 |
 |
 ГЛАВНАЯ|НОВИНКИ|КЛАССИКА|МЫ ПИШЕМ|СТРАНИЦЫ "КМ"|СТАРЫЕ СТРАНИЦЫ|ЗАМЕТКИ|ПЕРЕВОДЫ|АУДИО |
|
When Irish Eyes are Smiling
When Irish eyes are smiling. Часть III. Эпизод 7 Ring-o, ring-o, Rosie, As the light declines, I remember Dublin town In the rare old times… Ирландская песня. – Как вы говорите, ремнём? – Седые усы доктора Ланнигана, как всегда, отчасти прятали выражение его лица. – Что ж, приятно, что общественный прогресс постепенно идёт вперёд. В моё время наказывали розгами – отвратительный, варварский обычай, я очень рад, что он в прошлом.
– Если бы в прошлом, доктор... – Люси прикусила язык, но было поздно, теперь надо было договаривать. – Мою лучшую подругу высекли полторы недели назад, в один день со мной. Это, конечно, прошлое, но не такое уж далёкое. Ей до сих пор сидеть больно.
– Ваша лучшая подруга – это, вероятно, та рыженькая девочка, которую я видел у вас несколько раз в последние годы? Знаете, она обещает в будущем вырасти в настоящую красавицу... как и Вы, впрочем. Надеюсь, мне как старому другу семьи позволено... Припоминаю, итальянское имя и хорошая ирландская фамилия – мисс... Хулиган, если не ошибаюсь?
– Каллаган, доктор. Между прочим, родная дочь доктора Оэйна Каллагана. И она уже выросла в настоящую красавицу, она и сейчас здесь, можете убедиться лично.
– Доктора Оэйна Каллагана? «Адвоката дьяволов»? Но ведь он, кажется, умер ещё в двадцатые, и немолодым человеком – я видел некролог. Такая жизнь – и умереть от обычного гриппа...
– Человек предполагает, доктор... – вздохнула миссис Дайелл. – Мой муж тоже прошёл через Галлиполи и Сомму, а погиб в двадцать четвёртом в Богом забытой Месопотамии, от пули немытого араба или курда...
«Вольно ж было мистеру Черчиллю бомбить немытых арабов и курдов с воздуха», – подумал доктор, но промолчал. В чём-то он был прав, надо сказать. Гордый, полудикий восточный народ усмирять бомбёжками – это, в некотором смысле, всё равно что семнадцатилетнюю девушку с таким характером, как у Люси Дайелл, воспитывать ремнём по голому телу. Последствия в обоих случаях могут быть непредсказуемые. Миссис Дайелл, между тем, продолжала:
– Да, Сандра очень поздний ребёнок и почти не помнит родителей, потому и проводит почти все каникулы у нас. Иногда я начинаю сомневаться, так ли это полезно для Люси, –
она дипломатично не упомянула о том факте, что овдовевший к тому времени знаменитый юрист, трибун независимости и защитник её солдат, от фениев (в молодости) до «волонтёров» (на склоне лет), не был женат на гувернантке сына – энергичной рыжеволосой американке полуирландского, полуитальянского происхождения, – когда она родила ему дочку. Миссис Дайелл сильно подозревала, что даже Люси (не говоря уже о других девочках в интернате) считала Сандру и Мика родными братом и сестрой, и иногда даже задумывалась о том, что, собственно, известно на сей счёт самой Сандре, которая, действительно, очень рано лишилась обоих родителей. Но вот о характере лучшей подруги Люси она не могла умолчать. Тем более, миссис Дайелл только что сообразила, что хотя Сандра, строго говоря, не соврала в ответ на её прямой вопрос, но всё же...
– Надо Вам сказать, доктор, что Ваше первоначальное предположение относительно фамилии Сандры не лишено некоторых оснований...
