Джерри Привязка Прежде я никогда не писал. У меня посто не было времени. Я был молод, умен, мной гордилось начальство, мне завидовали друзья. Передо мной открывалось блестящее будущее. Три года, пять месяцев и два дня назад, в два часа пополудни на пересечении Октябрьской и проспекта Свободы мое будущее смяли колеса пятнадцатитонного грузовика. Я помню аварию - отчетливо, до мелочей. Помню запах палаты, вкус больничной еды, отчаяние, охватывающее меня по утрам, когда из окна долетало деловитое оживление города. Помню книги, прочитанные за долгие месяцы, проведенные в гипсе, - я читал все подряд, от коротких рассказов до многотомных романов, классиков и современников, прозу, стихи, документальные очерки. После чтения ко мне в голову приходили забавные мысли - я записывал их, как попало, безо всякого умысла… Эти записи служат мне до сих пор. Третий год я пишу свой роман. И я счастлив! Я снимаю мансарду в старом доме, нуждающемся в капитальном ремонте. Вечерами я любуюсь закатами, по утрам под окном собираются голуби, покрывая ржавый скат свежим слоем помета. Я хромаю на правую ногу и нечасто спускаюсь на улицу - в нашем доме нет лифта, а лестницы довольно круты. Иногда меня навещает соседка, миловидная девушка лет двадцати, и приносит продукты. Когда я предлагаю ей деньги, она обижается - похоже, она влюблена. В другое время я бы уделил ей внимание. Но сейчас не могу. Я дописываю последние главы. Мой единственный критик и слушатель - странный тип, отражающийся в темном оконном стекле. Я не знаю, кто он такой. Возможно, когда-то он был гладко выбрит и носил светло-серый костюм, но те времена давно канули в лету. Я не помню, где мог его видеть, - и не хочу вспоминать. Единственное, что я хочу - поскорее закончить главу. И если б не парень, с завидным упрямством колотящий мне в дверь, я давно бы уже с этим справился. Он кричит, что его зовут Гена, и что я обязательно должен открыть. Я киваю, дописываю последние строки, поднимаюсь из кресла и направляюсь к дверям, чтобы спустить Гену с лестницы. Гена молод, невысок, худощав. На нем узкие джинсы и футболка с безграмотной надписью, у него гладкое, будто из воска, лишенное выражения лицо, аккуратная стрижка и бессмысленный взгляд. Не помню, чтобы я был с ним знаком. - Димка! Ты должен вернуться! - кричит он, едва я появляюсь в дверях. Лицо парня остается бесстрастным. - Вы ошиблись, молодой человек. Я не Димка. - Ты должен вернуться! - повторяет он, как автомат и медленно лезет в карман. Я выкручиваю парню запястье прежде, чем его палец ложится на кнопку. - Ты пришел не по адресу! Парень хрипит, - наверное, я слишком сильно сдавил ему горло. Вывернутая ладонь по-прежнему крепко сжимает парализатор. Либо парень под кайфом, и не чувствует боли, либо у моего посетителя железная воля. Я тащу его к лестнице. Он упирается, все еще пробуя ткнуть в меня парализатором. - Не дури! - хрипит он. - Идиот! Докручиваю запястье до хруста, легонько толкаю настырного визитера на лестницу. Он пробует удержать равновесие, машет руками - и в последний момент прижимает парализатор к предплечью моей левой руки. Сильнейшая боль прошивает меня от макушки до пят. Последнее, что я замечаю - качнувшийся пол и склоненное надо мной восковое лицо паренька. *** Когда я открываю глаза, в моих пальцах еще дергается чей-то кадык. Я лежу на широком столе, в комнате с белыми стенами и огромным экраном. На расстоянии вытянутых рук - красное от удушья лицо моего оператора. - Отпусти! - хрипит Генка, - Ты мне шею свернешь! Я с трудом разжимаю онемевшие пальцы. Генка валится на табурет. - Псих! Я же только проверить хотел... - Что случилось? - Что случилось?! - взрывается Генка и перемычка очков подпрыгивает на горбатом носу. - А вот что случилось! Ты был на волосок от слияния! Кретин!!! Генка бешено вращает глазами: - Ты не шел на контакт… Я уж думал - конец. Ты хоть знаешь, что бы было, если б я не успел? - Мне расплакаться? - морщусь от боли. - Или сразу упадешь мне на грудь? - Во дурак! - обижается Генка. - Я в тюрьму за тебя не хочу! Или будешь работать с привязкой, или я увольняюсь, и пошел ты… В отличие от других операторов, Генка не матерится. Почти. "Почти" длится четыре минуты. Красочный монолог содержит весьма обстоятельное описание тех направлений, куда мне, по мнению Генки, обязательно стоит пойти. - Полегчало? Он все еще злится. Грубо вкалывает в вену иглу - я шиплю через сжатые зубы. - Больно? - спрашивает мой оператор с плохо скрытой издевкой. - Ничего, потерплю. Скажи лучше, кто это был? Что за хрень? - Прерыватель. - Неужто доделали? - Не доделали. Бета-версию из лаборатории спер. Для тебя, дурака! - То-то, думаю, он левый какой-то. И совсем на тебя не похож. Надо бы поработать над образом. - И за этот спасибо скажи. - Спасибо! - говорю совершенно серьезно, без тени иронии. - Генка, я твой должник! - Убирайся, - огрызается Генка. - Из-за тебя вся система слетела. Теперь до утра тут сидеть… Я встаю со стола. От долгого лежания на твердой поверхности ноет спина. Комбинезон липнет к телу, царапает датчиками. Генка сутулится в кресле, колдует над кнопками, нервно протирает очки. Сегодня он дважды нарушил инструкцию - первый раз, когда допустил меня без привязки к работе, и второй - когда ввел в систему непроверенного "прерывателя". Не введи он его, и сейчас мое тело упаковывали бы в черный мешок. - В следующий раз без привязки на стол не пущу! - злится Генка у меня за спиной. Я знаю, что виноват. Я работаю без привязки. Третий месяц подряд. Мой оператор вопит о беспрецедентном нарушении правил, но шеф закрывает глаза: правил много, а трейсер - один... Привязка для трейсера - как лонжа для акробата: не очень-то и нужна до тех пор, пока не случится беды. А случается она только тогда, когда трейсер, увлекшись, начинает терять связь с реальностью. Забывает, кто он и откуда пришел, принимая чье-то будущее за свое настоящее. Я не забывал никогда - вплоть до этого случая. Но еще никогда я не чувствовал такого абсолютного счастья… У меня нет привязки. Нет подруги, ожидающей моего возвращения, нет жены и детей, нет родителей, нет кредиторов, которым бы я задолжал, - никого, кто бы думал обо мне день и ночь. Кому позарез было бы нужно, чтобы я, трейсер Димка, обязательно вернулся домой. Как в стихах: "Жди меня, и я вернусь, только очень жди"… Меня ждут только пиво и старый диван. Есть как минимум сорок причин, по которым пиво лучше, чем женщина. Но - увы, - оно не годится в привязки! Когда Генка цепляет мне датчики, в глазах у него застывает вселенская скорбь, словно он только что принял решение об усыплении любимой собаки. Он уверен, что трейсеры обладают особенным даром, позволяющим влиять на людей, и не может понять, почему я до сих пор не "привязан". - Неужели так трудно влюбить в себя первую встречную? - сокрушается Генка, поправляя сползающие к кончику носа очки. - Да с твоей-то харизмой! Необязательно, чтобы она тебе нравилась - главное, чтобы ты нравился ей! Последняя, кому я пытался понравиться, сбежала от меня без оглядки на вторую неделю знакомства. Не скажу, что я был огорчен. *** Генка ловит меня на выходе из раздевалки. - Доигрались! - шепчет он суетливо. - Все отчеты - насмарку. Зависло… Техники обещали починить через день. Так что завтра будешь лично работать с клиентом. Отчитаешься устно. Но только без фокусов! Я снимаю с головы воображаемый черный цилиндр, достаю за уши воображаемого белого кролика и выбрасываю в корзину для мусора. Генка смотрит на меня с осуждением. С работы я возвращаюсь пешком. Медленно бреду по проспекту, любуясь сиянием ночных фонарей, перемигиванием неоновых вывесок, подсвеченными щитами реклам. В это время они единственные мои провожатые - город спит, и никто не тревожит торжественного спокойствия улиц. Рекламы линолеума сменяются рекламой такси. Зеленый павлин предлагает тротуарную плитку. Огромный бигборд агитирует за кандидата. "Он - думает!", - уверяет плакат, состоящий из белого фона и черных внушительных букв. Я знаю, чем закончатся выборы, но поневоле задумываюсь, за кого агитируют. Из восьми кандидатов, по понятным причинам, отметаю одну, и спустя пять шагов делаю вывод, что "он" - образ, скорей, собирательный. Эдакий скрытый намек: неважно, кто, лишь бы ОН. Потому что ОН - думает. Отчасти я с этим согласен. "Он - знает!", - голословно уверяет соседний плакат. "Она - делает!". И с этим не спорю. Он - думает, она - делает. Он думает, что он знает, что она делает… Когда столько знаешь о будущем, жить