Начиналось все довольно хорошо. Если учесть, что выбора особого не было. В комнате их было трое. Со Светкой они сразу опознали друга как русские, которые не любят быстрой езды. Неприметная, казавшаяся меньше, чем есть на самом деле, Светка была не просто тихой, а обладала какой-то сверхъестественной способностью необратимо поглощать любой направленный в ее сторону звук. Опущенная голова, образцовый порядок на столе, годами выверенные движения, регулирующие бесконечный бумагооборот, и ехидная полуулыбка в спину Вере Гавриловне. Еще был Артем, совершенно нормальный молодой человек существенно крупнее среднего, вежливый, в меру улыбчивый и предупредительный, в прошлом спортсмен, ныне располневший, но живо интересующийся. Уже через неделю Аля довольно уверенно отличала бундес-лигу от премьер-лиги. Почему же не хорошо, а «довольно хорошо»? Из-за Веры Гавриловны, заведующей. Ее было слишком много. Она была большая, у нее был громкий голос и манеры, вобравшие в себя самое броское из образа несравненной Аллы Борисовны с примесью атаманши бременских музыкантов. Впрочем, начальственный лед, всякие там «будьте любезны» и «соблаговолите подготовить», тоже были ей известны. А еще у нее было много движений. Она любила непринужденно присесть на край Алиного стола, вроде как помогая новичку влиться в дружный коллектив, и завести какой-нибудь задушевный разговор. Аля, проклиная свое толстовство и односложно отвечая на вопросы о своих телевизионных пристрастиях, пыталась параллельно работать, наивно надеясь смутить своим подвижничеством праздное начальство. Увы, Веру Гавриловну такое положение вполне устраивало.

– Алина, не вздумайте водиться со Светкой, – и, склонившись к Алиному уху, громогласным шепотом, – така-а-ая зануда! Другое дело – Тёма! – царственный взмах очень пухлой руки, сопровождаемый звяком браслета о часы. Тёма с готовностью осклабился.

– Не, – доверительно дыхнула Вера Гавриловна Але в ухо, – нафиг Тёме такие старые кочережки, как мы! Ему давай молодую, румяную… Ой, Алина, а по водоканалу не надо одиннадцатую форму делать, это вы все зря писали, – следует отметить, что Вера Гавриловна краем глаза следила за Алиными трудами, так что насчет праздного начальства – это мы зря брякнули, не подумавши. Процесс руководства не прекращался ни на минуту.

Особенно деятельными у Веры Гавриловны были руки. Толстые пальцы с оранжевыми ногтями так и елозили по столу, перебирая карандаши и ручки и передвигая листочки, поправляли недоотбеленные непослушные волосы и бесчисленные кольца и перстни и просто почесывая и поглаживая разные части своей хозяйки. Из-за рук, собственно, все и вышло. Надо сказать, что, хотя Вера Гавриловна во всех местах была женщина значительная, руки ей достались на размер больше, чем следовало. Это обстоятельство в совокупности с некоторыми особенностями походки Веры Гавриловны вызывали в памяти образы крупных представителей отряда приматов. «Горилла!» – как однажды в сердцах сформулировала Аля, глядя на руководительницу, удаляющуюся с ее шариковой ручкой. Ибо нетрудно было предсказать, что, покурив, Вера Гавриловна вернется, с многословными извинениями вернет ручку, посмеется над своей привычкой хватать что попало, еще раз переберет все, что есть у Али на столе, постарается заглянуть ей в сумочку, категорически не одобрит Алин способ выбирать зимние сапоги и только после этого удалится, если, конечно, не найдет еще какой-нибудь зацепки.

Случай поделиться этим определением с коллегами выпал месяца через два в виде одной душевной посиделки. Надо сказать, что в предшествовавший ей месяц отношения в коллективе наладились. Постоянной головной болью Веры Гавриловны были документы, выходящие из-под пера Тёмы, пера, увы, не слишком ловкого. Тёма окончил институт в городе, известном только мастерам спорта по отгадыванию кроссвордов; в отделе он сидел по той причине, что приходился родственником Полкану, как звали директора. В благородном искусстве квостатики Тёма был определенно слаб, а с орфографией дело обстояло еще хуже. Вера Гавриловна, матерясь сквозь зубы, правила его тарабарские тексты и не давала бы ему ничего, если бы не Полкан, который требовал, чтобы мальчика учили. И вот, хорошо познакомившись с Алей на предмет приготовления из нее веревок, Вера Гавриловна сделала ей предложение помочь молодому человеку. Светка за спиной у Гориллы делала страшные глаза и даже мотала головой, но кому суждено быть повешенным… Не чуждая сострадания к сирым и убогим мира сего, Аля согласилась. К тому же юноша подавал надежды: он не уставал удивлять Алю феноменальной памятью на имена и характеристики участников испанского, английского, немецкого, да что там немецкого, даже чешского и греческого чемпионатов! Такой одаренный молодой человек был просто обречен на успехи в русском языке! Увы, скоро Але стало ясно, что мать-природа склонна к злым шуткам – у Тёмы, очевидно, отсутствовали гены, ответственные за согласование падежей. Зато Вера Гавриловна была счастлива. Ей удалось пару раз незаметно показать Полкану умилительную сцену наставничества: Аля, спокойная, точная, бесконечно терпеливая, повторяет Тёме правила, формулируя их понятнее, чем в самом лучшем учебнике, приводит наглядные примеры, повторяет, исправляет, опять повторяет; Тёма, с томной поволокой в очах, добросовестно изображает старательного ученика. Суровый Полкан умилялся, авторитет Гориллы рос, Светка саркастически хмыкала, имитируя кашель, а у Али порой возникало ощущение, что в душе у Тёмы копится недоброе. Нет нужды объяснять, что сначала часть, а потом и весь поток документов, который проходил через Тёму, теперь доставался его супервайзеру – Вера Гавриловна здраво рассудила, что юноша должен учиться на живых примерах. Нет худа без добра: организовав производственный процесс во вверенном подразделении, Вера Гавриловна смогла отдаться проблеме налаживания внешних сношений. Она перестала надоедать Але, в комнату теперь вообще заходила редко. Оставшиеся трое ожили, разговорились и к моменту вышеупомянутого празднества были знакомы вполне неформально. Светка оказалась хоть немногословна, но весьма остра на язычок, Тёма, когда его не донимали орфографией, вообще был милашка.

Вечер удался. Горилла, сияющая и отдохнувшая, залихватски опрокинула рюмку в компании подчиненных и, пожелав всего, отбыла в бухгалтерию, где собралось высшее общество. Аля сначала по обыкновению до вина только губами дотрагивалась, потом под нажимом Светки выпила. Тёма интересно рассказывал, как он однажды вторгся в общежитие голландской сборной по софтболу… вообще повспоминали душевно. Светка хихикала и все подкапывалась под руководство, и вот где-то тут Аля и брякнула свою «Гориллу». Тёма чуть не подавился сайрой, Светка от хохота полезла под стол, удивлялась, как ей самой в голову не пришло, и организовала тост за то, что Алька – гений. Тёма посерьезнел, но тоже выпил. В общем, в тот вечер Аля впервые возвращалась с этой своей новой работы с почти приятным чувством. Был, конечно, какой-то червячок, ну да черт с ним.