– Да уж, наверное, раз умудрилась заработать розги в семнадцать лет, в середине двадцатого века.. Ну что ж, посмотрим, что у Вас там на ногах, мисс Дайелл. Я попрошу Вас немного поднять юбку, и закатать... спасибо. Нет, миссис Дайелл, не волнуйтесь, ничего страшного. Следы не перекрещиваются, ссадин нет, всё пройдёт и шрамов не будет.
– Они перекрещиваются, доктор, и пара ссадин есть, – Люси чувствовала себя в полной безопасности, как в детстве, до школы, и врать и скрывать вещи совершенно не хотелось, – только не на ногах, а... выше.
– Вот выше могут тогда остаться маленькие шрамики. Мисс Дайелл, я знаю, что девушки в Вашем возрасте крайне чувствительны к таким вещам и, если не хотите, не буду настаивать на том, чтобы взглянуть – всё равно ничем не смогу помочь. Но Вы не волнуйтесь, там-то их всё равно никто не увидит (доктор явно либо смотрел на вещи очень старомодно, либо недооценивал возраст и знания пациентки, которую помнил маленькой девочкой).
– А вот Вашу подругу кому-нибудь стоило бы осмотреть, мисс Дайелл, если не доктору, то хотя бы маме. От розог изредка бывают неприятные занозы. Тем более, Вы говорите, что она и сейчас, полторы недели спустя, чувствует заметное неудобство...
– У Сандры нет мамы, доктор. У неё вообще никого нет, кроме старшего брата, а он воюет где-то в Испании.
– В «Ирландской Бригаде» ? Благородное дело! Знаете, я бы тогда мог взглянуть, если Вы смогли бы уговорить её. Миссис Дайелл, конечно, может присутствовать в качестве... как это говорят итальянцы... chaperone.
– Попробую уговорить, доктор, – Люси всё больше укреплялась в уверенности, что познания достойного доктора имеют не исключительно абстрактно-научное происхождение, но спросить про его собственный школьный опыт было, конечно, совершенно невозможно, и не только из соображений этикета. Люси знала, что Питер Ланниган – человек не робкого десятка. Мама рассказывала, как после Пасхального Восстания он прятал раненых «парней» у себя в доме, а когда «чёрно-рыжие» явились с обыском, проводил их для начала в операционную. Они очень торопились уйти, но одного их них успело – тут миссис Дайелл некоторое время подбирала выражение – стошнить в прихожей. Но даже очень храбрые люди затрудняются говорить о некоторых вещах. – Попробую уговорить, доктор, но это будет непросто.
К её удивлению, Сандра согласилась почти сразу, честно сказав почти шёпотом: «А то очень больно».
– Ну вот, я же говорил, – доктор был явно очень доволен собой. – Была заноза, слава Богу, только одна и неглубокая. Кусочек коры, или что-то подобное. И уже начиналось воспаление, так что насчёт нарыва Вы сказали почти правду, мисс Каллаган. Теперь Вам должно сразу стать заметно легче. Моя бы воля, я законодательно ограничил бы наказания в школах шестью ударами, и только через одежду. А розгам место в учебнике истории.
– Огромное спасибо Вам, доктор. А Вы... вполне уверены, что Ваше предложение достаточно радикально?
– Ну, как же, миссис Дайелл, нельзя же, в самом деле, совсем отменить телесные наказания в школах, дисциплину-то поддерживать как-то надо. Но в данном случае размер наказания явно избыточен, и потом, взрослых девушек – по голому телу при свидетелях... Я посоветовал бы Вам написать в Министерство образования, я припоминаю, что видел статьи в газетах, кажется, в «Ивнинг Мэйл», на эту тему пару лет назад. Мне пора, миссис Дайелл, я пришлю счёт за визит и Вашу мазь по почте, а осмотр юных леди я в счёт не поставлю. Мисс Дайелл я всё равно ничем не мог быть полезен, а что до мисс Каллаган, то долг каждого честного ирландца – помочь дочери доктора Оэйна Каллагана... и сестре добровольца из «Ирландской Бригады».
