Дублин, май 1941 года.

– Люси, милая, это было замечательно. – Сжав зубы (больше по привычке, потому что старая рана, в животе, зажила давно, да и новая, в плече, уже несколько месяцев назад), Мик перевернулся на спину.

«Это было... неплохо, – мысленно уточнила Люси, выпрямляя ноги. – Хотя если бы тебя, мой милый, хватило ещё на пару минуток, то было бы, наверное, ещё лучше. Всё равно я люблю его, и надо быть благодарной судьбе – ему могли попасть и повыше плеча. Или наоборот, как сразу сказала бы Сандра, пониже живота, тоже плохо. – Она осторожно нагнулась над Миком и поцеловала его в нос. – Два года почти, а я никак не могу привыкнуть, что мы вместе. Зато Сандра – за морем».

– Мик, я знаю, я обещала не заводить этих разговоров, но я, честное слово, больше не могу так. Мы должны либо пожениться, либо... либо скажи честно, что ты не хочешь этого делать. Сандра и Роберт полтора года как женаты – да они и до того не особо скрывались. Да и как им было скрываться, на них раз взглянуть, как они друг на друга смотрят, и всё ясно. И Люси-маленькой скоро год. И это при том, что они впервые увидели друг друга три года назад, а я, между прочим, влюблена в тебя с тринадцати лет, только ты не замечал. Сказать кому-нибудь, не поверят. Сандра, «отчаянная» Сандра, которая собиралась как следует попробовать, прежде чем покупать, быстренько вышла замуж, как примерная католичка… – Тут она улыбнулась, вспомнив, как сформулировала ту же мысль сама Сандра: «Выхожу замуж за первого же мужчину, который помог мне снять трусы; раньше-то это делали женщины, и при куда менее приятных обстоятельствах». – А я, всегдашняя пай-девочка, должна скрывать свои отношения с человеком, которого люблю больше жизни. Я так больше не могу – и мама скоро поседеет, Мик.

– Да уж, примерная католичка. Сама говоришь, женаты полтора года, а твоей крестнице скоро год, посчитай разницу. Мне пришлось кучу бумаг подписывать – им надо было пожениться срочно, а Сандре не было двадцати одного года...

– Зато мне скоро будет. А Сандра и в школе куда лучше умела озорничать, чем не попадаться. Мы, между прочим, тоже не застрахованы – скажи спасибо мне... и доктору Мэри Стоупс, ты же католик и сам о таких вещах не подумаешь.

Мик не знал, кто такая доктор Мэри Стоупс, и предпочёл ответить на главный вопрос:

– Люси, я десять раз объяснял, что, во-первых, это вопрос твоей же безопасности. Я счастлив, что мы с тобой не только любим друг друга, но и делаем общее дело. Но подставлять ещё и тебя под пулю из-за угла я не хочу. Мне самому вполне хватило. Если бы не предупреждение Шивон, дело могло не ограничиться этой царапиной.

– А я тебя не уберегла. Хорошо, что они всё-таки не такие хорошие стрелки, как говорила Шивон.

– Не исключено, что это они так пугали на первый раз. Кроме того, я успел отскочить, и со мной были товарищи – это не было неожиданностью, спасибо Шивон. А теперь меня голыми руками не возьмёшь, у меня есть друзья и среди них самих, и в Gardai – особенно суперинтендант Шон Кромарти.

– Отец Сюзанн?

– Отец Сюзанн и очень честный человек. Кстати, он как-то обмолвился, что вы с Сандрой однажды здорово выручили Сюзанн в школе, как-нибудь я тебя попрошу рассказать. Англичан он, конечно, не любит, кто их у нас любит. Но и «парней» не особо жалует – он против них воевал в гражданскую заварушку. И уж позволять им отстреливать любого, кто скажет, что не всякого врага англичан мы имеем право считать другом, точно не хочет.

– Мик, я хочу быть рядом с тобой, и чтобы это видели. В конце концов, это на страну моего отца сыплются бомбы, и когда-нибудь меня спросят, что я делала в это время. А что я делала официально? Даже твоя секретарша – на бумаге не я, а «Ring-о-Rosie». А я? Училась на историческом факультете «Тринити»? В такое время историю надо делать, а не изучать!

