Порки в Нью-Йорке Fedya Терен цвiте... В этот год жара нью-йоркского лета наступила необычайно рано. Был конец рабочего дня, на улице уже начинала густеть толпа спешащих домой финансовых клерков, потеющих под своими темными пиджаками и галстуками. Я же, глядя на них, сидел у окна в рубашке с короткими рукавами (привилегия инженера) и размышлял о том, что сегодня отправлюсь распаковывать свою лодку с зимнего хранения, чтобы в субботу впервые в сезоне выйти в залив. Неожиданно (впрочем, они всегда так) раздался телефонный звонок. Это была Таня, что тоже было неожиданно: - Здравствуй Федя, нам срочно нужно встретиться, - сказала она безо всякого вступления. И это было уже совсем неожиданно. С Таней мы были, что называется, "старые друзья". Я знал ее еще в СССР, но не близко. В Нью-Йорке же мы встретились у общих знакомых года четыре назад и страшно обрадовались. У нас завязался роман - лиричный, но не очень пылкий - мы скорее относились друг к другу как приятели, приятно проводящие время, чем как влюбленные. Без слов каждый понимал, что другой, как говорят здесь, "держит глаза открытыми", и вскоре как я, так и она, стали встречаться с кем-то другим более серьезно. Нельзя даже сказать, что мы "расстались": мы ходили в общие компании, иногда выбирались вместе в театр или на выставку, иногда эти вечера оканчивались в постели. Случалось последнее где-то раз в месяц, так что ничего требующего "срочно встретиться" мне на ум не приходило. - Сегодня я, вообще-то, занят. А в чем дело? - Промямлил я. - Феденька, милый, мне нужно тебя увидеть, - что-то в ее голосе мне не понравилось, она действительно была очень взволнованна. - Хорошо. Я подскочу к твоему офису. В шесть тебя устраивает? - Да, спасибо! Пока я ехал до таниного офиса, я думал о ее личности: таких целеустремленных и способных женщин мне редко доводилось встречать. Попав в Америку без постоянной визы и с маленьким ребенком на руках, она стала звездой одной из инвестиционных компаний, и теперь владела отличным домиком в пригороде, а ее дочь, прелестное белокурое создание, училась в одной из лучших частных школ. Кроме того, Таня любила вращаться в русских богемных кругах и то и дело вытаскивала меня на встречи с какой-нибудь приезжей литературной знаменитостью, о которой я, будучи на Родине, и слыхом не слыхал. При этом она держалась как очень независимая женщина: бой-френдов (в основном американцев) по долгу не держала, и даже получения гринкарты добилась "нормальным мужским путем" - через университет, хотя легко могла обойти все сопряженные с этим трудности и выйти замуж. Ее можно было бы назвать "железная леди", но внешность у нее была совсем не англосаксонская, а русская, даже крестьянская: длинные русые волосы, крупные открытые черты лица, очень белая гладкая кожа, мощная фигура. Не толстая, а именно мощная, ни капли лишнего жира, несмотря на объемный круп и большие тугие груди. В институте она серьезно занималась легкой атлетикой, да и сейчас держала себя в форме, согласно самым строгим стандартам американской моды, и ходила в хелс-клуб так же регулярно, как набожный еврей в синагогу. С этим у меня даже были сопряжены неудобства в период, когда мы были вместе. Я приучил Таню понемногу к спанкингу, однако тут и встретил проблему с ее спортивностью: разложишь ее, бывало, в воскресенье с целью выпороть немножко, а она говорит: - Только смотри, чтобы все следы прошли до вторника. - Почему? - Во вторник у меня теннис, не могу же я, чтоб в душевой другие девочки увидели следы на моей попе. Можно подумать, я медик, чтоб оценить, когда именно и какие следы проходят! Приходилось сдерживаться, на всякий случай. Занятый подобными воспоминаниями, я подошел к входу в здание. Таня была уже внизу. Посмотрев на нее, я убедился, что с ней действительно не все в порядке. Какая-то осунувшаяся, под глазами