...А сейчас, уважаемые гости, я вас буду пугать... – темноволосый Дмитрий Сергеевич, или попросту Димка, двадцатипятилетний экскурсовод-смотритель маленького захолустного музея русского быта и сторож по совместительству – один за всех, в общем, – с улыбкой подошел к деревянной кадушке и вытащил из нее пучок прутьев. В этой же части помещения стояла здоровая деревянная лавка из гладких толстых досок. Димка подошел к ней и картинно взмахнул прутьями. Свист. Экскурсанты вздрогнули, некоторые засмеялись.

– Здесь у нас реконструировано место для телесных наказаний, которым часто подвергались крестьяне... Да и не только крестьяне – буквально каждый! – Димка свистнул прутьями, – мог попасть под розги: и какая-нибудь нерадивая жена, и непослушные дети, и...

– Что-то они у вас больше на веник похожи, – насмешливо и не в тему сказала девушка из группы экскурсантов и уставилась на Димку задорным взглядом.

Димка обиделся. Экспонаты номер четыреста семнадцать – «Розги» – и четыреста восемнадцать – «Скамья для порки деревянная» – появились в музее исключительно по его инициативе и сделаны были его собственными руками. Скамейку он сколотил из нескольких крепких досок, а за розгами регулярно ходил на берег пруда, где густо рос ивняк, подбирая ровные и гибкие прутья, будто и в самом деле собирался ими кого-нибудь сечь. Одним походом Дмитрий Сергеевич не ограничивался и довольно часто заменял «экспонат». Так что сравнение розог с веником было необоснованным.

– ...и Вам, Юлечка, красна девица, они бы не помешали! – с досадой заключил Димка и свистнул по воздуху. Сколько можно, эта девчонка всю экскурсию подкалывает его и лезет со своими «знаниями», постоянно поправляя экскурсовода и споря с ним. – Но вряд ли Вам этого хочется?

Дима и подумать не мог, что в ответ на его сорвавшуюся реплику услышит все такое же насмешливое:

– Хочется.

Группа экскурсантов – студентов и студенток истфака весело настроилась наблюдать за «Димочкой», как прозвали они между собой экскурсовода и Юлей, которая, как всем было известно, за словом в карман не полезет. Чувствуя на себе сорок любопытных взглядов, большинство из которых принадлежало женской части группы, Димка, стараясь не краснеть, силился придумать что-нибудь подходящее в ответ, хотя больше всего на свете ему хотелось сейчас уложить Юлечку на эту деревянную скамью и всыпать хороших розог.

– Ну, раз уж эти розги похожи на веник, по Вашему мнению, – медленно и не отрывая глаз от девичьего лица говорил Дима, – то, боюсь, сегодня осуществить Ваше желание не удастся. А вот в субботу, в которую, как студентам-историкам известно, часто проводили наказания, – Димка перевел взгляд на группу и улыбнулся, – рассчитывайте на новые, совершенно свежие и вымоченные по одному из старинных рецептов, которые, кстати, можно найти у нас в архивах. Так что прошу всех желающих, – парень облегченно закончил и снова улыбнулся, вытерев пот со лба.

Экскурсанты засмеялись и стали подталкивать Юльку, у которой в глазах появилось совершенно новое, задумчивое выражение. Остаток экскурсии она все еще отпускала редкие шутки, но Дима, застыдившийся своей сорвавшейся откровенности, не реагировал. Только провожая студентов из музея, Дима скрестил руки на груди и, стараясь копировать насмешливый тон, сказал:

– Ну, так что, Юлечка... в субботу я Вас жду...

– Ждите, – ответила девчонка, и Димка опять не понял, пошутила она или нет.