Миссис Дайелл бросила на Сандру умоляющий взгляд – у неё и так было так мало друзей – но та, конечно, и не подумала сдержаться:
– Вообще-то, доктор, мой брат воюет не за Франко, а на противоположной стороне – за Республику.
Доктор, по счастью, был либо в благодушном расположении духа, либо под старость перестал особенно интересоваться политикой.
– За Республику? Что ж, и это благородное дело. В конце концов, мы ведь тоже мечтаем о Республике, не так ли, мисс Каллаган? Всего доброго, ladies.
Когда дверь за доктором закрылась, Сандра тихо спросила:
– Как ты думаешь, Люси, может быть, мисс Риордан тоже считает, что это её патриотический долг – с особым усердием меня... воспитывать? Ей-Богу, я бы простила ей чуть меньше патриотического рвения...
Эпизод 8 I was raised on songs and stories, Heroes of renown, Passing tales and glories Once was Dublin town… Ирландская песня – Сандра, Сандра, ты только посмотри сюда!!! – Люси влетела в комнату, сжимая свежую (10 августа 1937 года) копию вечерней газеты – «Дублин Ивнинг Мэйл». – У меня слов нет, читай сама, вот здесь, в «Письмах в Редакцию» – или нет, я сама прочту. Ах, мама, мама, ну как же так можно, и ничего нам не сказав!
И прочла следующее письмо редактору, перемежая чтение несколько сбивчивыми комментариями1.
«Сэр,
моя дочь, семнадцати лет, учится в интернате и сейчас на каникулах. На прошлой неделе, гуляя с ней на море, я обратила внимание на тёмную полосу у неё на ноге чуть пониже купального костюма. Когда я спросила, синяк ли это или укус насекомого, дочка, краснея, призналась мне, что её выпороли в школе незадолго до каникул. Вернувшись домой, я провела более тщательное обследование и обнаружила у неё на бедрах ещё четыре таких же полосы. Я была настолько шокирована, что немедленно вызвала доктора, который осмотрел девочку и заверил меня в том, что это не серьёзно, и следы скоро пройдут.
– Ну, да: те, что он видел, пройдут, а те, что выше – не знаю!
Он расспросил девочку, и она рассказала нам, что недавно другая ученица пронесла без разрешения в школу роман и кинематографический журнал. Большинство школьниц прочитали или по крайней мере просмотрели их, пока очередь не дошла до неё, и однажды вечером её поймали за их чтением. На следующее утро директриса вызвала её к себе и объявила ей, что если она не скажет, кто передал ей книги, её накажут. Она отказалась; тогда её отвели в её комнату, где двое других учительниц помогли снять с неё трусы и уложили её поперёк кровати...
– Неправда, мисс Финерти не помогала.
...и пока они держали её, директриса нанесла ей двенадцать ударов ремнём по ногам.
– Ах, мама, мама, стыдно ей назвать вещи своими именами... Так ведь если трусы спустили, и было десять ударов, а не двенадцать, – кстати, спасибо тебе, Сандра, – а на ногах только пять полосок, то ясно, где остальные пять...
Другая девушка, которая позднее призналась в том, что принесла книги, получила за это ужасное преступление четырнадцать ударов розгами...
Неужели в стране нет закона, запрещающего такую жестокость? Это не такое дело, о котором девочка, а особенно семнадцатилетняя девушка, охотно расскажет родителям! Я считаю, что школы, применяющие такие наказания, должны быть ославлены на всю страну – как я поняла теперь, в этом интернате девочек порют по голым ногам за малейшее нарушение школьных правил.
– Ну, с одной стороны, не только по ногам, а с другой, всё-таки не за малейшее...
Доктор сказал мне, что жалобы такого рода уже публиковались в «Ивнинг Мэйл» некоторое время назад, и посоветовал мне сообщить об этом происшествии в Министерство Образования. Моя дочь никогда не вернётся в эту школу, и я уверена, что если девочки поднимут голос в свою защиту, подобное зверство может быть остановлено раз и навсегда.
М.D., Дунбан».
