Снова в интернате. Март 1938 года.

– Так что, будем считать, что план окончательный? – Люси оглянулась на всякий случай. Они с Сандрой были одни на садовой дорожке, мало у кого должна была быть охота гулять в холодный, туманный мартовский вечер, но дело требовало строжайшей конспирации,

– Итак, дано, как говорит мисс Макгинесс, математичка. За два дня до пасхальных каникул – а значит, через две недели – назначен торжественный молебен в церкви св. Брендана, а после него – концерт учениц в актовом зале. В присутствии попечителей, части родителей, и вообще с большой помпой. По случаю Пасхи, конца триместра и начала каникул, а главным образом, хотя это меньше афишируется – по случаю двадцать второй годовщины Пасхального Восстания. На молебен я не пойду, разумеется, – иногда полезно быть протестанткой, – и ничуть об этом не жалею.

Ей очень хотелось добавить: «Да я и вообще не особо хочу отмечать годовщину этой самоубийственной авантюры». Ещё год назад она, конечно, воздержалась бы от подобных комментариев даже при Шивон или Сюзанн, не говоря уже о Кэти, но уж перед Сандрой сдерживаться не стала бы. Но за последние несколько месяцев Сандра как-то посерьёзнела, и было от чего: Мик писал скупо и поправлялся очень медленно, с рецидивами и осложнениями, и бывали моменты, когда казалось, что неведомый Роберт поторопился насчёт отсутствия опасности для жизни. К тому же Мик упорно отмалчивался на все отчаянные просьбы выслать сестре разрешение навестить его. Без такого разрешения legal guardian (юридического опекуна) несовершеннолетнюю Сандру, конечно, никуда отпустить не могли, она переживала это очень тяжело и в результате нередко обижалась на вещи, над которыми раньше охотно посмеялась бы. Люси решила на всякий случай промолчать – дружба с Сандрой была ей слишком дорога. Тем более что то, что она собиралась предложить подруге, здравомыслящий человек тоже, скорее всего, счёл бы обречённой на поражение авантюрой.

– Так вот, я не пойду на молебен, зато могу попросить разрешения побыть в зале и в последний раз перед концертом отрепетировать мой вальс Шопена: я первая по программе, вальс трудный, и никого это не удивит. Следовательно, получу доступ на сцену. Там будет стол для мисс Риордан, которая собирается вести концерт и объявлять номера. А на столе – бутылка с минеральной водой, в которую я и подсыплю лошадиную дозу слабительного. Что и требовалось доказать. Твоя задача, если сможешь, «ненароком» опрокинуть бутылку, заметая следы. Ты по программе через несколько номеров после меня, одна только декламация «Легенды о Маэлдуне» лорда Теннисона, с аккомпанементом на арфе, в исполнении Шивон и Кэти займёт по крайней мере минут десять. Надо надеяться, мисс Риордан осушит к тому времени, по крайней мере, один стакан. А этого будет достаточно, чтобы причинить ей немало проблем посреди концерта. Унижение за унижение.

– Ох, Люси, ты даже не представляешь, как много всего в твоём плане может пойти наперекос. Поверь уж моему опыту. Что ж, если у тебя чешется... что-нибудь и хочется самой сравнить ремень с розгами, не доверяя моему опыту, то кто я такая, чтобы тебе мешать. Что до меня...

– Не волнуйся, тебя-то я не выдам, даже если попадусь – а доказать твоё участие в этот раз очень трудно. Ты только сама не вздумай на этот раз признаваться! И вообще, нам должно повезти – на нашей стороне справедливость, и раз в жизни я хочу верить в пресловутую luck of the Irish, «удачу ирландцев».

– Мисс Риордан, между прочим, тоже ирландка, причём, в отличие от некоторых, чистокровная. Разве что долго жила в Англии...

Ну, наконец-то. Люси неуверенно взяла несколько аккордов вальса, оглянулась по сторонам и бочком подошла к столу. Вот она, бутылка. Люси ещё раз оглядела зал – пусто, как и планировалось. Католички на молебне, протестанток Люси знала наперечёт, и мало кто из них был силён в музыке, значит, делать им тут нечего, а в худшем случае – не выдадут «одну из своих». Что ж, с Богом. Порошок с шорохом соскользнул в бутылку, и... осел на дно, не желая растворяться. Люси встряхнула его изо всех сил – никакого результата. Ещё разок, ещё. Порошок взболтался в воде, не растворяясь, от чего вода стала белой и совершенно непрозрачной – только слепой теперь не заметил бы неладного. Оставалось признать поражение, вылить воду и заменить её чистой: «минеральной водой» на Британских островах, да и вообще в большинстве стран, называют просто питьевую воду хорошего качества, так что вряд ли кто заметил бы подмену. Люси кинулась к выходу из зала и в дверях столкнулась с Рози Голдберг, на два класса младше, по прозвищу «Ring-о-Rosie» – за раскатистый смех (когда через несколько месяцев после её появления в интернате оказалось, что она умеет смеяться) и по созвучию с припевом нескольких ирландских (и английских) песен. «Как же я забыла про Рози – она же скрипачка, тоже хочет репетировать, и тоже не католичка, хотя и не протестантка. И она новенькая, так что не знает про нашу с Сандрой историю с книжкой...»

