Против обыкновения, Ириска проявила в этот раз чудеса рассудительности и взяла билет за четыре дня до поездки. Поэтому и место у нее было в середине салона, вполне хорошее место. А вот все остальные брали билеты вчера вечером и теперь весело суетились на длинном заднем сидении автобуса.

– Буду ехать одна, и спать, – успокоила себя Ириска

– А вот сейчас нас тетя к окошку пустит, мы в окошко будем смотреть, – заворковали над самым ее ухом.

Ириска торопливо встала и пропустила к окну большую тетушку с черной короткой стрижкой и маленького круглолицего мальчика. Тетушка долго и шумно распихивала какие-то сумки, пакетики, кулечки, потом устраивалась на сиденье с ребенком на коленях, поправляя и приглаживая юбку, и, наконец, усевшись, довольно вздохнула. В тот же миг малыш повернул к ней свое личико и твердо сказал:

– Писать хочу!

– Господи, как же, солнышко, – забормотала тетушка, – мы же только пописали.

– Писать хочу, – с угрозой повторил мальчик.

Ириска опять встала, пропуская семейку к выходу.

– Поспишь тут, однако, – мрачно подумала она и подошла к длинному заднему сидению.

– Ириска, пойдем к нам, – зашумели ребята, – поменяйся с кем-нибудь.

Ириска кивнула головой.

– Граждане! – закричал Витька. – Граждане с последнего сидения, если кого-то укачивает сзади, то вот девушка поменяется с вами!

Через минуту Ириска уже сидела сзади между Верочкой и радостно пихающимся Витькой. Автобус тронулся.

– Рисова, опять ты ешь всякую гадость, – недовольно сказала Верочка, кидая в пакет для мусора пустой стаканчик от обезжиренного йогурта. – Ты посмотри, на кого ты стала похожа? Надо же следить за своей фигурой!

– У меня комплекция такая, – обиженно ответила Ириска, обгладывая копченую куриную ножку.

– Будешь до смерти ходить со своей комплекцией, если не станешь питаться нормально! – отрезала Верочка. – И опять с этими дурацкими косичками, и не накрашенная опять. Я же тебе дарила отличный тональный крем и помаду Буржуа.

– Твой крем щеки щиплет, – пожаловалась Ириска, – а помада вообще противная, как будто жир на губах.

– Ничего не щиплет. Это нормальная фирма, она не может щипать. Ну почему ты совсем не хочешь следить за собой! Неужели, даже ради Него не хочешь быть красивой?

– Нет, ну, почему же, – неуверенно протянула Ириска, – ради Него я….

Договорить она не успела, потому что автобус тряхнуло и дернуло, и острый Верочкин локоть впился ей в живот, а потом навалилась темнота.

Они стояли около широкого чистого окна в огромном здании. Нет, даже не здании, а долгом пространстве, ограниченном видимой, уходящей в бесконечность серой стеной с рядом чистых широких окон. Светло-серый пол мягко пружинил под ногами.

– Что-то тут пахнет ничем, – вдруг с недоумением сказала Ириска.

– Ничем не пахнет? – переспросила Верочка.

– Не ничем не пахнет, а пахнет ничем, – туманно объяснила Ириска и выглянула в окно.

Под окном прошел человек в шкуре. Шкура на нем тоже была серой и чистой.

В простенке между окнами был консольный столик, на котором аккуратной горкой были сложены фрукты. Ириска взяла что-то желтое и мягкое и, повертев в руках, положила назад. Есть не хотелось.

Она еще раз посмотрела в окно и задумчиво сказала:

– А ведь мы умерли, Верочка.

Верочка тихонько заплакала. Отчего-то ее слезы не трогали, и утешать ее не хотелось.

