Машенька лежала, свернувшись клубком меж нагретых солнцем, бугристых и узловатых корней старого дуба, и снился ей прикольный сон. В этом сне она словно бы влилась под морщинистую кору, стала частью тела старого дуба и одновременно его беспечной и легконогой дриадой. Юрко проскользнув к вершине, Машенька затаила дыхание и взглянула на окрестную чащобу с высоты, а затем, как с цепи сорвавшись, стремительно понеслась сама не зная куда: то по верхам, с кроны на крону, через соприкасающиеся ветви, то ныряя вниз, в корни, под сырую и душную, пряно-ароматную почву. Ощущение безграничной свободы было упоительным, Машенька мчалась сквозь лес почти со скоростью мысли, так что восторг этого всепроникающего полёта едва поспевал за ней.

Потом она вдруг ощутила, что жизнерадостная гонка лишает её чего-то очень важного – и остановилась. Замерла на миг, прислушиваясь к зелёному шуму. И внезапно Машеньке открылось сразу всё: каждая ромашка на ближайшей опушке и мельчайшая иголочка одинокой лиственницы у реки, петлявая траектория зайца, удравшего спозаранку прямо из-под носа хромой рыси, и будущая радуга после дождя, который случится сегодня ближе к вечеру. Ей стало понятно, как сосна и берёза борются друг с другом за место под солнцем и чего боятся прожорливые майские жуки, почему стрекочут кузнечики, а перед рассветом тихарится и волк, и распоследняя козявка, а также многое-многое другое, в общем, хитрая паутина взаимосвязей всего и вся в этом вдруг оказавшемся таким прозрачным лесном царстве.

В очаровании иллюзорного всемогущества Машеньке захотелось пошалить. Ей приглянулся пушистый хвост деловой белки, суматошно занятой чем-то в дупле толстой липы, так что наружу торчала одна шевелящаяся задница. Машенька уже почти ухватила белкин хвост – и чудный сон мигом ускользнул от неё.

Выкупавшись, Машенька распласталась в траве на прибрежной поляне, а над ней кружили хоровод разноцветные бабочки. Бабочек было несть числа, казалось, они собрались ради Машеньки со всего леса. Она даже слегка застыдилась, так как была нагишом, но бабочки вели себя в целом деликатно, разве что норовили то и дело сесть на Машеньку и пощекотать её своими лапками и усиками. Машенька поначалу осторожно отмахивалась, боясь повредить хрупкие крылышки щекотуний, потом прекратила бесплодные попытки и только хихикала, а после совсем расслабилась и стала хохотать во весь голос. Лишь когда она утомилась смеяться, бабочки прекратили свои домогательства, ещё немного покружили над ней озорным пёстрым облачком и разлетелись восвояси.

В первый раз это случилось так. Мачеха отправила Машеньку в лес по грибы: чем попусту болтаться в длинные летние каникулы да тискаться с пацанами по углам, пусть лучше пользу семье принесёт. Но сезон грибов ещё не начался, поэтому Машенька просто бродила, размахивая лукошком, и пела свои любимые песенки. Она всегда, сколько помнила себя, любила гулять в лесу, потому что там радостно и спокойно, и никто не лезет к тебе ни с чем. Кроме комаров, разумеется, но Машенька научилась с ними договариваться. И тут под ёлкой она увидала большущий красивый мухомор. Машеньку разобрала досада: нет чтобы какой благородный гриб вырос, а не эта ненужная поганка! Ведь мачеха не посмотрит, что ещё рано для хороших грибов, и непременно задаст ей трёпку, если падчерица вернётся с пустыми руками. Поэтому Машенька не удержалась и в сердцах пнула мухомор так, что он разлетелся на мелкие кусочки.

