Она стояла в дверях и смотрела на меня. Молоденькая, красивая... Для меня – даже слишком красивая. Нет, я не питаю особой неприязни к собственной внешности, что выросло – то выросло, как говорится, хотя маме, конечно, не нравится, что я маленький, сутулый, тощий, с длинным носом и выпирающим пузиком. По мне – так стереотипный образ российского еврея, настолько общепринятый, что даже в карикатуры и анекдоты вошел. Но мама вечно ставит мне в пример разных личностей – от Моше Даяна до Стивена Сигала – и призывает немедленно заняться спортом и прекратить жевать бутерброды. Со спортом у меня отношения очень простые – он меня не любит, я его тоже, и когда мама очень уж сильно гнет свою политику, я сразу напоминаю ей длинный перечень разбитых очков, вывихнутых кистей и лодыжек, бесконечные пневмонии после бассейна и прочее. С бутербродами сложнее, но должна же быть у меня хоть какая-то радость в жизни?! Даже если это всего лишь майонез «Кальве»...

А эта девица, судя по ее фигурке, наверное, уже и забыла, как хлеб выглядит. Последний писк моды – развитый половозрелый скелет, обтянутый кожей. Впрочем, не могу сказать, в моем она ли вкусе – на таких я и по телевизору всегда смотреть боялся. Чтоб потом не расстраиваться лишний раз.

Вот так я и стоял перед ней, в футболке и драных шортах, держа в руке надкусанный бутерброд, и ждал, когда она скорчит брезгливую рожицу, пробормочет, что ошиблась дверью, и метнется обратно к лифту. Поэтому, когда она бросилась передо мной ниц и хорошо поставленным голосом пропела: «Я перед Вами, господин», я уронил бутерброд ей на голову. Майонезом и грудинкой вниз. В роскошную блондинистую шевелюру.

От неожиданности она вздрогнула, а потом поспешно склонила голову еще ниже. Бутерброд медленно начал ползти по волосам, оставляя за собой жирный белый след.

Будь я тем, кого моя мама называет настоящим мужчиной, я бы, конечно, кинулся убирать несчастный бутерброд... впрочем, если бы я был таким, я бы и не уронил этот кусок хлеба... Поэтому я стоял, смотрел и думал о какой-то ерунде – крашеные у нее волосы или нет? И если крашеные – испортиться ли краска от моего жирного бутерброда? У меня всегда так – в критических ситуациях я теряюсь... А мама еще хотела, чтобы я стал реаниматологом или хирургом! Хорош бы я был...

Из кошмарного видения того, как я в ступоре наблюдаю за артериальным кровотечением, меня вырвал звук падения. Вот такой – шмяк! Это бутерброд, наконец, упал на пол.

Блондинка чуть приподняла голову – на лоб ей прилип какой-то мусор, ой как стыдно! – права была мама, надо чаще убирать в квартире – принюхалась и замерла на несколько секунд. Потом приподняла голову повыше и робко встала на колени. В руках она держала многострадальный бутерброд и, опустив глаза вниз, протягивала его мне:

– Не гневайтесь, Господин, я уберу Ваш ковер. Я была неразумной и не поняла, что я должна держать Вашу еду у себя на голове. Я заслуживаю наказания, Господин. Как Вы прикажете, мне вылизать ковер до или после наказания?

Сказать, что я был ошарашен, значит, ничего не сказать. Меня хватило только на то, чтобы пробормотать:

– Как хочешь, милая... – и сбежать от нее на кухню.

На кухне я на удивление деловито выкинул бутерброд в мусорное ведро и сел за стол. Думать. Думалось плохо, но меня это не удивляло – у сумасшедших всегда с размышлениями плохо, мысли рваные, ассоциативный процесс нарушен... Но чтоб шизофрения начиналась с таких ярких галлюцинаций? А если это не галлюцинация, тогда что?! А может это не я, это девушка сошла с ума? Тогда надо срочно скорую вызвать, мало ли, что душевнобольной натворить может… что-то там подозрительно тихо... может она себе горло перерезала, а я тут сижу как идиот?!

Теряя тапки, я вылетел обратно в прихожую, чтобы принять хоть какие-то меры, и потрясенно замер. Девица усерднейшим образом вылизывала мой ковер, периодически брезгливо вытаскивая изо рта мусор и складывая его в кулачке. Увидев меня, она снова бухнулась головой в пол:

– Ой, Господин, простите меня! Я сейчас же съем этот мусор, не сердитесь, Господин!