Чего у Тёмы было не отнять, так это дисциплинированности – на работу он всегда приходил минут за десять до срока. В то утро в его поведении сразу проявились некоторые странности. Он отводил взгляд, а на предложение перейти к документам, странно посмотрев на Алю, отрицательно повертел головой. Появилась Светка, против обыкновения веселая, чмокнула Алю и юркнула в свою норку. А затем явилась Горилла. Не раздеваясь, она подошла к Але и секунд десять, не отвечая на робкое приветствие, смотрела ей в глаза. «Уволена!» – прочитала Аля в недобрых серых глазах Веры Гавриловны, и на душе у нее сделалось мерзко.

У Веры Гавриловны имелась куча недостатков, но дурой она не была. Сложившаяся ситуация сулила ей много полезного и приятного. Следовало показать Але, что в предшествующие месяцы здесь был курорт. Горилла понимала, что лучшим помощником в этом ей будет сама Аля, которая и без вины чувствовала себя виноватой, а теперь… Вдыхая воздух полной грудью, заведующая не торопясь обдумывала список административных мер. В общем они сводились к следующему: жертву предполагалось подергивать на крюке грядущего увольнения, постегивать уничижительными замечаниями, придавливать неподъемными трудовыми заданиями и поджаривать неусыпным контролем. Но для начала ее следовало поморить во мраке неизвестности, напоенном звуками самых зловещих приготовлений…

Вернувшись к подчиненным, Вера Гавриловна грозно воссела на свое место и не отлучалась до вечера. Она даже отдала некоторую дань трудовой деятельности, но большую часть времени посвятила беседам отчасти в пространство, отчасти с Тёмой, потому как Светка традиционно не откликалась. Алю Горилла игнорировала. Разговор имел воспитательное направление. Демонстрируя недюжинную эрудицию, Вера Гавриловна вспоминала телевизионные, книжные и жизненные случаи справедливых наказаний, постигших тех, кто оскорблял достойных людей вообще, и, в частности, ее саму. Тёма, сначала чувствовавший себя не в своей тарелке, постепенно оживился и, как человек, не лишенный здоровых уличных понятий, привел пару колоритных случаев из жизни города его детства. Воодушевленная Горилла воинственно прошлась по комнате, ее грозные ляжки, обтянутые штанами цветов персидского ковра, проплыли пред опущенным Алиным взором многозначительно, как линкор у берегов банановой республики, опрометчиво допустившей непочтительность по отношению к могучей морской державе. Результат соответствовал ожиданиям: Аля стала путаться. Кубические метры уехали на две строки ниже, туда, где должны были помещаться штуки, проценты пошли не в тот квартал, а вопрос, должна ли она просить прощения, так и не находил ответа. Она не решалась взять оставленный у Тёмы справочник и, хуже того, даже выйти в туалет, хотя уже очень хотелось. К счастью, ближе к вечеру Гориллу позвали к Полкану. Полчаса свободы пролетели незаметно. Вернувшаяся Вера Гавриловна выглядела несколько озабоченной – похоже, какие-то государственные проблемы отвлекли ее от воспитательного процесса. Беззвучно попрощавшись с испепеляющей ее взглядом заведующей, остаток дня Аля провела в полной прострации. Верная Светка проводила ее до дома. По дороге Аля успела убедиться, что в минуты экспрессии подруга допускает отступления от нормативной лексики. По существу Светкины рекомендации сводились к следующему: никаких прощений не просить, трудиться не больше, чем положено, на остальное абсолютно… ну, в общем, не обращать внимания. Ещё там было про Тёму… ну, это мы и пересказывать не будем. Собрав в кулак все наличное мужество, Аля обещала следовать намеченному Светкой курсу и, надо отдать ей должное, слово сдержала.

На следующий день Горилла почувствовала непредвиденное сопротивление. Конечно, это было бесконечно пассивное сопротивление вроде того, которое замечательно описал Салтыков-Щедрин в «Истории одного города». Но все-таки…

Вера Гавриловна, чья жизнь, увы, была не так уж богата радостями, за последние сутки пережила действительно сладкие мгновения. Особую пикантность наслаждению придавало предвкушение сцены, в которой Аля будет просить у нее прощения. Представьте: перед Вами провинился человек умный, с тонкой душевной организацией, отстрой рефлексией и при этом совершенно беззащитный. Наслаждайтесь картиной того, как его самооценка пугливо забивается под плинтус, нагнетайте саспенсы, подкармливайте его живое воображение, оно само загонит его в угол. Она будет просить прощения… При этой мысли грудь Веры Гавриловны радостно вздымалась.

И тут выяснилось, что праздник отменяется и мороженого не будет. Вера Гавриловна заметалась. Она переходила от ядовитой вежливости к площадной брани, швыряла на пол пачки бумаги и педантично коллекционировала ошибки, которые находила у Али, подготавливая почву для разговора об увольнении. Следует заметить, что Горилла даже молчать умела так, что находиться рядом было невыносимо, так что Аля пережила две омерзительные недели, держась только Светкиной солидарностью и все больше склоняясь к тому, чтобы бежать из конторы куда глаза глядят. Светка, ранее утверждавшая, что Горилла скоро перебесится, также становилась все менее оптимистичной в своих прогнозах.

Коллекция Алиных ошибок расширялась, внутренняя оппозиция приуныла, тем не менее Вера Гавриловна не чувствовала удовлетворения. Во-первых, увольнять Алю интереса не было по производственным соображениям. Во-вторых, холодком потянуло от Полкана, который заметил, что выражение благородной ученической скуки на лице Тёмы сменилось характерным оживлением, свидетельствующем об интенсивном обмене смс-ками. Но главная ошибка Веры Гавриловны состояла в том, что она не придала должного значения сообщению, ради которого ее вызвал Полкан в тот памятный день, когда началось искоренение Али.

Сообщение было не вполне ясное, но тревожное. В ходе укрепления вертикали в округах была создана новая структура – ОПЭ, то есть Отдел повышения эффективности, наделенная исключительными правами в отношении контроля текущей документации. Методы работы опистов толком никому не были известны, однако слухи ходили самые дикие. «Вплоть до…» начал было Полкан, но осекся и очень серьезно потребовал привести документы в идеальное состояние к такому-то числу – комиссия ОПЭ о дате визита предупредила заранее. Полкан потом еще напоминал, но Вера Гавриловна, забыв обо всем, погрузилась во внутреннюю борьбу.

За два дня до приезда комиссии контору посетил технический специалист ОПЭ. Общался он только с Полканом и даже что-то налаживал в холодной пустой комнате, уже много лет как выделенной под долгожданные компьютеры. После его отъезда Полкан, выглядевший на редкость ошалевшим, еще раз осведомился у Веры Гавриловны о состоянии документации. Тут Горилла наконец испугалась. Она бросилась к папкам с отчетами и довольно скоро наткнулась на очевидную нелепость. Потом еще, еще и еще. Она бросилась править там, где править было уже нельзя. Вечер прошел в панике. Выяснилось, что одной формы вообще нет. На следующее утро встревоженная Горилла, поймав Светку еще в коридоре, чуть не на коленях упросила ее сделать форму задним числом, хоть примерно. Светка сделала, но подписывать отказалась наотрез. Впрочем, для Веры Гавриловны это мало что меняло.

Их было четверо: двое мужчин и две женщины. Первую пару Полкан представил экспертами ОПЭ.