В этом маленьком музейчике Дмитрий Сергеевич в свои двадцать пять лет чувствовал себя полноправным хозяином. Попал он сюда случайно – отрабатывая практику в университете, и сначала был разочарован тем, в какую глушь его занесло. По непонятным причинам музей располагался черт те где – в тридцати километрах от ближайшего города, в чьей-то бывшей усадьбе, видимо, небогатой, так как размеры здания и других построек не отличались внушительностью. Но, побродив по здешним диким местам три недели, он вдруг понял, что тут хорошо, и после окончания универа без особых усилий устроился сюда на работу. Старый смотритель радостно сдал свой пост и уехал куда-то к дочке, под Самару. Димка жил как помещик, с тою лишь разницей, что, как иногда каламбурил он, «душ здесь ни души». В первое же лето он начал рыбачить, полюбил топить баню и стал мечтать о какой-нибудь живности. В мечтах он замахивался на тройку рысаков, в реальности подобрал остроухого серого щенка и долгими вечерами читал ему вслух всякий исторический бред – Димка учился в аспирантуре.

Экскурсанты на автобусе из города приезжали в субботу и воскресенье, по будням иногда привозили группы студентов, как сегодня, или школьников... К Димке захаживал студент-художник, Сергей, с которым они быстро сдружились. Он рисовал старинную утварь, конскую упряжь и прочие экспонаты. Продукты Димке привозили по просьбе водитель автобуса, Сергей, или же он сам уезжал с субботними экскурсантами в город, возвращаясь утром в воскресенье, а сторожить оставлял Гарика – так он назвал щенка, который подрос и выглядел довольно внушительно.

Что действительно доставляло Дмитрию Сергеевичу настоящие мучения – так это обилие ивняка в окрестностях. Каждый раз, видя длинные ровные прутья, Димка вздыхал, грустил и представлял себя то помещиком, наказывающим дворовых, то строгим учителем. Часто он срывал их и шел, во время прогулки похлестывая по воздуху и срубая головки одуванчиков. Иногда он пробовал прут на себе, делая несколько ударов и слушая звонкий свист, а потом разглядывал набухающую полоску... В конце концов, Димка не выдержал и соорудил «экспонаты 417 и 418». Посвистывая прутьями перед экскурсантами, он улыбался и всматривался в лица, слабо надеясь заметить интерес у кого-нибудь в глазах. Интерес появлялся, – рассказывал Димка хорошо обо всем, – и посетители всегда расспрашивали его о чем-нибудь, но никто после экскурсии, естественно, не подошел и не возжелал попробовать розги, да Димка этого и не ждал.

...А рыжая девчонка переполошила его.

Эту группу привозили сюда на практику. В первый же визит, встречая студентов, Димка сказал:

– Здравствуйте, меня зовут Дмитрий Сергеевич, можно просто Дима.

– А меня – просто Юля, – подала голос рыжая студентка с симпатичным вздернутым носиком и задорным взглядом. С тех пор она не отставала от экскурсовода, засыпала его вопросами, называла Димочкой, спорила до хрипоты по любому поводу и при каждой возможности старалась подколоть.

Димка терпел, терпел, и наконец, в третий приезд группы, сорвался...

Сейчас он сидел за столом, прихлебывая чай из кружки, в ногах валялся Гарик, а перед глазами вставала одна и та же картинка: Юлька снимает свои синие джинсы, стягивает трусики и обнажает попу... Дима помотал головой, поправил очки, и отхлебнул чай. Погладил ногой серого.

...Он касается ладонью половинок, шлепает и отправляет девчонку на лавку…

Димка встал и стал нервно ходить по комнате. Сел за стол.

...Достает из кадушки мокрые прутья...

Раздув ноздри, Димка сделал глоток, поперхнулся и закашлялся. «Ну что за наваждение!» – обреченно подумал он и вышел в помещение музея. Там он подошел к лавке и попробовал ее на прочность. Вытащил старые прутья из кадушки, недовольно поморщился.

«Действительно веник какой-то», – мелькнуло в голове, и засохшие розги полетели на пол.

В то, что Юлька приедет в субботу, Дима не верил; а если и приедет, думал он, никакой порки, конечно, не состоится...

Несмотря на это, в пятницу он сходил за свежим ивняком, аккуратно ободрал почки с прутьев и налил в кадушку подсоленной воды. Прутья скользнули по стенке.

...А утром в субботу еще издали, в окне автобуса, заметил знакомую огненно-рыжую копну волос.

– Здравствуйте, Юля! – бросил ей парень, нервно поправил очки и радушно улыбнулся. Он действительно был рад этой рыжей девчонке, выводящей его, обычно спокойного, из себя.