Я было замер – по своей привычке цепенеть в критических случаях, – но потом представил себе, как я постоянно бегаю между кухней и прихожей, застывая статуей и там, и тут… А мне, между прочим, завтра на работу. К половине девятого!

Поэтому я подошел к девушке, обнял ее за плечи и попытался поставить ее на ноги. Неудобно разговаривать с коленопреклоненным затылком. Вставать она решительно отказывалась и все пихала себе в рот мусор. Правильно говорят – все девицы сущие дети. Поэтому следующая моя реплика была почти рефлекторной:

– А ну брось каку! Выплюни ее немедленно! Нельзя есть с пола. Ну-ка, пойдем, я тебе ручки вымою… – и голову, добавил я уже про себя.

На удивление, девушка отреагировала в точности как двухлетний ребенок – выплюнула всю гадость обратно на ковер, гибко поднялась и протянула мне свои замурзанные ладошки. Пришлось вести незваную гостью в ванную и натурально мыть ей руки. Двигалась она как кукла... Так и стояла с мокрыми руками, пока я не догадался сказать ей:

– Вытри. Вон полотенце.

Вытерла и стоит, полотенце в руках держит. На волосах белыми потеками майонез. Точно сумасшедшая. Хорошо, еще не буйная. И откуда она на мою голову взялась?!

– Из Бюро, Господин.

Сумасшествие заразно. Ну, у девицы хорошо детализированный бред, а меня кто за язык тянул?! Права мама, я – совершенно безвольное существо...

– Какого бюро?

– Бюро, Господин. Меня прислали к Вам.

– За что?!

– Простите, Господин!

Изумительный диалог. В ванной. Майонез, чтоб его, на пол капает. А она ежится, но даже и не пытается его с волос стряхнуть. Мамочка, роди меня обратно… я психов боюсь...

– Ага, прощу... Ты голову мыть умеешь?

– Конечно! Меня обучали согласно базовому контракту.

– М-м-м-м... Вымой голову, а? Вот и шампунь на полочке стоит. Нет!!! Не мне – себе, себе, деточка, вымой... А я пока позвонить схожу...

Она мне голову мыть хотела! Совсем крыша поехала. Еле вырвался. Как совсем маленькому ребенку объяснил, что хочу, чтобы она себе голову помыла, вручил полотенце и бросился звонить в психиатричку. Но позвонить так и не сумел. Все время, что она плескалась в душе, сидел рядом с телефоном и пытался собраться с духом, чтобы позвонить. Почти обрадовался, когда она вышла из ванной с пышным тюрбаном из полотенца на голове. Все-таки редко мне удается пообщаться с такими красивыми девицами, пусть и насквозь сумасшедшими. Лучше я ее накормлю сначала, а то пока скорая приедет, пока оформят ее в дурке – наверняка ведь проголодается. Вот только чем мне ее кормить?! Из диетических продуктов у меня только яблоки.

– Ты есть хочешь?

– Простите, Господин!

Вот и поговорили… Ладно, попробуем еще раз, нельзя же в психиатричку звонить прямо при ней.

– Ты будешь есть? Кушать будешь? Ням-ням, а?

– Как прикажете, мой Господин!

Я был в полном отчаянии. Что мне теперь делать?! Как прикажете... Она даже не могла толком сказать, голодная она или нет. Не найдя ничего лучшего, я попытался встроиться в структуру ее бреда:

– Приказываю честно отвечать на мои вопросы! Ты голодная или нет?

– Мой Господин! – Она опять бухнулась на колени и подняла на меня полные счастья глаза. – Как прикажете, мой Господин! Я не голодна, но готова подчиниться любому Вашему приказу, Господин!

После этого она застыла на коленях, глядя с обожанием на мои тапки, и даже дышать стала, кажется, через раз. Что мне делать?! Ну почему, почему я не позвонил в психиатричку, а?! За что я должен мучаться здесь с этой сумасшедшей?! Что делать, что делать? Как бы ее спровадить от телефона?

– Приказываю, – волшебное, однако, слово, – отправляться на кухню и приготовить… э-э-э… ну, что найдешь, то и приготовь, в общем… О Боже милосердный!! С колен встань! Ну, встань, пожалуйста! И вообще… не ползай тут.