И почти тут же кто-то цепко и колюче обхватил её за руки, ноги и талию. Девочка даже испугаться не успела, как ей задрали подол, сдёрнули трусишки, и те же еловые лапы, что держали, принялись старательно и хлёстко охаживать Машенькину жопу. Машенька хотела заорать, но крик будто комом застрял в горле. А порка продолжалась! Некто, ловко управлявший еловым лапником, сёк и сёк Машеньку, не обращая внимания, что хвоинки вонзались куда угодно, в том числе и туда, где было особенно чувствительно. От беспомощности Машенька обмякла и расплакалась. Так больно и стыдно ей не было во время редких, но крепких мачехиных порок, ведь тогда она, по крайней мере, знала, что мачеха несправедливая и злая, и внутренне сопротивлялась наказанию. Здесь же было совершенно непонятно, кто порет, хотя и в целом ясно, за что. А потом всё кончилось так же внезапно, как и началось. Ёлка отпустила Машеньку и сделала вид, будто она простая добропорядочная ёлка, и голые жопы девицам ни в жисть не драла.

Всхлипывая, Машенька натянула трусы и, позабыв про лукошко, побежала прочь. Она бежала, не разбирая дороги, покуда вдруг не очутилась на красной от спелой земляники полянке. Ягодки наливались так аппетитно, что Машенька оттаяла от обидной взбучки, плюхнулась на колени и стала наслаждаться вкуснющим изобилием. Спустя каких-то пару минут её щёки были уже красными от земляничного сока.

Машенькина мама давно сбежала к какому-то городскому колдырю, оставив дочку с пьяницей папашей. Однако их обоих быстро прибрала к рукам мачеха, шустрая, как электровеник. Мачеха искренне считала Машеньку никчёмной дурой и наследственной проституткой, всё время заставляла работать по хозяйству и гоняла в хвост и гриву. Машенька, как могла, спасалась от неё и старалась пореже показываться дома. Благо рядом был лес, в котором она до поры до времени чувствовала себя полностью в своей тарелке, уверенно и безмятежно.

На следующий день мачеха отправила Машеньку искать лукошко, пока какой-нибудь добрый человек его не прихватизировал. Машенька робела, задница ещё ныла после вчерашнего, но делать было нечего, пришлось топать. Она, конечно же, не помнила, где ей вчера досталось от строгой ёлки и, честно говоря, не сильно стремилась отыскать то место. Однако место быстро нашлось будто бы само. Лукошко валялось, где она его обронила, а рядом – диво дивное! – торчало с полтора десятка крепких белых грибов. Недаром знающие люди утверждают, что белые растут там же, где и мухоморы! Опасливо поглядывая на вероломную ёлку, Машенька собрала грибы и припустила прочь.

Но в пути её поджидала новая коварная ловушка! Пробираясь сквозь бурелом, Машенька подлезла под полуповаленный ствол, и надо же такому случиться, что именно в этот момент дерево со вздохом скрипнуло и немного просело – так что Машенька оказалась надёжно зафиксированной между ним и другим, лежащим на земле, бревном. И не вырваться, как ни рыпайся! Ну а дальше всё случилось по уже знакомому сценарию. Кто-то – она никак не могла обернуться, чтобы посмотреть, кто именно – заголил Машеньке тылы и, нимало не жалеючи, настегал прямо по вчера напоротому. Хорошо хоть в этот раз не колючим еловым лапником, а, по ощущениям, прутьями. Машенька пищала и орала, но это совершенно не смутило того, кто был сзади. Он всыпал ей, сколько посчитал нужным, и только потом злодейское бревно с подгнивающим скрипом натужно приподнялось вверх, словно шлагбаум, и выпустило растрёпанную Машеньку на волю.

Своего нового знакомого Машенька назвала Лесовиком. А как ещё было его величать?

Отношения между ними складывались довольно-таки непростые. Поначалу Машенька забоялась его и не хотела больше ходить в лес. Но мачеха очень выгодно уторговала те ранние белые грибы на соседней автотрассе и потребовала продолжения банкета. Понурившись, Машенька поплелась навстречу судьбе. На сей раз Лесовик одарил её роскошным рыжим половодьем лисичек. Машенька безо всякого энтузиазма набрала их полное лукошко, а потом сама подошла к ближайшей берёзке, задрала подол и честно подставила жопу. По верхушкам деревьев пронёсся порыв ветра, и ей показалось, что Лесовик смеётся. Машенька совсем изобиделась и стала ругаться, как мачеха обычно ругалась на пьяного папаню. В ответ Лесовик выстрелил в неё зарядом злющих и абсолютно недоговорных комаров, спасаться от которых Машеньке пришлось в речке. На этом они вроде как помирились.

