Ландскнехты сегодня развлекались. Они пороли свою отрядную шлюху. Она была почти полноправным членом их шайки, ну разве что бабы ей после побед не доставались, и жрать давали меньше, когда в обозе заканчивались припасы. А так – шлюха, как все обычные. Давно привычная для каждого, до последнего прыщика на заднице. В отряде все без исключения любили уединяться с ней то в кустах, то в повозке среди пыльных дорог. Как звать ее на самом деле, не знал никто. Она откликалась на приклеившуюся к ней кличку Марка. Можно было подумать, что кто-то сможет заплатить ей за услуги эту самую марку. Нет уж, единственная цена – кружка вина и кусок мяса, если доведется. А нет – и так сойдет. Где-то с месяц назад у их предводителя, Красного Волка, пропала одна безделушка, которую он прихватил на пожарище. На тонкой цепочке медальон – нажмешь на потайную пружинку, и открывалась резная крышечка, а под ней небесное лицо Мадонны. Безделушка так себе, но Красного Волка радовала. Он часто у ночного костра посреди уныния или пьяной бравады доставал откуда-то из-за пазухи свой медальон и долго вглядывался в крохотную иконку, лежащую на его искореженной войной ладони. Однажды он не нашел медальона, хмуро просидел за ужином, молчком сунулся перебирать тряпки в поисках пропажи. На следующий день он успокоился.

Марка больше других выделяла его среди всех ландскнехтов – и вожак, и мужик лучше других. Так и норовила всегда поближе к нему оказаться, то плечом заденет, то из его рук нож возьмет, чтобы отрезать дымящийся паром кусок. Да и сам Красный Волк никогда не был прочь повозиться с ней ночью. Хороша была Марка, грязные лохмотья, немытое тело не могли отпугнуть солдата. Марка молодая, не рожавшая. Задом взбрыкивает, как кобыла непокрытая. И гибкая – обовьется вокруг, змеюка, и зубами ровными сверкает.

Вчера Марка никому в руки не давалась, пускай отдохнет. Она уже с час болталась где-то за лагерем. Солдатам захотелось в карты сыграть. Затасканная колода хранилась где-то среди ее вещей. Один из ландскнехтов, придурковатый увалень, Фриц, полез в мешок, где хранились пожитки Марки. Через минуту он вернулся без карт, но держа за цепочку раскачивающийся медальон. Красный Волк вырвал из его рук свою вещь, пнул валявшееся под ногами полено. Подумав, надел цепочку себе на шею и пошел в ту сторону, где скрылась Марка. Он притащил ее за волосы, орущую и упирающуюся, на освещенную огнем костра поляну. Отпустив, сунул ей под нос медальон. Марка была не из пугливых. Пригладила волосы, подбоченилась и сплюнула сквозь зубы под ноги своему вожаку. Размахнувшись, Красный Волк влепил ей пощечину. Марка не смогла устоять, упала, схватилась за скулу. Красный Волк постоял над ней немного, раскачиваясь с носков на пятки. Потом ногой подцепил ее за подбородок. Марка стала уползать от него, пятясь на четвереньках. Красный Волк отошел к обозу, залез под натянутый тент телеги и принялся оттуда выкидывать на землю какие-то вещи. Марка не делала попыток к бегству, ей некуда было бежать – поймают, а если нет, то пропадет одна, первый же встречный изнасилует, хоть и не в том беда, а потом прирежет, и не в этом было горе, но ведь прирежет неумело, грязно. Марка, осевшая на землю, с опухающей щекой, следила за Красным Волком. Тот выпрыгнул из повозки, еще немного покопавшись в сброшенных вещах, принес к огню две толстые веревки. Марка начала вдруг икать от страха. Ей представилось, как веревки впиваются в шею и душат ее, и, как она не может дотянуться до земли и сучит ногами в воздухе. Красный Волк натужно ухмыльнулся:

– Боишься? Подожди, рано.

И бросил своим солдатам:

– Разденьте ее. Догола.

Марку тут же обступили, и в воздух полетели части ее одежды. Красный Волк только слышал, как взвизгивает шлюха.

Круг расступился. Среди всех, на коленях, опираясь на пятки, сидела Марка, волосы взлохмаченным облаком разлетелись вокруг лица. Она зачем-то пыталась прикрыться. А в глазах плескался ужас.

– Теперь тоже боишься, воровка? Лучше сейчас не бойся, на потом оставь.

– Тащите ее к телеге. Нет, не так – за ноги.

