Первое место в номинации "Гамбургский счет" на Втором литературном конкурсе Клуба Ива Совсем как мы Многие предпочитают шагать с подоконников. Или с крыши. Так быстрее. Но даже те несколько секунд, когда желудок, сердце и душа норовят подотстать от падающего тела, отвращают меня от коротких путей. Мне милее сперва пройтись, постепенно ускоряя шаг. Сначала глуховатый хлопок развернувшихся крыльев, а потом почва уходит из-под ног. Взмывать - падать наоборот. В небо. А оно бездонное. Полет - идеальный освободитель. Захватывает целиком, заставляет забыть о прочем. А возможность забыть о прочем - это и есть свобода. В воздухе я свободна не только от гравитации, но и от всего, от чего хочу освободиться. Но есть еще сила. Независимо от квадрата расстояния мне всегда хочется быть как можно ближе к нему... настолько близко, что я бы просто впиталась в него и растворилась без остатка, будь у меня такая возможность. Граница личного пространства летящего шире, чем внизу. Она определяется размахом крыльев. Вторгаться в эту зону не просто неприлично, а небезопасно. И я не вторгаюсь, как бы меня ни тянуло... зато страстно желаю, чтобы вторглись в мою... Он умеет это делать изящно и безопасно. Он все умеет делать лучше, чем я. И как же мне нравится смотреть снизу вверх и ждать... ждать, когда налетят, подхватят и притянут... и можно будет сложить крылья и ни о чем не думать... и ощущать, что губы, прижатые к моим, даже в этот момент насмешливы... - Анжела! С усилием разлепляю веки. Вместо бездонной голубизны неба искусственная синева индикационных панелей нашей лаборатории. Золотистое свечение трансмиттера над моим лбом слепит. Снова зажмуриваюсь. - Анжела, что с тобой? Его склоненное ко мне лицо встревожено. Хочется дотянуться и погладить темную бровь, чтобы расслабилась и не выгибалась рассерженной кошкой... Но я не решаюсь... Поспешно сдергиваю нимб трансмиттера. - Ничего... - бормочу, отводя глаза. - Вы... что-то сегодня раньше... - Но, похоже, все равно позже, чем надо было, - высказывает он прозорливое предположение. - Что происходит? Трансляцию установочного пакета планировалось завершить к полудню. Почему ты сняла нимб только сейчас? - М-м-м... должно быть, я задумалась, - предполагаю я не очень уверенно. - На три с половиной часа, - отмечает он тоном, от которого у меня всегда мурашки. Если б он спросил: "И о чем же ты так задумалась?", я бы честно ответила: "О Вас! Ну и о себе тоже...", но он не спрашивает. Разворачивается так резко, что полы белоснежного балахона, спецодежды сотрудников лаборатории, разлетаются, словно взметнулись скрытые под балахоном крылья. А может, и взметнулись... от гнева. Соображает он быстро, очень быстро. Две капсулы-инкубатора стоят в центре зала. Он подходит к большей и сдвигает панель. К увиденному он готов не был. Я - была. Но все равно оторопела тоже. Слишком велико оказалось сходство... слишком разительно... даже одна из бровей рассерженной кошкой... и этот насмешливый изгиб губ... - Что это? Понимая, что таким тоном вопросы задаются сугубо риторические, все же отвечаю едва слышным шепотом: - Это?.. Первый представитель вида человека разумного... - А там, стало быть, первая представительница... - Он протягивает руку и открывает инкубатор меньший. Снова оба замираем. Неужели это надменное лицо - мое? Наклоняюсь, всматриваясь. А впрочем, даже ничего... - Лучше ты, которая снаружи, - спокойно подводит он итог сравнениям. - А я - который там. Ну да, это же твое представление о нас. Он закрывает капсулы, неторопливо отходит к консоли. Просматривает колонки цифр на экранах. - Я расширила установочный пакет, - докладываю я скорее по привычке, чем по требованию момента, - конкретизировав усредненные параметры второго порядка. - Это я понял по экстерьеру образцов, - говорит он с ехидцей, не оборачиваясь. - Параметры третьего порядка тоже... конкретизированы? - Некоторые, - признаюсь я. - Те, на