С тех пор так и повелось. Лесовик играл с Машенькой, то балуя, то наказывая её. Причём угадать, как оно выйдет сегодня, было совершенно невозможно. Случалось, хозяин леса щедро снабжал Машеньку дикоросами и после этого не только не потчевал  поркой взамен, но, напротив, уделял благосклонное внимание в виде потрясающих птичьих концертов, дивных снов, ласкающих прикосновений ветвей и трав или просто цветущей радости вокруг. Однако чаще за подарки приходилось расплачиваться, и Машенька пролила немало слёз, пока упругие длани Лесовика орудовали над её задом. А бывало, хоть и редко, лесной хозяин отчего-то пребывал в дурном настроении и мог неслабо наказать за какую-нибудь ерунду или даже вроде бы просто так.

Например, однажды Машенька отправилась погулять в джинсах, только что купленных папаней с халтуры на даче у городских. Но Лесовику те джинсы отчего-то пришлись дюже не по нраву. Усилиями двух соседних рябин он бесцеремонно вытряхнул Машеньку из них, после чего порвал модную шмотку в клочья. Заплаканной и бесштанной Машеньке пришлось пробираться домой огородами, бессовестно врать о причинах пропажи и напрасно огребать от мачехи за утерю ценной обновки. После этого она больше не рисковала появляться в лесу в штанах, а на Лесовика долго дулась, но всё же простила.

Следующим летом Машеньке свезло: на неё обратил внимание сам Колян, одноклассник и лучший парень всех окрестных весей. Обратил, надо думать, просто потому, что подошла её очередь, после всех местных принцесс. Но Машенька старалась не допускать таких прозаических мыслей и была счастлива. На сеновале, забравшись к ней под юбку, Колян нащупал характерный микрорельеф.

– Батон грабли распускает? – понимающе спросил он, очевидно имея в виду папаню.

– Не-е-е, он добрый.

– Маман?

– Да, эта мымра бывает накостыляет ни за что ни про что, но тут не её рук дело! – Машенька смутилась, а потом вдруг открылась Коляну, ему первому рассказала про Лесовика. Колян, разумеется, не поверил. Кто ж такому поверит? Тогда Машенька неосторожно позвала его с собой за малиной.

Малинник густо рос вперемежку с крапивой на просеке линии электропередачи. Возле самой просеки, у подножия седой сосны, возвышался огромный муравейник и, проходя мимо, Колян по-мужски наплевал на протесты спутницы и поглубже воткнул туда палку. Наверное, хотел показать Машеньке, какой он смелый и не боится выдуманного Лесовика. Машенька сразу поняла, что ничем хорошим это не кончится, и не ошиблась. Возмездие наступило, когда они и не начали наполнять бидоны, а ещё только насыщались сочной и ароматной ягодой. Привычная Машенька стойко терпела, пока её задница парилась в жгучих объятиях с крапивой, а вот Колян в это же самое время стрёмно и совсем не по-мужски взвизгивал по другую сторону пригорка, так что Машеньке даже стало за него стыдно. По завершении назидательной акции свежевыпоротый герой-любовник позорно сбежал, и Машенька тоже ускакала, но в другую сторону – утешать в прохладной речке настрадавшуюся за Колянову дурость задницу. После той малины Колян резко сбавил обороты в адрес новой избранницы, не иначе побаивался таинственного соперника.

Полюбила ли Машенька Лесовика? Да наверно можно сказать и так. В самом деле, нельзя же оставаться равнодушным к тому, кто уделяет тебе так много внимания, пусть даже это внимание подчас своеобразное! Кто так по-первобытному могуч и брутален, стихийно непредсказуем и загадочен, позволяя вволю домыслить мечтаемый образ! Чего ещё желать любопытной юной деве? И к тому же теперь у неё была персональная тайна, да тайна такого масштаба, что впору обзавидоваться!

