Звонок в дверь раздался, когда он еще не успел увлечься просмотром каких-то «развесёлых» новостей.

Александр выключил телевизор, бросил пульт на столик и, на ходу влезая в туфли, может быть, даже излишне поспешно, пошел открывать дверь.

На площадке стояла девушка с коротко постриженными черными волосами и сразу же привораживающими взгляд внимательными черными глазами. Ростом она была чуть выше его плеча.

– Это вы – Александр Петрович? – вопрос сопровождался ее же утвердительным кивком.

– Я.

– Можно войти?

– Входите, – Александр распахнул дверь, пропустил гостью внутрь, и, повернув на два оборота ручку замка, обернулся.

Она так и стояла, сделав от силы два шага мимо, и смотрела прямо на него. Ее руки, ничем не занятые, сотворили в воздухе некий жест, выражавший, видимо, неуверенность или смущение, однако голос был ровный, и в нем чувствовалось скорее раздражение или желание быстрее завершить беседу:

– Я – новая служанка госпожи Савиной, и она прислала меня к вам вот с этим.

Девушка достала из кармана сложенный в несколько раз небольшой листок бумаги и протянула Александру. Только сейчас он обратил внимание на ее платье: легкий ситец, бледные тона – голубой и розовый, почти спереди нашиты два больших кармана. Довольно специфически смотрится – Золушка, да и только. Где она это взяла – специально сшила, что ли?

Александр развернул бумагу, и едва не выронил выпорхнувшую оттуда сторублевку. «Александр Петрович!» – гласила надпись, сделанная знакомым витиеватым размашистым почерком – «Будьте любезны наказать эту несносную девчонку как можно строже! Это моя новая горничная, и ее еще многому надо научить! Савина.» Александр пожал плечами.

– Ты записку читала? – спросил он, автоматически переходя на «ты» после выяснения статуса гостьи. Девушка, слегка помедлив, кивнула.

– Мне, честно говоря, абсолютно все равно, чему тебя собралась учить мадам Савина, – он аккуратно сложил купюру и положил в наружный карман пиджака, в котором обычно носил мобильник. Записка отправилась в правый боковой. Потом не забыть бы вынуть.

– Для начала я сам тебя кое-чему научу. Проходи сюда!

Александр распахнул двери в небольшую комнату и, пока посетительница проходила внутрь, плотно закрыл вторую входную дверь в квартиру.

Комната, в которую зашла девушка, не отличалась изысканным убранством: на голом паркетном полу, посередине, стояла широкая деревянная скамья, в правом от двери углу – стул, а рядом с ним – небольшой шкафчик.

– Стой здесь, – указал он на место рядом со скамьей, а сам прошел в угол и устроился на стуле, заложив ногу на ногу. Некоторое время они смотрели друг на друга: он – внимательно, неторопливо разглядывая чуть резкие черты ее лица, она – внутренне собравшись и поэтому как-то даже несколько безразлично.

– Итак, во-первых: приходя к кому-либо в дом, надо здороваться, согласна?

Девушка вскинула брови – видимо эта простая вещь совершенно вылетела у нее из головы.

– Да, – она согласно кивнула и склонила голову немного набок, рассматривая Александра уже не так напряженно и с некоторым интересом. Интереснее стало? Отлично!

– Во-вторых, знакомясь с человеком, следует назвать ему своё имя, так?

– Так, – она опять кивнула. Вообще, кивать – ее любимый жест, но только она одна, наверное, умеет кивать так, что хочется сквозь землю провалиться.

– Меня зовут Марина.

– И, в третьих, за такие вещи положено извиниться.

– Извините меня, пожалуйста, – все так же спокойно проговорила Марина.

– Извиню. Но только после того, как накажу. А сейчас расскажи, Марина, что ты такое натворила.

– Я? – она, видимо, не собиралась этого рассказывать, поэтому немного замялась собиралась-собиралась, полдня над этим думала, – ну,… я хозяйкин любимый костюм испортила…

– Как же, интересно?

– Бросила его в машину… а там еще джинсы мои лежали…

– Это который – светло-серый?

– Да… герой! А вы его видели?

– Видел!… Костюм за две с половиной тысячи долларов – в машину вместе с джинсами?!