становится не так интересно. Пока я иду, на горизонте рождается свет… *** После смены меня в первую очередь интересует диван. Неприхотливый уют холостяцкой квартиры, бутылка холодного пива, теплый душ, тишина. Я хочу отдохнуть от ворчания шефа и нотаций моего оператора, от назойливого жужжания датчиков, от клиентов, в чьем будущем мне пришлось побывать. Я закрываю глаза, и мне снится белый генкин халат. Блестящая сталь протыкающей вену иглы, бесконечные цифры на широком экране, параллели, меняющиеся одна за другой… Входить в параллель неприятно. Как проснуться после долгой попойки в незнакомой квартире, без шансов на опохмел. Многие думают, что мы организовываем путешествия в будущее. Это не так. Наша цель - организовать само будущее, скорректировать, выбрать из множества вариантов тот, что удовлетворяет запросам клиента. Мои "путешествия" напоминают прогулку паралитика в инвалидной коляске - с той лишь разницей, что у паралитика есть тело, но нет ощущений, а у трейсера - наоборот. Ощущения налицо, а физическое тело отсутствует - лежит себе в прошлом, в белой комнате, на жестком столе, опутанное проводами и датчиками. В грядущем я призрак, мираж, бестелесный фантом, непрошеный гость в чужом теле. Я могу знать и чувствовать все, что однажды узнает и почувствует мой клиент. Я дерусь, умираю, беременею (половина заявок от женщин предусматривают такой вариант), лезу в пещеры, карабкаюсь на горные склоны. Я осваиваю сотни профессий, от сторожа до президента. Я смотрю, вспоминаю и сравниваю, - но я ограничен во времени. За час-полтора я должен успеть изучить параллель, найти то, что послужит причиной ее появления, и удостовериться, что клиент получил, что хотел. Сегодня их было пять. Пять параллелей, пять возможных вариантов развития будущего. В первой мой клиент получил повышение и скончался от сердечного приступа на праздновании в баре отеля. Во второй - пристрастился к рулетке, разорился, скатился на дно, но до конца своих дней не испытывал нужды в докторах. В третьей познакомился с дочкой богатых родителей, получил долгосрочный контракт, нелюбимую женщину, пентхаус, сухое шампанское в ведерке со льдом, возможность спать по двенадцать часов и столько же предаваться депрессии. Я покинул его, когда он обдумывал безболезненное самоубийство. В четвертой я застал его на полпути в зал суда. Бойкая девушка сунула ему микрофон и поинтересовалась, сожалеет ли он о содеянном? Кажется, он сожалел. В пятой мне повезло. Пережив ДТП и оставив работу, мой клиент сочинил уникальный роман. Не ведая, что написал, он собрался продать все права небольшому издательству, по цене, несоизмеримой с грядущей популярностью книги: рассчитаться с долгами, пригласить на свидание соседку и купить скромный дом на окраине… Он еще не догадывался, что после выхода книги его имя будет у всех на устах. Что ему надоест узнавать себя на рекламных плакатах. Что его ящик распухнет от писем читателей, в чьих судьбах книга сыграет переломную роль. Он писал, ни о чем не догадываясь, и был просто, по-человечески счастлив. И меня зацепило. Его счастье подействовало на меня, как наркотик, - я раздумал возвращаться назад… *** Чем крепче я сплю, тем сильней не люблю просыпаться. Особенно от звона стекла. У меня бельэтаж, с видом на футбольное поле - если, разумеется, можно назвать полем асфальтированную площадку с воротами. Ворота расположены точно напротив окна. Предыдущий владелец советовал поставить решетку, но я не спешил - за окном лежал снег, и опасность получить мячом в окна сводилась к нулю. Виновник переполоха лежит посредине гостиной, рядом с разбитым цветочным горшком. Мяч достаточно старый, потрескавшийся, со стертым рисунком. На белых заплатах видны отпечатки подошв. Стараясь не наступить на стекло, пробираюсь к окну. Быстро выглядываю, успевая заметить прыснувших в кусты пацанов. На площадке остается один, самый старший и самый нахальный. В коричневой крутке, с надвинутым до бровей капюшоном, в джинсах, подкатанных выше колен. Тощие голени сиротливо торчат из широких кроссовок. Руки в карманах, дерзкий, прищуренный взгляд… Пока я обдумываю, с чего бы начать разговор, парень подбирается ближе. Останавливается под самым окном, вытягивает тощую шею, пытаясь заглянуть ко мне в комнату. - Добрый день! Вы не бросите мяч? Пожалуй, впервые я не нахожусь, что ответить, ибо все, что в такой ситуации приходит на ум, не годится для детских ушей. - Вы нас извините, мы больше не будем! - без тени раскаяния продолжает пацан. - Только мяч заберем - и уйдем! - Вот как? А подняться слабо? Мальчишка колеблется, не веря добродушному тону. И правильно делает - нет во мне добродушия. Тем более, спросонья. - Ну? Идешь? - А вы мяч отдадите? - Отдам. - Говорю, не вдаваясь в подробности. - Хорошо, я сейчас забегу… Он действительно забегает, минуту спустя - останавливается в дверях, глубже прячется в куртку. Теперь, когда нас не разделяет окно, вся его дерзость окончательно сходит на нет. Я хватаю мальчишку за шиворот, - он оказывается на удивление легким и не пробует сопротивляться, - волоку его в комнату, ставлю перед разбитым горшком. - Видишь, что вы наделали? - Вижу, - кивок головой, - Мы случайно! - Еще б не случайно! И что делать будем? - Наверное… - он мнется с ответом, возит ногой по ковру. - Думаю, надо убрать… И сейчас же, на выдохе: - Можно, я мяч заберу, да пойду, чтобы вам не мешать? - Ну уж нет! Просто так ты его не получишь! - А как получу? Ох, думаю, будь моя воля, как бы ты у меня получил! - Тебя как зовут? - начинаю издалека. - Велька. - Вот что, Велька… Велька - это что, Велимир? Так вот, Велимир. Вы мне стекло - я вам мяч. - Это вряд ли, - сопит Велимир, - у нас денег нет… - Думаешь, меня это волнует? - Я не знаю…Волнует? - Ни капельки. Нет у вас - значит, есть у родителей. Велька тяжко вздыхает. - У родителей, может, и есть. Но родители в отпуске…Может, мы отработаем? - Это как? - Ну…посуду помыть… подмести… - Нет, спасибо, я как-нибудь сам. - А хотите, я скажу, кто разбил? Как-то быстро он сдался. Легко. - Ну, скажи. - А вы мяч отдадите? - Так и быть, забирай. Велька пробует заглянуть мне в глаза - недоверчиво, как дикий котенок. - Обещайте, что сразу отпустите? - Слишком много условий, молодой человек. - Обещайте! - настаивает. - Хорошо, отпущу. - Это я. - Что - ты? Парень тянется к капюшону, откидывает его с головы, решительно встряхивает копной светло-русых волос. Длинных, по самые плечи. - Я разбила… Велька пятится от меня в коридор. Я слышу, как хлопает дверь, как стучат по ступенькам шаги - и не двигаюсь с места. Появление Вельки с мячом, целой и невредимой, вызывает под окнами волну ликования - ее хлопают по плечу, поздравляют, сочувствуют. - Отпустил? Просто так?! Во дает! А ты классно влупила! На площадке она оборачивается, прикладывает ладони ко рту: - А вы лучше решетку поставьте! Ей-богу, надежнее! - Он думает, что он знает… - горько хмыкаю про себя, вспоминая недавний плакат. *** Через час у меня встреча с клиентом. Забегаю к соседке, - перед тем, как открыть, осторожная женщина долго смотрит в глазок, раздумывая, стоит ли связываться с таким типом, как я? Наконец, она меня узнает. Описываю ей ситуацию - так, мол, и так, ухожу, оставляю квартиру на радость грабителям. Соседка оглядывается, недоумевая, что тут можно украсть. Я даю ей ключи и прошу последить за квартирой до моего возвращения. Вызываю такси и, не выспавшись, мчусь на работу. *** - Расскажи, что тебя зацепило? - просит Генка, пока мы идем по коридору на встречу с клиентом. - Лоханулся, как новичок! Я вижу, как он представляет проносящиеся по дороге Феррари и роскошные золотые дворцы, и меня раздирает желание рассказать про мансарду. У двери в приемную я останавливаюсь и долго смотрю на плакат, размещенный в торце коридора: "Что день грядущий нам готовит?". Усатый мужик в поварском колпаке, улыбаясь, печет календарь. - Генка, что бы ты предпочел: быть богатым - или счастливым? - И с маслом! - улыбается Генка. Следующие полчаса я провожу в кожаном кресле Сан Саныча, на время ремонта установленном в нашей приемной. У шефа удобное кресло - с подлокотниками из натурального дерева и регулируемым положением спинки. Напротив меня, через стол, сидит мой клиент в светло-сером костюме и фисташковом галстуке. Он молод и не слишком богат - я знаю, что он продал квартиру, чтобы оплатить свой заказ. У него неплохая работа, но он грезит о крупных деньгах. - Понимаете - о действительно крупных! - говорит он, подавшись вперед, и