– Люси, меньше всего стране твоего отца нужен сейчас нож в спину. Именно этим мы с тобой и занимались последние месяцы – пытались защитить её от этого ножа. А наших соотечественников – от вечного позора союза с нацистами. Честно говоря, мне это, наверное, важнее.

– Ну да, мы пишем «твои» треклятые статьи на пару, да теперь ещё Рози иногда помогает. Ну, и речи твоему Эйдану – как его только выбрали в парламент, если сам не умеет. Интересно, могло ли красноречие доктора Каллагана передаться мне – надо надеяться, его будущей невестке. Как ты думаешь, а? Но это мало, и никому не заметно. Я терпеть не могу скрываться, Мик... Тем более, ты сам говоришь: самое страшное позади.

– Да, англичане, похоже, отбились от основной атаки с воздуха. Теперь, вроде бы, даже самые упорные идиоты здесь должны понять, что мы были правы – если наши моральные аргументы их не убеждают, то пусть посмотрят на чисто практические. Без полного господства в воздухе немцам слабо соваться на Британские острова. Говорят, они вот-вот переключатся на русских, не в этом месяце, так в следующем. Если все русские хоть на десятую долю такие, как Сергей у нас в отряде в Испании, то за исход войны можно не волноваться, а старине Слагеру О’Коннору и всей их банде не видать Ольстера, как своих ушей. Кстати, и «парни» лишний раз задумаются – среди них немало марксистов и прочих левых, так что враг русских им понравится как союзник куда меньше, чем враг англичан. Тем более, после бомбёжек Белфаста немцы в Ольстере заметно менее популярны – бомбили-то без разбора, и католические районы тоже...

– И в том, что англичане отбились, есть заслуга Роберта. – «Это тебе не статьи», – добавила она мысленно, но не сказала вслух, боясь обидеть Мика всерьёз.

– Роберт, как всегда, скромничает. Пишет, что он, мол, командует «всего лишь» зенитной батареей, по-настоящему против «юнкерсов» эффективны только «спитфайры», а зенитные батареи полезны в основном тем, что отвлекают бомбардировщики на себя. Может быть, конечно, это стратегическая дезинформация – во всяком случае, военная цензура пропустила.

– Я очень надеюсь, что для Сандры у него другая дезинформация. Она и так места себе не находит: она рвётся если не тушить зажигалки, то водить грузовики в WAAF или WAAC, а вместо этого ещё по крайней мере год должна будет сидеть с Люси-маленькой в родовой развалине родителей Роберта под Харрогейтом. С прислугой в военное время не особо, приходится и самой менять ползунки. Да и дом, говорят, собирались реквизировать под госпиталь. Что, кстати, и хорошо – пусть Сандра лучше на медсестру выучится («как в том самом романе», – добавила она мысленно), чем грузовики водить. А то она сцепления от газа не отличает, зато очень хорошо умеет утешать тех, кому больно – даже если ей самой ещё больнее, я имела возможность убедиться в школе.

– Когда это?

– Как-нибудь расскажу. Слушай, Мик, я вот чего не понимаю. Роберт, конечно, замечательный парень, но с какой, собственно, стати он чем-то командует? Моему отцу пришлось через огонь и воду пройти, чтобы дослужиться до майора – в той же самой армии... А Роберту не то двадцать восемь лет, не то двадцать семь, его опыт в Испании – казалось бы, его личное дело, и кончал он, насколько я знаю, Кембридж, а не Сандхёрст.

– Это англичане, Люси... Всё-таки хорошо, что у нас с ними разошлись дорожки. Там важно не что ты знаешь, а кого ты знаешь. Роберт, будь он хоть трижды социалист, остаётся джентльменом из высших классов, его право и обязанность – вести за собой остальных. Это как та битва при Ватерлоо, которая, если верить герцогу Веллингтону, была выиграна на спортплощадках Итона.

– Ох, лучше бы Роберту не цитировать этот афоризм при жене. У Сандры с некоторых пор аллергия на любое упоминание Итона.

– Почему это?