Волоком, ухватив за тонкие лодыжки, ее поволокли от костра к повозке. Марка оказалась перевернутой лицом вниз. Груди ей царапала трава и мелкие сучки. Она пыталась защитить лицо. У повозки Красный Волк сам принялся за нее. Он усадил ее спиной к повозке, руки привязал к колесам – каждую к разному. Наклонился, сграбастал ее за подбородок рукой. Насильно раздвинул колени, обернулся к солдатам:

– Ну, кто хочет?

Он с силой втянул воздух носом, увесисто плюнул на Марку. Плевок повис на волосах.

Красный Волк вернулся к костру и принялся за остывшую еду, не глядя в ту сторону, где вокруг Марки стояли ландскнехты.

Все постепенно подошли к нему. Рядом с Маркой не осталось никого. Не нашлось желающих, хотя и привычны все были к насилию. Вот не было бы здесь Волка, тогда и по очереди и разом навалились бы. Но сегодня все безоговорочно признали его право на нее.

Марка провела у телеги всю ночь. Еще какое-то время она глядела на них, боясь, что они вернутся. Потом ей стало все равно. Поерзав по земле, она нашла более мене удобное положение, руки затекли, но скоро горячие иголочки, коловшие их, пропали, и она совсем перестала чувствовать свои ладони. Под утро она забылась в тупом сне.

Ландскнехты вставали на рассвете. Они и сегодня себе не изменили. Благостный сон еще прятал Марку от страха и боли, а Красный Волк уже стоял рядом с ней.

Он еще вчера приглядел высокий пень, торчащий чуть в стороне от потухшего к утру кострища. К этому пню он согнал своих солдат. Они стояли там, посмеиваясь и ежась от утренней сырости.

Красный Волк опустился на корточки рядом со спящей Маркой. Стал отвязывать ее от телеги. Марка проснулась мгновенно. Осмысленно – сон полностью улетучился – посмотрела на него. Их глаза встретились.

– Зачем воровала?

С трудом разлепляя ссохшиеся губы, охрипшим голосом, она проговорила:

– Красиво…

– Никогда больше не воруй. И не ври, хотя бы мне. Иди за мной.

Марка, опираясь локтями о телегу, распрямилась. Тут же схватилась за поясницу. У нее хватило мужества не застонать. Преодолевая боль в занемевшем теле, Марка поплелась следом за Красным Волком. Его спина была для нее маяком. Все вокруг качалось, и только его спина была ровной. Упершись в него взглядом, она молча добрела до назначенного ей места. Красный Волк стоял у высокого корявого пня. Вокруг толпились ландскнехты. Марка увидела, что в руках они держат кто длинный толстый прут, кто целый пук тонких веток, кто ремень, оттягивающийся тяжелой пряжкой. Марка прикусила губу, взглянула на Красного Волка. Он был какой-то торжественный и отрешенный. Но его глаза были страшнее всего того, что держали в руках солдаты. Она опустила голову, ей сейчас помогали только те слова, которые он ей сказал, когда отвязывал от колес. Его голос, ровный и спокойный, говорил о наказании, а не о казни. И Марка смирилась. Странно было только, что ей совсем не стыдно за кражу, но стыдно за тот плевок, который она послала к его ногам вчера у костра. И даже не стыдно, а неприятно. Так соринка в глазу мешает. Марка старалась думать о чем угодно, только не о том, что в руках у ландскнехтов. Вон тот, что держит увесистый прут, кажется это от вяза отломано, больше всего любил ее ставить козочкой, и обожал всегда опираться ей о плечи, заставляя выгибать спину. А тот, что сейчас наматывает свободный конец ремня вокруг пальцев, любил навалиться со спины всей тяжестью, ну прямо, как медвежонок. И всякие слова любил, чтобы она ему говорила, ласковые. Ну, почему он на руку наматывает ремень так, что пряжка остается свободной? А вон тот помахивает плеткой, которой обычно погоняют единственную в отряде лошадь. Он всегда просил, чтобы…