– Здравствуйте! – улыбнулась в ответ девушка, вдруг покраснела и опустила глаза. – Я сегодня с экскурсантами похожу?.. Пока у Вас работа не закончится?..

Димка кивнул и удивился неожиданно спокойному Юлькиному настроению. Подошел к водителю и сказал: «Юля сегодня у меня останется... она... мне поможет архив разбирать... завтра вечером заберешь, с экскурсантами...», – и глупо покраснел.

Водитель ухмыльнулся, глянул на Димку и весело буркнул: «А... Ну да, архив-то надо, наверное, разобрать». Димка покраснел еще больше, улыбнулся и пошел к остальным.

Обаятельный смотритель музея Дмитрий Сергеевич любил вовлекать посетителей в историческое действие, а не просто водить по экспозициям. Только что он предлагал желающим вытащить тяжеленный чугунок из печки, пользуясь ухватом, а сейчас группа вновь стояла возле деревянной лавки и смотрела на мокрые розги, которыми Димка помахивал в воздухе. От прутьев летели брызги и раздавался гулкий свист.

– Ничего себе, они тут у вас даже мокрые! – уважительно заметил мужчина среднего возраста и пошутил:

– Каждый день кого-нибудь порете?

– Конечно! – откликнулся Димка и весело прищурился. – Экскурсантов! Которые без разрешения трогают экспонаты руками и отвлекают работников музея!

Толпа захихикала.

– Вот не далее как три дня тому назад одна девушка, – бросил он взгляд на Юлю, стоящую в первом ряду, – не слишком-то хорошо вела себя в священных стенах этого научного заведения, и поэтому сейчас нам продемонстрирует... – тут Димка замялся, подбирая нужное слово, – ...полный вид экспозиции.

Он весело улыбнулся, дружелюбно посмотрел в Юлькино лицо и приглашающе махнул розгами по направлению к лавке.

Экскурсанты обратили свое внимание на происходящее и подумали, что это очередная задумка музейщиков. «Вот это, я понимаю, интересная экскурсия, все вживую», – втолковывал своей полной жене неопределенного вида мужичок в сером пиджаке.

– Прошу! – сказал Дима и вновь махнул пучком розог.

Следующие полсекунды экскурсовод думал, что сейчас рыжая бросится на него и расцарапает ему все лицо – таким диким огненно-ледяным взглядом, как у бешеной кошки, окатила его Юлька. Но через мгновение пламя угасло, она улыбнулась и шагнула вперед, вытягиваясь на лавке.

Группа с любопытством наблюдала за этой картиной.

– Вот, дорогие гости, примерно так и выглядела подготовка к порке, – приговаривал Димка, прихватывая запястья, лодыжки и поясницу девушки на лавке веревками. Розги он на время вновь опустил в кадку. – А привязывали тех, кого секли, чтобы они не дергались и не мешали процессу.

Голос у Димки был одновременно дружелюбно-насмешливым, обращающимся к экскурсантам, и внезапно строгим и требовательным – для Юльки. «Что, рыжая, выставила меня в прошлый раз посмешищем перед студентами, – думал он, – так полежи теперь здесь, посмейся».

Юлька действительно смеялась, ложась на лавку. Смеялась она, и когда веревки охватывали ее запястья. Она подыгрывала экскурсоводу. Улыбалась она, и когда Димка вытащил розги, стряхнул с них воду и свистнул рядом с ней, хотя ягодицы под джинсами сжались непроизвольно от этого звука.

Лишь когда Димка встал сбоку и разрезал розгами воздух прямо над ее попой, глаза у Юльки внезапно расширились от страха и непроизвольно дернулись руки.

«Он что, совсем сдурел, историк хренов – пороть меня перед всеми экскурсантами?!» – за мгновение возникло огромное удивление и выросло в голове до ужаса.

...Прутья остановились, не доходя до попы.

Юлька замерла и видела перед собой только узел шершавой веревки, которой были привязаны руки.

Экскурсанты смотрели с любопытством.

Димка убрал розги обратно в воду. Внутри он тихо торжествовал. «Напугалась, рыжая», – подумал он и стал развязывать веревки.

