Господи, надо что-то делать… Или завязывать… Завязывать, и потом снова оказаться в одиночестве? Страшно, поскольку это пустота. Друзья, родственники – это статуи в темном коридоре (пусть живые), мне же нужен факел, освещающий дорогу и тогда видна цель.

Факел – это женщина, любимая женщина, и именно ее я теряю. Никто не виноват в происходящем, да и треугольник получается какой-то странный. Он бросил ее, безумно влюбленную, и она даже не знает почему. Именно в этот период мы с Леночкой и познакомились.

Бедная девочка; как она страдает. Она простила этому парню все: неожиданный разрыв, записи в дневнике, который она у него украла и который довел ее до слез. Она простит ему все, чтобы быть с ним, хотя знает, что это невозможно. А кто я для нее? Временное пристанище – это в лучшем случае. Невыносимо!

Как можно было не оценить такого ангела? Ах, если бы я был на его месте. Леночка восхитительна! Она, конечно, не фотомодель, но в ней столько обаяния, столько шарма.

Светлые волосы, серые глаза, пухлые губки, словно созданные для поцелуя. А какая фигурка! Пускай у нее нет осиной талии, но что это за женщина без маленького животика? Ровные и чуть-чуть пухлые ножки переходят в попку и составляют единое целое, достойное резца великих скульпторов. И вот от этого я должен отказаться? Нет! Пусть не сердцем, но телом ее я должен обладать. Разрази меня гром, если я чего-нибудь не придумаю!

Что за существа эти женщины? Прямо змеи какие-то. Вот они подходят, улыбаются, просят о чем-то, и ты бежишь удовлетворять их желания. Помню, как на пляже Ленка продемонстрировала, свою попку, засунув купальник между ягодицами и подставив их солнышку, чтобы загорели. Я думал, я прямо там и кончу. Как там в песне поется: и люблю и ненавижу одновременно. Иногда хочу расцеловать ее тело, обсыпать его лепестками роз, а иногда желаю высечь этот плод любви, эти две половинки не дающие покоя.

Высечь ?!…

Я нажимаю кнопку звонка, выключается музыка и открывается дверь.

– Привет, Лена. Ты готова? – она стоит в шортиках и качает головой, потом вскидывает глаза и смотрит пристально и одновременно виновато и с упреком.

«Так, опять» – подумал я – «но надо держать себя в руках».

– Я, наверное, не смогу пойти.

– Почему? Мы же договорились.

– Я совсем забыла: мне нужно еще убраться в квартире, – последние слова она комкает, потому что мы оба знаем – уборка для нее это способ отвлечься от других мыслей.

– Можно мне пройти?

– Проходи, – она поворачивается и идет на кухню. Я стараюсь не смотреть ей вслед. – Чаю хочешь?

– Хочу, – я достал из кармана кулек с конфетами.

– А ты что, не будешь? – на столе стояла только одна кружка. Она пожимает плечами … думает.

– Да, наверное я тоже попью.

Мы молча пьем чай. Лена смотрит в окно или в чашку, я иногда поглядываю на нее – так проходит несколько минут. Заметив мой взгляд, она опять пристально на меня смотрит.

– Ты все время думаешь о нем? – она кивнула, даже не подумав над ответом, словно уже много раз отвечала на этот вопрос.

– Но ведь это безумство, ты доводишь себя до нервного истощения и…

– А что я могу сделать!? – у нее задрожал голос. – О, Господи… – она выдохнула и опустила голову. – Наверное, я сумасшедшая. Зачем только я тебе нужна такая?

– Ты прекрасна … Наверное, я тоже сумасшедший.

Мы помолчали и больше не притронулись к чаю.

– Ты читала «Дон Кихота»?

– Нет.

– Этот рыцарь сильно страдал из-за несчастной любви. Он жил затворником и бывали мгновения, когда он не знал, куда деть себя. Тогда он начинал биться головой о стены, и физическая боль заглушала душевную.

– И помогало?

– В книге описано, что да. Правда он, в конце концов, сошел с ума. Наверное от передозировки.