Красный Волк шагнул к ней, уперся кулаком ей между лопаток. Марка почувствовала вдруг, что ей срочно надо облегчиться. Она повернулась к нему, резко, испуганно подлетела к самому лицу, и зашептала на ухо, дрожа от страха, что он не разрешит ей справить нужду. Красный Волк усмехнулся, кивнул в сторону кустов. Марка бросилась туда. Никто не пошел следом, не сомневались, что она вернется. И она вышла, благодарная до слез. Сейчас она не смела поднять глаза на Красного Волка – то ли страх, то ли благодарность за такое его, в общем-то, простое разрешение, но такое важное для нее, не дали ей вскинуть глаза навстречу его взгляду. Он показал ей рукой на пень. Над поляной зависла тишина, и Марка подумала, что если бы ее вывели к плахе посреди города, то на какое-то мгновение вокруг тоже все замолчали бы. Прекрасно понимая, чего от нее ждут, она защищалась в последнем, отчаянном страхе, упорно делая вид, что не знает, что ей нужно делать дальше. Красный Волк сделал знак, и тут же ее повалили на пень. Ее бедра оказались поднятыми высоко, ноги обняли корявый обрубок ствола, она непроизвольно сжала пень коленями, пальцами вцепилась в траву, сжала зубы, чтобы не заорать от страха. Марка физически чувствовала взгляды, примеривающиеся к ее заду, рассчитывающие, как половчее сечь ее. Ноги, раскинувшиеся вокруг пня, предательски раскрывали ее тело перед взглядами, которые решали, как больнее ее бить. Красный Волк заставил ее поднять голову.

– Теперь боишься? Правильно. А знаешь за что? Ведь могла бы и попросить, я подарил бы.

Жестко охватив ее за шею, он пригнул ее голову и зажал между ног.

Марка очень скоро перестала молчать. Ее зад был, как раскаленная сковорода. Каждый удар приходился не туда, куда она ждала. Хлесткие розги рассекали кожу. Вот сейчас ее секут прутом, жгучая боль от каждого удара заставляет сначала беззвучно открывать рот, а потом орать, так, что срывается голос. А это тот пучок прутьев, который она сразу приметила в руке Фрица. Ну, за что ты меня так? Уж лучше бы один прут взял. Каждый хлест пучком заставлял Марку визжать. Ее голова, зажатая между ног Красного Волка, побагровела и судорожно дергалась. А вот Фриц промахнулся, и не со зла, а по неумению, стеганул ее розгами между ног. Марка заходилась в реве. Она вцепилась в ноги Красного Волка. Странно, но именно у него она искала защиты от боли. Держась судорожно сжатыми пальцами за его штаны, ищущая сквозь одежду его, спокойного и уверенного, она была рада, что может сейчас прикоснуться к нему. Свист ремня слился с маркиным почти звериным воплем. Пущенный в удар ремень пряжкой почти раздвинул ее ягодицы, оставляя на них отчаянно больную отметину, чтобы через секунду опуститься с другой стороны. И уже не кричала Марка, а выла, как обгаженный звереныш. Все кружилось перед ее глазами, и только близкое ощущение Красного Волка давало ей сейчас возможность хотеть остаться живой.

Она вдруг сообразила, что может попросить ее помиловать.

– А-а-а! Простите! Я никогда больше…

Град ударов прекратился. Но Красный Волк не отпускал ее.

– Что ты больше никогда?

– Я никогда ничего не украду. Простите! Пожалуйста…

– Еще! Столько же. И ты запомнишь это навсегда.

Розги, прутья, ремень. Марка устала. Она уже не вздрагивала, даже перестала вырываться. Только ее ноги, исполосованные до колен, дергались в такт очередному безжалостному удару. Ее руки, все еще пытавшиеся держаться за Красного Волка, стали безвольно соскальзывать вниз. Шея, волосы вокруг лба были покрыты крупными каплями пота. Губы ее дрожали и растягивались в дикую гримасу. Она не расслышала, что он остановил порку. И повисла на пне, обессилено и покорно, когда он выпустил ее голову из тисков. Она не поняла, что он прогнал всех ландскнехтов, радостно скалившихся при взглядах на ее распухшее тело, местами ярко-красное, местами начинавшее синеть длинными, переплетающимися полосами.

Красный Волк присел рядом с ней, дал ей отлежаться, потом помог подняться и повел ее в перелесок, туда, где за редкими деревьями журчал ручей. Она стояла у ручья, трясясь от плача и… от чувства защищенности, которое вдруг нахлынуло на Марку оттого, что он был сейчас рядом с ней. Красный Волк, зачерпнув воду, принялся мыть ей лицо. А она плакала, тычась, как котенок, в его ладони. Потом он повел ее в лагерь.

Через несколько дней Марка сидела вместе со всеми у походного костра. В разрезе ее рубахи поблескивал медальон. Красный Волк был рядом с ней, хмурый и надежный.