в глазах у него возникает пентхаус с видом на океан. - А счастье? Его вы не купите… - С такими деньгами я куплю, что угодно! - смеется клиент, нервно щелкая костяшками пальцев. Щелк-щелк… Я рассказываю ему о повышении и о рулетке. И еще о суде. - Это все? - Он заметно расстроен. - Мне не из чего выбирать? Одна мудрая женщина как-то сказала, что коррекция будущего сродни пожизненному заключению с правом прогулки по периметру камеры. Суть только в том, чтобы выбрать просторную камеру на солнечной стороне… - Нет, почему же.. Есть один вариант. Я стою перед выбором: оставить его без пентхауса или лишить человечество лучшей из когда-либо написанных книг… Щелк… - Послушайте, Игорь… Вы хотите прославиться? Он кивает и щелкает пальцами. Для него слава синоним богатства. - И на что вы согласны? - На все. - Даже если это кардинально изменит вашу предыдущую жизнь? - Разумеется! - Тогда завтра в два часа дня будьте на перекрестке Октябрьской и проспекта Свободы… Вы знаете, где это? Я показываю, где он должен стоять, и ни слова не говорю про аварию. В больнице он впервые задумается о написании романа. После выписки увидит отчеты и поймет, что я был не до конца откровенен. Надеюсь, он не станет подавать на нас в суд… *** После встречи с клиентом я беру выходной. Саныч сетует на срочный заказ и отсутствие сменщика, но я непреклонен - оставить на ночь пустую квартиру с разбитым окном все равно, что размахивать мясом перед носом голодной собаки. Со стекольщиком удается договориться на утро. Собрав с пола осколки, валюсь на диван с пультом, книжкой и бутербродом. Лениво переключаю каналы, не зная, чем еще занять вечер. Через дырку в стекле ветер дует в занавеску, как в парус. Только я собираюсь заснуть, как в прихожей трезвонит звонок. На пороге мнется Велька, в мягких тапках и домашнем халате. Пальцы крутят блестящую пуговицу, ресницы опущены, на скулах румянец. - Я к вам… - шепчет девочка, не решаясь ступить за порог. - На минутку. - Ну-ну… Заходи. Велька быстро проскакивает между шкафом и мною, - в узкой прихожей мало места для сложных маневров. - Дмитрий Павлович, простите пожалуйста, что я так себя повела... - Как? - удивляюсь. - И откуда ты меня знаешь? - Как трусиха, - напряженно улыбается Велька. - А ваше имя мне соседка сказала. Я хочу заплатить за стекло… Не успеваю опомниться, как Велька тянет мою руку к себе, разворачивает и высыпает в ладонь горку блестящих монет. В россыпи попадаются свернутые квадратом купюры. - Я копилку разбила, - торопливо поясняет она. - Мячом? - пробую я пошутить. Возникает неловкая пауза. - Вы не думайте, тут приличная сумма. Это все, что у меня есть. Мама с папой в отъезде, а бабушка попала в больницу, и мне не у кого занять. Велька смотрит на меня снизу вверх, и я чувствую себя Карабасом, отнимающим у Буратино монеты. Вспоминаю, что в сказке было наоборот - Карабас дал монетки и велел отнести папе Карло, чтобы тот не болел… - Нет, я не буду брать с тебя денег, - ласково говорю я девчушке, возвращая монеты. - Лучше завтра сходи в магазин и купи что-нибудь бабушке. Чтоб не болела. Сходство с Карабасом усиливается. - Нет, возьмите, - упорствует Велька, - или я не уйду. Аккуратно беру ее за ухо и выставляю за дверь. Всю ночь горсть монет на ладони не идет у меня из головы. *** Саныч принял стажера. Обещает за месяц натаскать до приличного трейсера. Говорит, у стажера чутье и весьма неплохая привязка. На слове "привязка" шеф выдерживает долгую паузу - я делаю вид, что не понял намека. Интересуюсь, нужна ли ему моя помощь в обучении сменщика? Он уверяет, что справится сам. Что ж, тем лучше - возможно, у меня наконец-то появится отпуск. Махну в Крым, к можжевеловым рощам. С палаткой. У соседей гульба. Громыхает "Металика", лихо пляшут подвески на люстре, по потолку дружно топает стадо слонов. Я не спал восемнадцать часов. В голове - барабанная дробь. В таком состоянии меня не допустят к работе - мы нарушим контракт, и шеф вычтет из меня неустойку. Я принимаю снотворное, затыкаюсь берушами - пилюли не действуют, музыка проникает сквозь вату. Беру швабру и стучу в потолок. Возвращаюсь к дивану: музыка становится громче, к хрипу солиста добавляются громкие вопли - компания перешла к караоке… Я терплю еще тридцать минут. Затем одеваюсь, вынимаю беруши и выхожу в коридор. В коридоре пахнет хлоркой и кошками. На ступеньках высыхает след недавней уборки. Под батареей, куда не достала тряпка ленивой уборщицы, валяется засохшая кочерыжка от яблока. Поднимаюсь к соседям, останавливаюсь у двери, обитой весьма непрактичным, бежевым дерматином. Давлю кнопку звонка. Мелодичный звонок разливается соловьем. Считаю до десяти и опять нажимаю на кнопку. На сей раз звонок деловито осведомляется голосом галчонка из мультика: "Кто там, кто там, кто там?" Музыка становится тише. Для уверенности звоню в третий раз. Звонок взревывает раненым зверем. Дверь распахивается - на пороге подгулявший молодой человек обнимает наряженную в черное платье девицу. У девицы сине-черные губы и печальные, подведенные темной тушью глаза. Парень пьян и безлик - неопрятные длинные волосы, рассеянный взгляд, выпущенная на джинсы футболка с надписью "I’m the best". - Ты кто? - осведомляется парень, с неохотой отстраняя девицу. Мой возраст и вид не позволяют отнести меня к числу приглашенных, но уверенность, с которой я шагнул за порог, заставляет его усомниться. - Я сосед, - великодушно прекращаю терзания парня. - Кто хозяин квартиры? К парню мигом возвращается наглость. - А че надо? - хмурится он. - Не могли бы вы сделать потише? Я пытаюсь уснуть. - Не могли бы. - А если попробовать? - А мы пробовали. Девица за плечом подхихикивает, умудряясь сохранять на лице выражение глубокой печали. Или это так падает свет? - Хорошо, я попробую сам. Парень подходит вплотную, выпрямляется, оказываясь на голову выше меня. - Шел бы ты, дядя… Я киваю головой и иду. Паренек у меня за спиной оседает на пол, подвывая, баюкает руку. Девица некрасиво ругается. В комнате еще несколько пар. Двое сидят на диване, четверо резво выплясывают под гремящую музыку. У стола суетится хозяйка - я не сразу узнаю ее в платье. Огибая танцующих, прохожу через комнату, выключаю проигрыватель. Музыка замолкает на пронзительной ноте. Велька удивленно оборачивается от стола, поднимает глаза - и удивляется еще больше. - Дмитрий Павлович? Не ожидала! Я тоже - не ожидал. - А у меня - день рождения…- тянет Велька, и я вдруг понимаю, как осточертели ей гости. - Так! - объявляю собравшимся, громко хлопнув в ладоши. В тишине мой хлопок звучит резко, как выстрел. - У вас пять минут. Кто задержится, будет пенять на себя. - А ты не загнался? - интересуется один из гостей, коренастый, плечистый, уверенный в собственной силе. Я спокойно пожимаю плечами. Черная девица подлетает к нему, принимается что-то шептать. Шепчет весьма убедительно: квартира пустеет даже раньше, чем я ожидал. Велька пробует улизнуть за гостями. Ловлю ее за руку, возвращаю в гостиную, - не зная, чего от меня ожидать, она забивается в угол и смотрит оттуда влажным взглядом тюленя-белка. Подведенные тушью глаза кажутся непропорционально огромными. - Можешь не благодарить. - Ухмыляюсь, кивая на дверь. - Зря вы так! - упрекает хозяйка. - Они неплохие. Просто шумные. Мы вас разбудили? - В том-то и дело, что нет… В гостиной накурено. Открываю окно, разбавляя тяжелую смесь табака и спиртного свежей порцией вечернего смога. На длинном столе выстроились пустые бутылки от пива, недопитое "Крымское", закуска на скорую руку - чипсы, бутерброды, салат. Ближе к краю - дорогущий коньяк и початая бутылка текилы. Недурно, для детской копилки. - Это папино, - подает голос Велька, проследив мой задумчивый взгляд, - друзья попросили… Хотите? - А не рано, друзьям? - Нет, не рано… Витьке двадцать, но он это не пьет. Мише двадцать четыре. Максу, которому вы руку сломали, двадцать один. - Я никому ничего не ломал. Велька пропускает мое уточнение мимо ушей. - Девочкам по девятнадцать. Но мы пили шампанское. - А тебе? Быстрый взгляд на часы: - Через час будет двадцать один. - Врешь! Она роется в сумочке и протягивает паспорт в темно-синей обложке. Так и есть - ровно двадцать один. - Извини… - Ничего, я привыкла. Может, что-нибудь выпьете? - Кофе есть? - Да. Сейчас принесу. Пока Велька отсутствует, принимаюсь осматриваться: добротная мебель, стилизованная под старину, широченная "плазма", хрусталь. Светлый ковер на полу - относительно новый, не затоптанный и не запятнанный. Кожаный широкий