– Ты все шутишь, – Лена встала из-за стола и ушла в свою комнату.

Я прошел за ней. Ленка стояла лицом к окну и смотрела на то, как вороны носятся друг за другом и каркают. Я легонько обнял ее за плечи – она напряглась.

– Знаешь почему у ворон все так просто? – я говорил тихо, не убирая рук с ее плечей.

– Потому что они вороны.

– Потому что у них инстинкт превалирует над разумом. Потому что лучшая самка достается самому сильному, а остальные ищут себе других, так как им надо размножаться и некогда переживать потерю. Я, конечно, не призываю возвращаться в первобытное общество, но быть прагматичнее и эгоистичнее иногда нужно.

– Судя по всему, сейчас ты следуешь именно этому принципу, – сказала она, передернув плечами.

– Я буду твоим доктором, – я старался не поддаваться на ее провокации и не отпускать ее плечи. – У меня нежные и в то же время твердые руки. Ты испытаешь такие ощущения, которых ты никогда не забудешь. А что касается моего прагматизма, то ты свободная женщина и всегда можешь сказать «нет».

– Ты собираешься бить меня головой об стену? – она резко повернулась ко мне лицом.

– Нет, рукой по попе.

– Это просто потрясающе! И ты всерьез полагаешь?.. Ты просто сошел с ума!

– Мы оба сошли с ума, если уж на то пошло. Понимаешь, это будет игра, жестокая игра, спектакль, который мы разыграем.

– А как же передозировка?

– Все будет построено на импровизации, и любой из нас может ее прервать, когда захочет, – я старался говорить уверенным негромким голосом и смотреть ей прямо в глаза. – Ленка, ты сильная личность, и будешь сама контролировать процесс своей силой воли. Идем…

Я взял ее за руку и повел в другую комнату. Я чувствовал, как Ленка дрожит. Она пыталась освободить руку, но я держал ее крепко. В другой комнате стояла огромная тахта, на которую я ее и бросил. Она вцепилась руками в подушку и поджала ноги.

Я гневно заговорил:

– Тебе ведь наплевать на меня, не так ли? И это не в первый раз. Ты опять подвела меня, ведь билеты уже у меня, и теперь они пропали.

Она усмехнулась.

– Ах, ты смеешься. И это вместо того, чтобы извиниться.

– Я тебе ничего не должна, в том числе извинений.

– Ты мне ничего не должна, кроме извинений. А если у тебя проблемы с головой, то ответишь своей задницей.

С этими словами я схватил ее за обе ноги и дернул так, что она вытянулась на тахте животом вниз. Через мгновение мои пальцы залезли ей под резинку трусиков, и я стащил их вместе с шортами. «Кожа нежная, словно шелк; ну ничего, скоро ты сама у меня станешь шелковой». Я сел ей на ноги и задрал футболку, полностью оголив ягодицы.

Удары я наносил со всей силы и быстро, не давая Ленке опомниться. После первого она уперлась руками в кровать и выпрямила их, прогнув спину, но уже второй удар стал для нее большей неожиданностью, чем первый, ее руки подкосились, и она упала лицом в подушку. Я шлепнул ее по четыре раза по каждой половинке, но все произошло так быстро, что Лена успела только один раз пискнуть в подушку. «Шлепнул» – это мягко сказано, поскольку моя правая ладонь горела, не говоря уже о ее попке. Она была вся красная, а в верхней части отпечатались мои пальцы.

– Ну ты и сука! – она была прекрасна в гневе, глаза ее горели, а губы были сжаты в ровную линию.

– И это вместо извинений.

– Извинений!? Да ты не то что извинений, ты и слов цензурных от меня теперь не дождешься. Немедленно отпусти меня.

– Ошибаешься! Ты встанешь с этого ложа только после того, как попросишь прошения.

– Выкуси! – она попыталась встать, но я прижал ее правой рукой к тахте, а левой, еще не уставшей, начал лупить ее только по левой ягодице.

Ленка пыталась крутить тазом, чтобы вырваться от меня, но я крепко сидел на ее ногах, а приподняться на руках ей не давало то, что я ее держал. Вскоре и левая рука у меня заныла, и я остановился.

