Технический прогресс начал свой путь с того, что планомерно принялся уничтожать поэзию. Прозрачно-черный обсидиан, оживающие по весне деревья, маслянистая бурая глина, ненасытный бесчревный огонь – острые лезвия, копья и стрелы, горшки, очаг. Пока изобретенное ново – душа не откликается. Но как только разум привыкает видеть свое детище и бежит рушить и созидать дальше, выходит душа и оживляет новый объект.

Когда появились телефоны – никому в голову не пришло сколь-нибудь серьезно включать их в круг эмоционально-значимых вещей. А потом лавиной – «и молчит мой черный телефон», «телефон на столе у меня, телефон-автомат у нее» и так далее, и тому подобное. Эмоциональный груз несут на себе все полезные железяки, позволяющие людям общаться и путешествовать, – поезда и самолеты, телефоны и радио…

Но компьютер только-только вышел к людям, и горечь строки «четвертый вечер ты в офлайне» – пока еще до широких масс не доходит.

Так что когда в начале зимы DasTier прислал мне эти стихи, я подумала радостно – ну вот, началось.

Потому что твоя, моя, его душа давно уже населила компы духами, выстроила мифологию и активно гонит разум.

– Какая странная фамилия у твоего начальника, – сказала я как-то Юльке, – Дастиир. Кто он по пятому пункту, интересно?

Юлька вытаращилась на меня – она любит такие немые сцены, ты что, мол, не в курсе?

Я не в курсе. Я читала «Аленький цветочек», а «Красавицу и чудовище» – увы.

Значит, das Tier. Этого мне только еще не хватало.

Попробовала я узнать, почему вдруг такое прозвище, но Юлька закатила глаза и сказала: «Ну, это надо видеть!»

«Доброе утро, серая перепелочка!» – улыбался монитор по утрам. «Глазки сонные – пора домой» – это вечером. А еще материализовались на моем столе пакеты с томатным соком. И никакие расследования не помогали выяснить, как они здесь очутились.

Я не говорю Юльке, что он прекрасно знает о своем прозвище. Видимо, оно ему даже нравится, потому что он превратил его в ник.

Юлька не понимает, почему я так упорно не хочу заходить к ней на работу. Почему я вообще стараюсь говорить с ней о служебных ее делах поменьше.

Я не хочу вглядываться в мелькающую вдалеке волшебного острова тень. Какая разница – чудище там или прекрасный принц?

Я останавливаю себя и не выбегаю в коридор, обнаружив очередной картонный кирпичик – не дай бог я увижу удаляющуюся спину – обычную, в сером скучном пиджаке. Я перестала расспрашивать коллег, кто это принес. Я только внимательно вглядываюсь в цветной картон – не прилип ли к нему клочок темной шерсти.

Но Юлька упорно валит на меня подробности.

Страшный бабник.

«Я заметил, что соленый томатный сок ты любишь больше. Вредно, олененок. Ну уж ладно, учтем»

Крутой спец – аж страшно близко подходить.

Россыпь многоточий, дырявящая строку. Стань я неграмотной – узнаю эти мессажки по количеству наполняющего их воздуха.

Изверг рода человеческого. Выговоры делает тихо, а Юлька вваливается ко мне с дрожащими губами и горстями жрет желтую валерьянку, запивая ее водкой. Сопьется она так: знаний у нее – чуть, гонору – с лихвой, да еще, как мне кажется, неровно она к нему дышит.

«Козленок, будешь баловаться – накажу!»

Юлька – лучшая подруга. Последний человек на земле, который узнает, что часа два каждый день я говорю с DasTier’ом.

Однажды осенью я сидела на работе в субботу, стараясь смотреть в экран, а не в серое мокрое небо за окном. С пятнадцатого этажа, если не подходить к окну ближе, видно только небо.

Шагов на крыльце не было слышно, сразу раздался стук. Я пошла открывать. Почему-то я без опаски отодвинула засов, распахнула дверь, и вошел незнакомец.

Привет, – сказал он, – меня зовут DasTier.

В ту субботу я пыталась хоть как-то разобраться в беспорядочном нагромождении файлов, которые навалила кучей новая лаборантка, так что когда из динамиков раздался подсвеченный эхом стук, я почти с радостью полезла в правый нижний угол – кого это черт принес в аську.