Ну вот... Слов нет... М.D. – это Marian Dalyell… Ах, мама, мама... Сандра, я должна поговорить с ней немедленно!
* * * – Мама, ну как же так!!! И что ты хочешь этим сказать: «Моя дочь никогда не вернётся в эту школу»?
– Люси, но это же очевидно, я даже не считала нужным обсуждать этот вопрос...
– Нет, мама, неочевидно! У меня там друзья, а главное, как же Сандра?! Она изо всех сил изображает «отчаянную», но у неё же никого нет, кроме меня – и Мика, только где он, Мик?..
– Люси, посмотри мне в глаза. Ведь это ешё не всё, правда? Послушай, я знаю, что тебя не переубедить – ты дочь твоего отца, сколько раз я просила его после Великой войны не искушать больше судьбу и выйти в отставку. Но, ради всего святого, не делай глупостей – не хватало ещё, чтобы и тебя, как Сандру…
– Я буду очень осторожна, мама. – «Но ты права, за мной долг, и я не cмогу спать спокойно, пока не отдам его сполна», – добавила она про себя. – Ты в школу-то не написала ещё? Ну что ж, по крайней мере твоё письмо в газету не подписано полным именем, кое-какие детали не совпадают, и раз я всё-таки появлюсь в школе, то если о письме и станет известно, я смогу сказать, что это совпадение... Хотя не уверена, что мне поверят. Нет худа без добра, посмотрим, какие будут отклики на твоё письмо и какого джинна мы выпустили из бутылки.
Отклики не заставили себя ждать. Первые два появились через два дня, в выпуске газеты от 12 августа 1937 года. Сандра и Люси прочли их вдвоём со вполне объяснимым интересом:
«Сэр,
я прочла письмо M.D. и согласна с ним. Я тоже сейчас на каникулах, и директриса того интерната, где я учусь, тоже сурово наказала меня – мне досталось десять ударов тростью по голому телу за несделанное домашнее задание. У меня до сих пор следы на теле, и не похоже, чтобы они собирались проходить. Мне стыдно показать их доктору. Мне восемнадцать лет, и я в ужасе от одной мысли о том, что мне придётся вернуться в интернат в следующем месяце, после каникул. Наша директриса наказывает за любую мелочь и немало девушек заставила мучиться. Неужели нельзя остановить такое обращение?
Ученица».
– Сандра, похоже, мы ещё не в худшем положении!! Ей восемнадцать лет, а нам пока семнадцать... И мисс Риордан всё-таки обычно не порет за одно несделанное задание – два ещё куда ни шло. Да ещё десять ударов...
– Тростью!.. Казалось бы, уж если тростью, то через одежду... А до такого даже англичане не додумались, тростью – и по голой попе... Она же для этого совершенно не предназначена – в смысле, трость не предназначена. Хотя и попа, в общем-то, тоже. Конечно, следы «не собираются проходить». И не пройдут, пусть и не рассчитывает, это я могу ей точно сказать. Но ты посмотри на следующее письмо!
«Сэр,
теперь, когда у M.D. из Дунбана было время успокоиться, пусть она объяснит нам, что такого жестокого в том, чтобы дать хорошего ремня непослушной и недисциплинированной семнадцатилетней девчонке. Ни одной разумной девочке не причинит никакого вреда, если спустить ей штаны и выпороть, когда она того заслуживает, и многие родители, несомненно, предпочтут такой метод воспитания бесконечным нравоучениям, которые делают жизнь в некоторых интернатах невыносимой.
Один из родителей».
– Самого бы его так... или её. Это я-то непослушная и недисциплинированная девчонка? Я никогда раньше не перечила мисс Риордан, но как же они не понимают, что друзей выдавать нельзя – кем они хотят нас видеть?
– И кто имеет право определять, когда я заслуживаю наказания – и какого? После истории с замочной скважиной я бы и не жаловалась. Но сечь меня до крови за то, что в семнадцать лет я хочу сама выбирать, что читаю и даю почитать друзьям... И книжка в общем-то невинная. Я ешё понимаю, если бы она поймала меня в прошлом году на «Любовнике леди Чаттерлей» – так ведь не поймала!.. И, в конце концов, я честно призналась сама...