– С-с-с-у-у – к-а-а ! – она шипела от боли, пытаясь посмотреть на свою попу, но встретилась взглядом со мной. Слез в ее глазах не было.

– Как тяжело ты понимаешь русский язык. Ну что тебе стоит сказать: «извини, да, это я виновата».

– Не-ет! Ты меня еще не знаешь, это ты ответишь за свои действия.

Вместо ответа я опять придавил ее к кровати и продолжил лупить как можно сильнее и чаще. Лена даже не успевала стонать на каждый удар. Она только голосом охала, когда мне удавалось шлепнуть по наиболее чувствительному месту. Руками она сучила по тахте, словно пыталась найти точку опоры и встать, но я держал ее крепко. Скоро следы от моих пальцев слились в единое багровое целое.

Я на секунду останавливался и спрашивал:

– Попросишь прошения?

– Н-е-е-т, – она тянула слова сквозь зубы, словно скулит щенок, запертый в одиночестве.

Затем я продолжал.

Когда девочка поняла тщетность попыток вырваться, она вцепилась руками в подушку, уткнулась в нее лицом и вертела головой вправо и влево, не отрывая лица от подушки, словно повторяя: «Нет! Нет! Нет!», хотя я уже ни о чем ее не спрашивал. Теперь я мог наносить удары двумя руками, по разным половинками, тем самым давая ладоням отдохнуть. Когда на ее попе не осталось ни одного белого места, и вся поверхность была багровой с синим отливом, я почувствовал, что мои ладони, мозолистые от занятий на турнике, горят огнем и больше не выдержат. Я остановился и начал дуть на них.

– Ну что? Выкусил? – в ее голосе был истерический смешок, а нижняя губа прокушена.

– Вот, черт! – я встал и побежал в ванную, где включил холодную воду и подставил под нее ладони. Боль медленно утихала.

Я зашел в Ленкину комнату, открыл ее стол и взял две фотографии, которые я подглядел несколько дней назад. Когда я вернулся в большую комнату, Лена полулежала попой кверху и смотрела, как я вхожу. Она была похожа на волчицу, охраняющую вход в логово с волчатами. Ее глаза гневно блестели и были чуть прищурены, рыжие волосы растрепались и почти закрывали лоб. Руками она нежно гладила свои ягодицы, иногда морщась от боли.

– Ну почему ты упорствуешь, ведь это же бесполезно?… Ты уже ненавидишь меня?

Лена отвернулась от меня и легла головой на подушку. Я подошел с другой стороны и показал фотографии.

– Посмотри, что у меня в руках.

– Ой! Где ты это взял?

– Там, где они лежали. Это ведь единственные фотографии того парня, не правда ли? И они очень дороги тебе. Я сейчас порву их на кусочки.

– Да ты! Ты даже недостоин, чтобы тебя ненавидели. Отдай немедленно фотографии и уходи из моего дома.

Теперь уже настала моя очередь усмехаться.

– Смотри…, – я сделал вид, что собираюсь их порвать.

– Нет!!! Не смей! … Ну пожалуйста, не рви их!

– Где у тебя инструменты?

– Что?

– Где у тебя хранятся инструменты и все по хозяйству?

– В коридоре на антресоли. А зачем тебе?

– Чтобы, когда я вернусь, была абсолютно голой. И попробуй только убежать – фотографии у меня. – И через секунду добавил: – Сечь буду!

Я залез на антресоль и нашел пакет со старыми электрическими проводами. Там оказался шнур от электрочайника. Это был провод длиной чуть больше метра и толщиной миллиметров семь-восемь. С одной стороны торчали провода, но с другой была цела пластмассовая изоляция, и не было острых кромок. Провод был гибкий и достаточно тяжелый. Я намотал на руку тот конец, который был с проводами, так что пластиковый конец болтался в воздухе, и вернулся в комнату.

