Маргарита поднялась с колен. В горячечном тумане разочарования и рухнувших надежд, плохо осознавая, что происходит, она обнаружила себя возле настенного ковра с развешанной на нём коллекцией среднеазиатского оружия. Даже в таком состоянии сабли и кинжалы не просились ей в руку, но та памятная туркменская камча будто скользнула сама. Маргарита крепко стиснула расписную деревянную рукоятку и шагнула обратно к креслу с вальяжно развалившимся и всхрапывающим ещё полчаса назад почти богом. Вот сейчас она хлёстко смажет по этой физиономии, вдруг превратившейся из обожаемой в презираемую, а потом наискось ещё раз. . .

Эта история началась год назад. На дворе зацветала осень, а Маргарита, закутавшись в халат, отхлёбывала чай из щербатой чашки. Она позировала для младшекурсников в классе обнажённой натуры. Поза в тот раз была простая и удобная, поэтому Маргарита совершенно не чувствовала усталости и необходимости потягиваться и разминаться во время перерыва.

И вдруг возник Он. Появился неизвестно откуда, в классе Маргарита Его не заметила, и даже не припоминала, чтобы Он когда-нибудь бывал тут раньше. Однако факт есть факт: Он навис над ней и без предисловий заявил:

– Мне нужна помощница для нового проекта. Оксанка сбежала, наврала поблядушка, что замуж собирается, а на самом деле просто испугалась. У тебя, гляжу, хорошее тело, хрупкой и нежной красоты, как раз такое и требуется. И мне сказали, что ты вроде не робкого десятка. Пойдёшь ко мне?

Маргарита не знала поблядушки Оксанки, да и про Него, собственно, знала не так много, и для чего Ему нужна помощница, также не знала. Но улыбнулась Ему в ответ своей обычной заискивающей улыбкой, из-за которой многие считали её если не дурочкой, то так, слегка, как говорится, «прикуку».

Он сразу же расценил это как знак согласия и готовности на всё, сунул ей визитку с коряво нацарапанным на обратной стороне приватным номером мобильного и исчез.

Второй час позирования Маргарита была сама не своя, постоянно вертелась, так что студенты недовольно шушукались, и даже интеллигентнейший Иван Ильич пару раз сердито засопел в её адрес.

Этим же вечером, отменив свидание с Женей, Маргарита примчалась к Нему в студию. Он воспринял это как должное. Он всегда считал интерес других к Нему и Его творчеству абсолютно естественным и нормальным явлением и даже слегка удивлялся, когда порой сталкивался с проявлениями обратного.

Что же заставило Маргариту так поспешить на место неизвестной Оксанки? О, тому было достаточно причин. Ну, например, только что начался предпоследний курс, вслед за ним грядёт выпускной, а Маргарита так ещё толком и не определилась со своим местом в художественном мире. Она последовательно пробовала разные вещи: акварель, графику, лепку, немного занималась дизайном мебели, даже чуть-чуть светоэффектами, но так ни к чему пока не прибилась. Желание и интерес были, но и только. Чего-то ей явно не хватало. Возможно, просто воли или внешнего стимула.

А тут её позвал Он – признанный мэтр коллажа, один из великих Высшего художественного. Маргарита надеялась обрести через Него свой стержень, то есть те техники, концепции и идеи, которые она сумеет принять и полюбить. Ну и, конечно, опыт. Уникальный опыт, которого набираешься рядом с Мастером.

Ко всему прочему нужно признать, что Он ей сразу очень понравился. От Него прямо-таки веяло властностью и безграничной уверенностью в себе, и это было именно то, чего Маргарите подсознательно так хотелось. Она даже нашла Его очень привлекательным по-мужски. Почти как тот, кажется американский, киноактёр, имя которого она всё время забывала, но чьи выразительные глаза и сурово поджатые тонкие губы вспоминались ей подозрительно часто.

Очутившись в Его студии и окунувшись в царство креатива и высокого искусства, Маргарита благоговейно внимала окружающей атмосфере и едва ли вполуха слушала, о чём Он говорит.

А Он рассказывал о своём новом художественном проекте, который должен стать настоящей бомбой. Маргарита поняла, что это будет как-то связано с экологией, с бессмысленным противоборством человека и природы, от которого один ущерб и нарушенная гармония. Он намеревался выцарапать зрителя из уютного мещанского самосознания, швырнуть ему в лицо (да-да, именно швырнуть в лицо!) этот роковой излом эпохи, проскрипеть ржавой пилой по обнажённым нервам. Чтобы зрителю было больно даже смотреть! Чтобы на грядущем вернисаже посетители не знали, куда деваться, метались в поисках выхода, а их повсюду встречал обнажённый нерв! Обнажённый нерв! Он повторил это несколько раз.