– Старший эксперт! – поправила Инга Алексеевна, миниатюрная брюнетка в огромных очках и строгом костюме. Она светилась таким лучезарным офисным энтузиазмом, что среди обитателей конторы, психотренингов не проходивших, казалась настоящим солнцем. Второй эксперт, Юрий Николаевич, невысокий мужчина с умными живыми глазами, наоборот, явно предпочитал держаться в тени.

Вторую пару Полкан, запнувшись, назвал корректорами.

– Старший корректор! – с ослепительной улыбкой поправила Инга Алексеевна.

Уточнение относилось к Алексею Александровичу, стареющему плейбою с теннисной талией и элегантной сединой на висках, который на добрую голову возвышался над всей компанией. Рядовым корректором в загадочном ОПЭ трудилась Людмила Сергеевна, девушка с плотной спортивной фигуркой, здоровым румянцем на щеках и несколько набульдоженным выражением лица.

Что касается лица Веры Гавриловны, то оно в этот момент, можно сказать, вообще отсутствовало, хотя и было покрыто экстраординарным слоем косметики. От любезного, но настойчивого предложения лучезарной Инги взять документы и проследовать во временную резиденцию ОПЭ Веру Гавриловну явственно качнуло. Тут же подлетел галантный Алексей Александрович, предложил ей руку, Юрий Николаевич подхватил указанные папки, Людочка в свою очередь подхватила кейс, и описты, сопровождаемые растерянным Полканом, увлекли полуживую Гориллу в неизвестном Але и Светке направлении.

Аля о комиссии вообще ничего не знала, Светка, причастная к исправлению положения, кое о чем догадывалась, но общее ощущение, что Гориллу, во-первых, увели, а во-вторых, похоже, вздрючат, наполнило их таким счастьем, что они просто расхохотались тем свободнее, что Тёма незаметно покинул помещение вслед за Полканом. Следует признаться, что Светка смеялась куда веселее, чем Аля. Дело в том, что комиссия, интересующаяся документацией, Алю тоже тревожила не на шутку. То, что на нее готовится компромат, Аля не знала, но то, что за последнее время Вера Гавриловна не обнаружила у нее ни одной ошибки, внушало подозрения, ибо раньше, в первые «курортные» месяцы, «дружелюбная» Горилла полоскала ее за каждую запятую. С таким холодком под ложечкой Аля продолжала перебрасываться со Светкой развеселыми репликами, в которых слова «Горилла» и «Полкан» встречались слишком часто. Появление Полкана прервало этот взрыв свободы слова и здорово озадачило обеих. В руках у Полкана была подушка от диванчика, украшавшего его кабинет. Осмотрев своих сотрудниц и осознав, что предупреждение о падении метеорита не поможет этим детишкам, резвящимся в песочнице, а лишь отнимет у них несколько минут счастья, Полкан молча развернулся и скрылся в коридоре. Аля и Светка переглянулись. Через пару минут из коридора послышался какой-то шум, затем появился Полкан, уже без подушки, но по-прежнему молчаливый, аккуратно прикрыл вторую створку стеклянной двери и исчез.

Радостное оживление приобрело черточки легкого беспокойства, Светка потянула Алю послушать, поглядеть в щелочку, Аля отказалась, но взамен предложила спеть «А нам все равно». Предложение было с энтузиазмом принято и дополнено идеей съесть все бутерброды и выпить весь кофе из запасов Холуйчика. Это тоже было принято, съедено на две трети и выпито на одну четверть, когда в комнате появился старший корректор ОПЭ Алексей Александрович. Светка в кураже свойски махнула ему рукой, типа, присоединяйся, мужик! Алексей Александрович в изысканных выражениях отказался и попросил милейшую Алину Константиновну проследовать за ним, то есть он, конечно, тысячекратно извиняется и убивается, что нарушил трапезу, и просит особенно не торопиться, а доедать и допивать самое вкусное, но, несмотря на терзающие его сожаления, по долгу службы и в связи с неблизкой дорогой вынужден увести одну очаровательную от другой обворожительной, разрушив таким образом композицию, которой позавидовали бы Буше, Сезанн и Ренуар. Аля, то ли завороженная сладким пением, то ли невзначай обнаглевшая, и вправду позволила себе допить кофе и только затем поднялась из кресла, причем, не без некоторого жеманства, охотно поддержанного Алексеем Александровичем, видимо обожавшим водить дам под руку.

Во временной резиденции ОПЭ было холодно, что, впрочем, действовало только на Юрия Николаевича, обмотавшегося шарфом. Он сидел у стола, делал отметки карандашом в папках с отчетами и изредка показывал что-то Инге Алексеевне. Одного этого зрелища было достаточно, чтобы Але сделалось не по себе. Инга Алексеевна, неиссякаемый источник административной энергии, холода не замечала и, как всегда, выступала в роли ведущей. Она стояла перед стулом, на котором перед самым носом Веры Гавриловны была выставлена очередная бумага, хорошо знакомая Але и вызывавшая неприятные воспоминания. Вера Гавриловна представляла собой чрезвычайно примечательное зрелище. Самого носа Веры Гавриловны Аля не видела, но было ясно, что деться ему от настойчивых вопросов Инги решительно некуда, ибо Вера Гавриловна была перегнута через стол и прихвачена к нему ремнями, которые проходили подмышками и под коленями. Необычность образа Веры Гавриловны усугублялась тем, что у нее отсутствовали руки: не то, чтобы совсем отсутствовали, а были спрятаны внутрь служившего ей ложем стола, в котором были предусмотрительно проделаны отверстия надлежащего размера. Если одиноко свисавшая голова заведующей отделом находилась в распоряжении любопытной Инги, то ее монументальный зад и столь же впечатляющие ляжки были оставлены на попечение Людочки. Брюки, колготки и трусы Веры Гавриловны были спущены до колен, блузка и пуловер, наоборот, закатаны выше пояса. Судя по тому, как растрепанные волосы липли к потной шее, можно было заключить, что Вера Гавриловна, несмотря на оголенность, не страдает от холода. Способ, которым она получала столь необходимое организму тепло, наглядно отражался на попе, пунцовой, с целлюлитным рисунком по краям и устрашающими багрово-фиолетовыми пятнами на самых выпуклых частях. Вера Гавриловна немного ерзала на красной в черную крапинку Полкановой подушке, заботливо оберегавшей ее живот и бедра от повреждений краем стола, и шумно дышала. Людочка, в белоснежной блузке с короткими рукавами, пружинисто переминалась с ноги на ногу, разминала в мускулистых руках красивую лопатку из гибкого прозрачного пластика и придирчиво осматривала рисунок, нанесенный на богатое тело Веры Гавриловны.

– Как же так, Вера Гавриловна, – с мягкой укоризной произнесла Инга, – разве воду измеряют в штуках?

– Она… м-мы ошиблись, – объяснила Вера Гавриловна без привычной атаманской хрипотцы, а, наоборот, голосом тихим и тонким.

Инга повернулась к Людочке, которая, коротко взглянув на листок с какой-то таблицей, подняла вверх два пальца. Инга кивнула. Людочка, гибко изогнувшись, взмахнула лопаткой и с поразительной скоростью влепила два оглушительных шлепка по центру каждой из многострадальных половинок воспитуемой руководительницы. Вера Гавриловна коротко взвыла, ее зад рванулся вверх, но, столкнувшись с неуступчивой силой ремней, завращался вокруг разрешенного положения под аккомпанемент глухих рыданий. Никто из опистов не повел бровью, Аля же почувствовала, что у нее подгибаются колени. Она вдруг с поразительной ясностью вспомнила эти чертовы «штуки», наехавшие на кубометры, и каким-то новым, ранее дремавшим органом чувств уловила ту боль, которая раздирала в этот миг зад несчастной Гориллы. Не отрывая взгляда от окруженных белыми окаемками свежих пятен на попе, Аля потихонечку поползла по стенке вниз, но была своевременно остановлена и возвращена в исходное положение руками внимательного Алексея Александровича.