– Что это за бутылка, Люси, и почему такого странного цвета? – Рози, как видно, на совесть учила английский в родной Вене, потому что после всего нескольких месяцев в Ирландии заговорила почти безошибочно, разве что с лёгким ирландским акцентом поверх ещё заметного немецкого.

– Рози, ей-Богу, я объясню тебе потом, – Люси была застигнута врасплох. Одно дело – врать учителю, спасая подругу, другое – врать подруге, спасая собственную шкуру. – Видишь ли, я хотела... мисс Риордан... за мной долг.

– Люси, я ничего не понимаю – может быть, это пробел в моём словарном запасе? Какой долг, о чём ты говоришь?

– О чём это вы беседуете, юные леди? Мисс Дайелл, что Вы делаете с бутылкой, позвольте спросить?

Откуда она взялась? Да ещё из-за спины, я же видела, что зал пуст! Пряталась? Подстерегала?

– Люси как раз собиралась мне объяснить, мисс О’Малли. Она сказала про какой-то долг, который она собиралась вернуть мисс Риордан.

– Что?! Мисс Дайелл, я не верю своим ушам. Я припоминаю, при каких обстоятельствах слышала это выражение в последний раз... Боюсь, что и Вам придётся вспомнить некоторые подробности. Или вы предпочтёте успокоить меня и выпить содержимое сами? Отказываетесь? Яд? Яд в стенах школы?!

– Не яд, мисс О’Малли, только слабительное...

Дальнейшие полчаса или больше исчезли из памяти Люси, как будто кто-то прокрутил вперёд киноплёнку.

За шесть лет в интернате Люси никогда не видела мисс Риордан в настоящей ярости, и зрелище оказалось не из приятных – по бледному лицу шли красные пятна, отчего казалось, что лицо то удлиняется, то сплющивается, и голос – холодный и официальный, как обычно, – слегка дрожал, как будто готовый сорваться в крик:

– Теперь, когда мы попрощались с нашими гостями, я могу объяснить, почему я попросила всех учениц остаться после концерта. Увы, теперь нам придётся стать свидетелями гораздо менее приятного зрелища. Вы, очевидно, заметили, что первый номер концерта пришлось отменить. Мисс Дайелл утратила право выступать – она пыталась сорвать концерт, отравив меня, а вместе со мною – торжественный для школы и страны день. Я не буду портить репутацию школы, исключая ученицу за один триместр до выпуска, но я позабочусь о том, чтобы она получила урок, который... дальнейшие слова Люси уже не различала, а смотрела, как завороженная, на мисс О’Малли, которая внезапно появилась на сцене, протягивая мисс Риордан то, чего Люси ожидала со странным сочетанием ужаса и любопытства. Да, Сандра описала всё очень похоже – вот рукоятка, вот прутья, около дюжины, ещё мокрые от дождя.

– Что же Вы стоите, мисс Дайелл? Поторапливайтесь, юная леди, перегнитесь через стол, поднимите юбку и снимайте трусы! Нет уж, на этот раз сами, пожалуйста!

Значит, не лицом к залу и не наоборот, а боком... Вырваться, убежать? Но учителей на сцене несколько, схватят, будут держать... Где Сандра? Впрочем, что она может сделать? Сначала подойти к столу – не хватало ковылять со спущенными трусами по сцене. Ну, теперь... О, Господи.

Лежать, согнувшись, на столе было страшно неудобно, угол врезался в самое нежное место. Люси мельком взглянула в зал, ища знакомые лица. Шивон бормочет что-то, наверное, молитву. Рози закрыла лицо руками – раньше надо было соображать, дура несчастная!!! Кэти смотрит прямо на меня с ядовитой улыбочкой – конечно, я же не Сандра, и, кроме того, пыталась отравить не только мисс Риордан, но и святой для Кэти день... Сюзанн уставилась куда-то поверх моей головы, в пространство. Хоть одно сочувствующее лицо! Сандра! Где же Сандра?

– Готовы, мисс Дайелл? Ну, юная леди, держитесь... – Люси закрыла глаза, готовясь к жгучей боли.