– Конечно, одетых пороть бы не стали, – рассказывал Димка экскурсантам. У Юльки колотилось сердце и подступали к глазам предательские слезы, не от страха, а от обиды, что очкастый экскурсовод выставил ее страх на потеху целой толпе. – Да и перед наказанием могли бы поставить в угол, на колени, на горох. Вот как раз и этот угол, – показал Димка, освободив девушку. – И ставили в угол тоже на ГОЛЫЕ колени, – все так же дружелюбно продолжал парень, лишь строго глядя в лицо девушке.

Та улыбнулась и стала закатывать штанины джинсов.

– Вот сейчас вам наша смелая Юлечка вновь продемонстрирует, – улыбался Димка, обращаясь к группе. Юлька подошла к углу, в котором была расстелена холщовая ткань, а сверху был насыпан горох, и опустилась на колени, немного поерзав, чтобы принять устойчивое положение.

– В тяжелые времена крепостничества помещики-самодуры могли оставить провинившихся так на целую ночь, – рассыпался словами Дима, все больше и больше улыбаясь, а на душе у него почему-то светлело. Рыжая фигурка в углу не шевелилась. – Но мы с вами, конечно, не такие изверги, – светил он улыбкой в лица экскурсантов, и те улыбались ему в ответ, видя, какой хороший и обаятельный парень этот экскурсовод, как интересно он проводит экскурсии и всегда показывает что-то новое, – и на ночь никого оставлять не собираемся, а просто пойдем сейчас и посмотрим вот эту экспозицию…

Тут он умело развернул толпу, наслаждаясь, как полководец, тем, что группа послушно сменила направление движения и обратила взгляды на противоположную стену.

– Как раз эти предметы, кстати, трогать нельзя, они очень древние – а то, как вы видите, порядки у нас в музее строгие, – весело рассказывал Димка экскурсантам. Те улыбались и посмеивались, думая, что девушка из угла давно заняла свое место и сейчас стоит у них за спиной, а большинство уже позабыли о ней – внимание человека переключается быстро.

На самом деле, девушка в углу все еще стояла, возмущаясь про себя и чувствуя, как горошины постепенно впиваются в коленки. Юлька смотрела в стену и подумывала, а не зря ли она сдуру ляпнула свое «хочется» при всей группе и теперь стоит, как дура, среди бела дня голыми коленками на горохе в углу. Тем не менее, мысли встать и уйти у нее почему-то совсем не появилось, а через некоторое время рыжая студентка стала посапывать и перекатываться с одной ноги на другую, пытаясь переместить вес. Облегчения это приносило мало – на место, освободившееся от одних горошин, тут же вставали другие, и тупая боль в коленях стала только сильнее. Юля не оборачивалась, но видела, что свет из окошка сбоку становился слабее. Голос экскурсовода доносился из соседней комнаты. Дмитрий Сергеевич спокойно вел группу и точно знал, что рыжая сейчас стоит, не шевелясь, в том самом углу, куда он ее поставил – а почему он это знал, он и сам не мог понять.

К тому времени, когда группа экскурсантов села в автобус и уехала, в помещении стало довольно темно, хлопнула входная дверь и вернулся Димка, девушка уже в сотый раз кусала губы, сопела, моргала, закрывала глаза и ерзала коленками. Молодой человек сразу заметил, что Юлька держится из последних сил, и удивлялся, как она вытерпела... В том, что она не вставала, он почему-то был совершенно уверен.

– Вставай! – бросил он и со странным удовлетворением наблюдал за тем, как девушка осторожно поднимается, отряхивает вдавившиеся горошины и еле заметно морщится от боли, растирая коленки.

– Устала? – спросил парень и Юля, еще задумавшись на мгновение, что сказать в ответ, внезапно отбросила эту мысль и шмыгнула носом:

– Угу.

– Пойдем чай пить... я с этими посетителями осип опять... да и ты голодная... – буркнул Димка и мотнул головой в сторону своей комнатушки. – А потом...

При этих словах он внимательно посмотрел в лицо девушки, пытаясь понять, зачем она здесь... Юля слегка устало улыбнулась. Димка улыбнулся в ответ.

