Стремительное движение ярко-оранжевого штришка впереди вдруг напоминает мне росчерк петарды, что запускали во время весеннего бала в столичной Ратуше – как будто даже искры рассыпаются огненно-рыжие, когда распластанный в отчаянном своем полете лис вонзается в пожухлую траву. Надо же, уже осень…

Интересно, сколько осеней, весен, зим и лет должно промелькнуть перед моим невосприимчивым к ним взором, чтобы я перестала видеть, наконец, те злосчастные фейерверки, перечеркнувшие праздничное небо над Столицей и мою предстоящую свадьбу заодно?

Будьте прокляты, балы и праздники! Я никогда не вернусь в Столицу. Оранжевой петардой улетающий от меня по холмам лис – вот единственный фейерверк, что я хочу теперь видеть.

Пришпориваю коня.

Не уйдешь, лис! От меня еще никто не уходил!

Кроме мужчины, правда. Но за ним я же и не гналась.

Я не гоняюсь за мужчинами. Впрочем, как и они за мной. Но все это уже не имеет значения.

Мне повезло. Лучше уж услышать до свадьбы, как твой жених под треск разлетающегося фейерверка говорит приятелю, что залогом вашего брака является то, что величина твоего приданного подстать величине твоего носа, чем выслушивать оценки его длины уже после замужества, когда приданое как единица измерения утратит свою действенность.

Лис, не замедляя, а будто еще более ускоряя бег, взлетает на холм и исчезает из глаз. Подгоняя коня вверх по склону, склоняюсь к холке так низко, что растрепанная конская грива смешивается с еще более растрепанной моей.

Лису не повезло. Я хочу его получить, и я его получу! Я всегда буду получать то, чего хочу!

Потому что больше никогда не стану хотеть того, чего получить не в состоянии…

Оглушительно громыхнувший раскат фейерверка настолько громок и неуместен, что я едва успеваю перехватить уздечку и осадить вздыбившегося испуганно коня и какое-то время еще рискованно гарцую по склону, прежде чем удается унять эту нервную пляску. Наконец, взглядываю с макушки холма вниз…

Лис, мой лис, моя искрометная рыжая петарда, разом утратив и яркость, и изящество, и стремительность, тускло-грязным комком валяется у ног какого-то мужика, небрежно касающегося его носком своего стоптанного пыльного сапога.

Ярость взрывается во мне жгучим языком оранжевого пламени. Это был мой лис! Я должна была его получить!

– Это мой лис! – привстав на стременах, кричу я гневно. – Зачем ты стрелял?

Парень неуклюже разводит руками, в одной их которых ружье:

– Он вылетел прямо на меня…

– Ты убил моего лиса! – мне хочется пустить коня в галоп и растоптать паршивца – он увел то, что принадлежало мне, прямо из-под моего носа! – Как ты смеешь шляться с ружьем по моим землям?!

Он мучительно соображает, хмуря широкие белесые брови под спутанными рыжеватыми лохмами, на простоватом курносом лице выражение тупого недоумения:

– А разве это Ваши земли?

– Чьи же еще, идиот?

– А… Вы – недавно приехавшая хозяйка Кленовой усадьбы? – с видимым облегчением догадывается этот болван и расплывается в дурацкой улыбке, словно установленный им факт сулит ему массу удовольствия.

– А ты – паршивый браконьер! – шиплю я. – И ты мне дорого заплатишь за этот выстрел! Положи ружье и возьми лиса, я отведу тебя в полицию. Ну? Шевелись!

– И не подумаю, – заявляет он нагло – не переставая улыбаться, причем. – Если этот лис так Вам дорог, я его Вам охотно подарю. Хотя, на мой взгляд, ничего особенного в нем нет, – он приседает, рассматривая мертвое животное. – Шкура в шрамах, и ухо вон рваное…

– Брось ружье! – холодно приказываю я, взводя курок.

Он выпрямляется. Дуло моего пистолета направлено ему в грудь. Я не спущу тому, кто лишил меня удовольствия получить то, чего я хотела. Слишком немногого теперь я хочу, чтобы такое спускать.

– Брось ружье и подними лиса, – повторяю я, прицеливаясь.

– Вот так ватрушка с перцем! – восклицает он, но ружье осторожно укладывает на траву.

– Это ты про меня? – интересуюсь надменно, не опуская пистолет.

– Никак нет-с, – бормочет он, перехватывая лиса. – Это я вообче…

– Иди, – говорю я. – И воздержись-ка лучше от комментариев.