– О! – перевернув страницу, произнесла Инга и даже присвистнула от удивления, – какой интересный документ!

Юрий Николаевич, оторвавшись от бумаг, кивнул ей, подтверждая, что так оно и есть.

– Вера Гавриловна, вы уверены, что здесь стоит верная дата? – строго спросила Инга притихшую и замершую в ожидании Гориллу.

– Нет, – выдавила несчастная после мучительной паузы.

– На самом деле этот документ составлялся гораздо позже, не правда ли?

Горилла кивнула и голова ее безнадежно свесилась вниз.

– Вера Гавриловна, есть ли смысл терять время на проверку приведенных здесь цифр? – вкрадчиво осведомилась Инга.

Горилла помотала головой и сжала ягодицы.

– Восемь? – спросила сообразительная Людочка, успевшая свериться с таблицей.

– Десять, Людочка, десять! – радостно поправила ее Инга Алексеевна, – и так, чтобы Вера Гавриловна запомнила: такое совершенно НЕ-ДО-ПУС-ТИ-МО!

Горилла вжалась в стол, как солдат под обстрелом – в землю. Людочка, немного надутая от замечания Инги – она не без основания полагала, что ее прикосновения всегда незабываемы – собралась и совершила настоящий спортивный подвиг. Сохранив классический замах из-за головы и хорошую амплитуду движений корпуса, она уложила всю десятишлепковую очередь секунд в семь, с безукоризненной точностью сосредоточившись на той загадочной области, где попа превращается в ноги. Если бы в окрестности Энска водились взаправдашние гориллы, они без сомнения прибежали бы на помощь товарке, издавшей такой вопль. Юрий Николаевич вздрогнул, поднял голову и поморщился, Инга быстренько хлопнула в ладоши и с притворным ужасом закрыла уши. Аля, как завороженная, уставилась на вспухающие багрово-бурые пятна под ягодицами Гориллы, которая ревела и билась, угрожая сломать стол. Алю опять повело, теперь уже не по стенке, а в сторону, и Алексею Александровичу с трудом удалось вернуть ее в нормальное положение. Между тем Вера Гавриловна не унималась: ее била крупная дрожь, грудь сотрясалась от рыданий, зад, отказываясь смириться с путами действительности, бешено рвался на волю. Алексей Александрович рискнул оставить Алю и вместе с Людочкой поместил на правильное место опасно съехавшую подушку. Затем по его знаку Людочка достала тюбик с иностранной надписью и, вооружившись перчатками, принялась наносить мазь на побитую попу. На ее прикосновение, на этот раз довольно нежное, страдалица ответила новым взрывом самого безудержного рева. Алексею Александрович уединился в углу комнаты с Ингой, где они обменялись репликами, утонувшими в вое безутешной Гориллы. Инга что-то показала в документах, Алексей Александрович махнул рукой и взялся за папку, Инга с сомнением покачала головой, потом улыбнулась, отдала папку и направилась к воспитуемой.

– Вера Гавриловна, прекратите немедленно! Нам надо работать! – пытаясь перекрыть рев, скомандовала Инга, принимая три очередные папки, проверенные трудолюбивым Юрием Николаевичем. Уловив это движение, Горилла, сохранившая, как оказалось, интерес к происходящему, забилась и взвыла с такой силой, что Инга со всепрощающей улыбкой махнула рукой, взяла несколько листочков и направилась к Алексею Александровичу.

Аля стояла пошатываясь, с трудом удерживая ладонями вырывавшийся подоконник, и боролась с соблазном грохнуться лбом об пол, дабы прекратить этот кошмар. Помимо ослабевшего инстинкта самосохранения, от этого решительного шага ее удерживал странный интерес, развившийся в ней за последние минуты. Ей почему-то очень хотелось узнать, что будет, когда Людочка залепит лопаткой по совершенно белым еще ляжкам Веры Гавриловны. Тем временем на том же подоконнике развивались интересные события: Алексей Александрович водрузил на него кейс, достал оттуда лопатку, такую же, как у Людочки, коврик и тюбик с мазью.

– Перечень для ознакомления и памятка, – протянула ему свои листочки Инга Алексеевна.

– Да-а… – сочувственно протянул Алексей Александрович, глядя на мятущуюся Веру Гавриловну.

– Это надолго, – сокрушенно подтвердила Инга Алексеевна.

– Если что, мы у директора, – сказал Алексей Александрович, с ноткой беспокойства прислушиваясь к тому, как под Гориллой трещит стол.

– Хорошо! – сказала Инга и, придав лицу привычное выражение жизнерадостной энергии, двинулась повторно увещевать Гориллу.

– Алина Константиновна, пойдемте отсюда, здесь слишком шумно! – прошептал Алексей Александрович на ухо Але, с некоторым усилием оторвал ее от подоконника и, плотно ухватив за талию, потащил в коридор.

Кабинет Полкана был гостеприимно открыт, хозяин отсутствовал. Преодолев слабое сопротивление Али, Алексей Александрович усадил ее в директорское кресло, а сам расположился рядом в позе почтительного референта.

– Ах, милейшая Алина Константиновна, мне выпала неприятная обязанность уведомить Вас, что в последнее время Вы допустили некоторые оплошности, – заворковал Алексей Александрович, грациозно раскрывая перед Алей папку, – увы, довольно-таки многочисленные оплошности.

Спорить не приходилось. Настырный карандаш Юрия Николаевича беззастенчиво облазил самые деликатные места отчетов и справок, так что от правки и вопросительных знаков рябило в глазах.

– Может быть, наш эксперт в чем-то неправ по существу? – мягко осведомился Алексей Александрович.

– Нет, нет, это я… – Аля энергично замотала пылающими ушами, в пространстве между которыми напряженно проигрывались возможные сценарии предстоящего оголения попы.

– Тогда почитайте, пожалуйста, и подпишите, если Вы непротив. Только не торопитесь, – не желая нависать и торопить, деликатный Алексей Александрович отошел и присел на разукомплектованный директорский диванчик. Аля добросовестно пыталась разобраться в бумаге, но буквы отказывались складываться в слова, особенно безобразила буква «в», а навязчиво лезшее в глаза сочетание «вр» делало документ совершенно нечитаемым. Потом к помехам присоединился какой-то тревожный звук, Аля обернулась и увидела, что это заскучавший Алексей Александрович легонько похлопывает себя по ладони пластиковой лопаткой. Перехватив взгляд Али, он немедленно положил лопатку на диван, но было поздно – Аля окончательно утратила способность к восприятию печатного текста. Посидев еще минуты три и определившись со способом приготовления к экзекуции, она подписала грамоту втемную, почему-то даже не поинтересовавшись, что будет, если она откажется.

– Ну и ладненько! – обрадовался Алексей Александрович. – А что же это у нас в последнее время стало так много ошибочек? Может, мешал кто-нибудь нехороший?

Аля вспомнила багровую попу Веры Гавриловны и, праведно глядя в проницательные глаза Алексея Александровича, отрицательно помотала головой.