– Пойду пройдусь, посмотрю, что тут, да как, – помолчав, сказала Ириска и побрела вдоль стены. Она не увидела квадратной колонны с зеркалами как в магазине и въехала в нее лбом. Было не больно. Ириска мельком посмотрелась в зеркало. Оттуда глядела миловидная стройная девица с темно-каштановыми кудрями. Ириска тряхнула головой и сообразила, что отражается она сама. Только очень похудевшая и помолодевшая, с распущенными волосами.

– Ключицы выступают, как у лошади, – почему-то подумала она и пошла дальше. На полу лежала гитара, и Ириска подняла ее. Рука неожиданно привычно легла на гриф и перебрала струны.

– Забавно… играть умею… Это я, может, сейчас и программу длинную и сложную напишу. – Она усмехнулась про себя и присела на мягкий пол, наигрывая какую-то мелодию.

Несколько человек остановились послушать ее, вежливо поаплодировали и ушли.

Ириска отложила гитару и оглянулась. Мимо, в красном длинном кабриолете, в короткой норковой шубке, проехала Верочка.

– Рисова, – крикнула Верочка и помахала рукой. – Рисова, это, наверное, рай! Ириска помахала в ответ и посмотрела на долгий ряд серых колонн.

Откуда-то из глубины здания подошел Он. То есть действительно Он. В джинсах, со своей всегдашней саркастической гримаской и белой челкой. Он присел рядом и притянул ее к себе.

Они целовались, и Ириска поймала себя на том, что пытается поймать то ощущение переполняющего счастья, которое охватывало при мечтах о Нем. Ощущение почему-то не ловилось. Он ушел, и Ириска, застегнув джинсы, подошла к окну. Что-то холодное давило на шею. Ириска нащупала и стянула с себя ожерелье из великолепных розовых жемчужин.

– Когда это я мечтала о таком, – удивленно подумала она, но потом вспомнила, что когда-то – да, мечтала.

Внизу опять прошел мужик в шкуре.

– Интересно, сколько это все будет продолжаться, – пробормотала Ириска.

– Вечность, – ответил кто-то рядом.

– Вечность? – Ириску внезапно затошнило. Она прислонилась лбом к окну – окно было теплым. Намотав на руку нитку с крупными розовыми жемчужинами, она с размаху ударила в окно. Стекло рассыпалось как леденец, и Ириска, перемахнув через подоконник, спрыгнула вниз.

Она думала, что земля окажется такой же мягкой, как и пол в здании, но пребольно саданулась коленками. Вокруг было сумеречно – желтый теплый свет висящего фонаря качал ее тень, сверху пробивался голубоватый свет неба. И тут были Запахи. Запахи плавящейся свечки, и дождя, и деревенский живой запах яблок. Ириска побежала по выщербленным ступенькам, задевая узкие стены и тихонько охая. Лаз был закрыт мокрой зеленой травой, и пока она пробиралась через траву и какой-то репей, вся искололась и вымокла. Вокруг был яблоневый сад. Неухоженный, заброшенный, с островками колючих зарослей и яблоками, валявшимися под ногами

– Ууууу, как же я есть хочуу, – завопила Ириска и вгрызлась зубами в мокрое зеленое яблоко. Оно было кислым, таким, что рот в момент наполнился слюной, и пахло настоящим деревенским яблоком. Ириска кинула под дерево огрызок и пошла мимо деревьев, смахивая ладошкой капельки воды с листьев. Через несколько минут она вышла из сада на околицу деревни. Где-то звонко лаяла собака, в пыли возились грязные и веселые дети.

– Может, где молочком напоят, – мечтательно подумала Ириска и постучалась в ближайшую дверь.

В сенях было прохладно. На табуретке стояло ведро с водой, прикрытое фанеркой, на полу лежал стоптанный половичок. Ириска толкнула скрипучую дверь и вошла в горницу. Окна были занавешены белыми шторками с мережкой – после яркого солнца на улице, глаза с трудом привыкали к полумраку. На скамейке перед нерастопленной печкой сидел длинноволосый чертик с маленькими аккуратными рожками и тонким хвостом. Приглядевшись, Ириска увидела на стенке запасные хвосты и, не сдержавшись, хихикнула. Чертик поднял голову.