– Не скажу. Спроси у неё сам. Так всё-таки, раз ты считаешь, что наша миссия выполнена, почему ты не можешь, наконец, перестать таиться и сделать из меня честную женщину¹?

Мик замолчал. «Ну, что мне говорить и что делать... Не жениться – нельзя. Это же Люси, как же я её брошу... Да и Сандра с Робертом со мной тогда разговаривать перестанут. А жениться... Я теперь знаю, что могу выдержать и пулю в бою, и пулю из-за угла, и газетную травлю. Но не могу я, не могу признаться молодой женщине, тем более Люси, что мне с ней не особенно интересно в постели... И главное, я же чувствую, что и ей со мной, на самом деле, тоже – чего скрывать, не особенно я нынче ловок в этом деле. Не знаю уж, раненый живот в этом виноват или раненая вера в свои мужские силы. Господи, зачем в моей жизни была Ана... Полная противоположность Люси. Люси – друг, товарищ, помощница, понимает с полуслова, и болтать с ней можно часами – только вот ночью... А та была ровно наоборот – ночью огонь, а не девушка, зато днём разговаривать с ней было совершенно не о чем, кроме земли и свободы – и то в меру моего каталонского... Говорят, лучший способ учить язык. Немного же я успел выучить – месяца не прошло, как она ушла от меня к этому баску, Патши, такому же анархисту, объявив меня «холодным, как рыба, англичанином». Она, похоже, до самой своей гибели так и не поняла разницу между англичанином и ирландцем. Сергей, тот сразу понял. Говорил, что ирландцы больше похожи на русских: не дураки выпить и пошутить и умеют – странное выражение – «надеяться на авось». Наверное, я плохой ирландец, но не хочу я надеяться на авось и боюсь жениться, если не уверен, что мы сможем сделать друг друга счастливыми. Тем более, развода-то у нас больше нет, спасибо мистеру де Валере с архиепископом Дублинским...»

Люси, конечно, не могла догадаться о смысловом направлении его мыслей, но по знакомому выражению лица без труда угадала направление географическое:

– Слушай, Мик... Раз уж я завела серьёзный разговор, то давай я спрошу и об этом... Я знаю, ты не любишь вспоминать, но... а как тебя всё-таки ранили? В первый раз – про второй я знаю.

– Да пожалуйста, особой тайны нет. А почему я не люблю об этом говорить – тоже дело простое. Ты видела, что у меня две дырки: на спине и на животе? Так вот: на животе – это на самом деле выходная, а входная – на спине, не самое почётное ранение. Увязался я вместе с Робертом, и ещё с ребятами, всего человек пятнадцать, в ночную вылазку – занимать выступ укреплений фашистов напротив наших позиций. Как потом выяснилось, в порядке отвлекающей атаки, но нам-то этого не сказали. Занять-то мы его заняли, хотя тоже не без приключений – как только Роберт перерезал проволоку, они нас засекли и начали стрельбу из всего, что только можно. Ты себе представить не можешь, какое это ощущение, когда ясно, что тебя застукали...

– Отчасти могу, но, конечно, в менее серьёзной ситуации.

– Так вот, забросали мы этот выступ гранатами – странные гранаты у испанцев, вместо одной чеки две, одна слишком тугая, другая слишком свободная, того гляди граната либо не разорвётся, либо разорвётся в кармане. Да я ещё начал эту чеку выкручивать не в ту сторону, но это к делу не относится. Влетели в окоп, я, помню, весь испанский начисто забыл, ору: «Выходи, сдавайся!», – по-английски с ирландским акцентом. Сдаваться там некому было – они все отошли по ходам сообщения, и хорошо – у нас был приказ: в окопах не стрелять, действовать только штыками, а я не уверен, что способен на это... Один бедолага задержался, Роберт за ним погнался, попробовал пару раз достать штыком пониже спины, но он удрал. Выглядело это со стороны, надо сказать, комично, но, думаю, тому парню смешно не было.

– Штыком пониже спины? – «Я думала, что знаю про все... возможности, но про такое не слыхала, подумала Люси. Правду говорят, всё познаётся в сравнении...» – Это... не слишком?