диван… Велька возвращается с дымящимся кофе. Ставит чашку на стол, принимается нервно накладывать в тарелку салат. Она все еще не решила, приятно ли ей мое общество, - скорее всего, неприятно, но вежливость вынуждает терпеть. - Не волнуйся. Я скоро уйду. - И я встречу день рождения одна… - говорит она с неожиданной грустью, подвигая тарелку с салатом. - Ешьте! - требует Велька. И ворчливо добавляет: - Пожалуйста! Я и не думал, что так проголодался! Велька садится напротив, подпирает кулаком подбородок и смотрит, как я ем салат. Зеленое платье удивительно подходит к ее волосам - куда больше, чем бесформенная теплая куртка. Велька морщит веснушчатый нос, оглушительно чихает в ладошку. - Извините… сквозняк. Пиво будете? Пиво льется в стаканы, обрастая шапкой белой, устойчивой пены. Возраст в паспорте не желает вязаться с внешностью девятиклассницы. - Дмитрий Павлович, а кем вы работаете? Почему-то мне кажется, что лучше соврать - выбрать какую-нибудь скучную до зевоты профессию… - Вы работаете по ночам? - Она пробует догадаться, морщит лоб, пробегая в уме длинный список профессий. - Вы врач? - Я?! С чего ты взяла? - Когда я зашла за мячом, от вас пахло медпунктом. Я закатываю рукав и демонстрирую следы от инъекций на внутренних сгибах локтей. Непосвященные могут принять меня за наркомана - Велька отшатывается, округляет глаза. - Не пугайся! Это не то, что ты думаешь…Я трейсер. Она огорчается. - Я не знала…Лучше бы вам быть врачом! - Почему? Велька медлит с ответом. Я почти доедаю салат, подбирая последние крошки. - Потому что это опасно, - наконец, отвечает она. - А я не хочу, чтобы с вами что-то случилось… - Почему? Теперь ее щеки краснеют. Велька избегает смотреть мне в глаза, вертит крышку от пива. - Потому что вы хороший сосед. А хороший сосед - это редкость. Я засчитываю ее попытку красиво уйти от ответа. - Что ты знаешь о трейсерах? - Почти ничего… Знаю, что вы торгуете судьбами. Ходите в будущее, как в супермаркет, и выбираете нужный товар. А ненужный - выкидываете. Точность ее аллегории меня удивляет - такое сравнение никогда не приходило мне в голову. - Ты считаешь, что это безнравственно? - Почему? Мы не вправе менять наше прошлое, но вольны выбрать будущее, - цитирует Велька. - А вы любите вашу работу? - Люблю. - Расскажите, как все происходит? Объясняю, не вдаваясь в подробности, - незачем ей знать о привязках, о психических срывах, о телах незадачливых трейсеров, остывших на рабочем столе. Велька слушает, не шевелясь. Ей все интересно: и как выглядит стол, и как сильно царапают датчики, и на что похож комбинезон? Больно ли делать укол? Раздельные ли у нас раздевалки? Усмехаясь, объясняю, что общие. - Во-первых, потому, что я - единственный трейсер на фирме, а во-вторых - женщин в трейсеры редко берут. - Почему?! Вспоминаю плакаты и не могу удержаться: - Потому что мы - думаем. А вам это вредно. По-моему, она обижается. *** Сан Саныч дает нам отгул, собираясь проверить стажера, и Генка зовет меня в бар. Он первым замечает длинноногую блондинку у стойки - девица пьяна и пытается строить нам глазки. Мне неохота знакомиться - я холодно киваю девице, собираясь уйти, но Генка заступает дорогу и шепчет, что я полный кретин, и не замечаю, как удача плывет ко мне в руки. Так же шепотом возражаю, что удачу представлял по- другому, - пока мы дискутируем, блондинка покидает уютный насест и нетвердой походкой направляется к нам… - Привет, - улыбается Генка. - Станешь для Димки привязкой? - В таком состоянии, - кивает девица, - я могу стать как угодно! Мне нравятся девушки с юмором. Пусть даже блондинки. Она очень даже неплохо целуется. Генка заказывает две текилы и пару коктейлей. Спустя полчаса блондинка рыдает у меня на плече, вспоминая какого-то Макса, который подлец, и прерывая рыдания икотой. Подхватываю девицу под руки и веду подышать в коридор. В коридоре блондинку тошнит - я держу ее волосы, пожертвовав новыми брюками. Ей становится легче. Она говорит, что я мил. Возможно, когда-нибудь, то же самое я скажу про нее. Если, конечно, мы еще когда-нибудь встретимся. Она пишет свой телефон на салфетке и пытается положить мне в карман. Я сажаю блондинку в такси. - Ты дурак! - сокрушается Генка по дороге домой. - Такая хорошая девушка! - Еще б не хорошая - после стольких коктейлей! - Она-то к утру протрезвеет, - вздыхает напарник, - а ты так дураком и помрешь… *** К полуночи я возвращаюсь домой. Еще в коридоре мне мерещится дробь весенней капели. Снимаю ботинки и сейчас же наступаю носками в холодную лужу. Из-под двери на кухню сочится вода. Наплевав на носки, бегу в кухню - весь потолок усеян дрожащими каплями, капли зреют, срываются, звонко шлепаются на кафельный пол. Мокрое пятно расползается по потолку. Велька!!! Прыгая через ступеньки, несусь к велькиной двери. Принимаюсь звонить - выслушиваю все 16 мелодий, стучу кулаком, чертыхаюсь, вспоминаю милицию. Снова звоню - на сей раз милицию вспоминают соседи. У Вельки очень громкий звонок - особенно в полпервого ночи. За бежевой дверью отчетливо слышен шум льющейся из крана воды. Отчаявшись достучаться, выбегаю во двор: Велькины окна темны. Возвращаюсь, прислушиваюсь - ни единого шороха. - Велька - уговариваю в замочную скважину, - будь умницей, открой дверь! Обещаю, что не стану ругать! - Ну, не хочешь - не открывай! - соглашаюсь минуту спустя. - Только воду закрой! Через час в моем доме не остается свободных кастрюль. Я прислушиваюсь к шагам в коридоре и смотрю на часы. Я не знаю, где можно так поздно гулять!!! В подвале, сразу около входа, есть кран, перекрывающий доступ воды. Но у меня нет ключей от подвала… В шесть утра я отлавливаю сонного дворника, отбираю ключи, открываю подвал и перекрываю трубу. Возвращаюсь в квартиру и слушаю, как хлопают двери возмущенных соседей. Велька возвращается в семь… *** - Дмитрий Павлович, честное слово, я не нарочно! - хнычет Велька у меня за плечом. - Я не знаю, как оно получилось… Мы стоим на Велькиной кухне, по щиколотку в воде, и любуемся неожиданным паводком. Раковина забита посудой - вода стоит вровень с краем, с каждой каплей готовая выплеснуться на залитый пол. Остатки салата плывут над тарелками, огибая лоснящийся бок затонувшей кастрюли. Сливное отверстие аварийного стока плотно заткнуто тряпкой. - Не нарочно… - повторяю за Велькой, поддевая тряпку на вилку. - Само засосалось… - Если б само… - ее подбородок начинает дрожать. - Почему, почему я такая?!… - Безголовая? - Невезучая!!! Велька всхлипывает, ныряет в ладони, опускается на табурет. - Надоело… - глухо доносится сквозь прижатые пальцы. - За что не возьмусь - все не так!!! Телевизор сломался… В ванной свет не горит. Утром мойка забилась… - Не утром, солнышко, - поправляю, с издевкой. - Вечером. - Утром! - упрямится Велька, - вчера. Я ее прочищаю - а ей хоть бы хны! Полдня провозилась, вылезла в интернет - там написано, заткните отверстие верхнего слива… Ну, я и заткнула. Прочистила, сложила посуду, собиралась помыть… Тут Ирка звонит, ее папа подвез. Говорит, собирайся, поедем готовиться к модулю. У них дом, на Кульпарковской. Места там - завались! У нее все девчонки ночуют… Ну, я и поехала… - А воду забыла, - заканчиваю за Вельку рассказ. - Наверное. Но мне показалось, что выключила. Может, с краном что-то не так? - С головой у тебя что-то не так! Тащи вантуз. И ремень, заодно. Велька быстро выходит из кухни. Я слышу, как она возится в комнате - скрипит дверцей одежного шкафа, звякает пряжкой ремня. К ее возвращению я успеваю выудить всю посуду из раковины. Велька мнется в дверях - в одной руке кожаный пояс, широкий, с заклепками, в другой полотенце. - А вантуз? - А вантуза нет… - Как же ты чистила раковину? - Вот так… - Велька рвется показывать, поскальзывается, врезается головой мне в плечо. Ремень падает в лужу. - Я ладошкой… сложила, вот так… Велькина голова все еще лежит у меня на плече. Я невольно ловлю ее запах - фруктовый шампунь, и чуть слышный, холодный аромат молодежных духов, - и пытаюсь на нее разозлиться. Злиться не получается. - Вот что, затейница… Дуй за тряпками и ликвидируй потоп. А вантуз я, так и быть, принесу. Спустя полчаса вчерашняя сцена под дверью повторяется с точностью до интонаций - с той лишь разницей, что за Велькиной дверью не слышно шума воды, а у меня в руках вантуз, потерявший свою актуальность. Не знаю, как бы я поступил, если бы мне угрожали ремнем, - но мне определенно надоело проигрывать сопливой девчонке. *** Не могу объяснить, почему, но мне нравится думать о