которые я смогла навспоминать достаточно данных. Видимо, навспоминала я все же прилично - мелькающие столбики цифр на экранах бесконечны... - Что ж, - говорит он, когда мне уже начинает казаться, что я больше вообще никогда не услышу его голос, - ничего не исправить... сегодня седьмой день... все синхронизировано с контрагентами, конец эксперимента, планета подготовлена к заселению... Можешь хоть объяснить, зачем ты это сделала? - А просто задуматься и забыть снять нимб я не могла? - безнадежно интересуюсь я. Он, наконец, оборачивается, смотрит недоуменно-укоризненно: - Если б у меня имелись основания поверить, что ты способна забыть выключить трансмиттер вовремя, тебя бы в моей лаборатории не было. Так все же... зачем ты это сделала? Я не выдерживаю его взгляда, опускаю голову. Молчу. Хотя хочется закричать: "Я сделала это, чтобы хотя бы тому тебе - тому, который сейчас в капсуле, - показать, открыть, протранслировать пусть даже с помощью этой дурацкой техники, как я люблю тебя! Потому что тебе, который здесь, я никогда не смогу это объяснить..." - Я жду ответа, - напоминает он бесстрастно. - Мне понравилась эта планета, - отвечаю я как школьница на уроке. - Она красива. И название у нее простое и хорошее - "Земля". Мне захотелось, чтобы люди, которым суждено на ней жить, были... самыми-самыми лучшими. - И ты решила заселить ее нами? - Вами, - поправляю я. - Собой я заселять не собиралась. Честно. Просто... - слова еле выдавливаются, застревают в горле, но я все же договариваю. - Просто оказалось, что мне совершенно невыносимо даже представить рядом с Вами другую женщину... Колонки цифр на экране за его плечом неподвижны. Хоть бы они сдвинулись, что ль?.. чтобы что-то ожило, нарушив эту тягостную застылость... - Ты конкретизировала усредненные психофизические параметры, - с расстановкой повторяет он, оживляя и экран, и меня. - Надеюсь, хоть основные не трогала? Я киваю. - Угу. Основные и без того почти совпадали. Жители Земли и так должны были быть совсем, как мы, а я только уточнила - как мы с Вами. - Осчастливила человечество, - он всматривается в цифры. - Хорошо хоть, что "совсем как мы" они все равно не станут. Ты же понимаешь, что это - лишь базовые модели. Реальные представители вида будут наследовать их характеристики в абсолютно случайных комбинациях. - Но всё же унаследуют! - Утратив стабильность. Установочный пакет был адаптирован к смоделированным условиям существования данного вида. Ты же наверняка внесла противоречия. - Стабильные виды слишком медленно развиваются, это мы уже давно выяснили. Да и какие уж такие особые противоречия я могла внести? - Нереализуемое желание летать, например, - говорит он. - Имитация эволюционной цепочки этого вида сделана так, что в отличие от нас, естественных приспособлений в виде крыльев у людей не будет. Если ты неосторожно вложила в базовые модели свои ощущения от полета, человечество обречено теперь всю историю своего существования мучиться вопросом: "Почему люди не летают?" - Я думала над этим, - сообщаю я. - И не вижу никакого противоречия. Крылья - не единственное естественное приспособление для полета, а полет возможен не только в форме перемещения тела в воздушном пространстве. - Ну, конечно, - он саркастически усмехается, - есть же еще полет мысли... Мышление - приспособление для летания! Естественное для того, кому мыслить естественно... Ага... так и вижу... человечество, вдохновленное тобой и твоей наследственностью, создает картины под названием: "Сон, вызванный полетом... мысли... вокруг да около... за секунду до пробуждения", музыкальные темы под названием "Полет мысли" или... - Да, полет мысли! - восклицаю я в запальчивости, не дослушав. - И еще полет чувств... Влюбленные на Земле будут признаваться: "С тех пор, как я встретил тебя, у меня словно выросли крылья!" - Если ты была хоть немного объективна, - помолчав, замечает он, - мужской половине этой расы