоб ты не дергалась.

Причина неожиданно кажется мне настолько жидкой, что я физически ощущаю ее расползание в грязную лужу... Трамвай... Первый раз в жизни радуюсь, что трамвай прокатывается мимо телефона во время разговора. Заподозрила она, или нет, но то, что я говорю из автомата, ей теперь очевидно. А отсюда логически следует, что меня нет дома.

– К девяти буду.

Целует.

Целует... Она целует... Трубка срывается с вилки. Вторая попытка повесить. Утыкаюсь лбом в стекло таксофона. Прохладное. Почему прохладное? Ждать. Теперь ждать. Да нет, можно идти и домой. Но почему-то кажется, что при игре в шпионов улики положено находить не посереди улицы, а в укромных местах. Хотя чего там укромного в уличном таксофоне...

Ждать... Не отрываю взгляд от кармана. Должна же она предупредить подругу, что сезон охоты на меня откладывается на сутки? Или до девяти часов как минимум... Очередь все равно прогремела неожиданно. Нет, не очередь, конечно. «Маленькая ночная серенада». Раздерганный по мобильникам Моцарт. Мобильникам нуворишей, фирмачей, просто пижонов.

И моей посетительницы.

Она. Должна быть она. Вдох.

– Алло, Наташка?

За две минуту голос не поменялся... Нехитрый трюк... Факир был не пьян, и фокус удался... Радости нет... Майка... Пятнадцать минут на исходе, надо возвращаться. Девчонке не больно сладко.

В горячке я не обратил особого внимания на вид моей пленницы сзади. А зря. Если бы его видел изобретатель лозунга «Хлеба и зрелищ», то он как минимум поменял бы слова местами. Или даже добавил: «А хлеба можно совсем не давать».

Сажусь на кровать перед ее лицом и развязываю рот.

– Ты молодец, что не выдаешь подругу. Вот только я сейчас говорил с Майкой по телефону и выяснил все. Например, то, что тебя зовут Наташа.

Дернулась. Сдвинулось дело.

– Так что давай... по порядку. Давай, я сам буду рассказывать, а ты просто подтвердишь. Годится? Ты – Майкина подружка. Сегодня она попросила тебя передать письмо по этому адресу и соблазнить хозяина квартиры.

Чуть розовеет.

– При этом она попросила тебя задержаться у меня как минимум до восьми вечера.

Быстрый взгляд. Пока угадываю. Хотя чего тут угадывать. Любому ясно, что Майке надо было застать меня с поличным, а она после работы обычно приходит ко мне к восьми. А без записки ничего бы не вышло – просто послал бы девчонку подальше. Мне нужна только Майка. И Майка ето знает.

А тут зацепить хоть какой-то шанс.

– А тебе не стыдно соблазнять незнакомцев? С ними и разговаривать-то вроде не рекомендуют?

Улыбка у нее хорошая. Девчушка нравится мне все больше.

– Спортивный интерес?

– Майка ревела. И умоляла ни в коем случае не говорить про нее. Пауза. – Ну, и интерес тоже есть.

– Что было написано в конверте, ты не знала.

Мотает головой. Хорошая подстава. Я вижу ее ничего не подозревающую попу под своим ремнем... Майка... Ну почему ты...

В двери скрип ключа. Майка... Ключи я ей давно дал. Взгляд на часы – почти восемь. Все-таки явилась. Несостоявшийся разговор обеспокоил? А я не успел договорить. Черт и еще раз черт! И вообще у меня сегодня явно день чертовщины. Надо переходить на методы Карабаса-Барабаса... сразу по сто тысяч чертей поминать...

Выскакиваю в прихожую. Сюрприз. Разуться она не успела. Не в спальню, естественно, в другую комнату...

– Ребенок очень беспокойный?

Заминка. Достали меня эти игры. Носом в диван. Платье вверх, белье вниз.

Обещанных розог там нет. Всего-навсего ремень.