Вместо свиста розги раздался другой звук – крик из зала, отчаянный, неправдоподобно монотонный, на одной ноте, причём невероятно высокой для человеческого голоса. Люси почему-то была убеждена, что кричит либо Сандра, либо Рози, но прежде чем она успела разглядеть, кто именно, крик перешёл в совсем уже немыслимый, звенящий, пронзительный звук, происхождение которого стало окончательно ясно только через долю секунды.

Люси неблагодарно прихлопнула будильник ладонью, добрела до маленькой фарфоровой раковины в углу комнаты, намочила фланелевую тряпочку для мытья лица ледяной водой и с наслаждением смыла холодный пот вместе с остатками кошмара.

И вот такое – третью ночь подряд, причём каждый раз всё реалистичнее.

«Может быть, всё-таки, отказаться от этой затеи... Нет, за мной долг, долги надо возвращать. Что ж, сон – это что-то в подсознании предупреждает об опасности. С «Ring-o-Rosie» надо бы поговорить на всякий случай – хотя на самом деле она, наверное, не заложила бы меня так по-глупому (и играет на самом деле на флейте, а не на скрипке, как это я не удивилась). Нормальная девчонка, в общем-то, а сколько гадостей я про них слышала. Правду кто-то сказал: в Ирландии нет антисемитизма, но только потому, что нет и евреев. Молодец мисс Финерти, что раз а жизни проявила твёрдость и взяла её в школу – я слышала, не всем родителям это понравилось, да и мисс Риордан сомневалась.

Однако пора одеваться и завтракать – опаздывать на урок не годится. В этом году, и особенно в старшем классе, мисс Риордан, на удивление, не злоупотребляет ремнём, даже Сандре ни разу не попало. Правда, Сандра в этом году и не нарывается – ей не до того. Она, правда, подумывала, полушутя, не отмочить ли специально что-нибудь просто для того, чтобы мисс Риордан не решила, что это розги исправили её поведение, и не сделала соответствующие выводы на будущее. Хорошо, что я её отговорила от этого самопожертвования – она и так достаточно пострадала за других, да и нечего нам привлекать к себе внимание. Не будем делать этого и сегодня».

– Мне опять снилось чёрт те что, про... то самое, – объяснила Люси за завтраком, без особого аппетита ковыряясь ложкой в овсянке, которую, помня о своих корнях, посыпала не сахаром, а на шотландский манер солью. – Только о том и думаю, что именно может не выйти, и где опасность... Главное – держать язык за зубами и никому ни слова.

– Это ты можешь никому ни слова, – немного виновато сообщила Сандра, намазывая содовый хлебец витаминным дрожжевым экстрактом, – а мне-то пришлось сказать – на исповеди.

– С ума сошла? Ты же погубила нас обеих!!!

– Ерунда. Отец О’Райли глубоко порядочный человек, к тому же знал отца и немного знает Мика. А тайну исповеди священник не откроет даже полиции, расследующей убийство – мне Сю говорила со слов своего папы.

– Да, но отец О’Райли друг мисс Риордан, и если речь о её карьере... Есть соблазн, и есть такой соблазн, против которого не устоять. Да и не обязательно говорить открыто, можно намекнуть, не называя имён и подробностей... Что делать, теперь менять планы поздно, осталось две недели с небольшим.

Порошок растворился моментально и без следа. Люси даже успела и впрямь сыграть вальс пару раз и занять законное место во втором ряду, между Шерли Конан и Рози Голдберг, к моменту, когда большая часть школы вернулась с молебна. Зал был не особенно велик (земля на Британских островах дорога, так что во многих школах вообще нет актового зала как такового – одно и то же помещение может служить в зависимости от необходимости и актовым залом, и столовой, и спортзалом), и потому набит битком. Теперь отыграть вальс, а дальше от меня ничего не зависит... Люси закрыла глаза, пытаясь успокоиться.

Итак, начинаем концерт...

Люси похолодела. Это не был голос мисс Риордан – это был голос мисс Финерти!

Так и есть. Мисс Финерти. Видно, мисс Риордан решила дать своей преемнице возможность подготовиться к будущей роли – или её всё-таки кто-то предупредил? Мисс Финерти объявила первый номер – Люси – и поднесла к губам стакан воды.

Люси сама не поняла, как оказалась у ступенек на сцену мгновенно, как будто не сделав ни одного шага.

– Не пейте, мисс! – Люси рванулась на сцену, чтобы вырвать из рук мисс Финерти стакан, и при этом столкнулась с Сандрой, выбежавшей на сцену с другой стороны с тем же самым намерением.