Однако по-настоящему что-то понимать Маргарита стала, лишь когда Он продемонстрировал ей фотоснимки первой и, как оказалось, последней сессии с Оксанкой.

На фотографиях были крупные планы голой Оксанкиной спины с бледной полоской от лифчика. Кожу беспорядочно пересекали вздувшиеся красные полосы.

– Что это? – спросила Маргарита, невольно пытаясь придушить очевидную догадку.

– Плетью её перетянул, камчой туркменской. Всего-то несколько раз, пока не вскочила. При этом орала дурища так, что чуть не оглох. А на следующий день сообщила, что-де замуж выходит и больше не сможет мне позировать.

Маргарита опять заискивающе улыбнулась, но Он не мог не прочитать вопроса в её глазах. И стал повторно объяснять, что в этом-то и соль задумки. Будет серия коллажей, в каждом из которых Он соединит поруганную окружающую среду и истерзанное женское тело. Аллегория разорванности бытия и времени, экологических проблем, неправильного взаимодействия человека и мира. Понимаешь? Чтобы на контрасте и жалости влезть в самые глубины зрительской души! И тут не место паллиативу! Всё запечатлённое должно быть предельно резким, жёстким и настоящим! Поэтому помощнице и одновременно модели придётся потерпеть, но кто же не знает, что искусство требует жертв?

– Ты согласна?

Маргарита поспешно кивнула, она была согласна ещё с того момента, когда он склонился над ней, закутавшейся в потёртый махровый халат и прихлёбывающей чай из щербатой чашки.

С противоположной стены студии на неё нацелилось алчное рваное жерло чудовищной пушки, причудливо сложенной из толстых пупырчатых огурцов и выпотрошенных болгарских перцев. Одна из работ цикла «Хищные овощи века», принёсшего Ему известность.

Через несколько дней состоялась их первая сессия. Он велел ей раздеться по пояс и лечь на импровизированную лавку, установленную в углу студии и окруженную со всех сторон светоотражателями на штативах, боксами контрового света и другим необходимым фотографическим оборудованием.

– Кричать будешь? – неожиданно спросил Он.

– Не знаю, – честно призналась Маргарита.

– Вот смотри. – Он зачем-то сунул ей под нос однохвостую плётку, остро пахнущую свежевыделанной кожей. При других обстоятельствах Маргарита, скорее всего, заинтересовалась бы этим декоративным на вид изделием, с ярко разукрашенной деревянной рукояткой и плетёным из тонких кожаных полосок хвостом, но сейчас сразу припомнились фотографии Оксанкиной спины, и Маргарита зажмурилась.

– Это камча, – сказал Он. – Подарок из Средней Азии. От неё выразительные следы. Ты должна вытерпеть хотя бы двадцать ударов. Давай засунем тебе в рот кляп. Я терпеть не могу громких криков.

Маргарита попросила не засовывать ей кляп, обещав, что не будет кричать.

– Как знаешь, – сказал Он, замахнулся и нанёс первый удар.

Маргарита судорожно вдохнула, в глазах потемнело. Её спину словно вскрыли консервным ножом.

– Ну как ты?

Маргарита боролась с болью и не могла ответить. Потом всё же получилось кивнуть.

Он ударил во второй раз.

Маргарита задёргалась и впервые в жизни зашипела.

Только бы не закричать!

– Молодец! – подбодрил Он. – Видишь, не так страшен чёрт, как его малюют! В старину вон почти всех пороли – и никто от этого не умирал, разве что изредка. – У Него было своеобразное чувство юмора.

После третьего удара из глаз обильно брызнули слёзы. Было и жутко больно, и почему-то обидно, и страшно, что не хватит силёнок дотерпеть.

– И бледностей от купальника на тебе нет! – продолжал подбадривать Он. – Ты, я вижу, не любишь по пляжам валяться, это хорошо, на белой коже ярче следы от плети. Не то что на Оксанке, заразе загорелой!

Очередное упоминание поблядушки-дурищи-заразы Оксанки неожиданно помогло Маргарите. Она непременно дотерпит! Она оправдает Его высокое доверие и станет участницей Его замечательного нового проекта! Ведь это ради спасения природы! И какой Он умница, что бьёт медленно, позволяя ей перевести дух и подготовиться к новому удару!