Девушка неохотно встала и пошла на кухню. Я смотрел ей вслед и думал, что тоненькая она необыкновенно, а косточки на запястье вот-вот прорвут кожу. Вероятно, предположил я, у нее сумасшествие на фоне анорексии. Белка не хватает мозгу, и вот результат! Потом я понял, что дурными размышлениями просто тяну время и откладываю звонок и, совершив над собой изрядное усилие, взял трубку телефона. «Сейчас я наберу номер и скажу: «Приезжайте, пожалуйста, тут девушка с ума сошла. Мусор ест, меня Господином называет…» Сейчас наберу номер и скажу…», – думал я, когда из кухни вдруг донеся грохот и звук разбивающегося стекла. Естественно, я тут же повесил трубку и побежал на кухню, выяснять, что случилось.

На кухне, коленями прямо на осколках разбившейся тарелки, стояла моя незваная гостья и горько плакала. Подлетев к ней, я попытался было силой поднять ее, но она молча сопротивлялась и продолжала рыдать. Пришлось вспомнить волшебное слово:

– Приказываю!

В ответ получил душераздирающее всхлипывание и замутненный слезами взгляд.

– Приказываю! – с мужеством отчаяния продолжил я, – с колен встать немедленно! И больше на колени не вставать до получения особых распоряжений! – «до получения особых распоряжений» само вылетело, это любимая фраза моей начальницы.

Девушка встала. По ножкам стекали струйки крови из царапин на коленках. Эта идиотка еще и поранилась!!! Я проклял свою нерешительность, не давшую мне позвонить в скорую. Из-за меня она пострадала! Ясно же, сумасшедшими должны заниматься психиатры, а не медицинские статистики, залюбовавшиеся шеей-стебельком! Теперь я виноват в том, что она поранилась. Ее же нельзя было оставлять одну ни на минуту… Хорошо еще только тарелка, на кухне ножей полно! Правда, они все тупые и чтобы перерезать себе горло, надо упорно пилить как минимум полчаса, но дело-то не в этом! О чем я только думаю, растяпа, а если туда уже попала инфекция?! Абсцесс, флегмона, сепсис, летальный исход – и я за решеткой! Не в силах сказать ни слова, я просто потянул ее за руку. В ванной посадил на бортик и дрожащими руками опрокинул на ее коленку пузырек йода, много не будет. Девушка взвыла, покачнулась и упала в ванную, стукнувшись затылком о стену. Я бросился ее поднимать, а она все пыталась свернуться клубком и тихонько скулила.

– Маленькая, маленькая, ну что ты, маленькая, все сейчас пройдет, сейчас подую и все пройдет, – бессвязно бормотал я, понимая, что когда ее все же увезут, мне останется только пойти и повеситься от собственной несостоятельности. Только я мог из лучших побуждений заставить эту малышку так мучаться, мама права – я полный идиот. Девушка же, состояние психики которой не стало лучше после удара о стенку, начала целовать мои руки и помогать мне вытаскивать ее из ванной. Ее помощь и моя неуклюжесть привели к тому, что в ванную свалился и я, упершись коленкой ей в живот. Бедная девочка сдавленно охнула и собралась терять сознание, пришлось быстро вылезать. К тому моменту, когда я все же смог извлечь ее из ванны и тщательно смазать йодом вторую коленку, в дурдом можно было увозить нас обоих.

Все так же бессловесно я взял ее за руку и потащил обратно на кухню, понимая, что если я сейчас срочно не съем что-нибудь вкусненькое, то окончательно сойду с ума.

На кухне я поставил ее у двери, перехватив рывок снова бухнуться на колени, буркнул: «Стой здесь», и соорудил себе многоэтажный бутерброд с колбасой, майонезом, сыром, маринованными огурчиками и зеленью. Потом посмотрел на тощенькую девочку и сделал такой же и ей. Откусил свой и протянул девушке ее. Она робко посмотрела на меня, послушно взяла бутерброд и держала его в руках, пока я, почти управившись со своим и чуть успокоившись, не спросил у нее:

– Ты почему не ешь?

– Господин хочет, чтобы я это съела? – и все это без малейшего удивления или смущения на мордашке! Только я успокоился, как она снова со своими психами…

– Да, – терпеливо сказал я, проглотив стон и скрежетание зубовное, – я хочу, чтобы ты это съела. Ты есть вообще умеешь?