– Попались, юные леди... – В голосе мисс Риордан звучало явное удовлетворение. – А ну-ка, признавайтесь, что вы туда намешали?

– Ничего особенного, мисс... Всего лишь слабительное...

– Всего лишь слабительное... Очень хорошо, будем считать, что всего лишь две дюжины розог перед всей школой – достаточное наказание для зачинщицы. А для сообщницы хватит и одной дюжины. Мисс Каллаган, разумеется, идея была Ваша?

– Нет, моя, мисс Риордан, клянусь Вам, Сандра даже пыталась меня отговорить! И всыпала порошок в бутылку я – Сандра же не могла этого сделать, она была на молебне!

– Мисс Дайелл, я не верю, что Вы могли такое придумать. У Вас не хватило бы воображения на такую дерзость. Нет, тут виден почерк опытной возмутительницы спокойствия. Должна заметить, что, к сожалению, Вы оказались способной ученицей. Хорошо, раз Вы непосредственная исполнительница, то получите полторы дюжины, после того, как мисс Каллаган достанутся её две. Мисс Каллаган, прошу Вас – перегнитесь через стол и снимайте... Вас учить не надо.

Как в руках мисс Риордан оказались розги, Люси не заметила. Значит, она ожидала того, что должно произойти, раз велела заготовить их заранее! Тайна исповеди... проклятые паписты... bl**dy taigs – этого слова (taig – презрительное прозвище католиков, распространённое среди непримиримых протестантов Ольстера) Люси раньше не произносила никогда, даже мысленно, но тут не смогла удержаться.

Сандра бросила на Люси взгляд, прожигающий насквозь: «Это была твоя затея, – ясно читалось в этом взгляде, – я тебя предупреждала». Неохотно, как будто волоча за собой по гире на каждое ноге, подойдя к письменному столу, Сандра обошла его, чтобы не показывать залу обнажённое тело, подняла юбку (только сзади) и, закусив губу, спустила нижнее бельё, после чего молча легла верхней частью тела на стол, уткнув лицо в сложенные руки, чтобы никто его не видел.

– А Вы, мисс Дайелл, стойте рядом и смотрите – Вы следующая!

Люси сгорала от стыда и раскаяния, но не могла отвести взгляда от тела подруги. Какая всё-таки Сандра красавица – я, без ложной скромности, и сама ничего, но это просто как греческая статуя… Люси вспомнила, как они с Сандрой смеялись когда-то над странным словом, заимствованным из греческого – callipigious, то есть с красивым задом. Какую-то статую Афродиты описывали этим словом. Сандра была явно callipigious, с той только разницей, что у греческих статуй не было такого набора следов на ягодицах – пошире, от ремня, и тонких, как бритвенные порезы – от прошлого раза... Господи, ей уже досталось более чем достаточно, и вот теперь опять – по моей вине, в старшем классе, когда почти никого не наказывают, и всё это должно было остаться в прошлом!

Люси услышала знакомый свист, прервавшийся звуком, похожим на всплеск воды из ведра, и к старым следам добавилось несколько ярких штрихов. Сандра молчала, только дёрнулась всем телом. А я – смогу так? Меня и обычный ремень заставил в конце концов кричать...

Второй удар. Опять этот проклятый звук – звук выплеснутого ведра. И опять молчание.

Третий. Кровь – кровь так скоро, не может быть... Скорее бы моя очередь!

Люси не могла смотреть больше, и вместо этого опять, как в давешнем кошмаре, обвела глазами зал, ища знакомые лица. Шивон бормочет что-то, наверное, молитву. Рози закрыла лицо руками. Сюзанн уставилась куда-то поверх моей головы, в пространство. Кэти смотрит прямо на меня с ядовитой улыбочкой. Это было очень похоже на тот сон, неправдоподобно похоже, слишком похоже. В мозгу возникла и начала крепнуть спасительная догадка, Люси сделала невероятное усилие и проснулась, на этот раз, не дожидаясь будильника.

«Четвёртая ночь подряд.

Если такое будет продолжаться каждую ночь, то до Пасхи я же с ума сойду…

Надо не забыть ещё раз сказать Сандре, пусть не вздумает признаваться, ни за что, что бы ни случилось. Это моя затея, мне в случае чего отвечать. Мне одной».

Люси достала из тумбочки записную книжку. Так и есть, пять дней до конца месяца... биологического. Это отчасти объясняет, почему у меня нервы на взводе, но от этого не легче. Не будем сдаваться – за мной долг, долги надо отдавать. Унижение за унижение.

Развязка наступила гораздо скорее, чем она думала, и оказалась неожиданнее любого сна.