– В тот момент нам так не казалось, хотя, глядя теперь, может, и зря – они ж мобилизованные все были, из-под палки. Ну, заняли окоп, сидим там, что делать, неясно, новых приказов нет, подкреплений нет, фашисты спереди стреляют, наши сзади стреляют, а мы посередине. Хорошо, что испанцы в массе своей никудышные стрелки, что на их стороне, что на нашей, тем более – ночью. Но всё равно, к сожалению, без потерь не обошлось. Потом кричат: отходим. А как «отходим», когда они начинают обратно по ходам подтягиваться, а у нас из оставшейся дюжины ребят четверо раненых, трое тяжело. Пришлось нам – Роберту, Сергею (я тебе про него говорил) и мне – ещё некоторое время пострелять, в основном вдоль этих самых ходов. Почти у всех остальных винтовки землёй заклинило, а чистить их ночью невозможно – обязательно потеряешь какую-нибудь деталь. Стреляли мы, конечно, без особого толку, но ребята тем временем вытащили раненых. Правда, двое из них всё равно умерли потом – анархист Патши и его девушка... Ана. А как стали отходить сами, тут нас и зацепило. Меня – на середине ничейной полосы. У меня фонарик был, я им дорожил, как дурак – Сандра подарила перед отъездом, – он выпал, я начал искать, наверное, чуть привстал сдуру. Как Сергей и Роберт меня вдвоём дотащили, убей, не помню. А Роберта – уже когда перелезали через наш бруствер. Я всегда думал, что если его ранят, то в шею – он же длинный, вечно из окопа торчал. А вышло – в ногу. Вот и получилось, как в той матросской песне: «Поклон и прощайте, испанские дамы, нам вышел приказ возвращаться домой...»

– Я знаю эту песню, Мик. Я в своё время очень увлекалась парусным флотом... Но, знаешь, в вашей истории и романтики, и героизма куда больше. И почему ты говоришь, что ранение не самое почётное? Что может быть почётнее – вы прикрывали отход товарищей...

– Ну, герой тут не я, да и толку-то в итоге? Войну-то ту продули... Американец один из «батальона Линкольна», я писал о нём Сандре, думал вставить Роберта в свой новый роман. Не знаю, гордиться Роберту или беспокоиться. Я ещё не читал, но наверняка он слепил из себя самого, Роберта, Сергея, и ещё Бог знает кого, может, и из меня тоже, – одного героя, сделал его американцем, как у них заведено, и, разумеется, укокошил напоследок. Роберт считает его великим писателем, а я не уверен. Кроме того (тут он покосился на голую грудь Люси, чуть видневшуюся из-под одеяла) знала бы ты, чем занимаются благовоспитанные английские девушки из поколения наших родителей в его прошлом романе.

– Читала я его прошлый роман, Мик. И, представь, тоже заработала в результате пару шрамов. При обстоятельствах, немного похожих на твои – только в миниатюре. Меня тоже застукали не вовремя, и я тоже прикрывала товарищей, причём в том числе и твою сестру. И тоже в итоге не вполне успешно... Только у меня шрамы даже не на спине. Вот если бы ты поменьше думал о своём католическом воспитании и получше ласкал меня, то давно бы их заметил.

– О чём ты говоришь?

– Ты у меня действительно такой непонятливый или просто хочешь, чтобы я назвала вещи своими именами? Пожалуйста, раз ты, наконец, рассказал, давай и я расскажу откровенно.

И рассказала, на всякий случай упирая на свой опыт, а не Сандры, – в отличие от... некоторых, Люси не любила трепаться о чужих секретах. Зато не забыла упомянуть про так и не осуществлённые планы мести.

– Люси, я должен признаться тебе в одной ужасной вещи, – по голосу Мика было непонятно, шутит он или смущён всерьёз. – Даже не знаю, как сказать... Я, наверное, единственный молодой человек на несколько миль отсюда, которого в школе ни разу не пороли.

У Люси перехватило дыхание от удивления:

– Мик, любимый мой, я не знаю, зачем ты мне врёшь, но я тебе не верю. Мик Каллаган, авантюрист, поборник высоких моральных принципов, защитник справедливости, мишень для франкистов и ИРА, мой возлюбленный и, самое главное, брат Сандры Каллаган – этот Мик Каллаган не был в школе первым хулиганом? Мик, расскажи это кому-нибудь другому. Уж если такой пай-девочке, как я, разок попало...

