Непрошеным гостем метнулась темная тень по мраморным плитам, скользнула в залу, свернулась у ног шаловливым котенком… Напрасно пришла она сюда совершенно одна, откликаясь на зов любопытного сердца. Напрасно прокралась душной июльскою ночью в Обитель Сонетов….

Недобрая слава ходила про эту обитель. Говорят, недавно здесь опять повстречали Мастеров, Сплетающих Рифмы. Сторонились добрые люди обители, запирали на ночь засовы. Жен, дочерей берегли пуще глаза. Немногим доводилось услышать Сонет, но те несчастные, кому уготовано было испытать на себе его полную силу, становились навеки изгоями. Уходили они из домов, скитались по свету в поисках новых обителей, шли неведомыми тропами за Мастерами, и не понимали их люди, сторонились, словно чумных.

Оглянулась Джерри, на цыпочках обошла пустынную залу, коснулась босою ногой причудливой вязи узора на мягком ковре. Вдохнула в себя аромат утонченных вин, витающий в воздухе. Что это? Сочное «Кьянти Классико», сладковатый бордоский «Сен-Жюльен» или нежное бургундское из Мюзиньи? Запуталась бедная, несильна была в тонкой науке винопития…

Не слышало девичье ухо тихой поступи, не прозвучал в доверчивом сердце тревожный сигнал. Тихо стал за спиною Мастер, любуясь игрою света и тени на трепетной коже.

Тронул пальцем завившийся локон, спугнул дикой ланью незваную гостью.

– Ты заблудилась, дитя?

– Я пришла сюда по собственной воле.

– Смелая девочка. Чего ты хочешь?

– Подари мне радость и боль сонета, Мастер слов.

Он мягко взял ее за подбородок, развернув к себе, вглядевшись в бледное лицо, испуганное собственной решимостью.

– Ты хорошо подумала? Ты не сможешь прервать мой Сонет.

– Я готова…

Мастер закрыл глаза, покачнулся в такт ему одному слышной мелодии и медленно, нараспев начал плести слова в дивный узор сонета.

Немого одиночества невольник

Я пил один. Клико в свечах искрилось,

Когда, наполнив сердце сладкой болью,

Она в обитель мрачную явилась.

Изящно выгнув спинку, опустилась,

Прекрасное созданье, на колени –

Раз так покорно отдалась на милость,

То, верно, ждет моих стихотворений?

Первые же звуки чарующего голоса сковали волю, проникли сладким дурманом в застывшие мысли, пробежали по телу нежными, нескромными пальцами. Что-то случилось с прохладным воздухом залы. Наполнившись дивным мерцающим светом, он стал почти зримым, и плотными кольцами свернулся вокруг растерявшейся Джерри. Давили кольца на плечи, сгибали дрожащие колени к холодному мрамору пола. Скользнуло с плеч тонкое платье, расстегнутое невидимой рукой. И в ту же секунду, едва мастер закончил строку, пронзила озябшее тело внезапная боль. Слеза еще не смыла наивного удивления в карих глазах, как новая рифма лизнула огнем обнаженную спину…

Закончил Мастер катрены.

Затихли слова, легли 8 багровых полос на гладкую кожу. Задохнулась Джерри от ожога. Заскулила, уронив голову, пряча в ладони лицо, по-детски баюкая острую боль.

Затем отвела руку, обернулась, осторожно касаясь набухших рубцов. Этого ли хотела она, пробираясь сквозь ночь к одинокой обители? Такие ли фантазии лелеял ее беспокойный ум? Достанет ли силы выстоять все четырнадцать?

Мастер следил за ней с легкой печальной улыбкой. Ждал, пока затихнут тихие всхлипы, пока расслабиться неопытное тело. И вновь засвистела над плачущей Джерри незримая плеть.

О боли и любви изгибы плети пели,

Хлеща лучами клочья звездных мантий,

Багрянцем всласть исстеганного тела

Пылал рассвет, как подожженный танкер.

Еще два, еще немного – извиваясь под ударами, шептала в отчаянье Джерри. И с каждой новой строкой поднималась навстречу боли робкая волна наслаждения. Бились мысли в причудливом ритме чарующих строк. Еще два, только два… увы, два…

Новый властный голос прервал театральную паузу, размазав о мрачные стены величье финала.

Багрянцем всласть напоротого тела

Пылал закат, как вышка нефтяная,

Любовь и боль для женщин твердо зная,

Гуляла плеть привычно оголтело.

Гордо стоял вошедший, читал нараспев, с насмешливым вызовом смотрел в глаза замолчавшему Мастеру.