Последний урок – французский – тянулся бесконечно, Люси давно потеряла нить рассуждений m-lle Папюшон и думала не о тонкостях стилистики Флобера, а о том, плотно ли закрыта «лепреконова нора» с заветным пузырьком лекарства – последнее время она становилась всё более нервной и мнительной не только во сне, но и наяву. И тут сердце у неё ёкнуло и провалилось куда-то глубоко. В класс, еле постучавшись, быстрыми шагами вошла мисс О’Малли, явно очень возбуждённая. Сама? Явно важное дело. Ну, так и есть: нашли мой тайник, рано или поздно это должно было случиться.

– Прости, Мадлен, то есть простите, мисс Папюшон. – Мисс О’Малли обвела класс глазами, еле взглянула на замершую от ужаса Люси и остановилась глазами на соседней парте. – Мисс Каллаган! Вас дожидаются внизу какие-то два молодых человека, они говорят, это срочно и очень важно, мисс Риордан разрешила Вам уйти с урока. Мисс Дайелл, Вас просили пойти с Мисс Каллаган…

Сандра, как и следовало ожидать, ринулась из класса без оглядки, и когда Люси, даже не пытаясь угнаться за ней, вышла вместе с мисс О’Малли, та тихо, неодобрительным тоном продолжила последнюю фразу: – ... А то мисс Риордан боится, что мисс Каллаган упадёт в обморок.

Впрочем, добежав до лестницы и взглянув на нижний пролёт, Люси почувствовала, что вот-вот шлёпнется в обморок сама. Нет, долговязого парня, опиравшегося на совершенно не подходящую возрасту тяжёлую палку, она видела впервые. Но вот рядом с ним…? рядом с ним!..

Честные ирландские веснушки (куда более густые, чем у сестры) трудновообразимым образом сочетались на лице Мика Каллагана с тем, что Люси приняла за остатки окопного загара (хотя вряд ли загар мог сохраниться столько времени) и бледностью человека, ещё не вполне поправившегося от долгой и серьёзной болезни. Явное чувство неловкости он пытался скрыть за пулемётным потоком фраз, за которым с трудом успевали следить и обе девушки, и молчаливый молодой человек, возвышавшийся над маленьким Миком на добрую голову:

– Привет, Люси, Боже, как ты выросла, извините за дурацкий сюрприз, девушки, я потом всё объясню, я забираю тебя из интерната, Сандра, и тебя, Люси, тоже, это окончательно и обсуждению не подлежит, отцовский дом уже очищают от пыли, да что же я, Сандра, Люси, я же вас не познакомил, это тот самый Роберт, Роберт Эйр, замечательный малый и мой лучший друг, я ему жизнью обязан, единственный его недостаток в том, что он англичанин, йоркширец, что делать, нет в мире совершенства; я готов ему даже это простить после того, как он вытащил мою драгоценную особу c дыркой в животе из-под обстрела, но вы, девушки, всё же помните пословицу насчёт того, каких надо опасаться трёх вещей – ну помните, копыта лошади, рогов быка...

«...И улыбки англичанина», – мысленно закончила Люси, и тут же, в первый раз за всё время встречи заставив себя отвести глаза от Мика, поняла, что предупреждение, похоже, опоздало. То есть технически в нём и не было нужды – Роберт Эйр не улыбался. Он смотрел, не отрывая глаз, в нарушение всех правил приличия, прямо в чуть близорукие серые глаза Сандры Каллаган и одинаково неубедительно пытался притвориться, что слушает болтовню друга, и сохранить пресловутую «твёрдую верхнюю губу джентльмена» (губа, не желая сохранять твёрдость, весьма несолидно подрагивала).

Улыбалась Сандра. Причём улыбалась так, как не улыбалась никогда раньше ни она, ни кто другой на памяти Люси – какой-то слегка удивлённой улыбкой, и не одними губами, как в тот памятный раз, а, как показалось Люси, ровно наоборот – каждой рыжей прядью, каждой веснушкой на лице и особенно глазами. Да так, что Люси впервые поняла, что в той самой, избитой и заезженной песенке из забытой оперетты всё-таки что-то есть. «When Irish eyes are smiling, sure they steal your heart away…» «Интересно, а как выглядят сейчас со стороны мои глаза?» – успела несколько отстранённо подумать Люси, окончательно возвращая взгляд к Мику. Тот, похоже, до сих пор умудрился ничего не заметить и, как ни в чём ни бывало, отдавал распоряжения:

– День на сборы, девушки; я всё улажу в интернате, экзамены сдадите экстерном, если захотите; с твоей мамой, Люси, я уже связался, она не будет против, если ты погостишь у нас для начала, а там посмотрим…

«Что нам делать?» – Люси в десятый раз смерила шагами крохотную спальню Сандры, которая тем временем укладывала чемодан, по-прежнему с несколько отсутствующим видом. «Как же сладость мести? До торжественного дня ещё почти две недели, мы не можем уехать просто так, после того, как мы столько ждали, за нами долг...»