– Тоже мне пай-девочка, можно подумать, ты не лежишь раздетая в постели с молодым человеком, с которым не обвенчана, – на самом деле Люси не просто лежала рядом с молодым человеком, а заставила его перевернуться на бок и тщательно исследовала ладошкой соответствующую часть его тела, проверяя его неслыханное заявление. «И правда, шрамов нет, как это я раньше не удивилась...»

– И который через десять минут после... ну, ты понимаешь... разговаривает со мной о политике и окопах, съел?

– Допустим, хотя вообще-то ты начала сама, да и время такое. Так вот: кто тебе сказал, что я не был в школе первым хулиганом? Просто когда меня отдавали в среднюю школу, ещё был жив отец, он примерно представлял себе, до чего может меня довести фамильный авантюризм Каллаганов, и нашёл для меня эту немыслимую редкость – школу для мальчиков без телесных наказаний...

– Так как же ты, мерзавец ты этакий, допустил, чтобы Сандра?..

– Ну, во-первых, у меня были связаны руки. Сандра – незаконный ребёнок национального героя, вроде Горации Нельсон, о которой ты наверняка читала в своих книжках. Живое рыжее пятно на репутации почтенного семейства. То, что удалось для неё придумать, было, поверь, не худшим вариантом. В этом интернате я знал лично хотя бы духовника – отца Ардала О’Райли. Да и много ли в нашей бедной стране таких интернатов, где у каждой старшеклассницы – своя комната...

– Я бы лучше жила в дортуаре, как в младших классах, чем знать, что меня могут разложить на моей же кровати!

– Люси, милая, считай меня полным идиотом... Я, конечно, знал, какие порядки обычны в школах для мальчиков. Но я был и сам почти мальчишка, и девочки представлялись мне небесными созданиями. То, что и они тоже... что и их тоже... мне даже и в голову не пришло!

– И Сандра тебе ни разу...

– Ни слова, beJaysus². Первое, что заставило меня заподозрить неладное – это телеграмма. Теперь я хоть понимаю, откуда она взялась.

– Какая телеграмма?

– Вообще-то я обещал никогда не говорить ни тебе, ни Сандре. Но раз уж у нас ночь откровенных разговоров... Телеграмма отца О’Райли, в которой он просил меня забрать вас с Сандрой из интерната срочно, как можно скорее и уж точно до Пасхи. Я держал с ним связь – мы вместе организовывали выступление в Дублине одного священника-баска... из Герники. Я тогда торчал в Англии у Роберта – он хотел показать меня какому-то своему дяде, медицинскому светилу в Кембридже. А когда я получил телеграмму и сорвался в Ирландию, Роберт сказал, что не пустит меня одного, и поехал со мной. Так что если бы не эта ваша история, Сандра и Роберт, скорее всего, не встретились бы – сначала мы бы оба долечивались, а потом началась бы война и стало бы не до визитов к друзьям...

Мик помолчал с минуту и заговорил снова:

– А ведь он умный человек, отец О’Райли... Ну, кто ещё – и как – мог сделать так, чтобы вы не только отказались от этой безумной затеи, но и сделали это с радостью. Допустить, чтобы вы попробовали и попались, он не мог.... Не говоря о том, как вам бы попало, ты хоть понимаешь, какого слона могли раздуть из этой мухи если бы, к примеру, Шивон проболталась отцу? Про вашу обиду на директрису никто бы и думать не стал. Ну, выдрали вас за пустячный проступок, в семнадцать лет, по голому телу при свидетелях, и, может быть, немного перестарались при этом. Сама говоришь, судя по письмам этим в газете, большая часть страны считает, что это нормально. А вот то, что старшеклассница – протестантка и дочь британского офицера – пыталась сорвать празднование такой годовщины... Мира в стране это не добавило бы, а ведь наш триколор – зелёный, белый, оранжевый – и так по швам потрескивает... А если бы случилось чудо, и вы бы своего достигли... мисс Риордан ведь всё равно вышла на пенсию сразу после вашего выпуска, гораздо раньше, чем собиралась. Наверняка отец О’Райли знал о её планах... (Ни Мик, ни Люси, конечно, не знали, почему мисс Риордан приняла такое решение, и что именно услышал от неё на исповеди достойный патер, но читатель, помнящий о том, при каких обстоятельствах Сандре в своё время простили последний десяток розог, возможно, догадывается...) …А вышло так, что Сандра в итоге встретила свою судьбу – и очень здорово, что венчал их, как помнишь, именно отец О’Райли. Интересная штука – судьба. Может, это предопределение, как говорили эти ваши господа – Кальвин, Нокс и компания? Кстати, об интересных штуках....