– Значит, подраспустились самостоятельно… – несколько иначе сформулировал ту же мысль старший корректор, переместился на угол диванчика, распрямил плечи и с выражением тамады, открывающего праздничное, застолье пригласил Алю:

– Пожалуйте сюда, Алина Константиновна, пришло время Вас отшлепать!

Аля с неожиданной легкостью взлетела с директорского кресла и приземлилась на тот же диван, но не рядом с Алексеем Александровичем, а поодаль. Опустив глаза, она энергично разобралась с кнопкой и молнией, зацепила большими пальцами резинки трусов, а затем, почти не поднимаясь, быстрым движением спустила брюки и трусы на колени и тут же села, согнувшись.

– Ах, Алина Константиновна, дорогая Вы моя, слов нет, до чего же приятно с Вами работать! – горячее одобрение Алексея Александровича помогло Але поднять голову. Старший корректор испускал теплые лучи благожелательности.

– Алина Константиновна, одна просьба, не в службу, а в дружбу. Что положено, Вы уже сделали, сделали превосходно, но поверьте моему опыту, – тут Алексей Александрович заговорщически подмигнул, – лучше совсем снять! Оно не обязательно, но Вам так будет удобнее, честное слово!

– Гм… а что, собственно мы… то есть вы собираетесь делать? – озадаченно спросила Аля, с удивлением обнаруживая, что для беседы с малознакомыми мужчинами трусы вовсе не обязательны.

– Ничего непозволительного, дражайшая Алина Константиновна! Я просто Вас отшлепаю, причем, смею Вас уверить, отшлепаю весьма чувствительно! – Алексей Александрович игриво шевельнул усами. «У, котяра!» – подумала Алина с неожиданной для ее положения раскованностью, – «коллеги глохнут, мерзнут, сил не жалеют, а он тут со мной на директорском диванчике…» Эта мысль, а также осознание своего благородства – не выдала ведь гадкую Гориллу! – подняли ее значимость в собственных глазах. Она уже не чувствовала себя ниже Алексея Александровича, скорее наоборот. Але стало легко, в конце концов, на дворе двадцать первый век, и отсутствие трусов на привычном месте – не повод, чтобы комплексовать!

– Проявите благосклонность, Алина Константиновна, ботиночки-то снимите! Тут не грязно, а мы еще и коврик постелим! А где же он? Вон он, справа от Вас, так Вы уж передайте, Алина Константиновна, а заодно и лопатку, она рядышком, – журчал неугомонный Алексей Александрович. Возможность потрогать лопатку чрезвычайно заняла Алю. Передав рулончик, она оставила лопатку себе, погнула ее туда-сюда и слегка хлопнула себя бедру. Лопатка была замечательная, безукоризненно прозрачная, гладкая со всех сторон, даже края многочисленных дырочек, проделанных в ней по странной прихоти дизайнера, и те были заботливо скруглены. Удобная ручка завершалась раздвоенным попообразным набалдашником.

– Что-то не хочется мне ее вам отдавать, – брякнула Аля и сама удивилась своей смелости.

– Хороша?

– Угу!

– Спасибо, Алина Константиновна, порадовали. Сколько трудов, споров, да что там споров, бумаженций этих осточертевших море. Вы только гляньте, вон маленький кружочек, что там оттиснуто?

– Медведь с топором?

– Узнаете?

– Немецкая?

– Ах, Алина Константиновна, ведь заранее знал, что так скажете. Ошибочка у Вас. У немцев медведь безоружный, а с секирой – это наш, родной, ярославский. Не поверите, все муки адовы прошли, ГОСТ утвердили, с Минздравом согласовали. Это вам не трости английские скупать! –Алексей Александрович хитро прищурился и погрозил пальцем какому-то неизвестному Але стороннику легких решений.

– Алина Константиновна, так Вы бы все-таки…

– Да ладно, – остановила его Алина, сняла все, что еще оставалось ниже пояса и поднялась во весь рост. То ли она убедилась в необоримом занудстве Алексея Александровича, перед которым пасовали министерства, то ли ее успокоило одобрение Минздрава… так оно или не так, только хорошо прозвучало это «ладно», с глубоким тембром и очень спокойно.

– Ну? – тряхнув гривой, сверху вниз, руки в боки, в общем «ну» тоже вышло на загляденье!

– Хотя это выходит за рамки моих служебных обязанностей, все же позвольте заметить, Алина Константиновна, что Вы чудо как хороши! – старший корректор, несомненно, умел растягивать удовольствие.

– Позволила. Что дальше? – все еще удало отвечала Алина, но после этого «дальше» как-то ей стало не по себе, потому как уже видела она, какое оно, это «дальше». А теперь предстояло почувствовать своею кожей…

– Будьте любезны, Алина Константиновна, ко мне на коленки, – коварный старший корректор протянул Але руку, а когда она доверчиво подошла, без церемоний за эту руку потянул да еще под спину подтолкнул, а подхватил только тогда, когда мир для Али перевернулся. Под голый живот, или как бы это получше сказать, под то, что ниже живота, ее теперь подпирали вельветовые коленки Алексея Александровича. Руки еле-еле спасали лицо от соприкосновения с ковриком, ноги же, практически лишенные полезных функций, стали праздно болтаться, к немалому удовольствию жизнелюбивого Алексея Александровича.

– Почему так? – с трудом переводя дыхание, возмущенно спросила Аля, пытаясь извернуться и поглядеть злодею в глаза. Сделать этого не удалось, зато в желудке предательски забулькал кофе. Аля затихла.

– Ах, милейшая Алина Константиновна, если бы Вы знали, какая могучая традиция стоит за этим, непривычным для Вас положением. Over-the-knee, как говорят наши друзья англичане, – размеренным лекторским тоном начал Алексей Александрович, слегка придерживая Алю за спину и бедра.

– Пустите, мне неудобно!

– Только прикажите, Алина Константиновна! Подождем, пока Вера Гавриловна освободит место, и тогда мы с Людочкой с удовольствием…

– Не-е-ет!!! –в ужасе выпалила Аля и обмякла. «Господи, дура, что ж я его задираю? Я все сделаю, хоть на ушах стоять буду, только не с Людочкой, не надо Людочки!» – бешено колотилось у нее в голове.

– Вот и я подумал: пока Вера Гавриловна очень занята, давайте решим наши вопросы, честно сказать, совершенно пустяшные, – Алексей Александрович, наконец, смог расслабиться и спокойно изучить рельеф местности, на которой ему предстояло действовать.

– Что неудобно, оно только так кажется, Алина Константиновна. Вы не стесняйтесь, покрутитесь, поищите такое положение, которое Вам понравится, – миролюбиво продолжил старший корректор, убирая руки. Послушная Аля начала вертеться, терпеливо внимая разглагольствованиям Алексея Александровича.

– Видите ли, разлюбезная Алина Константиновна, мы в ОПЭ, а у нас, как Вы заметили, работают люди увлеченные, я бы сказал, единомышленники, так вот, мы в ОПЭ придерживаемся представлений о совершенно различной ответственности руководителей и рядовых исполнителей, – обтерев колени старшего корректора животом и не обнаружив в этом ничего удобного, Аля медленно двинулась вперед, наползая на возвышение бедрами.