Как завертелось в висках. Отболело вроде вчера. Как же, ждите. Надеялся, дурак, что ль? Только сегодня боль неожиданно для меня самого выплескивается. Это не я. Трусы долой! Ткань рвется. Хлопок, не синтетика. Плевать. В рот стерве. Заматываю повязкой. Это не очень эстетично, но Майку всегда заводило мгновенно. Сейчас я сие проверять не собираюсь. Это не я. Это кто-то другой. Тот, который прячется в нас, появляясь лишь в момент, когда отбирают точку, от которой мы отсчитываем свое исчисление в жизни. Это кто-то другой собирается выстроить дикую мизансцену, внезапно вставшую перед его глазами. Это не я. Кто-то другой делает то, что мне никогда и в голову не могло прийти.

Руку к батарее.

Выкладываю все, что знаю. Побледнела. Промычала что-то. Я знаю, что она промычала.

– Нет, не прощу. А потому и наказывать не собираюсь. Просто больше я тебя видеть не желаю.

Желаю... очень желаю... но не могу...

– Но у тебя еще должок есть перед подружкой, которая тебя тут верой-правдой защищала. Вот она пусть с тобой разбирается.

Теперь снова в спальню. Руки... не торопись, поцарапаешь... Вытряхиваю Наташку из джинсов и несу на тяжеленный деревянный стул. На самом деле этого динозавра положено называть креслом. Я нашел его в сарае у двоюродного деда со сломанным подлокотником – дед два года не мог собраться его починить, а потому без проблем согласился отдать. Ему недостаток, а мне достоинство – понятно, что я для удобства пользования все равно и второй подлокотник отпилил. А запало в душу кресло мне не только из-за тяжести, но из-за наличия двойных царг с каждой стороны. Привязывать ноги к вертикальным ножкам только на фотографиях удобно. А на деле поперечины нужны.

Наташка слабо сопротивляется. Руки за спинку... готово... ноги... обойдутся.

Конверт.

– Значит, ты собиралась соблазнять. А теперь посмотри, что ты собиралась здесь делать на самом деле.

В обморок, естественно, не упала... только губу закусила. Не понимаешь ты, что такое выдранная задница. И что было бы, посчитай я твой приход игрой. Сейчас поймешь.

Обратно... Отцепляю Майкину руку и за шиворот волоку ее в спальню. Вот кто дергается всерьез... Ставлю спиной к креслу и заставляю нагнуться. Мычит и пытается сопротивляться. Да пускай подружка на тебя полюбуется. Оголяю зад, забрасывая платье вверх. В принципе там нет ничего особо выдающегося. Для нас. А для свежего человека за глаза хватит.

Сглотнула...

– Это ты?

Губы задрожали... вжалась в кресло... Чувствую, что и сама девчонка уже не рада, что задала этот дурацкий вопрос... вот только он как раз не дурацкий... Отрицательно мотаю головой и швыряю извивающуюся Майку на Наташкины колени. Та пытается раствориться в спинке кресла. Злость забивает все чувства. Майкины руки... к нижней царге... с другой стороны к верхней... бедра...

Сюрреалистическую картину двух связанных крестом женщин, которой я никогда не видел, и, видимо, никогда больше не увижу, дополняю еще одним штрихом: ремень притягивает Майкину поясницу к спинке кресла. Фактически к животу Наташки. Знакомлюсь с еще одним вариантом квадратных глаз. Почему-то за все время упаковки она не произнесла ни слова, только вжималась в спинку.

Освобождаю Наташке правую руку. Понятно, что неопытный человек... голой рукой... тем более ремнем в неудобной позе... Ничего, с тем, о чем я думаю, справится и полный неумеха. Поскольку кусок дерева, он и есть кусок дерева. И называйте его хоть веслом, хоть вальком, хоть лопаткой – эротики от него ни на грош. А вот для наказания – вполне.