Вельке. Нравится вспоминать, как потешно она пряталась после истории с раковиной, как норовила проскользнуть незамеченной. Как несколько раз получилось ее напугать - резко войти и столкнуться нос к носу у двери. Однажды я поймал ее за руку и предложил мировую. Хитрюга чуть не бросилась меня обнимать. Оказывается, она и сама собиралась извиняться за свое поведение - на сей раз она обозвала его малодушным. Но меня, видите ли, так непросто застать! Еще бы! Если бегать от меня всю неделю… Теперь Велька всегда улыбается - у нее заводная улыбка персонажей диснеевских мультиков, с ямочками на щеках. Когда Велька играет в футбол, я распахиваю окно - удачная альтернатива решетке. Она часто бегает для меня в магазин, а я покупаю ей книги о теории параллельного будущего и сборники рассказов о трейсерах. По прочтении она долго ко мне пристает с просьбой объяснить ту или иную деталь. Иногда я берусь объяснять - реже, чем ей бы хотелось, но подробней, чем стоило бы. Велька смотрит на меня с обожанием. В глазах этой девочки я давно и надежно причислен к лику святых. Впору поинтересоваться, не жмет ли мне нимб. Единственное, о чем Велька не спрашивает, - могу ли я заглянуть в ее будущее? Каждая из представительниц прекрасного пола, с которыми я провел более часа, задавала мне этот вопрос. Кто кокетливо, кто осторожно, кто намеками, а кто просто в лоб - как, мы вместе вторую неделю, а ты все еще не заглянул в мое будущее?! А Велька молчит. *** - Тебя ждут, - сообщает мне Генка, едва я открываю глаза. Приподнимаюсь, стараясь заглянуть в коридор, перебираю в уме варианты: шеф? Девица из бара? (Это вряд ли, она даже имени моего не спросила)… Курьер? Генка отключает компьютер, улыбается, как Петрушка на ярмарке. - Во балбес! Да не здесь. - А где? - Там. - Генка неопределенно кивает за спину. За спиной у него картотека, куча папок в железном шкафу. Вряд ли он кивнул на него. - Похоже, у тебя появилась привязка! В голосе друга радость вперемешку с обидой. Теперь я действительно чувствую себя дураком. Ждут? Меня? Почему?! Генку не так-то просто в чем-нибудь убедить - он верит только приборам, а приборы подтверждают ментальный контакт. Достаточно сильный, чтобы вытянуть из параллели. - Колись! - в сотый раз просит Генка, суетливо протирая рубахой запотевшие стекла очков. - Неужели Марина? Я пью третью кружку холодной "Балтики", и не испытываю никакого желания играть в угадайку. - Какая Марина? - Ну, эта, из бара… С ногами. Надо отдать Генке должное - определение сейчас же вызывает в памяти нужную девушку. - А-а! Так ее звали Марина? - Ты животное, - резюмирует Генка, отхлебывая из моей кружки. Пиво Генка не жалует, не считая его тем напитком, на который стоит тратить деньги и время. По крайней мере, свои. - Думай, - изнывает он от любопытства. - Кто еще? - Хозяин черного джипа, припаркованного у меня под окном… - А он-то с чего? - Понимаешь, мы с Велькой вчера сбили ему левое зеркало. Случайно, мячом… Я сегодня обещал заплатить. - Ты играешь в футбол?! - Иногда… - А кто этот Велька? Племянник? - Велька! - от неожиданности я опрокидываю недопитую кружку. Генка проворно отшатывается - пиво, шипя, скапывает со стойки на пол. - Точно, Велька! По соседству живет… - Ну, ты чокнутый! Привязаться к чужому ребенку! К пацану! Да у них чёрти что в голове! Найдет себе другую компанию, заиграется, забудет - и прости-прощай, трейсер Димка, доверчивый человек. Вечная тебе память… - Она не пацан. Улыбаюсь, как последний дурак. Генка подозрительно хмурится. - Окстись! Тебе скоро тридцатник! Она что, сирота?.. - Она - Велька! - кричу от двери. *** Велька топчется на лестничной клетке. Заслышав шаги, оборачивается, подбегает ко мне, повисает на шее. Я пытаюсь заглянуть ей в глаза - Велька прячется у меня на груди, глухо всхлипывает… Плачет?! - Что случилось? Молчание. Всхлип. Чувствую, как в желудке растекается холод. Отчетливое ощущение беды… - Велька? Бабушка? Отрицательный кивок головой. - Что-то с родителями? Велька снова возит лбом по рубашке - нет, с родителями все хорошо… Только сейчас замечаю у нее под рукой книжку в мягкой обложке. - Ну-ка, дай посмотреть. Любопытная книжица. Некто Лукошкин, П.И. "Записки мертвого трейсера"… Нет, не помню такой… Велька поднимает заплаканные глаза. - Он умер, потому что его перестали ждать. Он думал, что справится… Он хотел доказать… А ты мне никогда не рассказывал… - она быстро шепчет, вцепившись в ворот рубашки, сбиваясь то на "ты", то на "вы": - Дим… Дмитрий Павлович… Поклянись, что у тебя есть привязка! Я прячу книжку в карман, притягиваю Вельку к себе и целую в затылок: - У меня есть привязка! Клянусь. *** Саныч запускает стажера, так что до пятницы я могу быть абсолютно свободен. Я больше не возвращаюсь пешком. Я сажусь в припаркованное у тротуара такси, и прошу побыстрее доставить меня домой. После отпуска я собираюсь работать исключительно в первую смену, чтобы Велька могла спать по ночам. У подъезда, освещенного тусклой, обсиженной мухами лампочкой, я расплачиваюсь с шофером, перепрыгиваю низкий забор, огораживающий участок соседей, и ломаю сирень. Ветки гнутся под тяжестью грузных соцветий. Велька любит сирень - в ее комнате постоянно стоит свежая веточка. - Ты рано! - с искренней радостью восклицает она, появляясь в проеме окна.- А что ты там делаешь? На велькиной кухне по обыкновению царит кавардак. Я ставлю чайник, собираю посуду, сгружаю в глубокую раковину. Велька мгновенно оказывается у меня за спиной. - Брось сейчас же! Еще не хватало! Я хотела убраться, но у меня все валилось из рук... Я знаю, что Велька не спит, пока я не приду. За несколько дней у нее появились круги под глазами. Я ругаюсь, объясняя, что необязательно торчать у окна, что ждать можно и лежа в постели, можно даже уснуть, - это никак не ослабит привязку. Но Велька не слушает. Велька носится по маленькой кухне, торопясь накормить меня завтраком. Больше всего это напоминает ворвавшееся на кухню торнадо - сахарница слетает на пол, раскаленная сковородка плюется брызгами масла, Велька выныривает из холодильника с кучей банок и пакетов в руках. Вываливает запасы на стол, принимается искать доску, нож, миску, терку, снова нож, снова терку…Я пытаюсь помочь. - Сядь! - распоряжается Велька, по дороге роняя яйцо. Яйцо сочно хлюпает на пол. - Видишь, что ты наделал? Я послушно сажусь в уголок и наслаждаюсь замечательным шоу. Велька густо мажет масло на хлеб, оборачивается за колбасой, поскальзывается на разбитом яйце… Бутерброд вылетает из рук, шлепается, согласно общеизвестному закону, на пол, прилипает к линолеуму. Пока Велька наводит порядок, яичница на сковородке превращается в угли… Сегодня я предложу ей перебраться ко мне. Так нам будет спокойнее. Мы будем вставать по утрам, как нормальные люди, едва солнце прогонит от окон тень соседнего дома. Будем вместе готовить и ходить в магазин… - Ты уверен? - тихо спрашивает Велька и пристально смотрит в глаза. - Ты не будешь жалеть? Я притягиваю Вельку к себе, на мгновение зарываюсь лицом в ее волосы, по-прежнему пахнущие фруктовым шампунем, и предлагаю ей то, что не думал никому предлагать. - Хочешь, я загляну в твое будущее? Велькины глаза расширяются от удивления. Даже если она согласится, это не скажется на моем отношении к ней. Я действительно постараюсь заглянуть в ее будущее (в наше будущее?), чем бы это мне ни грозило. - Нет, - шепчет Велька, тесней прижимаясь ко мне. - Нет, я не хочу. Мне нравится мое настоящее! - А чем мы сегодня займемся? - спрашивает она погодя, глядя, как я уплетаю салат. Салаты ей удаются на славу. В отличие от яичницы, остывающей в раковине - мы решили, что соскребем ее позже. - А чем бы ты хотела заняться? - Не знаю… Пойти в зоопарк? - Почему в зоопарк? - Я животных люблю… Меня папа водил. Посмотреть на жирафа. - А меня на рыбалку возил… - А я не была на рыбалке, - сокрушается Велька. - Никогда-никогда… И палатку не ставила. И уху не варила… - И не надо! Велька пробует дуться. - Думаешь, у меня не получится? - Что ты, нет, - тороплюсь я загладить вину. - Потому что я сам с удовольствием для тебя наварю! - А когда? - оживляется Велька. - Да хоть прямо сейчас! Собирайся - на рыбалку поедем. - Далеко? - Два часа на попутке.. - Я рыбалку люблю! - улыбается Велька, опровергая свои же слова. *** Если бы я был писателем, я писал бы рассказы про Вельку. "Велька и лес", "Велька ставит палатку", "Велька и котелок"…Даже если бы я просто записывал то, чему был свидетелем, ничего не придумывая, - мои книги с