– Послушай, Люси. Во-первых, у меня сейчас совсем другое на уме.

«Что ж», – мысленно согласилась Люси, – «это более чем очевидно».

– Во-вторых, ты знаешь, что я сказала тогда Мисс Риордан перед тем, как она меня выдрала в последний раз? Что она наказывает меня за то, что мне семнадцать лет, а не двенадцать. Так вот, та месть, которую предлагаешь ты, со слабительным, это как раз и была бы месть двенадцатилетних, а нам скоро по восемнадцать. Ты же знаешь, в своё время я была первой в таких делах, но.... Не Бог весть какая я католичка, но я сужу так. Бог вернул нам Мика – и, кажется, со щедрой добавкой (да уж, улыбнулась Люси), – Он даст нам и возможность отблагодарить (странный выбор слова, отметила Люси) мисс Риордан более взрослым образом... Это во-вторых. Помнишь, с чего началась та история, за которую мы собирались мстить? С книжки. Так вот, смотри, какая книжка раскрылась у меня при сборах. – Она вытащила из чемодана (окончательно отказавшись от всякой надежды захлопнуть крышку) томик стихов. – Ты ведь, кажется, тоже поклонница Теннисона.

– Ну, поклонница – это сильно сказано, – не очень уверенно согласилась Люси. – Скажем, «Атаку Лёгкой Бригады» я уже тогда, когда мы её наизусть учили, терпеть не могла. Выполнить идиотский приказ и умереть – не моя философия. А теперь мне это стихотворение ещё меньше нравится – там же про войну с русскими, Мик только что рассказывал про тех русских, с которыми он вместе дрался в Испании, говорит, ребята что надо, так что нет, эти стихи не для меня. Зато «Бороться и искать, найти и не сдаваться» – это действительно моя любимая строчка во всей мировой поэзии. Только я не знаю, какое отношение она имеет к этому твоему подставлению второй щеки. Или второй ягодицы? – извини, Сандра, мы слишком долго дружим, я не могла не перенять хоть немного твою манеру. Твою бывшую манеру, потому что новой я не понимаю.

– Да нет, – рассмеялась Сандра, – книжка раскрылась на «Одиссее Маэлдуна» – Шивон брала учить. Ты помнишь, пересказ нашей ирландской легенды о вожде клана, как отправляется он с дружиной в погоню за убийцей отца, проходит через кучу испытаний, теряет полдружины в ненужных боях на сказочных островах, пока не встречает на самом дальнем острове святого отшельника. А тот ему велит возвращаться на землю Финна и предоставить отмщение Тому, кто единственный имеет на него право.

– Это Мик, что ли, святой отшельник? Или этот Роберт? Ну, Сандра, я тебя не узнаю.

– Да я как раз очень надеюсь, что не святой и не отшельник! Не волнуйся, я не меньшая хулиганка, чем была раньше, но сейчас меня интересуют... скажем так, проказы более взрослые – и терять время я не намерена. А мисс Риордан... ей-Богу, не стоит она того! Тем более, если мы попадёмся, то мы же уже обсуждали, что за этим последует! Мягко говоря, дополнительная потеря времени. Именно теперь – на всякий случай, как ты понимаешь – мне совершенно не хочется надолго терять возможность... не столько сидеть, сколько лежать на спине.

У Люси хватило ума не принимать обычный для Сандры эпатаж в последней фразе за чистую монету, но доля истины в словах её лучшей подруги явно была. Во всяком случае, это уже было похоже на прежнюю Сандру, не ту, которую Люси привыкла видеть последние месяцы.

– Вот так бы сразу и говорила. Я не сошла с ума, ты, вроде бы, тоже (хотя это ещё как посмотреть) – и я, кажется, отчасти разделяю твои планы. – Люси почти физически почувствовала, как с плеч сваливается гора, а кошмары последних ночей исчезают куда-то очень далеко...

Дублин, ноябрь 1939 года

– Привет, Шивон, слушай, как здорово, что ты меня нашла.

– Я тоже страшно рада тебя видеть. И вообще быть здесь, я больше года не была в большом городе – считай, с окончания интерната. Тебя-то забрали раньше, а я проторчала там потом ещё несколько месяцев, и всё такое.

– Да, здоровый сельский воздух сказывается, ты замечательно выглядишь.