скучать точно не придется. - Я была объективна, - заверяю я. - Мужская половина этой расы намного превзойдет усредненные параметры! - Похоже, ты воплотила основательно выношенный план. - Еще не весь, - признаюсь я. - Как? - очень натурально пугается он. - Еще что-то осталось? - Осталось, - вздыхаю я. - Самое сложное... Упросить Вас меня простить... и разрешить мне самой предъявить базовые образцы комиссии... и самой дать все необходимые объяснения по поводу внесенных корректировок. Он с усмешкой качает головой: - Не успеешь. - Что не успею? - Упросить не успеешь, - поясняет он, выдвигая кресло. - До прихода комиссии всего сорок минут. И у меня на них совсем иные планы. Догадываешься, какие? Знакомый жест, которым поддергиваются широкие рукава балахона, не оставляет простора для иллюзий; остается лишь обреченно кивнуть: - Угу... Но комиссия подумает... - Подумает. - А ведь все я... - Все ты. Балахон повыше. - Так это за это? - уточняю я, перегибаясь и упираясь руками в ковровое покрытие. - За это не шлепать, а драть следует, - извещает он, придавая мне более сподручное положение. - И притом нещадно. Выбрала прообразы, понимаешь... Контрагенты же засмеют! Притчей во языцех сделают - скажут, создал... по образу и подобию своему! Так что нет, это не за это. - А за что? - жалостно вопрошаю я. - За то, что не спросила разрешения на корректировку заранее? - Правильно не спросила - все равно бы не разрешил. - Так за что же? - А ни за что! Просто потому, что мне так хочется. - Уф... - облегченно вздыхаю я. - А я уже испугалась! - Чего же? Розги мне тут взять неоткуда... сегодня, по крайней мере. А вот с завтрашнего дня включишь их в список расходных материалов. Невидимой, но красной строкой. Судорожно вдыхаю... первый удар всегда неожиданный, как его ни ожидай. - Включу... - вдох... - ...хоть сегодня... Дело ж не в розгах... Лишь бы... - выдох... - не сердились. Под закрывшими лицо волосами сразу становится жарко. Но зато ничего не видно. - Надо бы, конечно, хоть раз рассердиться на тебя по-настоящему, - задумчиво и не в такт движениям руки, замечает он. - Чтобы эти твои рассуждения совсем уж голословными не были. - А они не... - вдох... вдох... - голословные. Они - голопопные! Вот интересно... почему в... - вдох... выдох... - ...таком положении... - еще выдох... сдуваю упавшие на лицо пряди. - ...неудержимо тянет философствовать? - Вероятно, чтобы отвлекать меня? - Но Вы ж все... - выдох... - ...равно не отвлекаетесь! - Но, может, ты надеешься? - Ничуть не... - языком по губам... пересохли... - надеюсь! Горячо! - А, по-моему, еще только "теплее". - Мне - выдох... вдох... выдох... - виднее! - Виднее - мне, тебе - ощутимее. - Еще как ощу... - выдох... выдох... выдох... - ...тимее... Тяжела десница! - Какая есть. Крылья не разворачивай. - Вот теперь... - вдох... - ...точно горячо! - упор одной рукой гораздо менее устойчив, но свалиться мне все равно не позволяют. - Горячо! - выдох... - Честно! Дым еще не идет? - Боишься, что пожарные датчики сработают? - Пусть... - выдох... - ...срабатывают, - Сколько там... - вдох... - ...еще от... - вдох... вдох... - ...сорока минут... - выдох... - ...осталось? - Что осталось - все твое. Наконец его ладонь останавливается и остается там, где остановилась. - Хорошо, - в голосе удовлетворение. - И увидел он, что это хорошо, - бурчу я, ерзаньем давая понять, что не против и разогнуться. - Кстати, - говорит он, помогая мне распрямиться, - с тех пор, как я встретил тебя, у меня на самом деле крылья выросли... сантиметров на двадцать, не меньше... потому что вечно приходится махать ими за двоих! Во время поцелуя губы его все равно остаются насмешливы. А я пытаюсь ногой затолкать под кресло нимб трансмиттера, который, прикрываясь волосами, прижимала ко лбу пусть не все сорок минут, но их самую существенную часть. Надеюсь, те люди, кто в результате станет совсем-совсем как мы, простят мне это...