Вытаскиваю инструмент. Самоделка, естественно. Рекомендую – всей работы на два часа вместе с походом в магазин. Покупаете разделочную доску, только нелакированную. Сужаете пилой с двух сторон. Плюс двадцать минут работы шкуркой. Правда, в данном случае был полный час, поскольку за какую-то провинность я посадил работать Майку. Ручка не слишком удобна, но при желании и ее подпилить – раз плюнуть. У меня желания нет, поскольку такими деревяшками я пользуюсь редко по вышеуказанной причине. Разве что для экзотики.

Совершенно навзначай показываю Майке, что ее ждет. Майка пытается вертеться, но своротить махину кресла плюс пятьдесят или сколько там Наташкиных килограммов ей не светит.

Даже руку за спину спрятала. Нет уж. Держи.

Снова задираю Майке подол.

– Ты ее выгораживала по последнего. Но теперь, надеюсь, поняла, что она собиралась сделать? Поэтому сейчас ты будешь драть ей задницу.

Это не я. И слова не мои. Майка, что ты наделала?

– Ты сейчас будешь драть ей задницу так, чтобы от нее можно было прикурить. У тебя полчаса. Если через полчаса эта стерва не будет реветь ручьями, ты займешь ее место. Уже на моих коленях. Поняла?

Майка хочет что-то сказать. Плевать. Уже на все плевать. Дверь... Сдержался, не хлопнул.

Что в комнате... халат. Иногда мне кажется, что самым большим проклятием рода человеческого является не смерть, а память. Услужливо подсовываемая старая хроника. Пояском скрученные руки... Встряхиваю головой. Халат? В пакет. Прихожая... Тапки... Причем всегда просила левым по левой половинке, а правым – по правой... В пакет. Ванная... Полотенце... Зубная щетка... Туда же. Пакет к сдернутой в прихожей сумочке. Из сумочки... мой ключ...

Все? Расчески остались в спальне, их потом...

Все? По сторонам... Не все. Настенный календарь. Прошлогодний календарь, на котором широким красным маркером обведено 4 июня. И наискосок подпись «4 Ахау 8 Кумху». Сколько раз Майка просила от меня обьяснений... А я отшучивался: найди сама... не нашла... и вряд ли теперь найдет... 4 июня прошлого года я в первый раз увидел Майку. «4 Ахау 8 Кумху» – точка отсчета в летосчислении майя, легендарная начальная дата. А для меня это было началом «летосчисления Майи».

Хотя, пожалуй, прошло слишком мало времени, чтоб назвать это летосчислением...

Майка... Какого черта... Опомнившись, вижу под ногами кучу обрывков... чуть более яркий прямоугольник на стене со следами от кнопок...

Полчаса не прошло... неважно...

Ревет. Но другая. Рука за спинкой, весло на полу. Подол опущен.

Сердце теплеет. Ну и что, что я был в девчонке уверен? Когда в темной комнате загорается лампочка, это радует, даже если ты был уверен в том, что она не перегорела. Злость растворяется. Медленно, но растворяется. Шурупы... шурупы исчезать не хотят.

Расческа, помада и прочее перекочевывают в прихожую. Ремни... все три... освободить рот... пакет и сумочка в руки... неснятая обувь... дверь... Прощай, Майка...

Последний заход. Не реви... Бешеный дядька тебя не тронет... да и не бешеный он уже... держи свои джинсы... улыбнулась... хорошо улыбнулась... Может, ты сегодня что-нибудь поняла... Вряд ли... коль я сам ничего не понял... одевайся, чего медлишь... покраснела...

– А... отшлепай меня... чуть-чуть только!.. и рукой... тебе легче будет... мне кажется...

Девочка ты девочка... Никудышная из тебя психологиня... а человек ты, похоже, хороший.... не будет легче мне сейчас... даже медленно и печально.

Дверь закрылась во второй раз. Обрывки календаря перекочевали в мусорное ведро.

Майя...

Майя... майя... увы, майя давно считают даты от рождества Христова... тоже внешние обстоятельства...