Следующее письмо, в номере от 14 августа, испугало Сандру всерьёз:
«Сэр,
я прочла переписку в Вашей газете относительно телесных наказаний в школах и рада, что упомянутый вопрос попал в фокус внимания. Я руковожу школой, где учатся 175 девочек и девушек в возрасте от 8 до 19 лет, и я нахожу необходимым наказывать по голым ягодицам за непослушание. В прошлом триместре я выпорола девушку 19-ти лет, которая мешала учителям свом безобразным поведением, и смею заметить, это пошло ей на пользу. Что в этом такого жестокого? Если бы я била девочек по голове или изводила их бесконечными нравоучениями, мне было бы не укрыться от критики… Я считаю позицию читателя, подписавшегося «один из родителей», очень разумной. Никакая критика не заставит меня отказаться от применения высшей меры (sic!) наказания. Мне не доставляет ни малейшего удовольствия прибегать к порке, но у меня нет другой альтернативы.
Директриса».
– Люси, а ты не думаешь, что это мисс Риордан? Я знаю, что она предпочитает британские газеты ирландским, но как на неё похоже... Так и слышу её голос... И даже латинское выражение на месте...
– Она в последнее время предпочитает щеголять французскими. Нет, у нас народу гораздо меньше, и только от одиннадцати лет. И, кроме того, при всех её недостатках, мисс Риордан всегда выражается подчёркнуто грамотно. Она никогда не написала бы «у меня нет другой альтернативы». Нет, эта директриса – явно из школы рангом пониже нашей.
Письмо миссис Дайелл, похоже, многих задело за живое – отклики продолжали появляться в газете. Номер от 16 августа принёс ещё два.
«Сэр,
Я вижу, что кое-кто опять поднимает шум относительно телесных наказаний. Последнее время мы слышим немало дурацких разговоров о психологическом подходе к детям, которые безобразничают, и о том, чтобы наставить их на верный путь уговорами. Каждый, у кого есть опыт общения с детьми, знает, что единственный способ разобраться со строптивой девчонкой, независимо от возраста, это добрая порка. Смехотворно утверждать, что психически нормальная директриса может спустить девочке трусы и выпороть её ради удовлетворения собственных жестоких инстинктов. Моих сестёр на моих глазах наказывали всевозможными орудиями от платяной щётки до трости, и всегда к их же пользе. Никто из родителей или учителей не задаст девочке трёпку для собственного удовольствия.
Д.Э. Мак-Кэйб».
– А кто говорил что-нибудь о собственном удовольствии? На воре шапка горит... Ей-Богу, мне не очень интересно, получала мисс Риордан удовольствие или нет – главное, что мы-то с тобой точно никакого удовольствия не получили!
Автор следующего письма решил рассмотреть вопрос с социологической стороны...
«Сэр,
Интересно сравнить отношение разных слоёв общества к вопросу о телесных наказаниях в школах. Самые бедные родители принимают любую форму такого наказания в штыки и являются в школу, чтобы, уперев руки в бока, высказать учителю всё, что они о нём думают. «Новые богатые» думают так же, но слишком заботятся о своём достоинстве, чтобы поступить подобным образом. Однако когда их дети дорастают до интерната, они не могут принять, когда их (детей) «унизительно» порют по голому телу за сознательное неповиновение или подобные проступки, показывающие недостаток того самого самоконтроля, который образование должно внушить юношеству. Они тут же посылают за доктором, чтобы убедиться, что филейным частям их драгоценных отпрысков не причинено серьёзного вреда. Через несколько поколений их потомки, надеюсь, поймут, что пороть потому и принято по голым ягодицам, что такое наказание совершенно безопасно, будучи в то же время болезненным и унизительным для виновного или виновной. Верхушка средних и профессиональных классов, то есть те, кто создают и поддерживают империи и вообще двигают наш мир вперёд, принимают как должное и даже с радостью, когда их сыновьям и дочерям прививают посредством порки твёрдые моральные ценности, необходимые для того, чтобы продолжить дело родителей. Их достоинству ничто не угрожает, для них унизительно совершить проступок, а не расплачиваться за него.
