Делать Вике было ну совсем нечего. То-есть, конечно, надо бы было помыть посуду после завтрака. Но было лень. Подумаешь, одна тарелка и две ложки – полежат. Все равно после обеда опять мыть. Еще надо бы было застелить постель. Папа всегда требует, чтобы Вика сама застилала свою постель. Но папы не будет еще неделю, а тетя Аня, приходящая домработница, придет только в понедельник, а вечером же постель опять разбирать придется, и еще завтра тоже, так чего ее застилать, спрашивается. Даже никто не увидит. Только Катька Шмелева, когда придет, но ей-то все равно... А папе она не будет ябедничать.

Вика взяла телефон и в третий раз за это субботнее утро набрала катькин номер. Трубку взяла тетя Инна, катькина мама.

«Здрасьте, теть Ин. А Катя скоро ко мне пойдет?»

«Здравствуй, Викуша. Нет, она сейчас с папой поедет к дедушке, а потом мы будем обедать, а уж после обеда она придет. Хочешь, приходи обедать. У тебя хоть еда-то есть?»

«Есть, теть Ин, полно. (Щас, пойдет она к ним обедать! Чтоб суп заставили есть...). Ну в общем пускай Катя приходит, ладно? До свиданья, теть Ин».

Ну совсем нечего делать! Разговаривая, Вика бродила по пустой квартире, и к концу беседы оказалась в ванной. Она изобразила перед зеркалом несколько взрослых выражений лица, но вскоре ей и это надоело.

Музыкой, что ли, позаниматься? Вика прошла в большую комнату, подошла к пианино. Но от вида нотного альбома, раскрытого на фортепианных пьесах Кабалевского, ее охватила такая тоска, что она поскорее ушла в свою комнату.

Хоть бы папа позвонил! Только у него там сейчас вечер, он наверно на каком-нибудь парти... Хотя нет, по субботам у него же всегда выступления. Позвонит после концерта, часа в два дня по московскому.

Что ли позвонить Таньке Суриной и помириться? Тогда можно будет пойти с ней на роликах погонять. А то одной скучно. И мальчишки могут пристать.

Вика поплелась в ванную, где бросила телефон, вернулась с ним к себе и уже набрала было танькин номер, но в последний момент раздумала и нажала «Off». Все-таки Танька подло поступила, пусть теперь первая мирится. Папа всегда говорит, что Вике гордости не хватает. А вот хватает. Вика швырнула телефон на тахту и с тоской уставилась на учебник русского языка для 4-го класса. Ну чем же заняться-то?

Вдруг раздалось длинное, «международное», треньканье телефона. Папа! Вика схватила трубку и радостно заорала «Але!!!»

«Вика?» – Павел Михайлович постарался придать голосу строгость, совершенно необходимую в свете предстоявшего разговора.

«Привет, папуля!» – на радостях Вика не заметила необычность отцовской интонации – «Ты мне кроссы уже купил?»

«Вика, у меня есть дела поважнее, чем твои кроссовки» (Не говорить же ей, что он их купил на следующий день после прилета, просто потому, что успел ужасно соскучиться по дочке. Признаться в этом было бы непедагогично.) «Я тебе звоню совсем по другому поводу». Павел Михайлович выдержал драматическую паузу. «Я только что разговаривал с Верой Владимировной».

Викино сердечко екнуло, и она пискнула в трубку нечто нечленораздельное.

«Как ты могла так безобразно поступить?» – вопросил П.М. самым строгим тоном, на какой был способен. – «Как тебе такое в голову пришло, а?»

Вика сопела в трубку, ничего не отвечая. А что тут ответишь? Ну вот получилось так. Английский она не выучила, потому что... ну, не выучила, и все. А сознаваться не хотелось. Эта Вера Владимировна все точненько папе доложит, даже если он не через неделю, а через год приедет. И Вика взяла и не стала ей дверь открывать. Скажет потом, что... в общем, что-нибудь придумает. Вера Владимировна позвонила пару раз и ушла. И надо же, чтоб через пять минут к Вике прибежала Катька, которой срочно викина красная бейзболка понадобилась, потому что она собралась идти гулять с этим своим Вовчиком Самойленко. Подумаешь, он в 6-ом классе учится, так уж Катька вся из себя развыпендривалась! Катьке Вика конечно открыла, а тут как раз Вера Владимировна вернулась, потому что подумала, может Вика в туалете была и поэтому не открывала... Вот как все получилось.