Полюбил ли Машеньку Лесовик? Тоже скорее да, чем нет. Иначе отчего бы он  приветствовал её добродушным шелестом листвы, а то и жаворонковыми трелями? Вероятно, учуял в Машеньке что-то близкое, родное по духу и принялся понемногу воспитывать на свой лад. Воспитывать сурово, но в общем-то справедливо, ибо настоящая справедливость не бывает нараспашку, в ней обязательно должно сохраняться нечто сакральное. И потому наказания, принимаемые Машенькой, носили в определённом смысле характер жертвоприношения этой странной любви.

Как-то в августе мачеха, уторговав возле шоссе очередную партию добытых Машенькой грибов и ягод, привела с собой необычную компанию, двух юношей и девушку. Были они все длинные, тощие, неряшливые и с блуждающим мутным взором. Мачеха велела Машеньке отвести их в лес и помочь в поиске каких-то особых грибков, эти славные ребята мол сами знают, каких. Машеньке славные ребята совсем не понравились, но они заплатили корыстолюбивой мачехе мзду, и деваться было некуда.

Грибки, которые они искали, оказались противного вида поганками со склизкими шляпками-колпачками на хилых кривых ножках. Машенька не пинала их только потому, что хорошо помнила урок с мухомором. Славные ребята обрадовались и насобирали этих поганок целый пластиковый пакет. Машенька между тем лопала в сторонке чернику и изо всех сил надеялась, что Лесовик, который сегодня по всем признакам был не в духе, не осерчает на неё слишком сильно.

А потом один из мальчиков, в драных «варёных» джинсах и с огромными оранжевыми пластмассовыми клипсами в мочках ушей, подошёл к ней, сально ухмыляясь, и возжелал половых утех. Спутники стали азартно подначивать его и предлагать прежде угостить «эту овцу» грибком. Машенька в ужасе вырвалась и отбежала за росший поблизости можжевельник. Непрошеный кавалер попёр за ней напролом, и там был немедленно пойман и лишён штанов. Одурманенные глупые подельники с воинственными воплями бросились ему на выручку и тоже попали под раздачу. Машенька, оторопев, глядела, как прямо перед ней разлапистый можжевеловый куст люто и весело, с посвистом драл сразу три голые бледные жопы. Затем эти жопы, уже далеко не бледные, удирали что есть мочи, оставив поганые грибки рассыпанными на поле бесславной битвы.

Золотая осень бушевала безумством тёплых красок, а Машенька лежала на ковре из опавших листьев и грустила. Школа закончилась, немногочисленные друзья разъехались. Даже балбес и лодырь Колян отправился в город учиться на крутого, по его словам, юриста-международника. Только Машеньку для продолжения обучения никто посылать не собирался и, по правде говоря, перспектива ей светила не ахти: местная ферма с мизерными заработками и от зари до зари горбатиться на огороде для ненасытного базарного чрева. Одной ехать не пойми куда в большой и чужой город Машенька боялась. Лес как мог утешал её, бормотал осенние сказки. Косяки перелётных птиц чертили клиньями ясное небо.

Зима в этом году никак не хотела начинаться, за весь декабрь снег робко выпал пару раз и тут же стыдливо растаял. Под Новый год Машеньке было совсем тоскливо. Папаня ушёл в очередной запой, мачеха по случаю праздника тоже порядком набралась, и дома было неуютно и мерзко. Машенька надела пальто и пошла куда глаза глядят. Зимой в лесу далеко не так интересно, деревья стоят голые и серые, живность попряталась и затихла. Лесовик должно быть тоже впадает в зимнюю спячку, и на её присутствие никак не реагирует, но Машеньку грела мысль, что он всё равно где-то рядом. Она медленно брела по тропинкам и мечтала о приходе весны.

Так она вышла на поляну возле старого дуба и там вдруг увидела троих. Двое были в чёрных кожаных куртках и чёрных же вязаных шапочках, напяленных до самых бровей. На третьем – дорогого вида кашемировое пальто, из-под которого выбился красный шёлковый шарф. Однако третий лежал связанным на земле, а двое стояли над ним, и в руках у них топорщились пистолеты с длинными толстыми стволами. Рядом валялась штыковая лопата. Третий тихо плакал и о чём-то просил двоих. Машенька перепугалась и попятилась, но тут под ногой предательски громко хрустнула сухая ветка, и её заметили. Один из двоих коротко выругался не по-русски и поднял свой диковинный пистолет. Машенька отчаянно взмолилась к спящему Лесовику, уже почти не надеясь на спасение.