Ах, ну до чего же это всё-таки пронзительно больно! Бо-о-оль-но-о-о!!

...не дождавшись очередного удара, она наконец позволила себе чуточку расслабиться, оглянулась назад и увидела, что Он сменил плётку на фотокамеру.

– Лежи, как лежишь! – велел Он.

Засверкали вспышки. Маргарита и хотела бы посмотреть, как Он снимает, как ставит свет, но порка отняла у неё все силы. Маргарита лежала, будто размятое сильными руками тесто, и только и могла что тихо радоваться тому факту, что осталась жива и, кажется, не закричала.

Отщёлкав с разных ракурсов и с двух фотоаппаратов, цифрового и плёночного, не менее сотни кадров, он тут же перекинул всё с «цифровика» на компьютер и позвал её посмотреть.

Маргарита с ужасом и одновременно с некоторой гордостью вглядывалась в снимки своей безжалостно испоротой худенькой спины. Куда там Оксанке!

– Ну вот и славно, – удовлетворённо констатировал Он, – нормальная пробная сессия! Повторим в том же духе ещё несколько раз, поиграем со светом, пожалуй, сделаем его жёстче, контрастнее, побольше горизонтального бокового, чтобы рубцы рельефнее выступали – и, надеюсь, материала будет достаточно! По крайней мере, для первого сета будущей экспозиции!

Услышав про «повторим», «надеюсь» и «первый сет», Маргарита жалобно пискнула. Определённо, у неё сегодня был день освоения новых звуков!

А когда он смазывал пострадавшие места какой-то целебной мазью, Маргарита даже замурлыкала от своего нового счастья, хотя прикосновения к свежим рубцам были ого как болезненны!

Через день они отправились на свалку. Он вручил ей любительскую цифровую камеру со словами:

– Цифра – говно, не чета плёнке, но учиться снимать удобнее на неё: сразу видишь, что получается, можно по ходу корректировать.

Свалка была автомобильная: проржавевшие ободранные кузова, груды старых шин с истёртыми протекторами, другой автохлам. Маргарита в растерянности озиралась, не зная, что делать. Ей здесь было неуютно.

А он сразу же принялся снимать, полез прямо в лабиринт этого ржавого железа, защёлкал налево и направо, приседая, балансируя в немыслимых позах, чтобы ухватить желаемый ракурс.

– Ну что ты торчишь? – обернулся к ней, наконец. – Работай! Помни задачу: поймать обнажённый нерв!

Маргарита вздохнула, включила на камере программный режим настройки, чтобы не мучиться каждый раз с подбором нужной диафрагмы и периода экспозиции, и полезла в этот мрачный хаос авточеловеческих отходов.

По возвращении в студию Он устроил сравнительный просмотр отснятых кадров, и Маргариту поразила разница. Её кадры были какими-то простыми, на них запечатлена грязная свалка, безобразная, но не более. А вот Его кадры... На некоторых, правда, далеко не на всех, но на многих, безобразие свалки как бы ожило и многократно возросло, свалка виделась как живая, дышащая, с жадно тянущимися к зрителю рваными ржавыми щупальцами. А от одного кадра и вовсе перехватило дыхание. Маргарита потрясённо увидела, наверное, самого бога мёртвых автомобилей, бога-опухоль, алчного, одновременно плачущего и торжествующего, словно орущего: «Вот оно, моё растущее царство! Трепещи и приноси мне новые жертвы!»

– Мне тоже кажется, что этот кадр удался, – хладнокровно прокомментировал Он. – Обязательно использую его. Будет что-то типа монстра, поглощающего тебя.

Маргарита вздрогнула. Она и без того уже чувствовала себя поглощённой.

– Вот смотри, – Он схватил её за руку и подтащил к кастрюльке на электроплитке. – Что ты видишь?

Маргарита молчала. Она видела плавающие в бурлящем кипятке сосиски, уже лопнувшие от переварки.

– А теперь представь, что это не сосиски, а, скажем, обитатели другой планеты, с очень суровыми условиями для жизни. Их век короток, их все едят, и они всех едят, поэтому им важно успеть съесть первыми! Гляди, как они поразевали свои жадные пасти, и даже вилку туда сунуть страшно – в миг сожрут!

Маргарита в ужасе отскочила.