Они долго пили чай за старым столом и почти все время молчали. Наконец Димка поднялся.

– Ну, красна девица, Юлечка-красавица, не передумала? – с замирающим сердцем и сбившимся дыханием спросил Димка, боясь, чтобы его слова не прозвучали как-то не так, чтобы вся эта сказка не растворилась в одно мгновение, чтобы эта рыжая не сказала ему, что пошутила или, того хуже, разругалась бы и ушла.

Девчонка отрицательно мотнула головой и спросила:

– Пойдем?

Внутри у Димки вдруг зажглась какая-то искорка, и, стараясь не показать радости, набирая голос и становясь выше и плечистей, он строго сказал:

– Не «пойдем», а «Пойдемте, Дмитрий Сергеевич!»

– Пойдемте, Дмитрий Сергеевич! – послушно повторила Юлька, тоже пряча искорки в глазах.

Пока Димка вытаскивал скамью на середину зала, Юлька молчала... Сердце у нее бухалось куда-то вниз, мысли путались, как в полусне, и... – «неужели... неужели... неужели, наконец-то!» – стучалось в голове.

Как только все было готово, Димка велел ей раздеваться. Юля довольно спокойно разделась, не волнуясь, чего нельзя было сказать о Димке... Парень смотрел в пол, краем глаза замечая спадающую одежду и формы девушки, и чувствовал, что густо краснеет... Он стряхнул с себя нерешительность, помахав головой, и посмотрел на рыжеволосую обнаженную девушку, растянувшуюся на лавке. Юлька улыбалась.

– Что улыбаешься? – фыркнул он. – Привязывать тебя не буду, захочешь – встанешь и уйдешь. А не уйдешь – получишь все сполна, – заключил Димка и вытащил первый прут. Это он экскурсантов пугает пучками потолще. А тут – одним хлестким – лучше справится.

Девчонка чуть поерзала на скамейке, уцепилась руками за край и расслабилась.

Несколько свистов в воздухе, стряхивает воду...

Розга опустилась на девичьи ягодицы, примеряясь...

...И... понеслась!

Уух! – свистнул первый удар и лег чуть пониже спины. Юлька от неожиданности ойкнула и вздрогнула, но тут же вновь успокоилась. Следующие несколько ударов она вытерпела молча, все так же слегка улыбаясь. Дмитрий Сергеевич с замиранием сердца смотрел на следы, вспухающие от розги, дышал воздухом, в котором она свистела, и следил, как подрагивала девушка в ожидании удара.

«Рыжая – рыжая – рыжая – бесстыжая», – думал парень, ритмично стегая Юлькину задницу. «Рыжая – рыжая – рыжая – бесстыжая... рыжая – рыжая – рыжая – бесстыжая...»

После первого десятка и половины второго Димку взяла досада. Он доставал из кадушки второй прут, а девушка только чуть подергивалась, сопела и держалась за скамью.

«РЫЖАЯ!» – подумал Димка и сильно ударил по уже поротому месту.

Юлька взвизгнула и дернулась.

«Ага... РЫЖАЯ! – РЫЖАЯ! – РЫЖАЯ! – БЕССТЫЖАЯ!»

Теперь она уже повизгивала под розгой и хватала воздух после каждого удара.

– ТЫ ЗАЧЕМ! – МЕНЯ! – ПОСМЕШИЩЕМ! – ВЫСТАВИЛА! – А?! – спрашивал Димка, повышая голос на каждом ударе, а Юлька вторила ему визгами. Рубцы вспухали и темнели на ягодицах. Рыжая-бесстыжая держалась за дерево лавки и тихонько подавалась навстречу обжигающим ударам розги.

– Я нечаянно – честное слово! – ай! – я пошутила – я больше не буду! – выговаривала под прутом Юлька.

– За нечаянно бьют отчаянно! – гаркнул Димка и всыпал еще три крепких удара.

Юлька стала подвывать.