И Лесовик услышал! Внезапно ветви старого дуба метнулись к чёрнокурточникам, сграбастали их и подкинули высоко в небо. Странные пистолеты защёлкали в воздухе, как будто были игрушечными, а не настоящими, и почти тут же целившийся мгновением раньше в Машеньку человек взвыл, задетый случайной пулей. Дуб поймал обоих в воздухе, встряхнул так, что пистолеты, ножи, телефоны и монеты высыпались вниз, а потом швырнул прочь, куда-то в сторону шоссейки, где их подхватили ветви другого дерева и, тоже сильно тряханув, перебросили дальше. Машенька осторожно подошла к третьему и подобранным с земли ножом взрезала на нём верёвки. Весь трясясь, мокрый от пота третий вскочил, глянул на Машеньку безумными глазами, зачем-то пообещал ей розовый «Мерседес» и убежал с такой скоростью, что его вряд ли удалось бы догнать даже на упомянутом автомобиле.

Назавтра, в последний день уходящего года, перед Машенькиным домом остановился суровый «Хаммер» леопардовой раскраски. Оттуда вылезли шестеро мужчин – все в чёрных кожаных куртках и с угрюмыми небритыми лицами. Угрюмые лица двоих были вдобавок сильно поцарапаны, а один из них, которого называли Саидом, ещё и кривился набок, периодически морщась от боли. Они вошли в дом, зачем-то вышибив незапертую дверь, и взяли Машенькину мачеху за жабры. Та вмиг протрезвела и стала клятвенно уверять, что знать не знает, где шляется эта проститутка! Со вчера её не видела! Угрюмые мужчины переглянулись и быстро рассредоточились по деревне, но Машеньки нигде не обнаружили. Тогда лысый главарь по прозвищу Хан приказал мачехе вести их в лес. Раненый Саид что-то подсказал своим на непонятном лающем языке, и трое сразу же вытащили из-под курток короткоствольные автоматы.

Из леса, уже в сумерках, вернулась одна мачеха. Была она сера лицом и поминутно хваталась за задницу. Против обыкновения не говорила ни слова. И с того самого дня за околицу в сторону леса даже не высовывалась. А шестерых угрюмых мужчин в чёрных кожаных куртках в деревне больше не видали. Должно быть, они вышли напрямик к шоссе и тормознули там попутку. Их леопардовой раскраски «Хаммер» ещё два дня сиротливо торчал перед Машенькиным домом, а потом появился какой-то неприметный человечек и со второй попытки выехал на мощной машине через сугробы.

Всю новогоднюю ночь бешено валил снег. Наутро он и не подумал утихать, но умученный бодуном папаня всё-таки напялил валенки и отправился искать пропавшую дочь. Долго и безрезультатно лазил он по сугробам, периодически прикладываясь к заветной фляжке, пока, наконец, не свалился где стоял. Приснился ему чудной сон, в котором папаня покинул свою проспиртованную личность, обретя взамен удивительную лёгкость лесного духа. Словно в детстве на сумасшедших каруселях помчался он, перепрыгивая с одного дерева на другое, то низвергаясь с замиранием сердца почти до самой земли, то снова воспаряя. А где-то рядом всё время ощущалось присутствие Машеньки, будто бы мелькала здесь и там, поддразнивала, но догнать или даже толком увидеть её ни в какую не удавалось. Однако же было ему беззаботно и радостно, как не случалось даже в компании самых задушевных собутыльников.

Переспав под снегом, словно заправский заяц, папаня вылез, стоя на четвереньках, по-звериному отряхнулся, стащил шапку-ушанку и задрал голову кверху, поглядеть на догорающий между еловых пиков закат. Ну, дочка, вымолвил он наконец, я-то думал, ты к мамке в город всё-таки подалась, да вот, смотрю, и тут неплохо устроилась! Ладно, не поминай лихом, если что! В ответ с ёлки на него рухнул целый пушистый да искристый сугроб и колючими холодными ручейками устремился за шиворот. Папане почудилось, что Машенька не без ехидства смеётся.