– Вот так и нужно снимать! – обрадовался Он произведённому эффекту. – Видеть не поверхностный слой, а то глубинное, что таится в каждой мелочи, вытаскивать наружу скрытый подтекст и архетипы! Снимать не форму, а настроение! Обнажённый нерв!

К удивлению Маргариты, следы от камчи на её спине полностью прошли всего дней за десять. А она-то боялась, что отметины сохранятся на всю жизнь.

Вторая порка была чем-то и лучше, и хуже первой.

Лучше – тем, что Маргарита уже не умирала от страха перед неизвестностью. Была уверена, что в любом случае выживет и, кажется даже, без непоправимых потерь.

Хуже – тем, что Он уже рассматривал её как холст, знал, что она готова терпеть, и потому дал себе волю. Бил чаще, сильнее и больше. Прерывался только дважды и лишь для того, чтобы на всякий случай запечатлеть промежуточные результаты. А когда Маргарита всё-таки заорала, не церемонясь заткнул ей рот первой подвернувшейся тряпкой и допорол, сколько посчитал нужным.

Пока Он фотографировал, Маргарита глотала продолжавшие катиться слёзы, но в то же время была безумно рада, ибо поняла, что окончательно заслужила честь стать Его ученицей и помощницей.

Так оно дальше и пошло-поехало: регулярные жестокие порки, а в перерывах между ними, пока постепенно привыкающая кожа возвращала свой нетронутый облик, длительные фотосессии на свалках строительного мусора в окружении безумной геометрии железобетонной арматуры, в развалинах, в глубинах заброшенных индустриальных ландшафтов. В непрерывных поисках обнажённого нерва, не уступающего по накалу изображениям её терзаемого тела.

Этой зимой Маргарите пришлось отказаться от купания в проруби. Следы от порки невозможно было скрыть никаким купальником. На вопросы Жени, почему, отвечала уклончиво, шутливо обещала, что когда-нибудь потом наверстает. Женя удивлялся, но, как обычно, не допытывался, не требовал от неё докладов и безропотно принимал все происходившие с ней в последнее время изменения. Недаром Маргарита называла его про себя «мой хвостик».

Познакомились они год назад как раз у проруби. Зимнее купание было для Маргариты попыткой избавиться от одиночества. Так уж получалось, что со сверстниками у неё как-то всё не ладилось. В школьные годы родители часто переезжали с места на место, и она не успевала прижиться в новом детском коллективе, так как была скромной тихоней, с некрасивым лицом и нескладной подростковой фигурой, типичный гадкий утёнок. К счастью, до травли дело не доходило, потому как, вероятно, она слишком безропотно сносила насмешки, но её не принимали всерьёз и не брали ни в одну компанию. Со школьных лет и приклеилась к губам Маргариты заискивающая улыбка, которая сразу выдавала в ней аутсайдера и отталкивала потенциальных друзей.

Поступив в Высшее художественное, Маргарита, наконец, решила сама бороться за внимание. Чтобы преодолеть застенчивость, уже на первом курсе стала подрабатывать натурщицей, с ходу подписавшись на «обнажёнку». Уж если нырять, так сразу в прорубь и вниз головой!

Это помогло лишь отчасти. Маргарита перестала стесняться своего уже весьма привлекательного тела, но одиночество никуда не делось, друзья не завелись. Правда, в открытую над ней не насмехались, однако считали странной и по-прежнему не принимали в узкий круг. Конечно, желающие пофлиртовать не переводились, но со всеми она вела себя так по-детски наивно и откровенно, что ветреные поклонники, втихомолку покручивая пальцем у виска, уже скоро предпочитали свалить к более предсказуемым объектам. В Высшем художественном девушек на всех хватало.

Тогда Маргарита окунулась в прорубь уже в прямом смысле. Здесь, среди «моржей», она, наконец-то, нашла свою компанию, интересных и общительных людей. Правда, все они были существенно старше, обычно семейные и с детьми.

И вот однажды на её горизонте появился Женя. Он не купался и не раздевался, просто приходил, стоял в стороне и смотрел. Делал вид, что его интересует зимний пейзаж, аккуратно выпиленная во льду прорубь, купающиеся, словом, что и кто угодно, только якобы не Маргарита. Выглядел Женя как типичный «ботаник», затюканный очкастый отличник, который скорее девушке на ногу наступит, чем позволит себе комплимент в её адрес. И это первое впечатление в дальнейшем полностью подтвердилось.