лихвой переплюнули бы рассказы Джерома. А сборник я бы назвал "Велька и рыбная ловля". -Умеешь ловить кузнечиков? - спрашиваю я, останавливаясь у края полянки. Велька смотрит на меня с укоризной - что за глупый вопрос? - Только лови аккуратно - они очень хрупкие. Велька рвется вперед. Придерживаю ее за рукав теплой куртки - месяц выдался на редкость дождливым, во второй половине июня в лесу все еще сыро, и я настоял, чтобы Велька оделась теплей. - Погоди. Я тебе покажу. Впереди запевает кузнечик. Всматриваюсь в густую траву. Песня смолкает - в двух шагах от меня начинает шататься травинка. Складываю руки "ковшом", резко бросаюсь вперед. Травинка проходит меж пальцев, в кулаке бьется первый трофей. - Теперь ты. Велька рассекает траву с грацией миниатюрного танка. Кузнечики бегут врассыпную - я вижу, как они выстреливают у нее из-под ног и грузно плюхаются обратно на землю. Добежав до середины полянки, она останавливается. Долго вглядывается перед собой. Падает на колени, хлопает рукой по траве. Разочарованно разжимает кулак. На ладошке - две примятых травинки. Велька встает, терпеливо повторяет попытку. Теперь ее движения медленны - слишком медленны, чтобы кого-то поймать. Она словно танцует - поворачивается вокруг оси, плавно поводит руками, как в замедленной съемке. Я невольно любуюсь, не замечая неловких движений, бесформенной куртки, старых потрепанных джинсов. Передо мной самое совершенное создание на свете, занимающееся самым важным занятием - отловом кузнечиков… Снова запевает кузнечик - Велька прислушивается, замирает, складывает руки ковшом… Находит в траве вытянутое серо-зеленое тельце и делает шаг… Подошва сапога увязает в раскисшей земле - Велька теряет сапог, падает носом в траву. Поднимается, испепеляя меня василисковым взглядом. Я делаю вид, что увлекся осмотром противоположного края полянки. С третьего раза ей все-таки удается поймать насекомое. Велька вскидывает кулак, чмокая сапогами, несется через все поле, останавливается, не добежав до меня пары шагов, с тревогой глядит на кулак - Дим, а ты точно уверен, что они не кусаются? - Точно. У них жала нет. - Если бы у них было жало, они бы им жалились. А я спрашиваю, могут ли они укусить. - Не волнуйся. У них нет кусал. - Жвал! - поправляет дотошная Велька. - И они у них есть. Еще как! Значит… ой!!! Велька разжимает ладонь - я не успеваю схватить беглеца, и кузнечик исчезает в траве. Отличный, к слову, кузнечик… - Зачем ты его отпустила? Велька смотрит с укором: - Он мог меня укусить! Спустя час в нашем активе три кузнечика и банка червей. Я иду впереди, с удочками на плече и раскладным креслом под мышкой. Велька тащит сумку со снастью и коробку с приманками. Доходим до конца переката. Речка тут неглубокая, но течение быстрое. Я останавливаюсь около ямки - в прозрачной воде отлично просматривается каменистое дно. Маню Вельку пальцем и начинаю короткий ликбез: - Дело в том, - говорю я с профессорским видом, поправляя на переносице несуществующие очки, - что хорошо освещенные солнцем, прогретые перекаты с проточной водой и укрытиями из камней служат идеальным местом для развития насекомых. Насекомые привлекают сюда мелкую рыбу, та в свою очередь - хищников. Нас с тобой интересует голавль… Велька делает вид, что внимательно слушает. - Теперь о наживке. В середине июня голавль лучше идет на кузнечика. Крупного кузнечика следует насаживать на крючок одного, мелких - по несколько штук. Вот смотри - извлекаем кузнечика, вводим крючок… аккуратно, со стороны спинки…вот так… Наживка падает в воду. Велька смотрит на поплавок - краем глаза я замечаю, что у нее дрожит подбородок. Не проходит и трех минут, как поплавок резко уходит под воду. - Клюнуло! - шепчет Велька, с похоронной интонацией в голосе. - Клюнуло, подсекай… Опуская крупную - не менее двух килограммов, - рыбу в садок, ловлю взглядом притихшую Вельку. Она только закинула удочку и теперь хмуро смотрит на свой поплавок. Поплавок сносит течением к берегу. - Не расстраивайся. Сейчас обязательно клюнет. Голавль не клюет. На пятой минуте решаю проверить наживку. Так и есть - сорвалась. Велька ловит на голый крючок. - Ну-ка, дай мне кузнечика… - А их больше нет… - Как же нет? - Одного я истратила, а второй убежал. Я коробку слишком сильно открыла… Велька мастерски испускает тяжелый, полный раскаяния, вздох. - Извини… - Ничего. Значит, будем ловить на червя. На червя попадается некрупный судак, и еще один мелкий голавль. Судака ловлю я, голавль заглатывает наживку у Вельки. Показываю, как подсекать, как выуживать и освобождать от крючка. Велька смотрит без интереса - я чувствую, как ее настроение сходит к нулю, и сам начинаю расстраиваться. Вельке вскоре надоедает торчать с удочкой на берегу. Она бродит у меня за спиной, поднимает мелкие камушки, швыряет их в реку. Почему-то все они норовят попасть в мой поплавок. Я делаю ей замечание - Велька сразу щетинится, выпускает иголки, как рассерженный дикобраз. - Я устала! - капризно заявляет она, - Надоело… - Погоди, - уговариваю, пока терпеливо, - ну что ты как маленькая? Рыбалка - дело серьезное, вдумчивое. А мы только пришли… Велькин кулак вдруг со свистом проносится у меня над плечом, - я едва успеваю отпрянуть. - Ты чего? - Ничего… - Велька быстро раскрывает ладонь, стряхивает на песок оглушенного овода. - Эти точно кусаются. То есть, жалят. Или все же кусаются? Как ты думаешь - они жалят или… Я давлю овода сапогом. - Знаешь, - доверительно сообщает мне Велька, - думаю, нам вполне хватит этих рыб на уху. А не хватит - наловим еще. Теперь она смотрит на меня заскучавшим по ласке котенком. Или кошкой - хитрой опытной кошкой, спрятавшей коготки. *** - Сходи за дровами, - просит Велька, когда мы возвращаемся в наш маленький лагерь.- А я с рыбой пока разберусь… - А ты сможешь? Давай покажу. - Нет, я справлюсь! Иди. Должна от меня быть какая-то польза! Вот глупая. Для меня польза в том, что ты рядом! Умиляешь, смешишь… Ловишь оводов, из параллелей вытаскиваешь… А то, что капризничаешь - так со всяким бывает. Как-нибудь перетерплю… Неожиданно замираю, как вкопанный. Отгоняю видение - крупный овод лежит на песке, перебирает короткими лапками… Велька сбила его на лету, на рефлексе - раз, и кровопийца зажат в кулаке. Тогда что она вытворяла с кузнечиками? То, что выглядело смешной неуклюжестью, на поверку оказалось притворством. Она вовсе не ловила кузнечиков. Нет, она их… распугивала!!! Обратно я уже не иду, - несусь, с треском ломая подвернувшиеся под ноги сучья. Врываюсь на место стоянки - ни Вельки, ни рыбы. В сторонке лопочет река и надсаживает горло сорока. Подсказывает, где нужно искать. *** Пока я иду, ярость сменяется холодным расчетом. Я знаю, что сделаю - я придумываю на ходу, что скажу, и фразы в моей голове складываются сами собой. Велька сидит у реки, сосредоточенно смотрит на воду. Речка полощет опустевший садок. Мне не надо его проверять - я догадываюсь, где сейчас плещется наша уха. Оглядываюсь, в поисках убедительных доводов, замечаю роскошный ореховый куст, молча принимаюсь резать длинные прутья - медленно, напоказ, искоса наблюдая за Велькой. Велька кусает губу, старательно не замечая моих приготовлений. Нарезав солидный пучок, выбираюсь из зарослей. К сапогам прилипают прошлогодние листья, цвета темной, коричневой ржавчины. Сапоги приближаются к Вельке - она смотрит на них, не решаясь взглянуть мне в лицо. Крепко беру ее чуть повыше локтя, помогаю подняться. - Пойдем. В двух шагах от палатки Велька вдруг вырывается, начинает бежать. Натыкается на котелок, отшвыривает его ко мне под ноги. Перепрыгиваю и продолжаю погоню. У беглянки нет шансов, но есть удивительное для девчонки упрямство - даже когда начинается резкий подъем, она все еще продолжает бежать. Ноги скользят по земле - прелые листья, словно губка, пропитаны влагой. Скользкая ветка выворачивается из-под ноги - Велька вскрикивает и летит ко мне в руки. Я не вижу причин возвращаться к палатке - полянка, попавшаяся нам на пути, вполне отвечает моему прихотливому вкусу. От пучка остается четыре прута - остальные растерялись в погоне. - Дим, я больше не буду… - шепчет Велька, уткнувшись в плечо. - Вот увидишь, я буду хорошая! С удивлением замечаю, что больше не злюсь. Но прощать не спешу - вкус горячей ухи еще дразнит обманчивой близостью. Ее сердце бьется гулко и часто - я чувствую его через куртку. - Дим, пусти! - Значит, будешь послушной? - уточняю, опуская ее на траву. - Буду!