– В какую сторону идти-то? – спрашивает он, взглядывая искоса, и я с ужасом осознаю вдруг, что понятия об этом не имею. Даже где именно моя Кленовая, и то определить не в силах.

– В правую, – заявляю как могу уверенно, надеясь по ходу разобраться.

– В правую, так в правую, – соглашается он и, перекинув лиса через руку, бодро двигается в указанном направлении. Я, не убирая пистолет, медленно еду следом.

Через пару шагов браконьер спохватывается.

– Ружье-то мое, может, прихватите?

– Оно тебе все равно больше не понадобится, – заверяю я сердито, но ружье подбираю. – С браконьерами нынче не церемонятся. Пару лет за решеткой могу гарантировать.

– А если я заплачу штраф?

– Ты? – я презрительно усмехаюсь. – Да у тебя денег не хватит заплатить за одно рваное ухо этого лиса!

– Возможно, – соглашается браконьер. – А почему это ухо так Вам дорого?

– Тебя это не касается!

– А во сколько Вы оцениваете всего лиса целиком? – не унимается он.

– Нет у тебя таких денег, я же сказала, – рычу я остервенело. – Так что топай и молчи!

Минут пять он топает молча. Потом опять оглядывается:

– Может, пистолет все-таки уберете? А то вдруг Ваш конь споткнется, а он как стрельнет… – и добавляет. – Я не убегу.

– С какой стати я должна в это верить?

– А с такой, что если я убегу, Вы заблудитесь. В том направлении, куда мы двигаемся, нет ни жилья, ни людей на многие мили.

Черт! Врет он или нет? Неужели, в погоне за лисом я действительно забралась так далеко?

– Потому я предлагаю сделать так, – говорит браконьер, останавливаясь. – Я выведу Вас, куда пожелаете – хоть в Кленовую, хоть в город… и заплачу штраф, какой Вы укажете… уж как-нибудь наскребу… а Вы не будете тащить меня под прицелом в полицию… а то, знаете, неудобно как-то. И вернете мое ружье, оно мне по разным причинам дорого.

Черт! Черт! Черт! Я не знаю, где Кленовая! Я не знаю, где город! Я не знаю, можно ли верить этому мужику! И что делать, тоже не знаю.

– Веди в город! – велю я. – А там посмотрим… И чтоб никаких! Курок у меня чуткий!

– Вот это меня и беспокоит, – признается он, хмурясь. – Разве мы не можем договориться по-хорошему?

– Я не договариваюсь с ворами! – отрубаю всякую возможность переговоров я.

– И почему Вы такая злая? – произносит он задумчиво. – Вас кто-то обидел?

– Не твое дело, болван! – взрываюсь я окончательно. – Не твое собачье дело!

– Не мое, – подтверждает он, ухмыляясь. – Скорее, Ваше. Будете такой злой, никто замуж не возьмет.

Оранжевый фейерверк гнева опять взметывается у меня внутри, выбрасывает из седла, превращает меня саму в направленную петарду…

От неожиданности он роняет тело лиса, хватается за щеку, в которую я въехала почти в прыжке…

– Ватрушка с перцем! – восклицает он изумленно. – Ты что, левша? Хорошо хоть пистолетом не залепила, ведьма носатая!

Я смотрю на пистолет в своей руке. Он почти неподвижен, хотя вся я сотрясаюсь от боли и ненависти. Я больше не могу. Я не выдержу. Я сейчас убью этого идиота.

– Я одинаково владею обеими руками, – предупреждаю я хрипло, перекладывая пистолет в левую ладонь – пальцы правой уже окончательно онемели.

– Я заметил, – говорит он угрюмо.

– Ты хотел договориться? – я сосредоточенно сжимаю и разжимаю правый кулак, восстанавливая чувствительность. – Можем договориться. Я не поведу тебя в полицию… я хочу разделаться с тобой сама… Не бойся, – продолжаю я почти ласково. – Убивать тебя за браконьерство я не буду… и даже за ведьму носатую… Я просто выдеру тебя вот этим хлыстом, – я тяну из-за пояса рукоять, – и мы в расчете. Согласен?

В какой-то момент мне кажется, что он сейчас прыгнет на меня, невзирая на направленный пистолет… и даже не пытаюсь прикинуть, смогу ли я на самом деле спустить курок… если не смогу, он меня придушит прямо здесь, это ясно…

Но он не прыгает.