Где-то в – надцатый раз Маргарита не выдержала. Вылезла из проруби, быстро обтёрлась, натянула для приличия трусики (среди «моржей» распространено убеждение, что зимой купаться лучше голыми) и, завернувшись в махровое полотенце, в пляжных шлёпанцах на босу ногу подошла знакомиться.

– Привет! – сказала она, сама изумляясь своей смелости. – Я – Маргарита. А тебя как зовут?

Очкастый «ботаник» жутко засмущался, затоптался на месте, наступив ей, всё же, на босу ногу, отчего ещё больше запереживал, но в конце концов выдавил-таки, что звать его Женей.

Так началась их дружба. Влюбиться в «хвостика» у Маргариты не получалось, как ни старалась. А тут ещё ураганным вихрем в её жизнь ворвался Он.

Между тем, на смену туркменской камче пришли розги. Он заявил, что следы на теле нужны разные, так будет больше экспрессии, зрительского интереса и сочувствия.

К рвущей, проникающей боли от камчи Маргарита уже стала привыкать, но розги жалили и кусали совершенно иначе. Боль от них была короткая и поверхностная, но отчаянно резкая. Маргарита не могла переносить её молча и всякий раз истошно визжала в тряпку, ставшую неизменным атрибутом их экзекуций.

Розгами Он порол её не только по спине, но и ниже, по ягодицам и далее по бёдрам почти до подколенных чашечек. Особенно сильные удары просекали кожу, и из просечек выступали алые капельки крови. Это Ему чрезвычайно нравилось, Он сразу же хватался за камеру, давая Маргарите передышку. Иногда она даже ловила себя на мысли: «Уж скорей бы просёк до крови!»

Понятно, что пришлось забыть не только о зимнем купании, но и о приработке натурщицы. Взамен Он стал привлекать её к своей коммерческой деятельности в области дизайна интерьеров для «богатеньких буратин». Это было весьма полезно для неё в плане практики и, конечно, финансово выгоднее. Маргарита изо всех сил старалась быть хорошей помощницей, выполняла все поручения предельно старательно и с избытком. Он, впрочем, едва это замечал и лишь изредка отпускал скупую похвалу.

А вот за натурные фотосессии для их художественного проекта Он не хвалил её никогда. Только ругал, утверждая, что она законченная трусиха, боится новых ходов и решений, не умеет честно заглянуть вглубь себя, оттого всё получается слишком гладенько и малоконфликтно, уловить пресловутый обнажённый нерв никак не удаётся.

Как-то раз он объявил, что отныне каждая порка будет иметь не только художественное, но и наказательное значение. Чтобы стимулировать Маргариту в нужном направлении, то есть к выходу за пределы её ограниченного и боязливого «я». Вполне возможно, что таким манером он заодно договорился и с самим собой. Ведь нужно же было как-то оправдать для себя жестокость.

Розги стимулировали превосходно, но выбраться за пределы своего «я» Маргарите пока не удавалось. Более того, она никак не могла понять, что это значит: выбраться за пределы своего «я».

Тогда Он решил перейти к радикальным мерам.

– Отныне отправляешься на съёмки одна! Будем учить тебя плавать методом выбрасывания из лодки на глубине!

И в следующий раз велел ей фотографировать на заброшенном лютеранском кладбище. Сказал, что тамошняя разруха и покосившиеся кресты среди грязных сугробов послужат отменным фоном для Его идеи.

Маргарита жутко перетрусила. Она всегда боялась даже приближаться к кладбищам, а тут…

Слава богу, «хвостик» Женя был как штык и всегда согласен идти с ней хоть за тридевять земель. Тем более что виделись они всё реже и реже, Маргарита стала страшно занятой: учёба – работа с этим загадочным и, по её словам, гениальным наставником – дизайнерские приработки. А Женя учился в другом вузе, техническом. Он был искренне рад, что возлюбленная так увлечена и буквально летает на крыльях, но скучал.

Из-за обилия скульптурных надгробий кладбище оказалось на удивление живописным, совсем не гнетущим, так что Маргарита и Женя быстро расхрабрились и уже скоро обменивались шуточками. До тех пор, пока из размалёванного инфернальными граффити полуразрушенного склепа прямо перед ними не вылезли на свет божий два мужичка. Мужички были довольно неказистого вида, однако один из них держал перед собой огромную маску – злобно ощеренное кабанье рыло. Обе пары от неожиданности застыли друг напротив друга. Сердчишко Маргариты ёкнуло и укатилось в одну из пяток.