мешки, даже волосы несколько растрепаны. - Ну, что с тобой случилось? - спросил я ее после того, как мы обменялись приветствиями. - Даже не знаю, как сказать тебе. А больше поделиться мне и не с кем. Несчастная любовь. - Ну... ну, чего, можешь мне рассказывать. Только не здесь, наверное. Пойдем-ка в Централ-парк, - я как-то даже не удивился, хотя ситуация должна была казаться странной. Мы прогуливались по дорожкам, и я внимательно слушал ее историю. Оказывается, она давно уже встречается с "одним человеком", в которого была влюблена еще в молодости в Москве. Он физик-теоретик и тоже приехал пару лет назад в Америку, живет в Индиане, где работает в одном из университетов. После того, как он приехал, они время от времени встречались то здесь, то там, а переписывались по е-мейлу - каждый день. У него начались каникулы, и он поехал в Россию навестить друзей-знакомых. Таня собиралась в отпуск через две недели, и они договорились встретится в Париже, чтобы вдвоем поездить по Европе. Вдруг он присылает ей е-мейл, что женится на ком-то там в России, и вообще - обратно в Америку не собирается. - Ну, такое письмо... меня поразило.... как громом. Вон, уже второй день не ем ничего и не спала ни минуты, - Таня выдавливала из себя слова с трудом. - Серьезно? - Абсолютно, - впрочем, и вид ее на это указывал. - Да, вещь известная. Любовный психоз. Описано во многих произведениях мировой литературы. Возьмем Бокаччо, например... - рационализация - мой излюбленный метод успокоения истерических натур. Часто действует, но это был не тот случай. - Только сейчас я поняла, что мне нужен в жизни только он, - продолжала Таня. - И - ничего больше. Где угодно: в Нью-Йорке, в Москве, хоть в тундре, но с ним я буду счастлива. А без него - нет, - по щекам ее покатились крупные слезы. Намереваясь утешить, я обнял ее за плечи. Она тут же уткнулась носом мне в плечо и разрыдалась по-настоящему. С трудом я успокоил ее, и мы продолжали прогулку. - Да, у тебя явный психоз, и сейчас я буду тебя успокаивать. Лучший способ - начать строить планы, как поправить положение, - продолжал я. - Да как же его теперь поправишь? Раньше надо было. Он ведь хотел, а я все тянула. Как выскочила замуж в 18, разошлась в 20, так у меня о замужестве мысли, как о ночном кошмаре. А ему, оказалось, это нужно - есть такие мужики. А мне нужен он... - она опять начала всхлипывать. - На твоем месте я бы бросил все, и завтра же летел бы в Москву. Найдешь его там, разъяснишь ему все, и все станет на свои места. - Нет, не могу. Работа, ребенок... - Брось! Ведь паспорт у тебя действителен? Все остальное уладим. Сама же говоришь, речь идет о счастье твоей жизни. - Нет, не могу - он меня не звал. И вообще, я не знаю где его искать. И он написал мне такое письмо... - Ну, хорошо, тогда ты ему напиши. Напиши все то, что мне сейчас сказала. На него это подействует. - Нет, не могу - что он обо мне подумает... И как письмо может подействовать? ТА, небось, моложе. Небось, красивее. Небось, без ребенка... - Ну вот, опять плачешь... Я обнял ее крепче и поцеловал. Она ответила на поцелуй, и некоторое время мы стояли, слившись в объятии. Таким манером - то разговаривая, то обнимаясь, то плача - мы и продвигались по парку. Со стороны мы, наверное, выглядели как самая влюбленная из влюбленных пар округи. Ирония ситуации пришла в голову и Тане: - Вот, Федя, как хорошо ты меня слушаешь. Как ты мне сразу поверил, - сказала вдруг она. - А чего мне не верить? Пока у меня денег взаймы не просят, я всегда верю, - отшутился я. - Однако мне интересно другое: почему ты к какой-нибудь подруге не пошла исповедоваться? К Лиле например? Дело-то женское. - Нет. Не могу. Ни Лиле, ни другим. Разве они поймут. "Скорее, гордость не дает, - подумал я, - разрушить образ, который ты поддерживаешь в их глазах. Да и я, признаюсь, от тебя, Танечка, подобных