«Мало того, что ты лентяйничаешь, уроков не учишь, так ты еще обманывать взрослых смеешь!» – гремел между тем П.М. в трубку, стараясь завести самого себя для выполнения задуманной воспитательной меры. – «Что ты молчишь? Ты меня слышишь?» (Хорошо бы связь оборвалась, малодушно подумал грозный отец).

«Слышу», – уныло сказала Вика.

«Вот что, моя дорогая. Ты же понимаешь, что я тебя за это должен наказать?»

«Понимаю, папочка» (Неужели приедет – и сразу пороть будет? Вот тебе и кроссы из Штатов...)

«Я не хочу, чтоб ты целую неделю ждала порки. Тем более, что ты за это время вероятно успеешь другую заработать. Поэтому порка тебе будет сейчас «.

«Как это?», – спросила пораженная Вика.

«Делай, что я буду говорить. Ты в своей комнате?»

«Да».

«Что на тебе надето?»

«Пижама».

«В 11 часов ты еще в пижаме?! Позорище!!»

Вика прикусила язычок. Вот дура-то, проговорилась! Папа всегда требует, чтобы она «прилично выглядела» даже дома и даже если никто к ним не должен придти. И вечно повторяет: «Не бери пример со своей кошмарной мамочки». (Они развелись, когда Вика была еще совсем маленькой, потому что мамочка достала папу своей феноменальной расхлябанностью).

«Так, моя милая», – говорил между тем П.М. – «Сними штаны».

Вика, все еще не понимая гениальной папиной идеи, отложила трубку и стянула с себя короткие пижамные штанишки. Потом опять взяла трубку.

«Сняла?»

«Да».

«Ложись на тахту кверху попой»

Вика покорно вытянулась на тахте, прижимаясь голым пузом к шершавой ткани и не отнимая трубки от уха.

«Курточку задери под мышки» – продолжал инструктировать П.М.

Вика выполнила приказание, по-прежнему недоумевая, как же папа умудрится выпороть ее по телефону.

«У тебя трубка в левой руке?», спросил П.М.

«Да».

«Теперь поверни трубку назад, а правой рукой шлепай себя по попе. Двенадцать раз. И как следует! Чтоб я слышал!»

«Что, я сама себя лупить должна?», – обалдело спросила Вика.

«Вот именно. Давай, начинай!»

«Пап, ну это же издевательство какое-то!»

«Поговори у меня!», – рявкнул П.М., чтобы заглушить неприятные уколы собственной совести. В его голове вдруг, совершенно некстати, всплыл текст статьи VIII знаменитого Билля о правах 1791 г. : «Не должны требоваться слишком высокие залоги, и накладываться слишком высокие штрафы, и применяться жестокие или необычные наказания». То, что Билль действует только на территории Соединенных Штатов, в данном случае не имело принципиального значения. Ведь идеи, лежащие в его основе, признаны во всем цивилизованном мире, к каковому Павел Михайлович с гордостью причислял и себя.

«Это не издевательство, а способ приучить тебя к самовоспитанию и осознанной ответственности за свои поступки», маловразумительно сказал П.М., пытаясь убедить скорее себя, чем десятилетнюю дочь. «Давай, Вика, начинай. А то мне каждая минута разговора доллар стоит».

Вика тут же ухватилась за спасительную мысль:

«Целый доллар?!», – воскликнула она, педалируя ужас в голосе. – «Пап, давай мы это дело отложим, ты потом меня по льготному тарифу выпорешь».

П.М. закусил губы, чтобы не расхохотаться (что, конечно, было бы крайне непедагогично).

«Вика, тут нет никакого льготного тарифа. Не тяни волынку. Все равно не отвертишься, слышишь?!»

«Ну хорошо, пожалуйста», – Вика легонько шлепнула себя по голой попке и сказала «Раз!».

