Американцы – странная нация. С одной стороны, исключительная цивилизованность делает работу американского общества слаженной: ты всегда знаешь, каковы правила игры и в чем заключается отведенная тебе роль. За каждую покупку в магазине тебе скажут «спасибо» и «желаю отличного дня», на что ты им ответишь: «пожалуйста». Если ты споткнешься на улице, то непременно каждый прохожий в радиусе пятнадцати метров подойдет и осведомится, все ли у тебя в порядке. Секретарша в офисе мило, профессионально улыбнется, даже передавая тебе уведомление об увольнении. Если же на дороге две машины столкнулись без особых жертв, то водители спокойно, по деловому обменяются страховой информацией и разъедутся, не сказав друг другу худого слова.

С другой стороны, подобная цивилизованность давит на психику потомкам новоанглийских бунтовщиков и техасских бешеных ковбоев. Поэтому иногда их прорывает: то кто-нибудь возьмет автомат и пойдет стрелять всех подряд, то безобидный бизнесмен нападает на раздражающую его стюардессу в самолете и душит ее, а то еще – эти убийства жен и подруг. Той весной у нас на Восточном Побережье просто эпидемия какая-то была: каждую неделю газеты писали о подобном случае. Кульминацией было, когда муж в приступе бешенства убил жену (якобы за то, что дала ему подгоревшие макароны), разрезал на куски, и внутренности развесил на своем заборе. Понятно, что власти были на взводе и политики громогласно обещали положить конец насилию над женщинами.

Насилия над женщинами я категорически не одобряю. Мужики, которые срывают на своих подругах зло, превращая жизнь последних в пытку, не заслуживают иного звания, чем скоты. Я лично никогда не бил своих подруг из злости, напротив, если я делал это, то с целью разрешить конфликт (не считая, понятно, тех случаев, когда мы занимались спанкингом просто в сексуальной игре). Я просто давал любой моей девочке понять, что если она меня обидит или сильно передо мной провинится, то единственно возможными выходами для меня будет либо примерно ее наказать, либо прервать наши взаимоотношения раз и навсегда. Обычно они это понимали и охотно – если не сразу, то после ссоры, – подставляли попку, после чего мы обычно имели великолепный секс и прочный мир. Для симметрии я давал им аналогичное право в отношении себя – они могли меня пороть, если я оказывался виноват. Некоторые этим правом пользовались, другие – нет.

Итак, закончив это долгое введение, перейду к описанию моего приключения. В то время моей герл-френдой была Джули, миловидная и веселая девушка из Пенсильвании, с длинными каштановыми волосам и карими глазами. Она училась в Школе Бизнеса университета Нью-Йорка, но в свободное время любила fun и танцы. Мы познакомились в ночном клубе и так хорошо в итоге сошлись, что она практически переехала в мою квартиру, хотя и сохраняла свое место в общежитии. Мы прожили вдвоем весьма счастливо осень и зиму, хотя, конечно, приходилось ее иногда шлепать, не без этого. Однако весной воздух, вероятно, располагает к переменам, как и оживление в природе и облегчение в одежде симпатичных прохожих на улице. В общем, мы несколько охладели друг к другу, но, несмотря на это, ее заявление о том, что нам пора расстаться, прозвучало для меня неожиданно: я никаких подобных мыслей не вынашивал, а, напротив, предвкушал лето вместе, поездки на озера, хождение под парусом и прочие совместные летние развлечения, которые придали бы нашему роману новый вкус. Я пытался ее переубедить, но, вероятно, недостаточно энергично – в итоге она собрала свои вещи и откланялась.

Самое интересное произошло на следующий день. Была суббота. Я ходил в друзьями проветриться по барам и в одном из них познакомился с симпатичной девушкой-латиноамериканкой. Ее звали Марисел, она оказалась из Мексики, из интеллигентной семьи, и вполне сносно говорила по-английски. Мы отлично поладили и в итоге решили пойти ужинать ко мне. Я разогрел еду, сервировал на столе ужин, достал бутылку красного вина и разлил его в длинные стеклянные бокалы. Только мы сели и начали есть, как...

Вы можете догадаться, что произошло: открылась дверь, на пороге стояла Джули. Она решила зайти за оставшимися своими вещами, и у нее оставался мой ключ. Дальнейшей ее реакции я не смог бы предсказать, учитывая, что она сама ушла от меня накануне: Джули по-настоящему разозлилась. Вероятно, ее вывело из равновесия то, что я не переживаю ее уход, убитый горем, а напротив – очень даже хорошо себе устроился.

Она подошла к столу и воскликнула голосом, в котором явно прорывались визгливые нотки:

– Ах, вы тут банкеты устраиваете, выпиваете! Чего меня не приглашаешь? Может, я тоже хочу выпить!