И тут Женя храбро шагнул вперёд и как мог развязно сказал:

– А-а-а, сатанисты! Ну-ка, щёлкни меня с ними, а то никто не поверит!

Маргарита машинально подняла фотокамеру.

И сатанисты струхнули. Стремглав бросились наутёк со своим кабаньим рылом.

А в противоположную сторону, не разбирая дороги и проваливаясь по колено в сугробы, улепётывали наши герои.

Для последующих фотовылазок на это странное кладбище Женя каждый раз одалживал у друга собаку, шуструю помесь лайки не пойми с кем. Хотя сатанисты больше не попадались, с собакой они чувствовали себя гораздо увереннее. А Маргарита не без радости обнаружила, что до чрезвычайности тихий и скромный Женя, оказывается, иногда способен быть защитником.

Наступление весны ознаменовалось очередной новацией в творческом процессе: на смену розгам пришла гибкая ротанговая палка. Палкой Он порол её только по ягодицам, всякий раз восхищаясь сочностью и выразительностью отметин – пурпурных двойных полосок, особенно ярких на белокожей Маргарите.

Боль от палки тоже была другой, не такой, как от плётки и розог. Тяжёлая и глубокая, она словно прокатывалась сквозь тело волнами, до двух-трёх от одного удара. Принимать эту порку Маргарите приходилось лёжа животом на столе, упёршись ногами в пол. Он сказал, что в таком ракурсе ягодицы смотрятся наиболее выгодно.

Именно под палкой Маргарита впервые испытала не только мучение, но и нечто новое и непривычное, какое-то непонятное ей удовольствие. Они были тесно переплетены, мучение и удовольствие, и нельзя было уверенно сказать, где заканчивается одно и начинается другое, а также почему и откуда это всё. Нет, Маргарита не возжелала отныне этого тайного удовольствия, отнюдь не предвкушала очередную порку, но, по крайней мере, совсем перестала бояться, будучи теперь уверенной, что ей по силам справиться с любой экзекуцией.

Весной же наметился и очевидный фотографический прогресс. Маргарита как-то сразу почувствовала это сама. Глаз больше не метался в растерянности, композиции складывались сами собой, пальцы моментально подбирали нужные параметры съёмки, несмотря на то, что «цифровик» Он давно уже у неё отобрал («цифра» – говно!), вручив взамен доисторическую плёночную камеру, даже почти без электроники.

Он всё чаще одобрительно хмыкал, просматривая отснятое своей ученицей, и пару раз был вынужден признать, что, да, вот он, тот самый искомый обнажённый нерв. Сам Он уже окончательно забросил натурные съёмки, сосредоточившись на компоновке коллажей из уже отснятого к тому времени огромного количества материала.

Как-то раз, кажется в конце апреля, Он, наконец, соизволил показать ей первые результаты. Усадил Маргариту перед монитором и запустил в замедленном режиме и полноэкранной развёртке слайд-шоу. Сам же стоял у неё за спиной, отпуская комментарии по поводу самых удачных, на Его взгляд, картин.

– А вот это – зе бест! – он кликнул «мышью», останавливая слайд-шоу.

На экране был кадр из выполненной ею сессии в развалинах военного городка. Кадр изрядно переработанный. Фактурные выщербленные кирпичные стены в монохромной гамме под сепию с угольно-чёрными провалами окон и бойниц. В одном из провалов в лёгкой туманной дымке (как Ему удалось добиться такого эффекта?) бледное пятно её округлых нежных ягодиц, кричаще перечёркнутых параллельными пурпурными рубцами. Общее настроение: декаданс и фатум, сквозящая тоска.

Маргарита замерла под впечатлением. Он крепко стиснул её ключицы и вдруг принялся напевать:

    «Куда, куда вы удалились,

    Весны моей златые дни?

    Что день грядущий мне готовит?

    Его мой взор напрасно ловит,

    В глубокой мгле таится он.

    Нет нужды; прав судьбы закон.

    Паду ли я, стрелой пронзенный,

    Иль мимо пролетит она,

    Все благо: бдения и сна

    Приходит час определенный;

    Благословен и день забот,

    Благословен и тьмы приход!»

Потом Он словно вынул её из пространства стула и одновременно из реальности. Маргарита только смутно запомнила, что произошло это на столе, в такой можно сказать до боли знакомой ей позе.