Б.Р.».
– Чушь какая! Это мама-то «новая богатая»? Ну да, она написала письмо простым языком, без таких вычурностей, как у этого Б.Р., так ведь она была вне себя! Наша семья из тех самых профессиональных классов, о которых он так вдохновенно пишет – ты знаешь, мой отец был офицером среднего звена, а мамин папа врачом, доктор Ланниган у него купил практику. Зато Слагер О’Коннор – типичный «новый богатый». Я слышала, он творчески подошёл к вопросу государственных компенсаций за сожжённую «чёрно-рыжими» ферму, да ещё скупил по дешёвке кое-что из конфискованных после гражданской войны владений – даром что сам теперь делает карьеру в «Шинн Фейн»... Так ведь я что-то не слышала, чтобы он жаловался, когда Шивон попадало за её бесконечные заваленные контрольные по латыни. И более того, по кое-каким её намёкам я сильно подозреваю, что она-то знакома с ремнём не только по школе.
– Наверняка какой-нибудь старый сноб писал... Реликт викторианской эпохи, вроде мисс Риордан. «Создают и поддерживают империи»! Слава Богу, к империям мы пятнадцать лет как имеем чисто номинальное отношение!
– Этого номинального отношения кое-кому хватило в своё время для того, чтобы начать гражданскую войну. Да и для мамы и многих в её положении хотя бы номинальная связь со старушкой империей всё-таки важна. Я не знаю, что мама будет делать, когда здесь провозгласят-таки республику, а ведь это вопрос времени. Увы, этот Б.Р. тоже наверняка протестант, как ни обидно мне в этом признаваться...
– Думаю, что и для мисс Риордан Свободное Государство – идеальный компромисс. А она католичка, хотя и нетипичная – долго в Англии жила. Как она при республике будет хвастаться своим двоюродным братом... Чтоб он провалился, этот Итон...
Последние залпы развернувшейся баталии прозвучали в номере от 17 августа 1937 года, и Сандра с Люси, наконец, обрели «взрослых» союзников.
«Сэр,
я прочла письмо «директрисы» в выпуске газеты за прошлую субботу, и мне чуть не стало дурно от отвращения. Я не могу понять, что это за женщина может так бездушно говорить о своих ученицах и своём обращении с ними. Директриса должна быть истинной леди в мыслях и поступках. Есть что-то глубоко отвратительное в её представлении о дисциплине. Наверняка есть другие способы воспитывать непослушных детей. Может быть, предпочтительнее наказание, которому недавно была подвергнута девочка в одной из школ Ирландии (а не Камчатки!) – её заставили надеть платье наизнанку и стоять в таком виде посреди комнаты на виду у всего класса. Что может быть находчивее... Боже помоги нашим детям!
Мама школьницы».
– По-моему, наша школьная форма такая уродливая, что терять ей нечего, и наизнанку она будет выглядеть ничуть не хуже. Я бы такого наказания даже не заметила!
Автор последнего из опубликованных писем высказал любопытное предложение:
«Сэр,
я готов согласиться, что телесные наказания могут быть необходимы для некоторых девочек, но надо же считаться с естественной стыдливостью девушек старше 15 или 16 лет. Если наказывать не по голому телу, а через тонкий купальный халат, например, то суровость наказания от этого ничуть не пострадает.
– Ханжа несчастный. Впрочем, это смотря чем наказывать... Розги-то через одежду не работают, даже через самую тонкую. А уж ремень я как-нибудь выдержала бы. Так что не такая плохая идея...
Такие, как «директриса», которую большинство её учениц наверняка ненавидят и боятся, рано или поздно погубят систему школ-интернатов. Я слышал, что в Англии девушки старше 15-16 лет почти не подвергаются последние годы телесному наказанию.
