Я любил этот приморский город. Многие годы любил заочно, просто потому, что он был. Любил, как может мальчишка, никогда не видевший моря, любить пальмы, песок лагун и паруса в океане.

Не было в этом городе пальм, скорей всего не было, и океан был от него дальше, чем от моего родного города. Но побывать в нем хотелось. И как-то не получалось. Друзья и знакомые каждый год ездили отдыхать на то или иное побережье, а у меня не получалось: то проблемы с деньгами, то со временем. Хотя, если честно, последний upgrade компьютера стоил мне двух поездок на отдых, так что деньги были не столь и важны.

Наконец, совпало – и я поехал туда, в город моей мечты, по делам: приобрести супер-пупер-навороченный DVD плеер.

До сезона было ещё далеко. Я в одиночестве сидел у холодного моря, ездил к памятникам и достопримечательностям и конечно же, хоть и в последний день, но заехал на фирму по делам.

Хозяин представился как Володя.

Малазийская игрушка уже ждала меня на столе. Вынув находившийся в плеере диск, мы с Володей долго гоняли привезённые мной болванки, спорили о поддерживаемых форматах и их перспективности. Расставались в почти дружеских отношениях. Упаковывая плеер, Володя – похоже, машинально, – вернул в него стоявший до моего приезда диск, а после гостеприимно угостил очередной чашечкой кофе и пожелал на прощание хорошо добраться до дома.

Приехал утром. Первым делом достал с полки «Star Wars 4» и распаковал плеер. Включил в розетку и взглянул на индикатор.

Чёрт возьми! Ну, если идиот, так это надолго. Ну ведь не [censored] же я какой-нибудь, а вот вез чёрт знает сколько времени плеер с диском в лотке. Слава богу, если как-нибудь обойдётся, и диск за время путешествия не раскурочил механику или оптику. Мягкое нажатие на кнопку – и лоток плавно, без ожидаемого скрежета или звона, выехал. Обошлось. Погоняв до слёз знакомый фильм, осторожно поставил привезённый с плеером диск.

Похоже, эта была часть записи – вряд ли фильма. Просто семнадцать минут, без начала и продолжения. Именно столько входит на стандартную матрицу, поэтому полноразмерный фильм режут на несколько дисков. Что же было на имевшемся у меня фрагменте?

Где-то в парке или пансионате – но точно не в диком лесу – стоит длинная широкая скамейка или, скорее, просто положенная на что-то доска. Свежая, светлая, ещё не потемневшая от времени. А на ней – на ней лежит девушка, или, если угодно, молодая женщина, но по формам ясно, что не подросток. Чуть-чуть полноватая, нет, скорее – просто обычная, с нормальной фигурой, в которой выделялось всё, что, собственно, и должно было выделяться. Рельефность форм подчеркивал рисунок бликов от солнца и теней от веток деревьев. Впрочем, в тот момент девица явно не загорала, да и как, скажите, загорать, если за привязанные руки и ноги она растянута на доске, а рядом кто-то, кто не попадает в кадр, балуется с ремнём. Балуется так, что ремень постоянно попадает по телу. Спокойно, не спеша, прохаживается от верхней части бёдер до спины. Походя приостанавливается на уже неплохо обработанных ягодицах, доходит почти до лопаток и снова возвращается к выступающему над доской месту. Где-то недалеко звучит «Veni Vedi Vici». Сначала я решил, что музыка была добавлена потом, но шлепки ремня по телу настолько точно попадали в такт, что либо кто-то имел абсолютное чувство ритма, либо музыка действительно была в кадре.

Я в который раз прокручивал диск и никак не мог понять, для чего это снято. Вряд ли для продажи: полностью отсутствовали элементы постановки, как бы это сказать – попсовости, что ли. Не было явно полагающейся по нынешним сценариям подушки для поднятия попки. Ноги хоть и были раздвинуты при привязывании, но только на ширину доски – скорее для того, чтобы расширить попадающую под удары площадь ягодиц, чем для демонстрации чего либо. Не похоже было и на то, что съёмка предназначалась для «назидания» иным «работницам»: отсутствовала атмосфера нарочитой жестокости. Да и снято было на редкость профессионально, красиво снято – правда, без полагающихся дополнительных прожекторов и хитрых приёмов построения видеоряда, но всё равно чертовски хорошо. Для себя такое снимают редко. Если для дальнейшего шантажа – так ведь лица почти не было видно: то оно скрывалось под волосами, то камера смотрела на ремень. Ну, просто какой-то откат по времени в крепостное право: наказывает хозяин служанку, крестьянку или дворовую. Не спеша, спокойно, стараясь не повредить излишним усердием, и в то же время видно – по-настоящему наказывает. Для полноты антуража не хватало только розог и лежащего рядом сарафана. Вместо розог – что-то типа короткой плети или ремня с рукояткой. Ремень хлещет музыкально, но достаточно сильно. Каждый удар сопровождается сочным шлепком. Глухой вой наказываемой после него перемежается взвизгиванием и резким подбрасыванием попки или головы. Впрочем, назвать это попкой – явное преуменьшение. Это достаточно полная, не слишком загорелая, простите, задница. На коже ещё виднеется небольшой светлый треугольник, от пояса до середины ягодиц. Впрочем, ремень уже почти сравнял по цвету этот треугольник и загоревшие полушария. И когда после очередного, достаточно сильного удара загоревшие части поднимаются вверх и, смещаясь несколько назад, становятся особо выдающейся целью, то ремень пропускает такт и ложится всей своей площадью на середину зада. После каждого такого эффектного эпизода наступает небольшая пауза. Но, как только живот и голова замирают на доске, ремень снова начинает свой размеренный путь от спины к ногам.

Вечером раздался телефонный звонок. Конечно, это был Владимир. Небрежно поинтересовавшись, не остался ли случайно диск в плеере, он попросил его не возвращать, а уничтожить, и, конечно же, не делать копии. Через полчаса, взяв диск, я пошёл на кухню. Соблазн оставить запись был велик, но... Есть ещё такое понятие, как слово. Диск сгибался и пузырился на огне, на обратной зеленоватой поверхности начало проступать золотое тиснение «BTC» с лицевой стороны. Всё, хватит, решил я.

Сейчас этот диск лежит у меня на столе. Осенью, надеюсь, я опять буду в том приморском городе. Зайду к Владимиру, отдам остатки диска, и может быть – ну, ведь бывают же иногда чудеса, – может быть, узнаю начало и конец той истории, из которой я видел всего семнадцать минут. Целых семнадцать минут...