С этими словами она схватила бокал со стола и из него пить. Я подскочил к ней:

– Слушай, ты же ушла, какого же черта приходишь, не предупредив? Кончай буянить и убирайся отсюда, немедленно!

Однако она не реагировала и продолжала нести какую-то чушь. Я, не находя ничего лучшего, схватил ее за плечо и, развернув, принялся подталкивать к двери. Джули в это время продолжала размахивать руками, в одной из которых был зажат бокал. Я пытался перехватить эту руку, и в итоге бокал заехал в стену, разбился, вино расплескалось по обоям. «Ой!», – вскрикнула Джули и сунула в рот порезанный палец; моя ладонь тоже оказалась порезана осколками. Наступила пауза. Воспользовавшись этим, Марисел выскользнула из-за стола, проскочила в дверь, и ее шаги застучали по лестнице.

– Ну что, довольна? – сказал я Джули. – Убирайся же, наконец!

– И не подумаю, – заявила она и уселась на диван.

– Это, в конце концов – мой дом.

– Ну, и что? Я тоже здесь живу.

– Ну, раз ты по-прежнему живешь, значит подчиняешься прежним правилам.

Сказав это, я расстегнул и вытащил из джинсов свой ремень.

– Нет! – только и воскликнула Джули, но я ее уже не слушал.

Я повернул ее и пригнул ее голову к дивану так, что она оказалась стоящей на коленях на полу, уткнувшись лицом в диванную подушку. Штанов с нее я снимать не стал, но обтягивающие трикотажные рейтузы, в которые она была одета, не представляли серьезной преграды для моего кожаного «ковбойского» ремня. После того, как первый удар с шорохом прошелся по ее попке, она резко вскрикнула, но потом молчала, только ее попка подергивалась под обтягивающей тканью. Ох, эта, такая знакомая мне, попка. Сколько раз я ее ласкал и целовал. А сколько раз шлепал. Прощаюсь ли я с тобой таким образом навсегда? После первого же удара злость прошла, и я испытывал обычные для меня во время порки сексуальное возбуждение и нежность к наказываемому предмету. В этот раз к ним примешивалось удовлетворение от сознания справедливости наказания, так что я не умерял силы своих ударов, несмотря на чувство нежности. Похоже было однако, что Джули моих эмоций в этот раз не разделяла, потому что, как только я прекратил порку и отпустил ее, она вскочила, стрельнула в меня глазами и, не говоря ни слова, бросилась за дверь. Не знаю, действительно ли я хотел бы, чтоб она после наказания сразу полезла ко мне мириться, однако в глубине души на это, вероятно, рассчитывал.

Прошло минут 30. Я сидел на диване, все еще пытаясь успокоится, и отхлебывал время от времени бренди прямо из бутылки. Раздался звонок в дверь. Я открыл, не спрашивая.

– Полиция! – И в мою комнату вломились двое здоровых полицейских.

– Вы – мистер Тэд Толстоу?

– Я.

– Вы арестованы по обвинению в нападении и нанесении телесных повреждений!

Один из них сразу же начал надевать на меня наручники, читая при этом положенную мантру о правах арестованного.

– Есть ли у вас оружие и разрешение на хранение оружия?

– Нет – ни того, ни другого. Однако позвольте мне объясниться. Это мой дом. Она ворвалась сюда без приглашения, устроила погром, отказывалась уйти. Так что это на меня было нападение, и телесные повреждения получил я тоже, – и я продемонстрировал им порезанную руку.

Полицейские осмотрели следы вина на обоях, остатки ужина на столе и их детективному уму стало все ясно.

– Не расстраивайся, парень, – сказал один из них дружелюбно. – Время нынче такое – директива всех арестовывать по первой жалобе, а разбираться потом.

Были дружелюбны они и в участке, где, заключив меня в камеру-одиночку, один из них даже принес мне газетку почитать, чтобы я не скучал. Выпустили меня через два часа, вручив письменное предписание, говорящее о том, чтобы я не смел приближаться к Джули более, чем на пятнадцать метров, и повестку на понедельник на предварительное слушание по делу об «нападении и нанесении».

Кончилась же эта история «счастливо». На следующий день мы спокойно поговорили с Джули по телефону, она сама стала извинятся за свое вчерашнее поведение, и мы заключили полный мир. Она отозвала из суда свое заявление, так что вся процедура в понедельник заключалась в словах: «обвинение снято за отсутствием улик». Главных ужасов, описываемых другими, побывавшими в подобных переделках – расходов на адвоката, неоднократных походов в суд, а в худшем случае – осуждения и направления на «общественные работы», а то и в кутузку – мне испытать не пришлось.