- клянется плутовка, не видя подвоха. - Вот сейчас и проверим. Разденься. Велька округляет глаза. - Зачем? - Как насчет быть послушной? Пальцы неуверенно тянутся к молнии куртки. - Ты серьезно? - не верит она. Я киваю, еще не решив, чем закончу игру. Почему-то мне кажется, что Велька меня провоцирует, и вся ее робость чистой воды выпендреж. Куртка падает с плеч - Велька ловко подхватывает ее на лету, протягивает мне, замирает. - Дальше, - командую я. Дальше Велька колеблется - джинсы или вязаный свитер? - Джинсы, - подсказываю, пряча ухмылку. - А свитер оставь. Велька хлюпает носом. - Дим, вернемся к палатке? - Потом. Джинсы медленно ползут по ногам. Наконец-то она замечает, что еще не сняла сапоги. Вопросительно поднимает глаза - я кивком головы разрешаю оставить, как есть. Джинсы, спущенные ниже колен, заставляют ее покраснеть. Под джинсами - ажурные трусики, более чем неуместные в холодном лесу. Неожиданно понимаю, что не я режиссер происходящего действа - я злой Арлекин, ведомый за ниточку талантливым кукольником. Велька стоит, прикрываясь руками - на ветру ее кожа покрывается слоем мурашек. Смотрит из-под ресниц, произвела ли на меня впечатление. Что же, я впечатлен. - Руки за голову. Выполняется беспрекословно. Теперь ничего не мешает мне любоваться ее стройной фигуркой и отличной актерской игрой. Насладившись, расстилаю перед Велькой штормовку, скатываю куртку в рулон, кладу поперек. Велька смотрит с нарастающим страхом - "кукла" действует не по сценарию. Приглашающим жестом указываю на лобное место. - Прошу! Отбросив притворство, Велька цепко хватает меня за рукав. - Дмитрий Павлович! Осторожно высвобождаю рукав, перехватываю Велькину руку. Улыбаюсь, как можно добрей. - Не волнуйся. Я не буду наказывать тебя за кузнечиков. И за рыбу не стану. Если хочешь остаться без ужина - дело твое. Велька быстро кивает, соглашаясь с разумным решением. Я держу паузу, достаточно долгую, чтобы дать ей возможность усомниться в моей доброте. - Но я собираюсь как следует всыпать тебе за вранье. Велька пугается - на сей раз, натурально. - За… вранье? - уточняет, перебирая в уме варианты. - Ты сказала, что любишь рыбалку… - Ах, это! - облегчение в голосе заставляет меня призадуматься - неужели есть что-то еще? - Мне хотелось, чтобы ты отдохнул… Я беру ее на руки. Велька пахнет весенними травами и немного - рекой. - Знаешь, - объясняю, после краткой борьбы поворачивая ее вниз лицом. - Есть куча способов отдохнуть без рыбалки. - Как этот? - язвит Велька, продолжая выкручиваться. - Почему бы и нет? Мягкий валик из куртки сминается, становясь бесполезным. - Назовем это кратким историческим экскурсом. К слову, в некоторых параллелях розги очень даже в ходу! - В хламе? - фыркает Велька. Хламом шеф зовет параллели, не пригодные для дальнейшей работы. Обычно их называют резервными, но Саныч не любит расплывчатых определений. - Где, прости? - В хламе… или в отбросах? Извини, я не помню, как ты их называл. Непригодные параллели… - В хламе. Но тебе это вряд ли поможет. Неожиданно Велька сдается. Слишком быстро - я еще не готов продолжать. - Мне считать? - обреченно уточняет она, поудобнее располагаясь на куртке. Я не знаю, что ей отвечать. Пожимаю плечами - лежа носом в штормовку, Велька не видит мой жест, как не видит растерянности у меня на лице. Я почти соглашаюсь с ее предложением - почему бы и нет? - как из леса доносится четкий, узнаваемый звук. Я прислушиваюсь, - и улыбаюсь от уха до уха. - Слушай! Звук повторятся совсем близко к полянке. - Кукушка? - Кукушка. Ты ведь любишь кукушек? Велька смотрит на меня с подозрением. Аккуратно собираю оставшиеся прутья в пучок. - Дима, что ты задумал? - Помнишь детский стишок? Про кукушку? - Который? - Отважный мальчишка, исполненный сил… нет, постой, лучше так: Сердитый… э-э-э… рыбак, преисполненный сил, Врунишку под розги в лесу разложил. Но прежде, чем злым замахнуться прутом, Услышал кукушку в концерте лесном. Врунишка глядит на карающий прут. - Ах, сколько ударов сейчас мне дадут? Рыбак, усмехнувшись, кукушку зовет - Кукушка, кукушка, начни этот счет! Молчала кукушка, на первых порах, И розга молчала, в суровых руках… Вновь стала кукушка в лесу куковать… - Он сбился со счета и начал опять… - мрачно подхватывает смышленая Велька. - Тебе уже говорили, что ты - извращенец? Я довольно киваю: - Что ж, посмотрим, насколько ты, Велька, везучая! И резким движением спускаю с ее попы трусы. - Так надо! - пресекаю ее возмущение. - Терпи… - И долго мне так лежать? Велька послушно лежит, крепко сжав напряженные ноги. Я смотрю на ее смуглую кожу, на границу между летним загаром и белой полосой от купальника и пытаюсь отвлечься от непедагогических мыслей. Выручает кукушка. - Ку-ку! Велька вздрагивает, вжимаясь в штормовку. На попе одновременно вспыхивают четыре полоски. Аккуратные, но недостаточно яркие. - Ку-ку! - С-с-садист! - шипит Велька. - Все претензии к птице. - Ку-ку! С каждым ударом у меня получается лучше. - Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Смуглая попа бодро пляшет под прутьями. - И бедра ее метались, как пойманные форели… - Заткнись, - рычит Велька, кусая кулак. Кукушка берет перерыв. В траве распевают кузнечики, вечернее солнце прорывает пелену облаков, опускает ладони на расчерченную тонкими полосами Велькину попу. Кукушка молчит. - Улетела? - хрипло спрашивает Велька. - Возможно. - Ненавижу куку… - Ку-ку! Ку-ку, ку-ку-ку-ку-ку-ку… И бывают же такие болтливые птицы! Отбросив стеснение, Велька взревывает пароходной сиреной. Кукушка смолкает - теперь уже наверняка. Удивляюсь, как ей не пришло в голову спугнуть птицу раньше? Этой ночью звезды светят особенно ярко. Мы лежим у костра, под большим одеялом - Велька трогает вспухшие полосы, одну за другой, обгоняя мой палец, повторяющий тот же маршрут. - Смотри, - шепчу я, - параллели! Велька хмыкает, осторожно касаясь губами уголка моих губ. С этой ночи определение "прощупывать параллели" обретает для нас новый смысл. *** Мы спим непростительно долго - все рыбные места уже заняты. Меня будит писк комара. Аэрозоль лежит в правом кармане Велькиного рюкзака. На ощупь, не разлепляя глаза, пробую до него дотянуться. Пальцы натыкаются на гладкую стену палатки. Просыпаюсь, уже окончательно, и долго смотрю на оранжевый скат. По скату барабанят проворные капли. Так вот почему мне так крепко спалось! Мой рюкзак лежит там, где лежал - в изголовье, на расстоянии вытянутой руки. Велька свой переставила. Упрямый комар пробует атаковать мою щеку. Оборачиваюсь спросить, куда Велька дела рюкзак - и вижу пустой каремат. Еще вчера тут лежал Велькин спальник. Еще вчера в спальнике, свернувшись калачиком, дрыхла Велька… А Велькин рюкзак, с аэрозолем в кармашке, стоял в изголовье, бок о бок с моим рюкзаком… И дался мне этот чертов рюкзак! - Спокойно, - говорю я себе. - Паника сейчас ни к чему. Обычное дело - человек отошел по делам… С рюкзаком?! Медленно начинаю зашнуровывать берцы, прислушиваясь к шуму дождя…Сейчас мокрая Велька ворвется в палатку, встряхнет волосами, поежится - бррр! ну и холод!- и полезет греться под теплое одеяло… Рядом с палаткой с треском ломается ветка. Оставив правый ботинок зашнурованным до половины, вылетаю под дождь. Снаружи свежо - резкий ветер мгновенно залезает за шиворот. От земли пахнет мокрой травой. Рыжая тень улепетывает в кустах - я едва успеваю заметить разлохмаченный хвост. Лес оглашается резким свистом и ответным, восторженным лаем. Накидываю капюшон, тороплюсь за собакой - возможно, они видели девушку, светловолосую, в коричневой куртке, с маленьким рюкзаком? Хозяин собаки бородат и угрюм. Он слушает, молча осуждая мое нетерпение. Нет, он не видел девушки с рюкзаком. Но первая электричка уйдет через десять минут, и если я поспешу… Возможно, мне следует взять себя в руки и пройтись по окрестностям. Возможно, она заблудилась в лесу, подалась в деревню за парным молоком, встретила других рыбаков и решила скупить у них рыбу… Зная Вельку, я могу допустить что угодно - но я бегу к станции. Поезд уйдет через десять - нет, уже через восемь минут. Если Вельки не будет на станции, я вернусь и по сантиметру прочешу весь лесок. Я пройду вдоль реки, до порогов, опрашивая каждого встречного. Я выйду к деревне… Лес внезапно заканчивается. На узкой бетонной платформе топчется с десяток людей. Несколько местных, с корзинами, накрытыми марлей, два рыбака, одна престарелая пара. Электричка еще не пришла. У противоположного края мерещится знакомая куртка. Вскакиваю на платформу, верчу головой, вглядываюсь в удивленные