– Я же говорила!
Я не особо беден, но и не из «новых богатых», и как раз принадлежу к профессиональным классам. Но я не хочу, чтобы мои дочери покинули школу, обозлённые и запуганные излишне унизительными наказаниями. Поэтому хотя я и протестант, но отдаю их в интернат, которым руководят монахини, не прибегающие ни к ремню, ни к трости, и я убеждён, что мои девочки прекрасно научатся там и самоконтролю, и «твёрдым моральным ценностям, необходимым для того, чтобы продолжить мою работу» (Б.Р.). Я рекомендовал бы и «директрисе», и «Б.Р.» прочесть любую стандартную книгу по детской психологии – они узнают оттуда, что унижение порождает только ненависть и жажду мести.
Ещё один из родителей».
– Ну, наконец-то в точку! – Люси отложила газету. – Я не очень-то ненавидела мисс Риордан до сих пор, мне даже казалось, что у старой ведьмы есть определённое чувство справедливости. Но того, что она сделала с нами, и особенно с тобой, Сандра, я ей никогда не прощу. Конечно, мы нарушили правила, но, в сущности, ничего особенно плохого не сделали, и доктор прав – такого мы не заслужили. Особенно ты. Я не уверена, что я так уж против телесного наказания как такового – тех старшеклассниц, которые третируют «щенят», я и сама выдрала бы. Хорошо, что у нас в классе таких нет. Но я против несправедливости. Я не считаю себя ребёнком, но я не буду спать спокойно, пока не отплачу мисс Риордан. Унижение за унижение!
– Что ты можешь сделать?
– Ну, например, вот что, – Люси вытащила из висевшей на спинке стула сумочки крохотный пузырёк с порошком типично медицинского вида и с торжеством показала подруге. – Уговорила-таки доктора Ланнигана выписать рецепт! Пришлось пойти ради такого дела на очередное унижение и сказать, что это для себя – хотя по тому, как он на меня посмотрел, я сильно подозреваю, что он всё понял. Ей-Богу, Сандра, я уверена, что ему есть, что вспомнить про собственные школьные годы.
– Люси, ты с ума сошла. В тюрьму захотела?
– Да не волнуйся ты. Это не яд и даже не снотворное. Всего лишь слабительное. Но сильное и быстродействующее. Я же говорю, унижение за унижение. Мисс Финерти, сама того не зная, подала мне идею.
– Мисс Финерти?! Каким образом?
– Неважно. Я еще не придумала, когда и как подсыпать его мисс Риордан, но я уверена, что если выбрать момент стратегически, то эффект будет серьёзный. Если очень повезёт, то старой ведьме придётся выйти на пенсию, не дожидаясь срока – ты же знаешь, как она блюдёт своё достоинство. А сменить её должна мисс Финерти, а это значит – ремню в интернате конец. Ну, разве что за действительно серьёзные вещи. Но мне понадобится твоя помощь, Сандра. У тебя в таких делах гораздо больше опыта.
– И в расплате за них – тоже. С ремнём ты теперь знакома, но знаешь, Люси, розги с рукояткой – это всё-таки хуже. Вы же с Сю пытались за мной ухаживать... после... Так что ты видела... Люси, конечно, я тебя не брошу, но ты хоть понимаешь, что она с нами обеими сделает, если поймает?
– Понимаю. Как говорили в парусном флоте, мелко нарубит, как мясо для котлов.
– Дался тебе твой парусный флот! Впрочем, тут-то как раз аналогия оправданная. Уж тут-то она точно сделает это, как делали в твоём парусном флоте – перед всей командой... тьфу ты, теперь я от тебя заразилась – перед всей школой! Ну, может быть, как советует этот ханжа, автор последнего письма, пощадит нашу девичью стыдливость немного (она мне, кстати, так и сказала: я леди и не могу снять с девушки трусы перед всей школой) и уложит нас к остальным лицом, а не голой попой. Тебе от этого будет намного легче? Мне – нет! И никто нас не защитит! Никаким законом это не запрещено, и в мужских школах ещё вполне практикуется! А что для женской школы это чрезвычайное событие, так ведь и повод будет на этот раз действительно чрезвычайный, так что даже самые ярые противники этого дела будут в большом затруднении. Ты уверена, что хочешь так рисковать, Люси?