«Никакой не раз!», – возмутился папа из-за Атлантического океана. – «Я тебе сказал, шлепай как следует! Я прекрасно все слышу. Ну!»

«А то хуже будет», – добавил он не совсем уверенно, поскольку слабо представлял себе, как реализовать эту традиционную угрозу в данных конкретных обстоятельствах.

Вика вэдохнула и, размахнувшись, влепила себе смачный шлепок.

«А-ай», – непритворно заорала она в трубку.

«Вот молодец», – одобрил удаленный воспитатель. «По правой шлепнула?»

«Да-а», – ответила Вика, потирая пострадавшую половинку.

«Так, один есть. Теперь давай по левой».

Вика без большого энтузиазма шлепнула себя по левой ягодице.

«Вика, не манкируй!», – тут же отреагировал папа, и Вика почему-то сразу поняла незнакомое слово. – «Это не считается, давай еще раз!»

Собравшись с духом (на что ушло не меньше 30 центов), девочка сильно шлепнула себя по левой половинке попки, и опять закричала в трубку:

«А-а-ай!»

«Хорошо», – одобрил папа качество шлепка, – «Следующий опять по правой».

Смирившись с мыслью, что обмануть папу не удастся, Вика повременила примерно на сорок центов, а потом с размаху влепила себе третий шлепок. Не успевшая остыть от первого удара ягодица отозвалась сильной болью.

«Уй-уй-уй!!», закричала Вика, а на глазах ее выступили слезы. «Ой, бо-о-ольно!»

«Правильно», – вновь одобрил папа достигнутый ребенком результат, – «и должно быть больно. Три. Продолжай!»

Вика решила, что лучше побыстрее закончить эту неприятную процедуру, и, не тратя времени на подготовку, смаху ударила себя по левой ягодице. Удар получился отменный. П.М. даже отодвинул трубку от уха, так завибрировала мембрана. У Вики из глаз брызнули слезы, она прямо онемела на какое-то время (центов на 20 по крайней мере), и только потом завопила, захлебываясь слезами. Попка отчаянно горела. Ладошка тоже.

«Четыре», – сказал П.М. упавшим голосом. Ему вдруг показалось невыносимым слушать плач дочурки, находящейся на расстоянии шестнадцати тысяч километров от него. Но он не знал, как завершить это оригинальное мероприятие, не потеряв родительского авторитета, и поэтому скомандовал притворно строгим тоном: «Давай дальше...»

«Па-а-ап, я не могу больше... больно же...», – Вика плакала так жалобно, что у П.М. защемило сердце. Он плюнул на педагогику и сдался.

«Ладно, Викушка, все. Но больше никогда так не делай. Это же жалкое и недостойное человека занятие – лгать и изворачиваться, понимаешь?»

«По... понимаю, пап...», – Вика чувствовала и облегчение от того, что все уже закончилось, и какую-то странную неудовлетворенность от того, что по сути дела была наказана значительно слабее, чем заслуживала. Ей казалось, что она в чем-то обманула отца, которого любила беззаветно, как любят только дети, лишенные одного из родителей.

«А кроссовки я тебе купил», – сказал П.М., радуясь, что можно наконец перейти к веселым делам.

«Как... у Таньки... Суриной?», – спросила девочка, все еще всхлипывая.

«Даже еще лучше. Вот привезу – увидишь».

«А ты скоро?», – спросила Вика, хотя прекрасно знала сама.

«Викуль, ну ты же знаешь, что по контракту последний концерт в следующую субботу».

«Пап, а почему у тебя сегодня нет концерта? Сегодня ж суббота!»

«Дураша, это в Москве уже суббота. А здесь еще пятница, я ж тебе сто раз объяснял».

«А-а-а», – сказала Вика, – «ага, только я забыла. Пап, ну если вдруг в следующую субботу концерт не состоится, ты сразу прилетай, ладно?»

«Ладно», – сказал П.М. – «Только лучше пусть состоится, а то придется твои кроссовки продавать, чтоб билет до Москвы купить».

Отец и дочь одновременно рассмеялись и этим исчерпали тему настоящего рассказа, хотя потом наболтали еще на пять долларов восемьдесят пять центов.