– Ну, я забыла его в химчистку отнести. Думаю – постирается, ладно. А что джинсы вчера туда кинула – забыла как-то…

Раскаяние на ее лице было настолько же ненастоящим, насколько неподдельным – беспокойство. Интересно, оно тоже было ненастоящим?

– Да, хороша горничная, – Александр покачал головой и вздохнул, – ладно, что заработала, то и получишь, – он выпрямился на стуле, снял одну ногу с другой и хлопнул себя по коленкам:

– Горничная Марина, за халатность, безалаберность и попытку обмана ты будешь высечена двадцатью ударами розги… Как раз на сто рублей и будет.

– Но, Александр Петрович!.. – девушка подобралась и резко посерьезнела, – это… много… в смысле – мало? сегодня хочется больше – ну-ну

– Кроме того, – с напором продолжал он, – за то, что ты со мной не поздоровалась, за то, что не представилась сразу, и за то, что извинилась только после напоминания, я добавляю тебе еще три удара!

– Но, Александр Петрович, послушайте, – она сложила руки перед собой и убедительно сделала крайне жалобное лицо, – я же не специально это сделала! Пожалуйста, ведь хозяйка не написала, как именно надо наказать, – Марина даже сделала небольшой шажок вперед, – даже десять… раз… будут достаточно строгим наказанием для меня!

– Не надо меня упрашивать. Раздевайся и ложись! – приказал Александр.

Девушка, однако, выполнить приказ не торопилась, а стояла, глядя на него своими магнетическими глазами, как будто ждала еще чего-то. На ее щеках сквозь легкую природную смуглость пробивался румянец.

– Тебе что-то непонятно?

– А как раздеваться и куда ложиться?

– Раздеваться – быстро! Одежду сложишь на пол. А ложиться, конечно, на лавку, лицом вниз – ноги вместе, руки вытянуть!

– Нет, – она помотала головой, – я имею ввиду – что снимать?

– Снимать всё – догола раздевайся.

– А вы, – она слегка изогнула бровь, – будете стоять и на меня смотреть? да, разошлась сегодня!..

Терпение Александра кончилось:

– Да, я буду на тебя смотреть, а потом – мало того – буду тебя еще и пороть! Давай, не спи на ходу!

– А я и не сплю! – фыркнула себе под нос девушка и повернулась к Александру спиной.

– Ну, тогда получишь еще два удара за пререкания и дерзость. Двадцать пять-то тебе хватит?

Марина, раздеваясь, больше не отвечала. Кончики развязанного пояса опустились по обе стороны бедер, руки ухватились за края платья и потянули его вверх. Одновременно с тем, как легкая ткань поднималась, открывая его глазам стройное сильное тело, Александр чувствовал, как что-то в его груди, наверное, сердце, понемногу уходит вниз.

Марина перехватила платье выше и стащила с себя окончательно, недовольно встряхнув растрепавшимися волосами. Не складывая, кинула платье в угол, выгнула спину и протянула руки к застежке лифчика. Резким движением расстегнула его, но сняла медленно, плавно, не торопясь. Александр глубоко вздохнул… Зацепила трусики большими пальцами, несмело потянула их вниз. Потом, не меняя положения рук, повернулась к нему в пол оборота и бросила в его сторону короткий яростный взгляд – магия этого движения отдалась в груди Александр маленьким смерчем… Вернувшись в прежнее положение, Марина быстрым движением стянула трусики вниз, до самых щиколоток, согнувшись при этом пополам, чем окончательно лишила глядящего на нее мужчину возможности соображать. После чего, переступив ногами, откинула трусики в сторону, выпрямилась и замерла.

– Что стоишь, – сказал Александр, отлепив от нёба сухой язык, – ложись… Сколько раз я видел, как она раздевается, и каждый раз…

Она сделала полшага до скамьи, неловко примерилась будто в первый раз, занесла правую ногу, снова поставила ее на пол, мельком обернулась – теперь уже не яростно, а как-то беззащитно – и, вздохнув, все-таки решилась: встала на скамью на правое колено, нагнулась, оперлась на руки, закинула левую ногу и вытянулась на скамье. Марина немного не рассчитала да, как же!, и кисти протянутых рук выступали за край скамьи.