Зрачок звезды смотрел оцепенело,

Как вязь листвы металась кружевная,

Как бесновался, кожу заклиная,

Изгиб хвоста со знаньем мрачным дела.

Забилась под новыми ударами слов несчастная Джей, закричала громко, силясь прервать сонет, заглушить беспощадные рифмы. Изошли соленым соком глаза, не заметили появления верной служанки. Перепуганная женщина, затолкнув поглубже беруши, кинулась к распростертому телу, прикрывая руками склоненную голову.

– Мастер, пощадите! – вопила она, упав на колени. – Взгляните – не женщина это, дитя неразумное!

Но разве под силу отчаявшейся женщине прервать крученое плетение сонета! Неумолим разгулявшийся Мастер, не ведает жалости…

Но всех соблазнов истина дороже –

И сердцу строже наказанья нет,

Чем прочитать на нежной женской коже

Чужой неканонический сонет...

Плакала, причитала служанка, раскинув руки над бьющейся Джерри. Пыталась прикрыть от невидимой плети, унять нестерпимую боль.

– Рискую показаться навязчивым, но вы прервали мой сонет…

– А вы не дали мне закончить двустишие…

– Но я был первым!

– Ваши катрены отнюдь не безупречны! Английская рифмовка теперь не в моде…

– А вы по-прежнему предпочитаете французскую? Но что-то я не заметил терцетов!

– Я не хотел менять силу воздействия. Это существо совсем неопытно и запугано вашей порочной фантазией!

– Она сама попросила об этом! – обиженно воскликнул Мастер, читавший первым. – Не в моих правилах отказывать женщине в просьбе.

– Особенно когда она сама не знает, о чем просит! – усмехнулся второй. – Смотрите – она вся дрожит от страха!

– Она дрожит от возбуждения, – продолжал стоять на своем упрямый Мастер. – Позвольте, я докажу вам!

Он подошел к юной Джерри, скулящей в объятьях служанки, отвел прочь огрубевшие руки.

Ангел мой, ты не будешь бояться,

Жемчуг слов оставляя в платке,

Ты распробуешь вкус покоряться

Этой властной и нежной руке…

Прислушалась Джерри к своим ощущениям, силясь понять, чем отличается новая боль от той, что недавно терпелась. Разве что тем, что теперь в ней отчетливо проскальзывали отголоски страсти и легкие оттенки нежности? Но легче от этого не было….

Второй Мастер, наблюдая за действом с насмешкой усталого профи, небрежно сотворил изящным верлибром тонконогий бокал и бутылку Сен-Жульена. С чуть диссонирующей примесью «Золотой Осени» – сказывались, очевидно, усталость и раздражение…

Танец Плети послушен сноровке.

Не дрожи, ангел мой, в ожиданье...

Не отдам я тебя на закланье

Примитивной английской рифмовке…

– лениво перехватил он новое плетение.

Джерри отбросила попытку анализировать нюансы и оттенки, и завыла в голос, запрокидывая голову, разметав по плечам каштановые пряди. Она больше не различала страданья и блаженства, окончательно сбилась со счета, и устала желать окончанья безжалостной ласки.

– Пожалуй, с нее хватит… – задумчиво изрек Мастер, сидевший около девушки.

– Для разнообразия полностью с вами согласен – кивнул головой коллега, наслаждаясь тонкой игрою вина сквозь прозрачность бокала. – Но это не повод прервать Ночь Сонетов!

Мастера, Сплетающие Рифмы, не сговариваясь, повернули головы и задумчиво уставились на верную служанку. Бедная девушка, не слыша разговора, но угадав их намеренье по нехорошему блеску в глазах, рухнула ниц, вереща что есть мочи:

– Сжальтесь, благородные Мастера! Не читайте надо мной! Не сплетайте слова в беспощадные плети сонетов!

– Глупая женщина! – с презрением бросил второй. – Тебе ли постичь тайный вкус поэтичного дара!

– Оставьте, коллега! Не желаете побаловаться акростихами на побережье? Море сегодня на удивление ласково!

Удалялись, расплываясь в мареве ночи две гордые фигуры, затихал вдали их извечный спор. Выветривался в открытую дверь коктейль пьянящих ароматов, подхваченный метанием кружевной вязи листвы.

И боязливо шептала над спящей Джерри, заговаривая свежие раны, чудная служанка:

Когда любовь, как вишня, облетела,

Разверзлась твердь,

К чему жалеть исхлестанное тело,

Себя жалеть?

Оцепенело смотрел на затихшую обитель с чернильного неба холодный зрачок звезды…