Факта лишения девственности Он, похоже, даже не заметил. Вероятно, просто привык видеть на ней кровь. Зато в эти минуты родилось название для будущего вернисажа:

– ЧТО ДЕНЬ ГРЯДУЩИЙ НАМ ГОТОВИТ! А? Чуть переиначим Сергеича! Вроде, недурной посыл, главное, многозначительный! Как тебе такая вывеска?

Маргарита была не в состоянии не то чтобы оценить какую-либо идею, но даже просто произнести хоть слово. Только сдавленно мурчала. Боль и удовольствие. Эти две несопоставимые вещи опять сплелись в ней воедино. И она так долго ждала, так надеялась, что у неё с Ним это когда-нибудь случится!

К её огорчению, этот случай так и остался единственным. Спустя некоторое время Маргарита набралась смелости и сама несколько раз пыталась соблазнить Его, но безуспешно. Даже специально приобретённые розовые чулочки с игривым рисунком не помогли. Он будто бы не обращал внимания на её неуклюжие поползновения, и осталось непонятным, кого он любил в тот раз: Маргариту или же свою картину. Ажурные чулочки были окроплены слезами сожаления и обиды и в наказание за неудачу вышвырнуты в помойное ведро.

В начале лета Он объявил, что основная работа по проекту закончена, осталось только нанести последние штрихи. Маргарита не знала, радоваться ей или плакать, так как последние штрихи Он предполагал изобразить на ней спереди.

– Не бойся, – утешил Он. – Никакого вреда твоему здоровью не будет, проводочек-то тоненький. Зато он должен нарисовать шикарный узор из петелек. Все дамы будут рыдать!

Насчёт дам Маргарита не была уверена, но ей самой порыдать пришлось от души. Эта жгучая боль оказалось самой мучительной. А когда Он старательно рисовал свои петельки на её бедной груди, Маргарите хотелось сдохнуть. Или плюнуть на всё и уйти. Но она выдержала, не сдохла и не ушла. Только чуть не переломала себе пальцы, отчаянно стискивая их под скамейкой.

– Великолепно! – Он так редко чем-либо восторгался, что оно того стоило. – Какой славный бодиарт получился! Трогательно-жестокий! Ещё пару раз так потерпишь, и, думаю, хватит!

Маргарите снова захотелось сдохнуть. Уходить было уже поздно.

Примерно тогда же Он отказался от наработок по кладбищу:

– Всё-таки это будет чересчур. На меня выльют ушаты дерьма, обвинят в кощунстве и тому подобной ерунде. Кладбищенский антураж вытеснит в перевозбуждённых мозгах критиков всё остальное. Уж я-то знаю этих мерзавцев!

Маргарита не без содрогания вспомнила двух невзрачных мужичков со злобным кабаньим рылом.

– А отправлю-ка я тебя напоследок в дюны! На сосновые корни! Они там везде из песка торчат. Можно настрогать прекрасных кадров в духе истории Лаокоона! Ну, помнишь, того древнего грека с сыновьями, которого змеями задушили? Так и мы сделаем, что-нибудь вроде наказания человека природой! Эти переплетающиеся корни будут тебя то ли душить, то ли разрывать на части! Верно! Богатая идея! Вперёд!

Идея действительно была богатая, и Маргарита не на шутку увлеклась застывшими живыми лабиринтами, словно пытающимися преодолеть земное тяготение, вырваться из трясины засасывающих песков. Она старалась не думать, каким образом Он потом впишет её тело в эти напряжённые ганглии, как обыграет архетипы на этот раз.

Наконец, работа была завершена. Вечером накануне вернисажа Он впервые пригласил Маргариту к себе домой. Был Он в китайском шёлковом халате с огнедышащими драконами, уже подшофе.

Вместе они выпили дорогого французского коньяка с лимончиком, потом ещё.

– Ну, Ритка (он впервые назвал её по имени), что скажешь обо всём этом?

Маргарита молчала, не понимая сути вопроса.

– Ты уже год со мной в этой каше варишься. Давай-ка устроим сегодня вечер откровений! Скажи, как тебе всё? «Грядущий день», сделанный при твоём самом непосредственном участии? Только не вздумай врать, не то выпорю, как прежде не порол!

Коньяк ударил в голову, смешавшись с накопленными невыраженными чувствами.

Маргарита бухнулась перед Ним на колени и начала путано признаваться в своём обожании к Нему и Его гениальным произведениям. Сказала, что считает Его последний проект фантастически страшным и прекрасным. От волнения слёзы навернулись у неё на глазах.

Указательным пальцем Он слегка приподнял её подбородок.