эксцессов не ожидал." Начинало смеркаться. Не знаю, успокоил я ее достаточно, или нет, хотя, похоже, ни в чем не убедил, однако надо было чем-нибудь это заканчивать: - Слушай, у тебя разум сейчас не работает, однако мне ситуация ясна, как божий день. Ты должна ему написать, причем сегодня же. Никаких упреков, никакой критики - только о своей любви. А там видно будет. Напишешь? - Не зна-аю... - Напишешь. И копию мне пошлешь, я проверю. А не то приеду к тебе, и выпорю по первое число. Ты же знаешь, я могу. - Знаю. - Ну, и ладно. От предложения повести ее поужинать Таня категорически отказалась, я проводил ее до машины, и мы расстались. Она действительно написала письмо тем же вечером и прислала мне копию. Хорошее любовное письмо, ничего не скажешь. Если бы мне такое кто написал, я бы вполне мог влюбиться в ответ. Однако вечер следующего дня окончился точно так же, как предыдущего. Таня позвонила мне и попросила встретиться. Выглядела он не лучше предыдущего. Скорее, даже хуже. - Он мне ничего не ответил. Нечего! Наверное, и не ответит. - Да, подожди ты, дай человеку подумать. Может, он еще и не прочитал. - Нет, раньше он мне каждый день сразу отвечал. Ждал моих писем. На ее глазах опять появились слезы. - Слушай, как ты в таком виде на работе была? - Да так и была. Уткнулась носом в компьютер и делал вид, что работаю. На самом деле - каждые пять минут е-мейл проверяла. И все равно некоторые заметили: спрашивали, что со мной стряслось. Я от них только отмахивалась. Мы поговорили еще некоторое время. - Слушай, если мои методы утешения на тебя не действуют, - сказал я,. - могу предложить старый добрый секс. - Ну, давай. Мы поехали к ней. По вредной американской системе ехать приходилось на двух машинах, ибо из таниного пригорода без машины потом не выбраться, так что у меня было достаточно времени и на предвкушение будущего свидания и на размышления об общей нелепости подобной ситуации. К ее дому, столь хорошо знакомому мне, мы подъехали одновременно и сразу проскользнули наверх в спальню. Мы быстро раздели друг друга и нырнули под одеяло. Я начал осторожно ласкать ее, она же продолжала говорить о своем несчастье: - И почему с другими такое не случается? Почему со мной? - Ну, это ты брось, Танечка - со всеми случается. Погоди, у меня есть кое-что по данному поводу. Я вылез из кровати, достал из своей сумки пакет с CD и, найдя нужный диск, поставил на плеер. Нежная украинская мелодия разнеслась по комнате: Цвіте терен, цвіте терен, Та й цвіт опада-aє. Хто з любов’ю не знається, Той горя не знає. А я, молода дівчина, Та й горя зазнала: Вечероньки недоїла, Нічки недоспала. Мы оба улыбнулись. - Смотри, симптомы - точно как ты описывала, - сказал я. Печальный девичий голос продолжал жаловаться: Ой візьму я кріселечко, Сяду край віконця, Іще очі не дрімали, А вже сходить сонце. Хоч дрімайте, не дрімайте - Не будете спати; Десь поїхав мій миленький Іншої шукати. Песня закончилась, и я выключил плеер. - А в селе у моей бабушки еще такой куплет пели, - прибавил я: Нехай їде, нехай їде, Нехай не вертає Терен цвіте, терен цвіте, Та й цвіт опадaє. - Хорошие слова, пускай едет, - сказала она. Песня явно разрядила обстановку. Я продолжал ее ласкать, она расслабилась и отдавалась моим ласкам. Мы сплелись в объятиях и сливались в бурных поцелуях. Однако что-то ее все же сдерживало. Вдруг она спросила: - Слушай, Федя, а у тебя такое, как у меня, было? - Что - несчастная любовь? - Да. - Было, в девятом классе. С тех пор как-то не случалось. - А что ты тогда делал? - Стих написал. Здорово помогает. - Расскажи стих. - Да он плохой. - Ну, расскажи. Я рассказал ей свой стих (действительно, слабенький). В ответ она громко рассмеялась. - Ах, так! - вскричал я с нарочитой строгостью. - Ты позволяешь себе смеяться над моими стихами! А ну подставляй попку! Она