– Зато ты что-то бледная и осунулась как-то, Сандра. Я напросилась приехать с отцом, у него какие-то встречи в Дублине – подозреваю, что в германском посольстве. А вот и наш кофе.

И без того маленькое кафе разделялась на совсем уже крохотные кабинки, отделённые друг от друга стенками под морёный дуб – в стенках, правда, были громадные окна, но большая часть каждого из этих окон была расписана стилизованными цветочными композициями в ещё модном тогда стиле Чарльза Ренни Макинтоша. Такая планировка прекрасно позволяла посетителям, не чувствуя себя запертыми в клетке, тем не менее болтать с полной откровенностью – возможность, которой бывшие одноклассницы не замедлили воспользоваться. Шивон, пользуясь привилегией школьной дружбы, едва отхлебнув кофе («Интересно, почему воюют англичане, а приличный кофе пропал у нас, и всё такое?»), сразу перешла к самому интересному.

– А это правда, что я слышала насчёт тебя и этого англичанина, Роберта?

– Это зависит от того, что именно ты слышала – впрочем, должна признаться, что чем более возмутительных вещей тебе наговорили, тем больше вероятности, что это святая правда.

– Ну, ты всё та же Сандра, – Шивон была явно довольна этим островком постоянства в быстро меняющемся, что чувствовалось даже в нейтральной стране, мире. – Знаешь, он, конечно, англичанин и всё такое, но я тебе всё-таки завидую – у него, говорят, чуть ли не титул, и всё такое.

– Титул – у его отца. Роберт младший сын, но даже если титул ему и перейдёт, он откажется – он же социалист, вроде Мика.

– Ну, от внешности-то он не откажется. Такая симпатичная физиономия, и как здорово сложен...

– Великолепно сложен, – охотно согласилась Сандра и не устояла перед соблазном слегка подразнить Шивон по старой памяти, – дюймов десять, а то и все двенадцать. Впрочем, Люси, похоже, выяснила-таки, наконец, что мой милый братец ненамного хуже, даром, что ростом не вышел.

Шивон полностью оправдала ожидания собеседницы, чуть не поперхнувшись кофе и покраснев, как, бывало, в школе, от кончиков ушей до подбородка.

– Мало вас драли в школе, что тебя, что Люси, – к непритворному возмущению Шивон опять, как в школе, явно примешивалась заметная доля столь же непритворной зависти к эмансипированной подруге.

– Люси, действительно, мало. Всего разок, и то из-за меня. Не думаю, впрочем, что она пожалуется на такой недостаток внимания. Что до меня, то помилуй, Шивон, куда же больше, у меня и так... Хорошо, что Роберта это не смущает, а скорее заводит. Он говорит, это напоминает ему какую-то историю из жизни кого-то из его предков, капитана флота во время наполеоновских войн. Только саму историю рассказывать почему-то не хочет. Да у Роберта и у самого седалище, как смятая белая бумага – английская частная гимназия, знаешь ли.

– А как же ты говорила в школе: у них там только тростью, и через штаны, и всё такое? – напомнила Шивон не без интереса.

– У нас теперь, говорят, тоже только через штаны, и, похоже, за это мы должны отчасти благодарить миссис Дайелл, маму Люси – после наших с Люси последних неприятностей она написала в газету, и в Министерство образования, как оказалось, тоже. Они там думают долго, но, наконец, додумались. Так что не исключено, что мне принадлежит сомнительная честь быть последней школьницей Европы, которой в школе пришлось отведать розог, по крайней мере – на законных основаниях. Они-то через одежду не работают, в отличие от ремня или трости. А тростью через одежду – это, конечно, не так унизительно, но результат-то тот же, к сожалению – до крови, если как следует, и следы на всю жизнь... Давай-ка лучше о чём-нибудь более взрослом.

– Да я и думаю, как перейти к взрослому – скажу честно, у меня был более серьёзный повод найти тебя, чем выяснять все сплетни о твоих старых и новых проказах. Ты что кофе-то не пьёшь?

– Не хочется что-то... – Странно, от одного запаха тошнить начинает, как будто опять платок носовой во рту... так я его и выплюнула тогда... не хочу вспоминать.

– Как знаешь. Так вот, слушай, Сандра… ты помнишь, вы ведь в тот раз с Люси выручили и меня тоже – журнал-то принесла я, и всё такое. И до того тоже случалось.

– Ну да, какое отношение это имеет к взрослым делам?

– Не торопи меня, я должна всё рассказать по порядку, и всё такое. Ты знаешь, папа ведь теперь не последний человек в «Шинн Фейн».

– Слышала.

– Так вот, все его друзья только и ждут, когда война на Континенте перестанет быть «странной» и начнётся всерьёз. Папа говорит: тогда немцы обязательно высадятся у нас и помогут нам, наконец, вышибить англичан из Ольстера.