Дело в том, что Мик, в свою очередь, нашёл маленькие шрамики, о которых говорила Люси, и с нарастающим удовольствием ласкал их ладонью, с удивлением убеждаясь, что силы, которые он считал надолго истощёнными предыдущим... ну вы понимаете,.. восстанавливаются куда быстрее и куда полнее, чем он ожидал, а мысли уверенно возвращаются к тому предмету, от которого мысли нормального молодого человека вообще никогда далеко не удаляются. Особенно если его хорошенькая подружка лежит раздетая рядом с ним, да ещё ласкает его очень нескромно. Люси провела рукой вдоль его тела и без труда убедилась в этом тоже.

Мик, который снова лежал на спине, сделал движение, чтобы перевернуться, но Люси удержала его: не надо, милый, я сама (если ему так понравилось гладить меня по попе, зачем ему мешать?) Перебрасывая ногу через тело Мика, она скользнула озорным взглядом вниз по его животу. Нет, двенадцати дюймов нет, пусть Сандра не придумывает, и вообще, ничего я ей не говорила. Десять... не знаю, нам хватит. И вообще, как сказала бы та же Сандра, важен не размер, а техника. И вот техникой-то мы и... займёмся.

И, закрывая глаза, решительно опустилась на Мика, вбирая в себя все дюймы без остатка, сколько их там ни было.

Мик, тихонько застонав, продолжал гладить шрамики на нежных ягодицах подруги и неожиданно поймал себя на том, что во всех подробностях представляет себе тот случай, когда они появились, причём сам не очень понимает, на чьём, собственно, месте он себя видит – на месте Люси, на месте мисс Риордан или на месте наблюдателя, «мухи на стене». И то, что в жизни он, Мик, никогда не ударит женщину, и всякому, кто посмеет тронуть Люси, руки и голову оторвёт, и самого себя тронуть никому не даст (ну разве если... нет, это невозможно) как-то не имело решительно никакого значения.

Это было лучше, чем с Аной.

Это было, конечно, куда лучше, чем у него раньше получалось с Люси.

Это было вообще лучше всего на свете.

А ну-ка, юная леди... а ну-ка, юная леди...

Юной леди явно передался его энтузиазм, хотя вряд ли она понимала его источник – и, наверное, это было и к лучшему. Она танцевала несложный танец любви с вдохновением солистки балета и неутомимостью лодки под попутным ветром, и вот снова, как четыре года назад, почувствовала, как её поднимает волна, только теперь вместе с Миком, и это была волна не боли, а острого, как боль, наслаждения, и на гребне этой волны Люси опять закричала криком морской птицы над кораблём, как кричала до того только раз в жизни, тогда, года четыре назад. Только на этот раз корабль не тонул, он шёл, как в той старой матросской песне, под надутым грот-марселем, огибая Белые Утёсы Дувра, и кричали чайки, и горланили в ожидании встречи в порту законно-хмельные матросы: «Нам орать эту песню на разных широтах, По солёным морям, далеко от земли, Как положено честным британским матросам; От Силли до Вессана тридцать семь лиг; Так сядем у пушки, да сдвинем-ка кружки, А ну-ка, ребята, давай веселей; Вы, песни, гремите, тоску утопите, Я пью за здоровье любимой моей»... …любимой моей... любимый мой... любимый мой...

Волна выбросила их обоих на берег, и когда Люси, как водится, положила голову на здоровое плечо Мика, прижавшись к нему всем телом, тот почувствовал, как она – в первый раз за два года их связи – дрожит крупной дрожью.