– Подвинься назад немного, – скомандовал Александр, поднялся со стула и подошел к шкафу, стараясь, впрочем, не выпускать ёрзающую Марину из поля зрения.

Вытащив первую попавшуюся розгу, он несильно взмахнул ей в воздухе.

– Александр Петрович! – вдруг откликнулась на свист розги вытянувшаяся на скамье девушка. Голос прозвучал как вырвавшаяся неожиданно просьба о пощаде.

– Что?

– А… вы меня… привязывать не будете?

– Нет, не буду, – ответил Александр, подходя к скамье, – я до двадцати пяти ударов не привязываю. А будешь дергаться – привяжу и еще десяток добавлю!

– Так, вы же мне двадцать пять и назначили? – голова немного приподнялась, девушка взглянула на него. В таком положении она явно стеснялась меньше, чем стоя голой или раздеваясь перед ним.

– Назначил я – двадцать, а пять ты сама заработала! Лежи смирно – за каждый поворот по лишней розге получишь!

Она отвернулась, уткнулась лицом между рук и замерла. Александр принял удобную позицию, примерился, не касаясь розгой тела девушки, всегда хочется немного растянуть эти сладкие секунды перед самым началом порки и несильно замахнулся…

– Александр Петрович! странно, но она боится боли, и эта небольшая пауза перед первым ударом инстинктивно заставляет ее потянуть время А кричать можно?..

– Кричать – можно. А не закричать и не получится.

И, снова замахнувшись, хлестнул. «А!» Голова поднялась вверх и снова спряталась в руки, тело на миг напряглось, снова расслабилось… «А!» Скорее вдох, чем вскрик… «А!»…

На коже еще не успели проступить следы ударов – не слишком ли быстро взял? Но ведь не сильно… Вот теперь – можно посильнее… «А-у!»… Пауза – чуть больше… Спина выгибается, шея поднимается вверх – это она упирается лбом в скамью… Пальцами держится за край, как будто висит, а не лежит… А часть нетронутой попы прибережем на последок… Выгибается еще больше, почти отрывая груди от дерева скамьи – и падает обратно… Боже, я с ума сойду… Десяток есть. Надо розгу поменять. Пусть вздохнет немного… Сейчас – чуть полегче и пореже… Как ноги сжимает при каждом ударе… Разве она кричит? – она поет!… Давай-ка по свежему – для передыха… Еще… Хотя ей уже все равно, наверное – такое ощущение, что вся попа огнем горит… А теперь – посильнее!… Дурацкая розга сломалась. Новую… Хорошо, что двери двойные, а то все соседи бы уже сбежались… Не выдерживает, колотит ногами по скамье... Ничего…

– А теперь – дополнительные, для улучшения воспитанности. Сколько их?

– Три…

– Правильно, – «Ай!»… «Ай!»… «А-ммм!» Несильно, но часто – губу закусила…

– А теперь – за дерзость. Сколько? – пока что… новую розгу…

– Три!…

– Я назначил – два. Но, раз уж сказала – будет три. Держись за скамью!

Пальцы впиваются в дерево, голова вжимается в руки. За дерзость – самые сильные…

…Александр отбросил в сторону ненужную более розгу и присел на корточки рядом с головой задыхающейся Маринки. Как азиаты умудряются просиживать в такой позе часами? Встал на колени, протянул руку, нежно провел рукой по растрепавшимся коротким волосам. Она чуть приподняла голову, и он подвинулся поближе, к самому раскрасневшемуся лицу. Щеки влажные, глаза как в тумане:

– Александр Петрович…

– Да?…

– Шурка, изверг! – Маринка клацает зубами какой туман – молния, а не глаза, и, если бы он не успел отпрянуть, ровные небольшие зубки наверняка откусили бы ему правое ухо. Приподнявшись на локтях, Маринка смеялась – в полном восторге от произведенного эффекта…

Александр лежал на спине, укрывшись легким одеялом. Маленькая чашка дымящегося еще кофе стояла в районе живота и плавно покачивалась в такт его ровному дыханию, только иногда, когда он глубоко затягивался сигаретой, немного накреняясь и угрожая вылить часть густого напитка то ли в блюдце, а то ли сразу в постель.