– Так уж случилось, что в работе Веры Гавриловны обнаружились преизрядные недочеты, а то и кое-что похуже, – понизив голос, продолжал Алексей Александрович, с интересом наблюдая за Алиными перемещениями, – чем и вызвано столь продолжительное собеседование. Очень много вопросов… но уже сейчас ясно, что Вера Гавриловна будет наказана, и довольно строго.

– Как это, будет? – удивленная Аля исхитрилась повернуться и только благодаря проворству рук Алексея Александровича не слетела со своего гимнастического снаряда. Алексей Александрович на секунду задумался, не сразу уловив суть вопроса, а затем расплылся в улыбке.

– Ах, вот оно что, Алина Константиновна, ну конечно, Вы же еще не знакомы с нашими методами. Располагайтесь поудобнее, я сейчас все объясню.

«Сейчас начнется!» – подумала Аля

– Вы, Алина Константиновна, наверное, решили, что Веру Гавриловну уже при Вас наказывали. Действительно, Людочка довольно сильно шлепала ее по попке, но, смею Вас уверить, с совершенно другими целями. Давайте я лучше зачитаю нашу инструкцию. Она вообще-то ДСП, но это ничего… мы же на работе, не правда ли? – Алексей Александрович полез в карман и зашелестел бумагой.

– Вы только первый том будете читать? – не удержалась Аля.

– Что Вы, Алина Константиновна, только самое необходимое. Вы не будете возражать, если я здесь разложу? – галантно поинтересовался Алексей Александрович, разглаживая сложенные листки на Алиной правой ягодице. Аля несколько выгнулась от неожиданности, но возражать не стала.

– Вот, – шурша бумагой, приговаривал Алексей Александрович, – параграф три: коррекция руководителей подразделений, пунктик два: порядок проведения собеседования. Зачитываю: «при наличии серьезных нарушений ведения деловой отчетности, выявлении фактов пропажи документов и других нарушениях, предусмотренных пунктом 4 приложения 3 настоящего Руководства, во время собеседования корректируемое лицо должно занимать положение 2А. После выявления достоверного факта грубого нарушения и подтверждения его корректируемым лицом с целью концентрации внимания и активизации работы памяти корректируемого лица рекомендуется…» обратите внимание, Алина Константиновна, только рекомендуется «…сопровождать выводы руководителя группы коррекции высокоамплитудными корректирующими воздействиями шлепного типа, осуществляемыми корректором посредством корректирующего средства ЛП1 по обнаженным ягодицам корректируемого лица, в количестве не более восьми, в особых случаях – десяти».

– У-у-у-у, – завыла Аля, изгибаясь, – ну сколько же…

– «Ягодицам… в количестве не более восьми», – задумчиво повторил Алексей Александрович. – Смешно получилось. Вообще-то это я сочинял, – признался он смущенно. В надежде привлечь хоть какое-то внимание Аля резко дрыгнула попой и сбросила листочки на пол.

– А-я-яй, как же Вы так, Алина Константиновна? – сокрушенно вздохнул старший корректор и, перегнувшись через Алю, принялся собирать листочки, время от времени волнуя истомившуюся в ожидании сильных ощущений кожу то колючим подбородком, то усами. Завершив уборочные работы, он опять зашелестел листками, и тут Алю прорвало:

– Послушайте, Алексей… Александрович, сколько можно, а? Вы когда-нибудь сделаете мне эти… как их там… корректные действия шлепного типа или я проведу тут остаток жизни?

– Всенепременно! Так вот, я хотел обратить Ваше внимание на то, что Вам довелось наблюдать собеседование, описанное в пунктике два параграфа три, а вовсе не наказание, для которого предусмотрен пунктик три того же, дражайшая Алина Константиновна, параграфа.

– Я умираю! – Аля прижалась щекой к коврику, оставив наверху у Алексея Александровича одни коленки.

– Понимаю, Алина Константиновна, что Вам не терпится, – как ни в чем не бывало продолжал многоречивый старший корректор, – узнать, почему же во время собеседования к Вам не применялись корректирующие воздействия. Ответ мы легко найдем вот здесь… второй параграф, пунктик два… – он начал пристраивать листочки у Али под коленками, но их пришлось поднять обратно, потому как они быстро уезжали: Аля в очередной раз меняла положение, сползая ногами вперед. Она опустилась на колени, оставив на измучивших ее малокомфортных коленях живот и отчасти грудь.

– Впрочем, Вы уже неплохо освоились. Перейдем к практическим занятиям, – торжественно объявил Алексей Александрович и энергичным движением возвратил Алин таз наверх.

– Видите ли, уважаемая Алина Константиновна, если положение 2А, в котором Вы наблюдали уважаемую Веру Гавриловну, допускает полное расслабление корректируемого лица, то положение 1А, в которое я имел честь Вас поместить, требует от корректируемого лица, то есть от Вас, известного умения, готовности к сотрудничеству и, не побоюсь этого выражения, хороших манер.

– Угу, – покорно согласилась Аля, осознав необоримость этого потока красноречия.

– Постарайтесь запомнить Ваше нынешнее положение, Алина Константиновна: Ваши ладошки – на коврике, Ваши ножки, – Алексей Александрович очень приятно провел по очереди по каждой сверху до низу, – прямые, ну почти прямые, и носками касаются пола. Но тут есть важная деталька, которая порой вызывает затруднения: носочки должны быть вместе, а пяточки врозь. Нет, нет, как раз наоборот, – Алексей Александрович склонился, чтобы показать Але как надо, – еще шире, Вы попробуйте несколько раз туда-сюда. Вот, замечательно. Теперь Вы совсем готовы. Только не напрягайте попку, это не в ее интересах. Расслабьтесь. Умница! Не забываем про пяточки. Теперь совсем хорошо.

Аля старательно выполняла указания, томясь ожиданием. Как бы то ни было, одного результата хитроумный старший корректор добился – Алю уже не смущало то, что она находится без трусов на коленях у постороннего мужчины.

– Теперь главное, милейшая Алина Константиновна. Мы не идеалисты и понимаем, что в ходе, так сказать, коррекции Ваша совершенная поза может претерпеть изменения. Но я уверен, – с чувством произнес Алексей Александрович, – что любую паузу Вы используете для того, чтобы принять ее вновь. Именно в этом, – голос Алексея Александровича патетически дрогнул, – и состоят хорошие манеры лица, корректируемого в положении 1А согласно действующему Руководству!

Сосредоточенная на поддержании совершенной позы Аля кивнула, не оборачиваясь. Первый шлепок был звонким, терпким и даже сладким – это ощущение накатило через несколько секунд. Алексей Александрович, умевший ценить величие момента, не торопился… Аля чуть вздрогнула, томно выгнула спину, потом попыталась вспоминать, что же надо делать с пятками, но тут веселой стайкой прилетели второй, третий, четвертый… и стали приземляться один поверх другого, растворяясь в Але искристым теплом. Они садились сверху и посередине попки, там становилось жарковато. Аля немного подалась вперед, предлагая ладошке Алексея Александровича более прохладные области, ноги ее оторвались от пола и стали выписывать замысловатые фигуры. Старший корректор охотно шел навстречу Алиным пожеланиям. Попка элегантно розовела, новые приятные ощущения отвлекали от дискомфорта, увы, свойственного положению 1А. Тут Алексей Александрович остановился. Хотя в голове, да и не только в голове, у Али приятно шумело, она вспомнила о хороших манерах, ловко водрузила попу в каноническое положение и, несколько смутившись, все же развела пятки.