– Нуу-ссс, Ирина Рисова, в просторечье – Ириска, – вкрадчиво сказал он, и вдруг стало совсем не смешно, – в Доме Вам не сиделось. Теперь пеняйте на себя.

Черт шагнул к ней и вдруг провел теплым пальцем по ее щеке. Ириска закрыла глаза от страха и почувствовала, что колени ее стали слабыми и ватными.

– Я… не хотела, – прошептала она.

– Не хотела, – ласково подтвердил черт и мягко подтолкнул ее к скамейке. – Но то, чего хотела, ты получать отказалась. Он поднял ее лицо, Ириска взглянула в черные горячие глаза и слабеющими пальцами сама стала расстегивать джинсы. Черт снял со стены черный кожаный хвост с кисточкой.

– Нагайка, – как сквозь сон подумала Ириска. – Вот тебе и хвост. Мааамочкаааа.

Длинный тяжелый удар обжег ее бедра, и она вцепилась пальцами в скамейку.

– Страшно? – тихо спросил черт.

Ириске было и страшно и больно, но то, что она могла чувствовать и страх, и боль казалось прекрасным подарком. Короткий свист опять прервался глухим шлепком и растекся огненной полоской по ее ягодицам.

– Бооольно, – проскулила Ириска.

– Больно, – согласился черт, – тут не Дом. Тут бывает больно

Руки были прижаты чем-то невидимым, и где ей было справиться с этой привязью и вскочить?

Взмах! Взмах!

– Больно, больно, как же больно, – Ириска кричала и металась по лавке, а живой ослепительный огонь все равно находил ее спину и бедра.

– Больно! Больно – значит живешь, – весело вторил черт и опять, и опять поднимал свою черную плеть.

– Больно, значит живу, значит живу, – кусая губы, повторяла Ириска. И потом, сама поверив в это: – Живуууу! Я ЖИВУУ!

И жизнь, кисло-сладкая, как неспелое деревенское яблоко, взорвала ее и расплескала маленькими теплыми брызгами, и, отбросив плеть, черт упал ртом на ее губы.

Ириска открыла глаза и увидела прямо перед собой испуганное Витькино лицо.

– Ну, ты даешь, Рисова, – где-то вдалеке недовольно произнесла Верочка. –Витька, да прекрати ты ее целовать, она уже очнулась.

– Я, между прочим, искусственное дыхание делал, – обиделся Витька и поднялся.

Ириска, поморщившись, села и потерла виски

– Что это было? Верочка?? Где твоя машина?

– У тебя, Рисова, точно крыша поехала, – возмутилась Верочка. – Вот понятно же, что нормальные люди ни с того ни с сего в обморок не падают! Весь автобус переполошила.

– Погодите… Ириска оглянулась. Вокруг стояли пассажиры, пахло нашатырным спиртом. – Погодите. Разве мы не попали в аварию?

– Типун тебе на язык, – заверещала Верочка.

– Автобус тряхнуло, а ты бац… и на пол сползла, – объяснил все еще ошарашенный Витька.

– Ну, что там? Можно уже ехать, – недовольно спросил кто-то, – или скорую вызывать надо?

– Ага, скорую, – язвительно ответила Верочка. – Только психиатрическую.

Витька протянул руку, и Ириска встала и нетвердо сделала пару шагов к автобусу.

В лесу Ириску освободили от общественных работ по установке палатки и сбору дров, и она осталась рядом с кучей рюкзаков и одежек. Поверх кучи лежала старенькая Витькина гитара. Ириска взяла ее в руки и стала тихонько перебирать струны.

– Ириска? – Рядом с ней стоял удивленный Витька. – Ни фига себе, ты даешь. Я и не знал, что ты так хорошо играешь!

– Дома я еще попробую написать чего-нибудь сложное на Delphi, – ответила Ириска.