– Черт с тобой, – вдруг говорит он. – Проще согласиться.

И рванув сорочку у ворота, так что пуговицы со щелканьем прыгнули в стороны, стягивает ее и поворачивается спиной:

– Давай!

Хлыст рассекает воздух со щелканьем, похожим на звук рассыпающегося фейерверка… И это, наконец, отрезвляет меня.

Я заворожено гляжу на багровые росчерки на очень белой коже… выронив хлыст, протягиваю руку, скольжу указательным пальцем по припухшей полоске вверх к плечу… замираю там, где она заканчивается…

Он вдруг чуть наклоняет голову и прижимается к моей руке щекой…

– Ну, что, полегче теперь?

И не дав мне времени опомниться, оборачивается, обхватывает, прижимая к себе, и затыкает мой готовый уже что-то выкрикнуть рот своими губами…

Конь мой плетется еле-еле… я не подгоняю его. Я ни за чем не гонюсь, и ни от чего не убегаю… Очертания холмов постепенно делаются знакомыми – браконьер не обманул, я двигаюсь к Кленовой.

Навстречу мне скачет мой управляющий.

– Ваша светлость, – кричит он, приближаясь, – мы уже решили, что Вы заблудились!

– Я гналась за лисом, – объясняю я, улыбаясь. – И забралась в такую глушь, где еще не бывала… Во-он за те дальние холмы. А лиса упустила…

– Те холмы – это уже соседская территория, – говорит управляющий. – Так наш лис удрал к гафу Н.? – и шутит. – Будем требовать выдачи беглеца?

– Не будем, – весело машу рукой я.

Лиса унес мой браконьер, в конце концов, это его добыча. «Ну, что, до следующего браконьерствования?» – сказал он на прощание и, выходит, попал в точку – я сама охотилась на чужой территории… Как смешно, и как все нелепо.

Следующего браконьерствования не будет. Я разлюбила охоту. Я не ношусь больше по холмам с ружьем ни одна, ни с собаками. Но непрерывно тлеющие внутри меня оранжевые угли жгут душу, не давая ни покоя, ни отдыха. И я который день бесцельно брожу по дому, старательно обходя зеркала и даже блестящие полировкой поверхности… или ухожу в парк и меряю, меряю шагами длинную аллею, усыпанную листьями старых кленов, похожими на разноцветные растопыренные ладошки. Я топчу эти протянутые мне руки помощи, потому что помочь мне не может никто, кроме меня самой.

В очередной раз приняв окончательное решение немедленно уехать из Кленовой, я вяло возвращаюсь к дому.

– Ваша светлость, – испуганно шепчет выскочивший мне навстречу управляющий, – Вы что, на самом деле просили у графа Н. вернуть вам сбежавшего в его владения лиса?

– Я что, похожа на идиотку? – раздраженно интересуюсь я.

Управляющий молча отступает, открывая мне обзор, и я вижу на столике в прихожей своего утраченного лиса… во всей красе – с рваным ухом и шрамами на искрящейся оранжевой шкуре. Чучело сделано изумительно, лис как живой… жаль, что я гнала его в тот день по холмам… жаль, что пригнала его под пулю… жаль, что загнала себя в новый капкан…

– Граф сказал, что обещал его вам, – растерянно сообщает управляющий вполголоса и добавляет торжественно и громко: – Господин граф ожидает в гостиной.

Даже в парадном черном костюме он все равно выглядит браконьером.

– Ты привез чучело в качестве контрибуции? – надменно интересуюсь я. – Это лишнее. Я же сказала, мы в расчете.

– Напрасно ты так думаешь, – возражает он. – Может, контрибуции причитаются мне.

– Я уже тоже расплатилась, – напоминаю я.

– А мне понравилось, как ты расплатилась, – заявляет он нахально. – Я хочу еще!

И сграбастывает меня в охапку.

– Ватрушка с перцем! – восклицаю я. – Ну, ты и наглец!

– Не ругайся, а то мне придется вечно не позволять тебе открывать рот, – предупреждает он и накрывает мои губы своими.

– А ты похож на этого самого лиса, – сообщаю я, отдышавшись. – Потому что такой же рыжий и хитрый.

– И потому что шкура в шрамах? – усмехается он. – А ты похожа на цаплю.

– Потому что такая же носатая? – угрожающе уточняю я.

– Э-э-э… – старательно ищет способ выкрутиться он. – Потому что вечно со мной цапаешься!