– Прекрасно, Алина Константиновна! С дебютом Вас! С замечательным дебютом! – жизнерадостно провозгласил Алексей Александрович и снова принялся шлепать Алю. Если раньше на нее приземлялись снегири, то теперь птица пошла покрупнее и более сердитая, случались даже гуси, способные чувствительно ущипнуть. Впрочем, с ними вполне удавалось ужиться. Аля сразу оценила ценную рекомендацию не сжиматься и на удивление спокойно и почти с удовольствием принимала корректирующие воздействия. Тут скрипнула дверь, в ноги дохнуло холодком из коридора, Алексей Александрович пустил еще одного дрозда и остановился, видимо, глядя на вошедшего.

– Алёша, я тоже очень люблю поиграть, – интонация Инги Алексеевны не оставляла сомнений в том, что она действительно любит поиграть, – жаль время поджимает…

Дверь захлопнулась.

– Да, пожалуй, – меланхолически согласился с ней Алексей Александрович.

«Неужто отмучилась?» – с некоторым разочарованием подумала Аля, почувствовавшая вкус к коррекции, и попыталась приподняться.

– Нет, нет, Алина Константиновна, – грустно улыбнувшись, остановил ее Алексей Александрович, затем крепко ухватил Алю за левое запястье, загнул руку между лопаток да еще основательно надавил вниз. Аля еле успела выставить правую руку, спасая нос от соприкосновения с полом. Тем временем, старший корректор мастерским движением перенес правую ногу наверх и прижал доселе бесконтрольно болтавшиеся Алины ноги. В итоге Аля оказалось перегнута через левое колено Алексея Александровича, тогда как ее верхние и нижние части были придавлены к полу безо всякой деликатности. Увы, центральные районы, занявшие теперь вопиюще возвышенное положение, подверглись еще менее гуманному обращению. По первым ударам Аля поняла, что корректирующее средство ЛП1 дождалось своего часа. Впрочем, ни о каком часе тут не было и речи. Не прошло и двадцати секунд, как у Али возникло стойкое ощущение, что ей на попу поставили горячую сковородку. Оно было столь правдоподобно и навязчиво, что Аля делала все возможное, дабы от него избавиться. Алексей Александрович, что, конечно, его не красит, а наоборот, где-то в течение минуты не жалея сил старался поддерживать в Але эту крайне неприятную сковородочную иллюзию, но затем, почувствовав, что не справляется, отложил лопатку и просто удерживал Алю на коленях. Аля не разрыдалась, но кричала, не сдерживаясь. «Какой гад, какой все-таки гад! Заманил, расслабил, и так бо-о-ольно, у-у-у-у!» – отчасти про себя, отчасти вслух возмущалась Аля, отчаянно вырываясь. Впрочем, если честно сказать, остывала сковородка быстро – видимо, оказалось почти пустой. Исхитрившись проверить рукой состояние пострадавшего места, Аля с удивлением обнаружила, что следы недавних мучений загадочным образом исчезли. Горело немного, и то уже больше в голове, но… в конце концов, сколько можно издеваться! Она взрослая женщина…

– Алина Константиновна! – тяжело дыша, воззвал притомившийся старший корректор. – Вы совершенно забыли о хороших манерах!

– Что-о-о!? – взвыла Аля, дрыгнулась еще пару раз, но затем притихла в недоумении.

– Давайте вспомним, как Вам следует лежать, – примирительно предложил Алексей Александрович и засунул правое колено обратно под Алю.

– Лежать? Да от такого… как Вы бежать надо без оглядки! – выдохнула Аля и слегка дернулась.

– По коридору и направо, а там немного подождать, пока Вера Гавриловна освободит согретое и увлажненное ею средство фиксации СФКЛ-1, – все-таки использовал запрещенный прием Алексей Александрович.

– У-у… – Аля с трудом проглотила здоровый ком обиды и возмущения. Увы, прием действовал надежно. Она тут же исполнила все, даже пяточки развела, но недобрые чувства по отношению к собеседнику ее не оставляли.

– Не судите строго, дражайшая Алина Константиновна, если займу у Вас еще минутку занудными рассуждениями. Опять о хороших манерах. Хотел, знаете ли, на прощание подчеркнуть, что они особенно дороги, когда проявляются в м-м… сложных ситуациях.

– На прощание? Так я могу идти? – извернула шею Аля.

– Идти? Нет, Алина Константиновна, давайте еще разочек, для закрепления! – зловредный старший корректор вновь ухватил Алю за руку и придавил ногой. Вселенная сузилась до размеров попы, впрочем, довольно обширной. Как ни странно, на этот раз было не так больно. То есть больно было очень, но не до одури, как в первый раз, хотя лопатка лупила по битой уже коже. Однако, нехороший Алексей Александрович, обожавший производить впечатление на женщин, все-таки исхитрился заставить Алю орать и вырываться, как сумасшедшую. Увидев, что реакция стала слабовата, он перенес действия с центральных областей в предпопия, очень чувствительные в Алином согнутом положении. Титаническая борьба, в ходе которой Аля пыталась выпрямиться вопреки сопротивлению Алексея Александровича, закончилась Алиной победой, после чего побежденный заботился только о том, чтобы победитель не покинул поле битвы. Дав Але чуть-чуть остыть, Алексей Александрович вернул свою натруженную правую ногу на место и стал ждать. Предпопия горели дольше и противнее, чем попа; тем не менее, способность соображать на этот раз вернулась к Але быстрее. Она знала, чего ждет от нее мерзкий тип, чьи колени уже до невозможности намяли ей живот, а проверять, готов ли он на очередную воспитательную итерацию, не хотелось. Говоря всякие слова, но исключительно про себя, Аля старательно выпрямила ноги, уперла ладони в пол, дурацким образом вывернула пятки и замерла, внешне являя собой образец смирения.

– До чего же Вы хорошо выглядите, милейшая Алина Константиновна, просто сидел бы так и любовался, – одобрил ее поведение Алексей Александрович, – однако, извините, дела! Так что поднимайтесь, одевайтесь и, если чем не угодил, не гневайтесь!

Аля, пошатнувшись, привстала и поспешно двинулась к кучке одежды, содержавшей среди прочего трусы. Не дожидаясь, пока она решит, что лучше: надевать их, балансируя, или сесть голой побитой попой на директорский диванчик, старший корректор сделал ручкой и оставил ее одну.

Поспешно одевшись, Аля оставила гостеприимное убежище Полкана и рысцой направилась в сторону туалета. Очень не мешало бы иметь с собой зеркальце, но как-то не хотелось проходить мимо «временной резиденции». Были и другие причины торопиться. После того, как с ними удалось разобраться, окончательно прояснился тот факт, что тяжких телесных повреждений корректор ей не нанес. То же относилось и к средним повреждениям. Если признаться честно, то наличие легких телесных повреждений также вызывало большие сомнения. Во всяком случае, в сравнении с тяжелой формой канцелярского отсиживания, которому заветная часть организма подвергалась ежедневно, произведенные старшим корректором разрушения выглядели неубедительно. Это обстоятельство озадачивало и, пожалуй, пугало – Аля вспомнила Гориллу и попробовала представить ее ощущения. Гм… Оставив кабинку, она так и прилипла к окну. Да, кажется… он… черт, и Людочка, не к темноте она будь помянута. Господи, неужели Горилла еще дышит?