лица. Люди предпочитают уступить мне дорогу. Платформа заканчивается. Худая старушка, кутаясь в коричневый плащ, горбится над корзиной с клубникой. - Погодка… - хрипят у меня за спиной. Оборачиваюсь - дородная тетка в мокром пуховом платке, рассевшись на клетчатой сумке, улыбается двум рыбакам. Сумка набита футболками в полиэтиленовых прозрачных пакетах - старая молния давно разошлась, и футболки торчат, словно внутренности раздувшейся рыбины. - Может, оно и на пользу, - раздумчиво продолжает торговка. - Спокойнее. В прошлом году было жарко, так за месяц семеро тут потонуло. В Быстрянке. И все городские… Я бегу через лес, наплевав на тропинки, и в ушах продолжает звучать сиплый голос торговки… В деревне никто Вельку не видел - я обхожу все дворы, сопровождаемый истерическим лаем. Дождь наконец-то утих, только в лесу с веток еще продолжают срываться тяжелые капли. На речке остались только самые стойкие: одного я нахожу у излучины, второго - за перекатом, на месте вчерашнего лова. Тот, что стоит у излучины, вспоминает, что видел девчонку, спешащую в город - она еще голосовала на трассе. Но была ли на ней коричневая теплая куртка и синий рюкзак, утверждать не спешит. Слегка успокоившись, возвращаюсь в палатку. Вельке в такую погоду хватит ума держаться подальше от речки - остальное терпимо, лесок можно пройти за пару часов, народ тут незлобный, водители рады туристам, - разумеется, если тем есть, чем платить. У Вельки в рюкзаке кошелек - мы сложили туда все самое необходимое в дороге, чтобы не рыться в моем. Я быстро собираю палатку, упаковываю на дно рюкзака. Складываю удочки, цепляю к рюкзаку котелок, собираю в пакет разлетевшийся мусор - фантик от шоколадки, консервную банку, вымокшую страницу блокнота… На странице - потеки чернил. С трудом разбираю искаженные буквы: Дима, про… очно вызва… в …род. Жд...(жди или жду?), твоя В. Камень падает с плеч и невидимый, катится, катится по размокшей траве, к берегу беспокойной Быстрянки. *** В город меня подвозит разговорчивый мужичок на синем потрепанном Вольво. Он деликатно не спрашивает меня про улов. За полуторачасовую поездку мы успеваем обсудить все спортивные новости, вскользь коснуться политиков, посокрушаться о беспределе в росте цен на продукты питания - вечные темы, на которые каждый найдет, что сказать. К окончанию поездки я знаю, сколько у него детей, сколько родственников, кто кем работает, и как дорого нынче ставить новую крышу - он же знает, что я заядлый рыбак, и что мы разминулись с подругой. Она не дождалась и уехала раньше меня. - Бывает… - Задумчиво говорит мужичок, пересчитывая купюры. - Дать вам мой телефон? Расплатившись с водителем, врываюсь в подъезд. Со времени моего пробуждения не прошло ни минуты, чтобы я не подумал о Вельке. Я хочу, чтобы она была дома. У меня, у себя, - где угодно, только чтобы была… Ее двери заперты. Я звоню - все 16 мелодий. После каждой мне слышится тихий, крадущийся шаг. С трудом убеждаю себя отойти от двери и спуститься к себе на этаж. Я не успел сделать Вельке дубликаты ключей - но я все равно принимаюсь звонить, глупо надеясь, что она вдруг окажется по ту сторону двери. Мокрый свитер прилипает к спине. Я не чувствую холода… Открываю квартиру, вхожу в коридор - с кухни тянет позавчерашними пригоревшими тостами. Сваливаю в угол рюкзак, не переодеваясь, выбегаю во двор. Я не знаю, где буду искать. В институте? В больнице? В милиции - пусть опросят водителей, проезжавших по трассе в интервале с четырех до восьми? За три года работы я свел много полезных знакомств и вправе рассчитывать на какую-то помощь… Синее Вольво все еще стоит у подъезда. Завидев меня, водитель распахивает переднюю дверцу, настойчиво машет рукой. Мне сейчас совершенно не хочется уделять ему время. - Эй! - кричит мужичок. - Эй, а как она выглядела? Ваша подруга? *** - Вы точно ее не обидели? - озабоченно спрашивает мой новый знакомый, выруливая на проспект.- Она чуть не плакала… …Когда Велька уснула у меня на плече, я взял ее на руки и отнес в нашу палатку. Она обвила мою шею руками и долго не желала меня отпускать. - А если бы я была трейсером, - бормотала она, еле слышно, - ты бы стал меня ждать? Я ответил, что ждал ее всю предыдущую жизнь. Она счастливо улыбнулась во сне… - Я делаю по несколько рейсов - сами знаете, лето. Дочке на свадьбу коплю... Только высадил одного рыбака, тут она… часов в пять утра. Шла к машине и постоянно оглядывалась, словно боялась кого…. - Она написала записку. Сказала, что вызвали в город… Вы уверены, что мы едем в нужную сторону? - Молодой человек, я без малого двадцать лет за рулем - обижается он. - Я в состоянии запомнить маршрут. Вольво сворачивает на боковую дорогу, петляет короткими улочками. Выбирается к парку, тормозит перед серым приземистым зданием, с футуристической вывеской из стекла и бетона: АО "Coming Day". - Тут, - кивает водитель. - Тут она и сошла. Вон туда. Палец водителя указывает на железные двери. Что сумасбродной девчонке понадобилось у меня на работе?! Тем более, когда у меня выходной? Водитель уехал, расхваливая щедрость влюбленных. На сей раз, я взял его телефон. *** Первый, кто встречает меня на работе - Катюха. Блондинка лет тридцати, симпатичная, стройная. Менеджер по работе с клиентами. Особа весьма впечатлительная - любое замечание шефа повергает Катюху в состояние, близкое к панике. Успокоить ее может только чашка горячего кофе, который она тотчас отправляется пить в компании Генки, болтливого и бесцеремонного, как и все операторы. Питие продолжается тридцать минут, - успокоившись, она возвращается на рабочее место, получает втык от Сан Саныча, и бежит за очередной чашкой кофе. Обычно я встречаю ее в коридоре, - Катины каблучки особенно гулко выстукивают в тишине переходов. Сейчас я застал ее за рабочим столом. Катины глаза заползают на лоб, когда она видит меня - в мокром свитере и грязных ботинках, - на пороге приемной. - Дима? Кроме меня и Катюхи в помещении нет ни души. - Катя, меня кто-нибудь спрашивал? - Кто? - удивляется Катя. Формулирую вопрос по-другому. - Никто меня тут не искал? - Ты же в отпуске! - восклицает Катюха. А я уже стал забывать, почему до сих пор не женат! - Катя!!! - говорю выше тоном, разделяя слова. - КО МНЕ. КТО-НИБУДЬ ПРИХОДИЛ? У Кати кривится губа. - Нет! - рявкает она в раздражении. - Кто тебя будет искать, если ты в отпуске? И помолчав, сообщает: - Я на кухню. Тебе кофе нести? Мне не хочется кофе. Мне хочется, чтобы Велька, сию же минуту, появилась в дверях. - Хорошо - соглашаюсь. - Неси. Неожиданно находит прозрение - как я раньше не сообразил?! - Стой! - кричу, выбегая за Катей. - А клиенты у Саныча? Были сегодня? Девушка, невысокая, смуглая, лет 16 на вид? - Не было никого, - не оборачиваясь, отвечает Катюха. - Только наши. Шеф и стажер. Неужели таксист обманул? Принесенное Катей кофе горчит. Я забыл положить в него сахар. Каждые пять минут я названиваю Вельке домой. На мобильный не пробую - он, разряженный, со вчерашнего вечера лежит у меня в рюкзаке. Ну что за привычка не следить за своими вещами? Почему у нормальных людей все работает, все всегда при себе… У меня, например. Саныч входит в приемную, довольный как слон. Он действительно похож на слона - добродушный, большой. - Димка! Что, заскучал? Я натягиваю на губы улыбку. - Ты, я вижу, с рыбалки? Ну давай, заходи. Чай попьем, познакомлю со сменщиком… - Саныч, я на минуту… - Замечательный сменщик! Во такой! - шеф не слушает, все еще пребывая под впечатлением от работы стажера. - Параллели - как семечки! А какая привязка! Мгновенная! Семь параллелей за три с половиной часа! Каково? - Саныч, тут должна быть клиентка… Девочка. То есть, девушка, лет двадцати, невысокая, в куртке… - Девочки, девушки… любые капризы! Теперь валом повалят! Шефа явно несет - он хватает меня за рукав и тянет к себе в кабинет. - Фу-ты, мокрый какой! Ну пойдем, покажу. Теперь, Димка, у нас новая эра. Как ее… эмансипация! Индивидуальный подход! Все еще не понимаю, к чему он ведет. Шеф врывается в кабинет, подлетает к столу. Открывает верхнюю папку - я едва успеваю прочесть первые буквы фамилии - не то Ба, не то Бе. Перелистывает страницу, поворачивает ко мне фотокарточкой. - Вот, знакомься, - наша новая смена! Саныч все еще говорит про моральный аспект, возникающий в работе с клиентками, про необходимость идти в ногу со временем и отказ от стереотипов, - а я, молча смотрю на фотографию в личном деле стажера, - нет, теперь уже сменщика. Я всегда знал, что Велька фотогенична…