Как болонка… Как ухоженная домашняя собачка. Стриженная белая болонка, с аккуратной прической между ног и сбившейся коротенькой чёлкой на голове. Из-под чёлки злые глаза выглядывали вверх на Антона. «Спинку, спинку держи, и попку выше!»

Чего вдруг Тохе пришла в голову эта нелепая фантазия, нацепить на неё ошейник, Аля не знала. Но отказать не могла. Он был красив, уверен в себе, нормально зарабатывал и мог себе позволить быть верным другом своей любовницы. Ничего, что у него семья, что на редких совместно-семейных выездах ей приходится отходить в сторонку и не слишком мозолить глаза его жене и детям, но менять – менять уже не хотелось, было поздно, да и не на кого. Ну и что, если пороть любил чаще и сильнее, чем еq того хотелось бы, да и сейчас… «Только ещё раз попку опустишь – получишь…». Приходилось поднимать бёдра, стараясь, что бы это не выглядело совсем уж по-идиотски. А хотелось опустить попку, поднять плечи и сесть просто на колени. Но… Всякий раз, когда на него находили такие импровизации, Аля спасала себя только бредовой фантазией: это не она стоит в тёмном, с медными пряжками, ошейнике. Это – та. И сейчас Аля дернет, как бы невзначай обруч на чужой шее, отстегнёт от него длинный поводок и со всего размаха, резко, сильно – по заднице, и ещё, ещё раз. А потом – между половинок, туда, куда Антон уже давно нацелил свой похотливый взгляд, козёл. Так, так, этой юной сучке, пусть захлебнётся щенячьим визгом. Гордая, видите ли, звезда… А она, Аля – умница, красавица, разве не гордая, разве её не переворачивает от предчувствия, что Тоха обязательно выдерет сучку во всех отношениях, и пусть горят ко всем чертям все предварительные соглашения, он платит, он её и имеет, и потом уже никто ничего не скажет против: кто платит, для того и танцуют. Танцем боли, похоти и пока ещё не сломленного отчаянием рассудка.

А пока – надавить на плечи, пусть красивая грудь упрётся в пол, не столь выделяется в сравнении с её, Али, далеко не слишком пышными формами, да и ненавистное переплетение складок намного виднее. Поводок тоненький, но тяжёлый, врежет – аж мелкие капли брызнут из темной, набухшей, кожи. А потом – будь что будет, но может на этот миг, пока несётся снизу нечеловеческий уже вой, она забудет, что сама – болонка, всего лишь стриженная белая болонка, с аккуратной причёской между ног. Болонка, которая может выбрать хозяина, но не может изменить свою судьбу.