Женский туалет находился в противоположном крыле П-образного здания этажом выше «временной резиденции». В сгустившихся сумерках процесс коррекции в нижележащем освещенном помещении был бы виден в деталях, если бы не мешало обледеневшее стекло. Аля взгромоздилась задом на подоконник, чтобы добраться до более или менее свободного ото льда участка стекла, но картинка все равно оставалась размытой. Справа угадывался долговязый Алексей Александрович, Людочку удавалось рассмотреть, только когда она наклонялась вперед, видимо в момент удара. Корректоры двигались размеренно и музыкально, как предутренние привидения. Как вела себя Горилла, понять было трудно, поскольку ее силуэт сливался со столом, к которому она была привязана. Тут из коридора послышались шаги, и Аля соскочила с подоконника, почувствовав при этом, что общение с Алексеем Александровичем все же оставило некоторые следы. И это было приятно.

С опаской миновав подозрительно притихшую «временную резиденцию», Аля пробралась к себе. Здесь было темно, все уже ушли. Аля включила свет, села за стол и поплыла мыслями неведомо куда, отключившись от внешнего мира. Кажется, в коридоре что-то происходило, ну и ладно. Из транса Алю вывел Полкан.

– Алина… зайдите, пожалуйста, ко мне! – сказал он и удалился.

Аля открыла глаза, посомневалась, въяве ли звал ее Полкан или только привиделся, но, склонившись к первому предположению, направилась в его кабинет. Какая-то часть ее сознания еще дремала, но не та, которая управляет движениями, напротив, шла она как-то особенно легко, не ощущая веса. В кабинете у Полкана помимо хозяина присутствовала вся комиссия ОПЭ за исключением Людочки. Все они выглядели утомленными, тогда как сам Полкан смотрелся лучше, чем утром.

– Присаживайтесь, Алина Константиновна! – пригласил он Алю. Аля села. Юрий Николаевич поднял на нее и снова опустил глаза смертельно измученного человека. Инга Алексеевна, наоборот, внимательно изучала Алю с ног до головы с очевидным профессиональным интересом, а Алексей Александрович заговорщически подмигнул.

– Гости наши торопятся, так что сразу к делу, – продолжал Полкан, перебирая какие-то бумаги, – хотя… предложение неожиданное. Алина Константиновна! Готовы ли Вы исполнять обязанности заведующего отделом?

– Временно? – спросила Аля. «Откорректировали, однако. Интересно, сколько Горилла будет лечиться?» – промелькнуло в ее уже почти работоспособной голове.

– Нет, постоянно. Коллеги из ОПЭ очень настаивают на Вашей кандидатуре, и я согласен с их доводами.

– А как же Вера Гавриловна?

– Вера Гавриловна здесь больше работать не будет.

Гориллу уволили! Ура!!! Гориллу уволили! Или запороли до смерти? И думать не хочу, но не будет больше мерзкой Гориллы!

– Да, я согласна. Я постараюсь справиться, – неприлично радостно выпалила Аля, благодарно глядя почему-то на Алексея Александровича. При виде такого служебного рвения Полкан в некотором недоумении приподнял брови, а старший корректор и старший эксперт дружно улыбнулись, очень довольные.

– Гм… чудесно. В основном Вы круг обязанностей знаете. Что нужно, я доведу завтра, в этом… в рабочем порядке. Да, нынче, как Вы заметили, реформы, – Полкан обвел опистов выразительным взглядом, – некоторые новые обязанности, в которых я сам пока не очень… я так понимаю, их Вам разъяснят в Эмске. В командировку съездите… недели через две.

– Всенепременно разъяснят, – радостно подхватил Алексей Александрович, Инга Алексеевна также радостно закивала головой, – подробно и досконально!

«Командировки в Эмск! Новая жизнь!» – пело внутри у Али. Дверь приоткрылась и показалась Людочка.

– Можно?

– Присаживайтесь! – пригласил Полкан.

– Доставила! – отрапортовала Людочка в ответ на немой вопрос старших товарищей и опустилась на стул рядом с Алей. Румяная и улыбающаяся, она дышала морозной свежестью и здоровьем, тем не менее Але почему-то захотелось поглубже вжать голову в плечи, а попу – в кресло.

– Я так понимаю… – Полкан обвел взглядом присутствующих, – повестка исчерпана? Осталось сказать спасибо уважаемым коллегам из ОПЭ за большую проделанную работу…

– Спасибо! – снова удивляя Полкана рвением, подхватила Аля.

– А мы признательны дорогим хозяевам за прекрасный прием и плодотворное сотрудничество! – не осталась в долгу Инга Алексеевна. – Желаем больших успехов в работе и ждем в гости через две недели!

Визитеры отправились одеваться, да и хозяевам уже пора было отправляться по домам. Аля быстренько шмыгнула к себе, схватила пальто и, на ходу наматывая шарф, поскакала к выходу, чтобы успеть перехватить Алексея Александровича. Он как будто ждал ее – тоже оделся, опередив коллег, и теперь стоял в полутемном коридоре немного в стороне от выхода и что-то быстро писал, склонившись к подоконнику. При виде Али он поспешно засунул листочек в пакет и повернулся к ней.

– Спасибо, Алексей Александрович! – сказала Аля, преданно глядя в глаза своему недавнему мучителю.

– С повышением, дражайшая Алина Константиновна! Рад за Вас!

– Алексей Александрович! А за что уволили Веру Гавриловну? – чуть помявшись, спросила Аля.

– Уволили? – переспросил Алексей Александрович и весело рассмеялся. – Почему Вы так решили?

– Как же, – бледнея, проговорила Аля, – Виктор Викторович сам сказал…

– Что Вы, Алина Константиновна! Не уволили, а перевели на другую работу, с завидными, скажу Вам по секрету, перспективами. Вы и Вера Гавриловна – наш актив, и поверьте, мы теперь до крайности заинтересованы в вашем служебном росте.

– А через две недели, командировка… – растерянно начала Аля.

– Скоро встретимся в наших угодьях в Эмске, – мечтательно улыбнулся Алексей Александрович.

– Как?

– Ах, милейшая Алина Константиновна! Есть у Вас одна слабость – Вы теряете концентрацию в нестандартной ситуации. Ведь Вы так и не прочли, что подписали?

– Нет, – покраснела Аля.

– Ежемесячные коррекции в ОПЭ. Ваш отдел, а лучше сказать, возглавляемый Вами, дорогая Алина Константиновна, отдел будет навещать нас в третий вторник каждого месяца.

– Ой! – Але пришлось взяться за подоконник.

– Должен Вам напомнить, Алина Константиновна, – голос старшего корректора стал серьезнее, – что в связи с изменением Вашего статуса… впрочем, Вы сами видели.

– Алексей Александрович, уезжаем! Алеша! Остаешься? – послышалось от дверей.

– Иду, иду! Не грустите, Алина Константиновна, просто постарайтесь быть чуть внимательнее. Тьфу, какой я официальный! Самому противно. Возьмите на память, – он взял Алину руку, немного подержал ее между своими ладонями, а потом вложил туда пакет, – и не поминайте лихом.

Не успела смущенная замшевая спина старшего корректора скрыться за дверью, как Аля поняла, что плоская вещица в пакете – это не большая шоколадка, а красивая пластиковая лопатка, с которой ей довелось сегодня познакомиться. Дома в том же пакете обнаружился листочек, на котором неровным почерком было написано:

Сумерки, печальная долина.

Влажные пологие холмы.

В замке безутешная Алина,

Господа, куда же едем мы?