– Привет, – прочитала я, – меня зовут DasTier.

Надо думать, что после дружелюбного моего ответа последуют какие-то объяснения – кто собственно он такой.

– Знакомый знакомых.

Это не ответ.

– Пока хватит, мышка!

Видите, какова эта манера, как у одного из стейнбековских героев, – называть женщину всяческими представителями фауны? Правда, там-то речь шла о любимой женщине.

Ну что ж – мышка. Олененок. Перепелочка.

Скоро Ноев ковчег прозвищ опустеет, пискнут последние, из-за банальности жмущиеся в конце очереди – киска, рыбка и зайчонок – что тогда?

В паре с das Tier’ом в сказке была Красавица. Увы.

Вглядываюсь в погасший монитор. А если так приподнять бровки?…. Нет. Не тяну.

Наша отечественная красавица была просто Настенькой. Кажется, у нее был хороший характер. По крайней мере, она была справедливая и судила по делам…

Неделю после появления DasTier’а я судорожно демонстрировала хороший характер.

В следующую субботу я все же потребовала верительных грамот.

– Право, не знаю, какая из двух понравится тебе больше.

– Давай обе.

– Хорошо. Первую могла бы подписать Юлия Николаевна, если бы я ее попросил. Но – я не просил. И честно говоря, наверное, не буду.

Ясно. Местный. Юлька его знает, но я не должна показывать ей, что мы знакомы.

– Вторая?

– Вторую – через неделю.

За неделю я развила бурную деятельность. С одной стороны, мне не хотелось знать слишком много – чтобы не умерла сказка. С другой – мне хотелось знать хоть что-нибудь!

До получения второй верительной грамоты факт, что он сидит в соседнем здании, как-то меня не трогал.

Но настала новая суббота.

– Я жду вторую грамоту.

– Хорошо. Ее может подписать – и я уверен, что не откажется, – некий сменивший профессию Штурман.

– Э-эй, куда ты пропала, чижик?

Сказать, что это произвело на меня впечатление, – ничего не сказать! Я, задыхаясь как от погони, бегу по коридорам интернета, заворачивая в нужные двери, в зеленом зале откидываю темно-синюю штору и вылетаю на середину форума. Слепящий глаза белый свет. Последнее сообщение в зале от Президента.

«Меня очень просили публично подтвердить мое знакомство с тем, кто называет себя DasTier. Не стал бы я, господа, участвовать в ваших интригах. Но просивший – мой личный друг и человек в клубе известный. Правда, совсем под другим ником. Так вот, всем, кого это может касаться, – я знаком с DasTier’ом. И впредь оставьте меня в покое, плиз.»

Настенька-Настенька…Что тебе снилось в светлой дворцовой спальне заколдованного острова? Почему просыпалась ты с горящими щеками и бьющимся сердцем?

Прекрасный принц целует безвольно протянутую ручку, расшаркивается в реверансе…

Какие же ласки может подарить чудище?

Почему вскричала ты: «Встань, пробудись, мой любезный друг!», пытаясь согреть индевеющую его шерсть горячим дыханием?

Да не потому, что верила в превращение. На кой сдался тебе кисло-сладкий принц с его пресными любезностями!

Больше всего, вглядываясь в ясное лицо под тающей темной шкурой, боялась Настенька, что он все забудет теперь.

Неделя, и еще одна, и еще…

Холодно. Зима в разгаре.

Мы обходим эту тему, да и не трудно – так много на свете вещей, о которых можно поговорить.

Вот только…

– Ты приняла мою вторую верительную грамоту?

– Да…

Вот только на заколдованном острове ночь наступает, когда захочешь, сон приходит – какой позовешь…

DasTier стоит у притолоки, заполняя собой весь проем, и курит. Десять лет назад была я чистоплюйка, как Вера Павловна. Умри, но не давай… Если при мне курили, я с презрительной миной удалялась на космическое расстояние. Потому что мне казалось, что все это попахивает неуважением к моей девической скромности.

Шуршащая легкая трубочка сигареты пахнет медом и черносливом. Дым пахнет дымом.

