Время мягкой кошкой укладывалось спать, когда Алька вышла за дверь. К нему. Ничего вокруг – все внутри. Дорога на одном дыханьи. И только у входа кошка раз – шевельнула ухом. Пришла.

Он. Соскучилась. Рад. Плавает пламя в плетеном плену теней.

– Привет, пуся!

Это он ее так. Назвал. Пуся, лапуся… А она так назовет кошку. Когда вырастет. Живую, серую. Не ту, которой обратилось сейчас время, – и мурлычет, подвернув лапки…

Он обнимает Альку медленно, прикасаясь взглядом, раздумывая. Вот сейчас взять на руки – и…, или чаю, посидеть, поговорить, подышать вместе. Алька сама в спальню не пойдет, она делает шаг влево, в кухню. «Он же любит сначала чай…»

Влетает витой ветер, вертится, скулит. Не буди кошку.

Текут теплые токи предчувствия, дрожащим желе сгущаются мысли. Умные пальцы играют с ней (во что? – в любовь). Ласковый мужчина – что может быть лучше? Алька знает что. И ждет.

Нет, не дождаться.

Она плачет от ласк. Горько, хрипло. Он смотрит по-доброму, внимательно. Только зрачки шире… Или показалось.

Тени тонут в тепле свечей. Заполночь. Когда же… Эй, кошка!

Вот она, пытка. Мечутся чувства внутри, стучит сердце – откройте! А двери заперты.

– Сделай мне больно!

Кто это выдохнул? Алька. Глупая, беспомощная, пугающая саму себя.

Теперь можно и на руки. Лиловая спальня. Старый плетеный ремень, ротанговые прутья, ворох кожаных хвостов…

Кошка шипит и гнет спину – время встряхнулось. Страшно.

– Расскажи, за что.

Она вздыхает и торопится назвать свои нечаянности, взахлеб, боясь что-то важное упустить, оставить бултыхаться в глубине души корявым диссонансом. Он умеет открыть дверь, за которой теснятся гнетущие мысли. Им тесно и душно в Алькиной душе. Бегите!

Нет зла. Нет унижения. Ей стыдно только за себя. А он – добрый, родной, самый близкий на свете. Время целится, готовясь замереть в прыжке.

– Я тебе сделаю очень больно. Ты будешь плакать. – «Буду», – носом в кровать.

Он умеет ласкать. Другим до него, как до неба. Но как он умеет пороть. Дарить ей невесомость, заставлять сознание ткать миражи, поднимать волну счастья внутри. Чудо.

Сейчас этого не будет. Будет боль, пульсирующая, живая. Желанная жестокость, необходимый приговор.

Кошка прыгнула, остановилось время. Рыдания – уже другие. Откровенные, отчаянные, с переливами от жалобных до гневных.

А когда она поднялась, свет оттаял и размыл все вокруг. Было вязко и горячо, и комната плыла в мелькающих точках, как изображение на старой кинопленке.

Кошка умывается. Прощена.

Обнять. Замереть. Тиканье пульса и мокрые ладошки.

И будет продолжение для взрослых (Алька уже достаточно взрослая для него). Он положит ее грудью на стол, и она машинально возьмется за край руками. Чтоб не упасть. И будет падать – глубоко и сладко – в его руках.

– Ничего не говори. Чувствуй.

Объемные лиловые рубцы с малиновым отсветом. Руки любуются своей работой, впитывая тепло, которое только что дарили.

Зачем он это сделает сейчас? Так ли необходимо? «Не на все можно дать ответ». Кошка понимающе мигает.

Да, девонька, я возьму тебя. Да, милая. Да, пуся…

Она – его. Осознание. Наслажденье летит с горы – ух. Куда тому телу. Оргазмы – вздор. Она – его. Вот главное.

Он первый и один, друг и воспитатель, палач и любовник. Алька в забытьи эхом вторит ему:

– Да, папа…