Некоторое время, довольно долго, Люси не думала вообще ни о чём, а Мик думал молча, но, наконец, продолжил свои мысли вслух:

– Наверное, свадьбу надо пытаться устроить в Англии, если, конечно, нас там сразу не арестуют как шпионов – по крайней мере, меня. Даже жалко, что здесь, похоже, не выйдет.

– Почему жалко и почему не выйдет пожениться в нейтральной стране, а надо под бомбами? – спросила Люси, не открывая глаз и совсем не удивляясь тому, что о свадьбе Мик теперь говорит, как о решённом и недалёком деле.

– Ну, во-первых, я боюсь, что у нас вот-вот отменят гражданские браки – разводы вон уже отменили. А церковный нам с тобой не подходит по понятным причинам. Во-вторых, особо собирать гостей не придётся, время не такое, но уж без Сандры и Роберта нашей свадьбы быть не может, согласись. А кто даст Роберту увольнение больше, чем на день, даже сейчас, когда налёты идут на убыль. Это мы – счастливые нейтралы. А, кроме того, я лично не уверен, что хочу оставаться счастливым нейтралом особенно долго. Здесь мы сделали, что могли – опасное время позади, в войну на стороне Гитлера Ирландия не вступит. Наверное, лично нашей с тобой заслуги в этом немного, но уж сколько есть. Да и «парни» вряд ли теперь решатся на серьёзные вещи, а помешать им пакостить англичанам по мелочи всё равно не в наших с тобой силах. Попрошусь лучше к Роберту в зенитную батарею, они, вроде, берут нашего брата добровольцами – формально мы ведь пока ещё подданные того же Георга Шестого. Бомбы, по крайней мере, не падают из-за угла. И ты можешь помочь стране твоего отца – водить грузовики или ухаживать за ранеными вместе с Сандрой, или даже чем-нибудь более серьёзным – это нам с Сандрой серьёзный пост не доверят, а ты-то дочь офицера «Чёрной Стражи». Кстати, забавно, как поменяются наши роли: в Англии ты будешь дочерью героя, а я – сыном смутьяна, если не мятежника...

«Нет, он неисправим, я ещё намучаюсь за ним замужем... ну хоть сейчас мог бы не сворачивать на политику... Да и посмотрела бы я, мой милый, на ту медкомиссию, которая признает тебя годным... Впрочем, если судить по некоторым вещам...» Вслух Люси только спросила:

– А почему жалко?

– Потому что если бы было можно, я хотел пригласить кое-кого на свадьбу...

– Шивон? Отца О’Райли?

– И их тоже, конечно. Хотя Шивон вышла замуж полгода назад, а значит, сейчас должна быть примерно на пятом месяце и...

– ...и всё такое?

– И всё такое. Она, скорее всего, даже в Дублин не выберется. Но вообще-то я думал про... мисс Риордан.

– Мисс Риордан?! Мик, тогда свадьба будет без меня. И без Сандры, подозреваю... А впрочем... Мисс Риордан на пенсии, так что, по крайней мере, безвредна, и времени у неё теперь много, так что приглашение ей послать в любом случае можно. А вместе с приглашением у меня чешутся руки послать ей письмо – с подробным описанием некоторых вещей, которые мы с тобой говорили и, главное, делали последние полчаса. Пусть старая дева пополнит своё образование. Это и была бы та самая взрослая месть, о которой однажды говорила Сандра.

Или благодарность, подумала она про себя, засыпая – как Сандра сказала: отблагодарить. И как говорила сама мисс Риордан: «надеюсь, что наказание пойдёт вам на пользу». Похоже, что оно принесло-таки пользу нам обеим, хотя и не напрямую и... не совсем в том смысле, который она имела в виду. Так месть или благодарность? Сама не разберусь, да это и неважно, главное, что Мик – мой. Мой. И если кто-то собирается в него опять стрелять, или бросать бомбы, то мне не привыкать заслонять членов моей новой семейки своим телом... неважно, какой именно его частью. И улыбнулась сонной улыбкой, не снимая головы с плеча Мика.

When Irish eyes are smiling…