мгновенно приняла мой сигнал и повернулась попкой к верху, обхватив руками подушку. Ее мощная, выпуклая спортивная попка изгибалась над кроватью так, как другая могла бы, только лежа на солидном возвышении. Я наклонился над ней, стоя на кровати на коленях, и с силой влепил ей первый шлепок. - Ой! - вскрикнула Таня. - Что, отвыкла? Ничего, терпи, - я размеренно шлепал ее тугую попку. Попка не поддавалась под моими ударами, а почти вибрировала, как барабан, и звуки шлепков разносились по комнате как барабанная музыка джаза. При каждом шлепке энергия этой вибрации распространялась у меня от пальцев к плечам, охватывал грудь, заставляя сердце сладко сжиматься, а низ живота вздрагивать. - Будешь еще над моими стихами смеяться? - Не-е... - А вот это тебе, чтоб дурацкие мысли в голову не лезли, - и я обрушил на попку новую серию шлепков. Белая кожа таниной попки покрывалась теперь краснотой, но не ярко пунцовой, а стыдливо-розовой, как румянец на щеках. - Ой, Феденька, хватит. Бо-ольно... - Что, пожалеть тебя? - Пожалей. - Хорошо, можешь перевернуться. Танечка молниеносно перевернулась на спину и тут же раздвинула и поджала ноги, обхватив колени руками - наша излюбленная поза. Я и не представлял, насколько я распалился предыдущими долгими ласками и этой шлепкой - я устремился в Танечку, как бронебойная ракета в бункер Саддама Хуссейна. Она вскрикнула от удовольствия и кончила несколько раз до того как "боеголовка" взорвалась у нее внутри. Несколько оглушенные этим взрывом, мы откинулись на кровать, переводя дыхание. В этом же роде, с необходимыми перерывами, мы продолжали еще несколько часов. Уже совсем выдохшись, я лежал рядом с засыпающей Таней, размышляя, что вот не зря говорят, что доброта к ближнему вознаграждается. Если бы днем меня спросили, как я предпочту провести этот вечер - в таниной постели или распаковывая лодку - я бы выбрал лодку. Однако то, что произошло, было, как говорят американцы, "одним из лучших сексуальных ощущений моей жизни". С Таней - точно лучшее, из того, что у нас было. Я оделся, поцеловал Таню и поехал домой. Однако пятница закончилась точно так же, как предыдущие два дня. Позвонила Таня и попросила встретится. Когда я приехал к ней, то нашел ее точно в том же истерическом состоянии, что и прежде. - Что, неужели то, чем мы вчера занимались, не помогло? - спросил я. Я был искренне удивлен. - Нет, не очень. Я опять проснулась среди ночи и больше не могла заснуть. И опять те же мысли - что я больше не буду без него счастлива. - Да вернется он. Если ты будешь добиваться этого, то вернется. - Нет, он мне так и не ответил. Я сама виновата - мне стоило поманить его раньше, и он был бы мой. А я ждала, боялась... Чего? Мы опять поехали к ней, забрались в постель. Я начал ласкать ее, однако она была скованна и отвечала слабо. - Ну, раз и секс на тебя не действует, остается применить шок. Клин клином вышибают, - сказал, наконец, я. - Что побьёшь меня? - Не побью, а выпорю, но по-настоящему. - Да уж, у тебя от всех болезней - одно лекарство. - Чем богаты, тем и рады. Я же не ученый-психиатр, - про себя я подумал, что ученый или нет, а отпахал с ней как психиатр три смены. - Ну и пори. И посильнее. Сама, в конце концов, виновата. - Тогда нужно сходить за розгами. - Ну, сходи... Она растянулась на кровати, а я спустился вниз, взял на кухне нож и вышел из дому. На участке у нее розог не росло - один американский газон. Зато неподалеку был лес. Я углубился в него и вскоре встретил подходящее растение. Названия я не знаю, в ботанике слаб, однако покрытые серой корой довольно толстые прутья вполне подходили для розог. Нарезая их, я размышлял о Тане. Что-то она слишком быстро согласилась на порку. Да еще розгами, а ведь всегда была чувствительна к боли. Наверное, думала об этом заранее. Наверное, затем меня сегодня и позвала. Почему