Лена стояла около тахты и складывала футболку на стул. Она была прекрасна без одежды. Тонкая шея переходила в шикарный бюст, в не тонкую, но гармоничную талию и бедра. Она стояла ко мне лицом, и я видел аккуратную стрижечку у нее на лобке. Пепельного цвета волосы были в виде небольшого треугольника с ровными краями. Больше волос на теле не было. Леночка тщательно выбривала их вдоль щели, на промежности и на ногах. Подмышки же она скоблила так часто, что в некоторых местах были раздражения и порезы от бритвы.

Она смотрела расширившимися глазами на кончик моей самодельной плети и вращала головой в такт его движению как загипнотизированная.

– Боишься? – я помахал плеткой, – это не рука, смотри! – и я стеганул ее по ногам.

– Ай!!! – Ленка взвизгнула и начала тереть место удара рукой. Там вздулся небольшой рубец.

– Итак, слушай правила игры. Я буду тебя сечь до тех пор, пока не получу извинений по поводу сегодняшнего случая и тех оскорблений, которые я только что услышал. Как только это произойдет, я тебя отпущу и отдам тебе фотографии. Если ты попробуешь встать с тахты, я их немедленно порву.

Лена закрыла лицо руками, села на кровать и тут же вскочила, как ужаленная – попа еще болела.

– Ну! Быстрее. Ложись и вытягивай руки. Подушку я заберу, а то она тебе мешает.

Резким, почти истерическим, движением Лена легла по диагонали тахты. Тахта была огромная, а Ленка настолько миниатюрная, что она могла свободно лежать, вытянув руки и опустив между них голову.

– Крутиться можешь как хочешь, нельзя только вставать и закрываться руками.

И я сильно стеганул ее по бедрам.

– А-а-а – х-х !!! – Лена вскинула голову, не отрывая рук от поверхности тахты.

Я стеганул еще раз. Ленка пискнула и уткнулась лицом в кровать… Больно… Ее спина выгнулась как у кошки в момент опасности, а красный рубец появился на обоих бедрах примерно посередине между ягодицами и коленом. На следующем ударе она сжала кулаки, смяв покрывало, и застонала. Я решил не делать пауз и стал методично сечь ее по попе и ногам, стараясь не попадать выше пояса, чтобы не повредить внутренние органы. Размеры комнаты позволяли хорошо размахнуться плеткой, и она с силой впивалась ей в кожу. Каждый удар оставлял рубец. Девочка несколько раз порывалась встать, но, то ли под моим выкриком «лежать», то ли под новым ударом, вжималась в тахту, словно пытаясь зарыться в нее и спрятаться от жалящего провода. Ее тело то сокращалось, то вытягивалось на максимально возможную длину, при этом руки ее оставались вытянутыми вперед, а ноги были сжаты вместе. Она напоминала дождевого червяка, ползущего по земле. Чтобы предотвратить непроизвольное желание вскочить с кровати, Лена зацепилась носками ног за край тахты, а руками взялась за противоположный край и вытянулась в струночку. Она не могла больше сдерживаться и громко стонала, а когда плеть попала ей по внутренней стороне колена, вскрикнула. Я остановился. Ленка лежала, отвернувшись от меня, и тихо скулила. На результаты порки я старался не смотреть, – рубцов было очень много, но пока еще ни один не кровоточил.

– Кричишь, глупая. А ведь требуется от тебя то, всего ничего.

– Отдай фотографии. Гад!

– Тебе же больно. Ну хорошо, не хочешь словами, тогда просто поцелуй мне руку, – я протянул ей ладонь…

– А-а-а ! – это уже кричал я, потому что Лена укусила меня за палец. – Ну, держись, – я опять намотал провод на руку, – орать будешь как свинья, которую режут к обеду.