– Сандра, если ты не хочешь, я попробую одна.
– Ну что ты, ей-Богу! Я же говорю, я тебя не брошу – уже не бросила один раз, если помнишь. Но если попадёмся... Тогда надо сразу вырываться и убегать к Мику.
– Знаешь, я иногда удивлялась, почему ты до сих пор не вспоминала о такой возможности.
– Ну, во-первых, у меня денег – своих – ни пенни, в том числе и на дорогу. А главное, Мик перед отъездом взял с меня клятву на распятии, что я за ним не последую, что бы ни случилось. Род он, видишь ли, прерывать не хочет. Историк несчастный. Всё равно я... всё равно у моих детей будет другая фамилия...
– Я верю, что Мик вернётся. И уж тогда я очень постараюсь, чтобы у моих-то детей была как раз ваша фамилия.
– Хороша будет пара. Двое зануд, помешанных на чувстве справедливости и любви к истории!
Люси швырнула в подругу диванной подушкой.
На следующее утро Люси и Сандра, как обычно, едва спустившись к завтраку, бросились проверять почту. Писем на интересовавшую их тему в газете больше не было – видимо, редактор решил, что все интересные точки зрения уже представлены. Зато под газетой оказался потрёпанный конверт с иностранным штемпелем, адресованный Сандре в интернат, с вписанным мелким почерком мисс Финерти адресом для пересылки. Едва взглянув, Сандра побледнела ещё почище, чем после порки, и скорее упала, чем опустилась, в кресло.
Штемпель на конверте был ей хорошо знаком, но почерк, которым был написан адрес, не был почерком Мика.
– Господи, Господи, – Сандра не была особенно религиозна, но в некоторые моменты человеку просто не справиться без очень серьёзной опоры. – Господи, я не буду больше пропускать службы, я не буду отмалчиваться на исповеди, Господи, если я виновата, пусть нас поймают, пусть наказывают меня, как хотят, но сделай так, чтобы это не было то, чего я боюсь, верни мне Мика живым, Господи...
Многие годы потом она не могла себе простить, что подумала тогда только «живым», а не «живым и невредимым». Надо сказать, что впоследствии, став довольно известной детской писательницей, Сандра всегда уделяла особое внимание точности выражений. Кстати, кто-то из критиков заметил не без ехидства, что все героини Алессандры Каллаган (Сандра использовала девичью фамилию как псевдоним) похожи на Тома Сойера, только одетого в юбку и перенесённого в двадцатый век. Но это другая история.
Кто распечатает письмо? Ни Люси, ни Сандра не могли решиться, так что эта обязанность выпала миссис Дайелл, которая, пробежав текст глазами, начала с самого важного слова:
– Жив. Ранен, и тяжело, в живот, но жив. Если верить письму, то жизнь уже вне опасности. Пишет его друг, какой-то Роберт Эйр (Ayre) или Хайр (Hyre) – он тоже ранен, но только в ногу, так что писать, в отличие от Мика, может. Сандра, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но Мик, когда в последний раз был в сознании, специально просил передать, чтобы ты не срывалась с места – его всё равно должны скоро отправить из Каталонии в другой госпиталь, уже на французской стороне границы. Нет худа без добра – для Мика война закончена.
1 – Примечание автора: письмо, и все последующие, основаны на подлинных, насколько мне известно, письмах в редакцию вышеназванной газеты за указанные даты и приводятся в довольно точном переводе с английского. В части писем есть незначительные изменения, в частности, в первом письме изменены инициалы автора и название городка, для того, чтобы дать мне моральное – а в случае необходимости и юридическое – право утверждать, что речь идёт о вымышленных персонажах.
 |
|
|
 |