тогда прямо не сказала? Не люблю, когда мной манипулируют. "Ну хорошо, хотела посильнее, будет тебе посильнее." Я нарезал десяток розог несколько длиннее руки. Без сучков, но, правда, не прямые, как положено, а слегка изогнутые, вроде татарской сабли. Впрочем, и такими можно попасть как надо - зависит от угла. Я вернулся и нашел у Тани на кухне моток бельевой веревки. Этой веревкой я перехватил розги в нескольких местах, сделав из них два пучка по пять штук, и вместе со всей своей добычей вернулся в спальню. Таня по-прежнему лежала на кровати голенькая, согнув ноги в коленках. - А ну, на живот, руки вперед! - скомандовал я, сбрасывая с нее одеяло. Она подчинилась, и я, подложив ей обе подушки под низ живота, начал связывать ей руки. Закончив, я протянул свободный конец под изголовье кровати и привязал к раме. Ноги ее я привязал каждую по отдельности, протянув концы веревок к ножкам кровати сзади. Теперь Таня с высоко приподнятой попкой и разведенными в стороны ногами представляла из себя аккуратную пирамиду, хотя и неправильную. - Можно? - спросил я, поглаживая ее по попке и между ног. Она только кивнула. Я разделся, пристроился сзади и аккуратно вошел в нее. Приготовления к порке возбудили нас обоих, ощущение было пронзительно-резким. Она закончила одновременно со мной, вскрикнула и забилась в своих веревках, как птичка. Теперь, сняв напряжение, я был готов начинать. Последнее, что я сделал - включил плеер и сделал звук громче: кто их знает, здешнюю звукоизоляцию. Там по прежнему стоял мой диск, и веселая песня, наполнившая комнату, как нельзя соответствовала ситуации по содержанию: Била мене мати БерезОвим прутом За те, що стояла З молодим рекрутом.... Аккомпанируя этим словам, розги со свистом опустились на танину попку. Оставленные ими полоски тут же стали вспухать и наливаться красным. Таня вскрикнула и рванулась вверх. Такую резкую боль ей приходилось испытывать впервые. "Вжи" - "вжи" - "вжи" - в такт то грустным, то веселым звукам скрипок и цимбал розги опускались на танину попочку, покрывая ее перекрещивающимся узором рубцов. Таня кричала и рвалась все сильнее. Плачущая, с распущенными по плечам русыми волосами, она теперь вполне напоминала ту самую сельскую дивчинку, которую мать била березовым прутом, а не ухоженную манхеттенскую мисс Аналитика. "Вжи" - "вжи" - "вжи" - концы у первого пучка розог стали обламываться, и я взял второй. Мне было жалко уже порядком исхлестанную попочку, однако я твердо решил довести счет ровно до 30. "Вжи" - все. "їди братику До дiвчiноньки Що тебе чека-а-ає..." - раздалось уже в тишине, прерываемой лишь таниными всхлипами. Я выключил плеер, разрезал танины веревки и стал энергично растирать ее запястья и щиколотки. Она лежала на животе, уткнув нос в подушку, и тихо плакала, отдаваясь всецело чувствам боли и обиды. - Принести лед? - спросил я. - Нет. - Резко ответила она. - И вообще - уходи. Я послушался ее, оделся и поехал домой. Я ждал ее звонка в субботу и воскресенье - сам звонить я не хотел,- однако она позвонила только в понедельник. - Все в порядке, Феденька. Он написал. Он меня любит. Признал, что вся эта затея с женитьбой на другой была глупостью. Как ты и говорил. Спасибо! - ее голос звучал куда бодрее, чем раньше. - Так что, зря я тебя порол? - Нет, не зря. Не знаю, как бы я еще два дня прожила - я с ума сходила, в прямом смысле. А это действительно помогло - как-то забылось, что больнее: любовь или поротая попка. - Всегда пожалуйста. - Ну, уж - нет. Я ведь замуж выходить собралась. - И в Москву возвращаться? - Если он скажет. Хотя, почему бы ему не найти работу в Нью-Йорке? - Ну ладно, желаю счастья. Когда я повесил трубку, мне пришло в голову, что она мне так и не сказала за все это время, как зовут ее суженного. Вот забавно, если Евгений. Тогда я точно получусь в этой истории "усатым нянем".