– Ну и дурища ты, Ритка! – Он расхохотался и глотнул прямо из бутылки. – Впрочем, я рад! Раз тебе сумел так мозги запудрить, то и пипл за милую душу схавает! Ещё и облизнётся!

Маргарита отпрянула, будто получив тяжёлую пощёчину.

– А что ты думала? Всё предельно просто! Берём злободневную тему, которая у всех на слуху и в которой шебуршат денюжки, подаём её в каком-нибудь нетривиальном аспекте, потом приправляем эротикой с привкусом изврата, напускаем метафорического туману – и продукт готов! Конъюнктура, Ритка, всё дело в долбанной конъюнктуре! Любое дерьмо, завёрнутое в правильную конъюнктурную обёртку, становится идеологически и коммерчески успешным продуктом!

Не стесняясь в выражениях, Он ещё довольно долго изливал на потрясённую Маргариту свою циничную правду. Признался, что бессовестно использовал её, но, по Его убеждению, она всё равно должна быть Ему за это только благодарна, так как причастилась искусству и многому от Него научилась, приобрела бесценный опыт.

Потом Он заснул прямо посреди недосказанной фразы.

Маргарита поднялась с колен. В горячечном тумане разочарования и рухнувших надежд, плохо осознавая, что происходит, она обнаружила себя возле настенного ковра с развешенной на нём коллекцией среднеазиатского оружия. Даже в таком состоянии сабли и кинжалы не просились ей в руку, но та памятная туркменская камча будто скользнула сама. Маргарита крепко стиснула расписную деревянную рукоятку и шагнула обратно к креслу с вальяжно развалившимся и всхрапывающим ещё полчаса назад почти богом. Вот сейчас она хлёстко смажет по этой физиономии, вдруг превратившейся из обожаемой в презираемую, а потом наискось ещё раз…

Маргарита удручённо вздохнула. Нет, бить спящего по лицу у неё не хватит духу! Она отомстит по-другому!

Маргарита схватила с журнального столика фотоаппарат, включила в комнате весь свет и начала лихорадочно снимать. Эту перекосившуюся пьяную рожу, вульгарные перстни на пальцах с частично обгрызенными ногтями, кривоватые волосатые ноги, торчащие из-под пол бесстыдно распахнувшегося халата.

О! Она сполна отомстит ему за надругательство! Во всех коллажах «Грядущего дня» она заменит своё беспардонно использованное тело его пьяными портретами! Она будет работать всю ночь и завтра вывесит в Интернете новые коллажи – одновременно с открытием выставки!

То ли от щёлканья затвора, то ли от яркого освещения он пробудился. Мутным взглядом окинул застывшую на месте растрёпанную Маргариту и вдруг практически трезвым голосом снова принялся напевать арию Ленского. Как в тот апрельский день, когда случилась их иллюзия любви.

Допев, он удовлетворённо причмокнул губами и провалился обратно в объятия Морфея.

Маргарита едва не выронила камеру. Затем дрожащими руками поставила её назад на журнальный столик. Ненависть схлынула так же быстро, как и накатила. Остались сожаление и печаль. Был Он, стал просто он. Она никогда больше сюда не вернётся.

Невзирая на поздний час, Маргарита позвонила «хвостику». Женя очень обрадовался и заявил, что готов встретить её где угодно и гулять вместе хоть до самого рассвета. Она улыбнулась: «До чего всё-таки Женя замечательный!»

Маргарита резко захлопнула за собой дверь, мысленно прощаясь со всем, что приключилось с ней в таком наполненном событиями минувшем году, со всей чередой взлётов и падений, и шагнула в прохладу сентябрьской ночи.

Взявшись за руки, они долго-долго бродили по тёмным, практически безлюдным улицам и скверам, и Женя признавался ей в любви. С благодарностью слушая его и время от времени подбирая первые опавшие кленовые листья, Маргарита постепенно оттаивала сердцем.

И в какой-то момент с ошеломительной ясностью поняла, что кое в чём он (бывший Он) оказался-таки прав. И даже не кое в чём, а, по сути, в главном. Она в самом деле приобрела гораздо больше, чем потеряла. Нет больше запуганной маленькой девочки, затаившейся от мира в хрупкой скорлупе своего израненного «я». Есть повзрослевшая Маргарита, которая знает, чего хочет, и знает, что у неё есть силы за это бороться. Отныне она будет стараться строить свою жизнь сама и по своим правилам!