Ещё один удар сердца назад мир стремительно удалялся куда-то вдаль. Один, последний. Вместо следующего – боль. Что-то сжало всего в кулак и, не давая ни дышать, ни думать, остановило воспоминания. Успел лишь прошептать: «Девочка моя»…

Он так её и называл и про себя, и в письмах – «девочка». Это наименование было у него для всех, носящих юбки, кто был хоть немного младше его. Но для неё это звучало по-особому. Так же, как и её имя. Каждый раз он с удовольствием про себя перебирал варианты. И сейчас, пытаясь поменять положение затёкшей шеи на этой дико неудобной спинке дивана, он дошёл до «Принцессы», когда она спросила:

– Тебе было хорошо?

– Да…

– Я старалась. Для тебя.

– Ты у меня молодец, спасибо. Знаешь, как я тебе благодарен.

– Я ведь тебе обещала, я должна была. Это легко, когда любишь, когда это всё просто и понятно, но тут – я рада, что получилось.

Вот и всё, следующая остановка – конечная. Она обещала, она сдержала своё обещание. И только. А ты, ты не понимал, почему она когда резко, когда мягче обрывает разговоры о любви, преданности. О том, что кроме неё у тебя никого нет и быть не может. Но вот проговорилась. Впрочем, не случайно. И даже с некоторой гордостью: достоин, понимаешь, доверия. Знает – истерику не закатишь, мужественно примешь сей факт. Сразу стала вдруг чужой не слишком роскошная обстановка её квартиры, и только руки, перебирающие локоны и обнимающие плечи, никак не могли смириться с тем, что это уже не его.

И всего несколько десятков часов назад.

Они понимали друг друга, они не могли не понимать. За год их ежедневных разговоров, десятков откровенных до невозможности писем всё стало просто и ясно. И в какой-то миг, когда он вдруг заметил, что понимает, что она сделает в следующее мгновение – ушла нервозность первых минут встречи. Он пригасил основной свет, кивнул ей и вышел на кухню, осторожно прикрыв дверь. Взглянул на часы. Три минуты ей должно хватить. Чтобы достать откуда-то из стола обрывки верёвок, сбросить ставшее таким тесным платье, колготки, бельё. И покорно лечь, положив рядом с собой розги. Вытянуть руки и ждать его. Три минуты.

Глубоко вздохнуть – пора: затих за тонкой дверью шорох, скрежет спешно отодвигаемых стульев, хлопанье дверок шкафа, скрип кушетки. Тишина, ожидание. В этой тишине клацанье защёлки на двери комнаты заставило вздрогнуть обоих.

В сумраке комната стала иной – загадочной, таинственной, но главное, что не позволяло оторвать глаза – девочка. Он видел её на снимках, он видел её в аэропорту, он прижимал её к себе всю дорогу в такси. Но сейчас – сейчас у него перехватило дыхание от того, насколько она прекрасна. Блики от настольной лампы подчёркивали беззащитность плеч, спины и чуть подрагивающие от ожидания две половинки, разделённые глубокой тенью. Она шевельнула руками и тихо, на выдохе, попросила: «Свяжи». Руки – не пережать бы, – щиколотки. Осторожно, чтобы ненароком не коснуться, иначе сорвёт ко всем чертям крышу и вся накопленная за годы бесцельной жизни нежность прорвёт в один миг. Потом. Потом. Сейчас – главное. Сейчас надо не потерять собранность, настрой, контроль над собой. Ты всегда это умел. Точнее, не умел от него избавиться. Друзья поражались, когда после энной рюмки, несмотря на то, что всех начинало сносить на неограниченную попойку, ты спокойно тормозил: мне – стоп. Когда… да мало ли, когда. Сейчас это не проклятие, сейчас это именно то, что нужно. Ибо конечное условие задачи просто и понятно – девочка должна получить всё. Всё, о чем мечтала, чего ожидала… Всё, и по полной программе, иначе зачем он, собственно, нёсся за четыре часовых пояса, и дни в поездах, самолётах…

Вот и всё. Следующая остановка – конечная. Времени – быстро утрамбовать сумку. Стараясь не глядеть в глаза, пряча свои. Сапоги, куртка, перчатки.

– Давай, я понесу сумку, а ты понесёшь меня?

– Нет, счастье моё, – голос хриплый, чужой, – вас обоих я не утащу.

Осталась едва тронутая бутылка шампанского. Зачем – он был пьян её страстью, свершившимся чудом, солёным привкусом её плеч.

Молчание в такси, какие-то незначительные фразы в аэропорту. Ярко красный посадочный талон. Сумка, проезжающая через сканер. Добрая дама на контроле – взглянув на твоё лицо, она понимает, что тебе не до расспросов, что там такое, и кивает – проходите.

Стандартный ужин, предложенный авиакомпанией, кто-то суперзнаменитый в соседнем ряду. Шереметьево. Автобус, поданный к трапу, метро, вокзал, поезд, опять поезд, такси. Дверь, ключ, опять дверь, опять ключ. Сбросить сумку, подойти к компьютеру, включить, посмотреть на «Прости-прощай…» в почтовом ящике… Только почему-то вдруг компьютер начал быстро удаляться, и ты опять оказываешься в самолёте. Так и осталось где-то на сервере, среди множества нужных и никому не нужных букв и цифр: «Дурак, глупый, милый, ты не так всё понял, ты мне нужен, нужен, пойми, прошу…»

Ускорение вдавливало в кресло. Пробив облака лайнер, вздрогнув кончиками крыльев, устремился вверх, вперёд, к свету. Сияли золотом закатного солнца крылья и пролетали внизу сомнения, тревоги и былые радости.

– Всё, хватит, пиздец. Этого мы потеряли.

Врач устало опустил руки, сорвал перчатки и бросил их в кучу грязно-кровавых зажимов.

– Кто это?

– Говорят – в прошлом известный журналист, фотограф. Выставки были, печатался. Читал его как-то – неплохо.

– Жаль. Молодой вроде, а совсем седой, да и сердце изношено в ноль. Дай сигарету…