Димка как будто ушел в другую реальность, он больше не был очкастым историком, который сторожит кучу экспонатов, а кем он сейчас был – он уже не знал, и только менял прутья и хлестал, не считая. Юлька уже вертелась под розгами по-настоящему, ягодицы пытались увернуться и больше не стремились навстречу ударам, оказалось, что попа и ноги под розгой живут своей собственной жизнью, мало подчиняясь хозяйке... Она упиралась ногами в лавку и отчаянно сопела, взвизгивая, когда прут опускался на ее уже очень полосатую попу.

– Дим... ой... Дмитрий Сергеевич! Может, хватит? – подала она голос.

«Если говорит «может», – подумал Дмитрий Сергеевич, – «значит, еще может», – и продолжил стегать. Излохматив еще один ивовый прут, Димка остановился, вытер пот со лба и залюбовался на выпоротую Юлькину попу, где полосы уже сливались и пересекались. Он положил руки на горячие ягодицы, погладил... Юлька вздрагивала и молчала от прикосновений. Парень встал и вытащил новый прут.

Взмах в воздухе.

Иссеченные ягодицы сжались сами, Юлька отвернулась...

Уууух! – опустилась розга, и Юля вскрикнула, запрокидывая голову.

– Не надо больше!

Димка опустил прут, отошел на пару шагов... Помахивая в воздухе розгой, он смотрел на раскрасневшуюся Юльку, которая лежала и не уходила, тихо вздрагивала и глядела на него из-под ресниц. И каким-то своим новым, непонятно откуда взявшимся чутьем понял, что вот подчинись он сейчас – и все пойдет насмарку, и эта исполосованная попа забудется, как только сойдут следы, и не приедет больше эта рыжая сюда на экскурсию, и вообще не мужик он тогда больше. Димка сделал два шага вперед и поднял прут.

– Еще десять.

Рыжая Юлька шмыгнула, поудобнее улеглась на лавке и обреченно опустила голову. Искусанные губы у нее дрожали.

Обмакнув прут в кадушку, Димка звонко свистнул и положил его поверх предыдущих полос.

– Раз! – вскрикнула Юлька и выгнулась вся на скамейке, судорожно хватаясь за доски.

Снова удар, и снова, и снова... На второй раз девчонка вдруг всхлипнула вместо уже привычного визга, и, уткнувшись носом в свои руки, заревела.

– Три... Четыре... Пять... – еле слышал между рыданиями Димка, взмахивая прутом. Честно – девчонку уже было жалко, очень жалко, она плакала и вертелась под каждым ударом... и, сглатывая слюну в пересохшем горле, Димка достал последнюю розгу.

– Шесть! – снова забилась Юлька, кусая дрожащие губы и поднимая полные слез глаза. Она довольно долго приходила в себя, и Димка ждал, пока дыхание чуть успокоится, положив прут на попу между рубцами.

Взвизг, слезы и – «Семь!» – отчаянный вскрик. Снова дрожь и всхлипы, и прикосновение мокрого кончика прута.

– Восемь! – отчаянно выла она, думая только о том, что осталось всего ДВА.

– Девять! – он слился с другими, такими же огненными, и слезинки от этого удара были такими же солеными, как и от предыдущего, и деревянная лавка, в которую Юлька уперлась лбом, такой же твердой.

И... «неужели-неужели-неужели-наконец-то!» – ПОСЛЕДНИЙ.

Димка вложил в этот удар всю дикую энергию, которой был наполнен во время порки, свист прорезал воздух и заложил уши, и – последний, глубокий рубец родился на ягодицах, довершая картину.

Юлька ревела.

– Все, все, все, моя рыжая, все, моя хорошая, все, Юлечка, все, все, все... – гладил Димка дрожащие плечи, и рыжие волосы, и горячие рубцы на попе. – Все закончилось, умница, девочка ты моя хорошая, красавица ты моя... – Он покрывал поцелуями разгоряченную плачущую девушку и чувствовал, как та постепенно, очень медленно, успокаивается и приходит в себя, глубоко дыша после всхлипов.

– Юлечка ты моя, умничка, Юля, Юль... – Димка повернул девичье лицо и вытер пальцем слезинку, застывшую на кончике носа. Юля улыбнулась, шмыгнула, посмотрела в его глаза, увидела свое заплаканное лицо в линзах очков и наконец выдохнула:

– Десять!..