– Слушай, Шур-шур, – сказала Маринка, пролив на подушку очередную порцию джин-тоника: очень неудобно пить из жестяной банки, лежа на животе, – скажи мне…

И замолчала, напряженно о чем-то размышляя, если судить по грозно сдвинутым бровям.

Откликаясь на смешное прозвище, Александр, более на уровне рефлекса, нежели осознанно, пробежал пальцами по маринкиному одеялу, изображая маленького копошащегося зверька.

– Дык, и что же тебе сказать?

– А я не спросила, разве? – ах!…

Попытка повернуться на бок, опираясь на локоть, чтобы сделать хоть один нормальный глоток, потерпела фиаско – Маринка снова заняла прежнюю позу, уткнулась в подушку и, чуть повернув к нему голову, повторила:

– Скажи, Шур-шур, ты меня к мужу не ревнуешь?

Он обернулся, удивленно вскинув брови. На него внимательно смотрели черные блестящие глаза.

Александр осторожно снял с живота чашку, сделал небольшой глоток и поставил чашку на место. Пить кофе, лежа на спине, довольно неудобно... Но до чего приятно! – он потушил сигарету в стоящей на тумбочке пепельнице, засунул руки под голову, прикрыл глаза и блаженно вздохнул. Чашка предостерегающе звякнула о блюдце.

– Нет, не ревную. Что за ерунда… Как я могу к нему ревновать – мы ведь для совсем разных вещей нужны, – он улыбнулся, – он тебе нужен для семьи, дома, любви, заботы, ласки и воспитания детей.

– А ты? – не собирается ли она освежить джин-тоником его глупо улыбающийся портрет? Он приоткрыл один глаз и покосился в ее сторону. Не собирается.

– А я тебе нужен – как воздух! – и он улыбнулся, еще более довольно, уже совсем – как объевшийся кот.

– Ну-ка, ну-ка!

– Маринкин, ты без воздуха сколько проживешь?

Пауза.

– Дальше, пожалуйста.

– А без порки ты сколько проживешь?

Уже без паузы, серьезно и уверенно:

– Лет семь.

– Вот видишь, – что, собственно, «видишь», он ведь думал, что она ответит что-нибудь вроде «нисколько». Хотел спросить «а дальше?», но передумал – а то он не знает, что «дальше», и как чувствует себя человек, годами гоняющий по самым темным закоулкам сознания часть самого себя. – Значит каждой нашей встречей я помогаю тебе сохранить семью по крайней мере еще на семь лет вперед.

Встает с кровати? Нет, просто махает ногой. Из ноги получается никудышный веер.

– Шур-шур, я хочу тебя задушить, – Боже, помоги мне понять эту женщину!

– До смерти?

– Почти! – в этот момент он потерял нить разговора, потому что Маринка, приподнявшись на локте, допивает свой джин-тоник, согнув для сохранения гармонии одну ногу.

– Э-э-э…, – о чем это мы? Александр одним глотком допил кофе и поставил пустую чашку к пепельнице. Ах, да. – Тогда лучше запори.

– Чего захотел! – голос дерзкой девчонки, а не взрослой матери семейства. – Порку еще заслужить надо!

Банка летит куда-то на пол. Она смотрит на него так, как будто решает – задушить ли этого негодяя или разорвать острыми ногтями на мелкие кусочки…

– Куда же я без вас…, – неожиданно взгляд ее из почти яростного становится почти нежным, – … двоих… придурки…

Маленькая слабая девочка зарывается лицом подмышку большому сильному мужчине, который не сразу даже может понять – плачет она, или смеётся… Он обнимает ее за вздрагивающие плечи и крепко прижимает к себе.

– Шур-шур, – долетает до его переполненного нежностью сознания приглушенный простыней голос, – шлепни меня по попе. Со всей силы!

Еще не успев задуматься, движимый только желанием выполнить просьбу, он поднял левую руку и со всей силы опустил ее на тело своей любимой маленькой женщины. шлепок

– Ваааау!…

В следующий момент Шур-шур уже боролся с разъяренной черной пантерой…