Вместо ответа Ленка отвернулась и с первым ударом впилась зубами себе в плечо. Я сек без оттяжки, так как не хотел делать раны, но, в то же время, старался захватить как можно большую поверхность ее тела. Ее ноги покрывались рубцами до самых пяток, особенно много досталось задней поверхности бедер, некоторые рубцы там уже посинели. Боль настолько захватила ее, что она перестала контролировать свои звуки: она охала, взвизгивала, всхлипывала. Я понял, что Ленка начала плакать. Чтобы защитить уже болящие места, она поворачивалась то одним, то другим боком. «Даже когда ей больно, она похожа на змею» – подумал я. Но поверхности тела не хватало. Я не считал удары, но где-то после шестого десятка рубцы стали перекрывать друг друга, и кожа не выдержала и лопнула. Вскоре это произошло еще в трех-четырех местах. Ленка не выдержала и взвыла, а потом резко перевернулась на спину, подставив под плеть переднюю часть бедер.

Это было восхитительно. Она лежала, натянувшись, как струна. Руки были вверху, над головой, собраны в замок, а носочки ног она вытягивала вперед как балерина. Каждый удар словно вдавливал ее в тахту, но последняя предательски выталкивала Ленку обратно. Она лежала, запрокинув голову назад и закрыв глаза, с широко открытым ртом и громко выла. Из глаз ее текли слезы. На ее гладко выбритых подмышках выступили капельки пота. Это была богиня! Я был так зачарован этим зрелищем, что потерял счет ударам, и только когда и впереди провод разорвал кожу, Ленкин крик вернул меня в действительность.

– Все!!! – она громко крикнула, увернулась от очередного удара и скатилась с тахты на пол.

Я размотал провод с руки, бросил его на пол и подошел к ней. Лена лежала на боку, свернувшись калачиком и обняв собственные плечи руками. Она дрожала и плакала.

– Ты порвешь мои фотографии?

– Пока только одну.

– Не надо, прошу тебя… Дай мне еще один шанс.

– Какой шанс, на тебе же живого места нет?

– Это ведь не твоя забота, – Лена с трудом вскарабкалась на тахту, помогая себе руками, и легла лицом вниз.

Она все дрожала, и пальцы ее ног самопроизвольно дергались. Я взял в руки провод … и положил его обратно на пол. Затем подошел ближе к кровати и стал на колени около ее головы.

– Милая Леночка, – я начал нежно гладить ее волосы. От них шел такой аромат, что он мог поднять на подвиги даже безнадежных импотентов, чего уж говорить обо мне. Она словно почувствовала мое состояние, повернула голову и посмотрела на меня. – Постарайся успокоиться и расслабиться, – сказал я, глядя ей в глаза.

Бедная девочка была так измотана, что не стала спорить и просто последовала моему совету. Я повернул ее на бок, чтобы больные места не касались покрывала, и стал гладить ее волосы, целовать и ласкать языком уши и шею. Вскоре ее дыхание стало ровнее и, по мере того, как я продвигался по ее телу, становилось чаще. Я нашел чувствительные точки вдоль ее позвоночника, и щекотал их языком, одновременно лаская рукой грудь. Ее соски затвердели, а животик сокращался от прикосновений моих пальцев. Когда я добрался до ее плоти, щель была уже мокрой. Лена обняла меня:

– Я хочу тебя, мой мучитель! – и я не заставил себя ждать.

Я входил в нее медленно и глубоко до тех пор, пока Лена не застонала, почти так же, как совсем недавно. Только это были совсем другие стоны – стоны удовольствия. Девушка была так возбуждена нашей жестокой игрой и моими ласками, что успела кончить два раза во время моих движений. Третий раз она кончала вместе со мной.

Мы лежали, обнявшись и переплетя ноги и руки. Ее ноги горели огнем, они почти обжигали меня, но я старался не шевелиться, чтобы не тревожить ее рубцы. Я их насчитал около тридцати только на передней части бедер. Ей было больно, и я продолжил ее ласкать, чтобы отвлечь от страданий. Когда я коснулся языком бутончика ее плоти, она подалась вперед, и я погрузился лицом в ее лоно. Запах моей богини был потрясающим. Я все-таки овладел самым лучшим телом на свете; кто знает, может быть и сердце скоро будет принадлежать мне. Пока что оно билось совсем рядом.

– Прости меня, Ленка, за все прости. Твои фотографии уже у тебя в столе.

– И ты меня прости, – прошептала она, запуская пальцы в мою шевелюру.