– Никто ж не поверит, лисичка, что мы с тобой сидим друг против друга и разговариваем. Они думают, что, оставшись вдвоем, мы с тобой…

…Оставшись вдвоем, мы с тобой…

Я не люблю раздеваться под твоим взглядом. Оставим профессионалкам их умение спиральными движениями выползать из одежды. Расстегивая пуговицы, дергая молнию, никак не выберешь между неподобающей уже миной неведающей невинности и скучным процессом, в конце которого просится халат, тапочки и семейный ужин.

Я боюсь, что, оказавшись в темной норе свитера, я закрою глаза и побоюсь выбираться на свет.

И еще я думаю, что, снимая одежду, я деловито показываю свою заинтересованность в тебе. А вдруг ты отвечаешь из элементарной вежливости?

Нет, сделай это сам. Я буду молчать, чтобы не проснуться.

С упругой грацией борца сумо опустись на колени – я переступлю через скатанные к щиколоткам силки – синие джинсы, черная лайкра, белый шелк.

Ягодицы холодит воздух, а твое теплое дыхание щекочет живот.

Я хочу спрятать лицо. Я ни с кем не хочу делить те чувства, которые сейчас во мне, – даже с тобой.

Укрывшись в спасительном сгибе локтя, я могу вспомнить твои слова: «Я тебе просто расскажу самое начало……Тишина, …звенящая в ушах……темная повязка на глазах… ни лучика света ………концентрация ощущений только на слух и осязание… Удар молнии – касание кончиков пальцев к спине……… медленное скользящее их перемещение вдоль позвоночника вниз…… они то едва касаются, то вообще исчезают……Тишина!…… и полное неведение, что будет в следующую секунду…»

Повязка на глаза… я и так не посмею смотреть на тебя. Закрыв глаза, я могу не видеть, как медленно ползет меж твоих пальцев шелково-блестящая веревка. Плоская, как ремень, тяжелая и мягкая. Как ты складываешь ее вдвое, наматываешь виток за витком на смуглые пальцы. Как кончики пальцев движутся навстречу друг другу – так мы оцениваем качество ткани, так ты ласкаешь сплетенную из тысячи нитей поверхность.

… И когда обожжет кожу первая звонкая боль – на вдохе или на выдохе – стон или крик – сон или явь…

Если бы сны забывались – как легко было бы жить. А так – приходится нести за собой в реальность груз ответственности за то, что ты приснилась кому-то, боль и тоску о том, кто приснился тебе.

Раньше сны были единственным нашим виртуальным миром. Почти не подвластным разуму, легко ускользающим из памяти. Как радостно было вновь оказаться в старом сне – я все знаю в этом мире, вон за тем поворотом, там…

Теперь мы бросили вызов диктатуре сна. Мы создали виртуальную вселенную, подвластную нам. Выбери любое имя, окажись, где хочешь, стань, кем мечтаешь…

Заколдованный остров разъят на миллиард кусков, растворен, вмят по крупицам в плоские платы, всосан гибкими желудками кабелей…

Разве наш остров – в этом металле, стекле и пластике?

Мы одушевляем эти ящики с кнопками, мы напишем о них поэмы – не хуже, чем о поездах и телефонах.

Но мы не станем забывать, что контакт-лист – только смутное отражение души…

В этом я согласна с тобой, DasTier.

Я думаю о том, что если уткнуться в твой мех лицом, то шерстинки будут щекотать ноздри и будет тепло. Кончается зима, тает под дыханием оттепели снег, тает ненавистный тебе холод.

Скоро на проталинах начнет пробиваться такая же серебряно-зеленая трава, как на твоем острове.

Осень давно прошла. Кончается зима.

– Я хочу сделать себе подарок в честь начала весны. Я хочу наконец выпить этот сок не в одиночестве, а с тобой. Хватит прятаться, чудище!

– Что ж…

Ему надо спуститься из своего кабинета, пересечь двор, подняться на лифте на мой высоченный этаж.

Коридор длинный-длинный. В его торце окно. Лязгнув, двери лифта выпускают приехавшего.

На фоне окна в слепящем свете я вижу пока только силуэт, темную тень…

И почему-то никак не получается проснуться…

А Настенька, я думаю, была умная девушка. Курчавой шкурой, которую она превратила в замечательный плед, они застилали лежанку и валялись на ней, сколько душа пожелает.