– На черта он нам сдался. По мне, так этой горячей картофелиной лучше пусть англичане жонглируют. Не со всеми протестантами так приятно жить рядом, как с Люси.

– Ну, ты же знаешь папу: единая Ирландия, тридцать два графства и ни одним меньше, и всё такое. Вышибить – это я приблизительно перевожу, Сандра, настоящее выражение я по-английски не повторю, а в оригинале ты не поймёшь.

– Да, нас немного научили ирландскому в школе, но боюсь, не тем выражениям.

– Меня-то учить не надо, я фермерская дочка из Коннахта. Так вот, Сандра... Каждая собака в Коннахте и на севере Лейнстера тоже, знает, что «парни» готовят на этот случай большую кампанию в тылу у англичан. И в Ольстере это, конечно, тоже знают – папа говорит, шпики по всей провинции сбились с ног и вот-вот начнут ловить друг друга.

– При чём здесь мы?

– Подожди, дай договорить. Англичан мне любить не за что. Но раз речь о тебе и твоём брате... Понимаешь... Мик начинает наживать серьёзных врагов своими статьями, и выступлениями, и прочим – ну, против союза с немцами, и за честный нейтралитет, и чтобы не вредить англичанам, и всё такое. Правительству на его статьи наплевать, конечно. Сейчас-то мы и так нейтральны, а если они там наверху захотят сменить курс, то мистер де Валера всё равно всегда делает то, что хочет. Или то, чего хочет церковь, но это обычно одно и то же ... Но ведь Мику-то этого мало, он говорит, что не только в войну вступать нельзя, но по крайней мере до её конца надо чуть ли не помогать англичанам – мол, меньшее из зол, и всё такое.. И представь, некоторые «парни», не все, конечно, но некоторые, к нему прислушиваются, как ни странно. Кое-кто из них знал его в Испании, они ведь сами Республиканская Армия, и думали, что должны помогать республиканцам по всему миру, и всё такое... пока мистер Барри им не запретил. И потом, вашего отца ещё помнят, а Мик, говорят, унаследовал его красноречие. По крайней мере, когда пишет, а то если Мика слушать, так я лично ничего никогда не понимаю. Только доктор Каллаган защищал «парней» в суде при англичанах, и кое-кого спас от верной петли, а Мик – папа говорит – пытается их сбить с толку и помешать выполнить долг. Папа мне много не говорит, конечно, но... знаешь, ты передай Мику, пусть будет осторожнее, и не ходит один в темноте, и всё такое. А на ближайший месяц или около того лучше бы ему вообще исчезнуть из Дублина. «Парни» стреляют точнее испанцев, Сандра...

– Спасибо тебе, Шивон. А как...

– Подожди. Что до вас с Робертом...

– Роберт, между прочим, по бумагам католик.

– Да ну? А я думала, в Британии все католики – потомки тех ирландских батраков, что подались туда на заработки сто лет назад, во время Картофельного Голода. Потому шотландцы и шутят, что католики, мол, играют в футбол с левой ноги – привыкли картошку копать. Мне Люси говорила.

– Многие, но не все. На Севере Англии есть ещё старые дворянские семьи, не принявшие Реформацию ещё тогда, при старом многожёнце Генрихе. У Роберта мама из таких, так что его отец вызвал в своё время большой скандал, когда женился на ней. Зато теперь в случае чего не сможет особенно возражать, если мы с Робертом ...

– Ну, всё равно. Католик он или нет, на лбу у него не написано. Мик хоть говорит по-нормальному, и всё такое, а Роберту рот раскрыть достаточно...

– За нас не беспокойся. Роберт возвращается в Англию – он хочет идти добровольцем. Призыву он не подлежит, конечно, с его ногой, и в Экспедиционный корпус во Францию его не возьмут. Но он научился в Испании стрелять из зенитного пулемёта – говорит, это очень скоро может понадобиться в самой Англии. И задерживаться особо не хочет – боится, что если война начнётся всерьёз, его освобождение могут отменить. А тогда его, как военнообязанного, отсюда не выпустят, а как это называется... интернируют. Что поделать, условия того самого нейтралитета, и вряд ли Мику удастся убедить правительство изменить их. В конце концов, немцев-то тоже должны… интернировать, только откуда у нас тут возьмутся немцы, да ещё военнообязанные...

– Значит, опять разлука, только на этот раз с Робертом?

– Как раз наоборот. Я еду с Робертом – есть причины. За Миком придётся смотреть Люси – я ей доверяю. Ещё раз, Шивон – спасибо. И раз в жизни я говорю без тени шутки.