– Умею, Господин. Сейчас съем, не сердитесь, Господин.

Когда она начала есть бутерброд, перемазавшись с непривычки майонезом, она стала почти похожа на человека. И никаких признаков сумасшествия... огурец на лету поймала, уронив его с хлеба. Я поставил чайник и стал резать вафельный тортик.

За чаем мы разговорились. Вначале я попросил ее не называть меня поминутно Господином.

– Как же мне к Вам обращаться?

– Меня Гришей зовут… А тебя?

– Как прикажет Гриша.

– Гриша, – я тоже заговорил о себе в третьем лице, довела, – хочет знать, как тебя дома звали.

– Алена.

– Вот и хорошо, значит ты Алена… А где ты живешь, Ален?

– Где прикажете.

– А раньше где жила?

– Вначале дома, потом с другом, потом в Бюро.

– А дом у тебя где?

И так – долго-долго… весь чайник уговорили, пока я пытался понять, что за Бюро ее ко мне послало, и чем я перед этим Бюро так провинился. Когда я ее спросил, зачем она пришла ко мне, она ответила просто и непонятно:

– Служить. Вы выбрали меня, Гриша, заплатили Бюро, и я буду служить Вам.

Здесь я не выдержал и закричал:

– Я ничего никому не платил!!!

Она не обратила на это никакого внимания. Пришлось выспрашивать дальше. На вопрос, в чем именно заключается ее служение, она ответить толком не смогла. Несла околесицу про то, что призвание каждой женщины – служить своему мужчине, подчиняться ему и доставлять ему удовольствие.

– Ты же умная женщина, Алена! Ты же институт закончила, откуда такие средневековые дремучие представления?! Ты еще скажи, что у женщины нет души и мозгов тоже нет!

– Конечно, нет, – отвечает, – и не было никогда. Это все выдумки про равноправие. Как может быть женщина равна мужчине? Женщина лишь три пятых мужчины.

Последним доводом я был сражен и уничтожен.

– Но почему три пятых?! Почему не семь восемнадцатых, например?! Кто это мерил?

– Это все знают. В роддомах, мне мама рассказывала, когда мальчик рождался – акушерке платили пять рублей, а за девочку – только три. Женщина – три пятых мужчины. И может быть счастлива только тогда, когда находит и выполняет свое истинное предназначение – служить и подчиняться.

– Но это же рабство!

– Да, Гриша, конечно.

Я не нашелся, что сказать. Мысленно обругал себя последними словами за то, что полез со своими глупыми расспросами к больной девушке, и уже собрался пойти к телефону, как раздался звонок в дверь. Я направился открывать, недоумевая, кто это там может быть.

– Где эта сука?! – услышал я вместо «здравствуйте». Стоит мужик – модель с обложки дорогого журнала, мечта моей мамы. Резкое лицо, полные губы, волосы волнами, благородная седина на висках, сильные запястья, тонкие длинные пальцы и блестящие ботинки… От растерянности я даже не обратил внимание на хамство с порога и, с каждой секундой все острее ощущая собственную худосочность и обтрепанность, начал беспомощно бормотать:

– Простите, Вы к кому? Вы, вероятно, домом ошиблись, у нас тут многие путают, так по-дурацки корпуса расставлены и даже не помечены снаружи, не правда ли? Вы, если мне объясните, куда Вы хотели, я Вам подробно расскажу, как добраться, тут даже почтальоны путают частенько. Не поверите, но мне позавчера даже журнал положили не тот. Я обычно выписываю…

– Заткнись. Где эта дрянь?! Я ее жду уже третий час.

– Какое право Вы имеете так со мной разговаривать?! – попробовал возмутиться я, с отвращением вслушиваясь в собственный дребезжащий голос, когда в прихожую вышла моя гостья. Увидев девушку, мужик просто отодвинул меня в сторону одним движением бровей, схватил ее за руку и потащил за собой. Я застонал.

Последний раз я дрался в третьем классе. Тогда мне разбили очки, а мама объяснила, что дерутся только очень глупые мальчики, умные всегда могут решить спор без драки. Я прожил жизнь в полном соответствии со словами мамы и всегда пытался решать споры без драки, но что-то подсказывало мне, что здесь словами не поможешь. И я никак не мог оставить бедную сумасшедшую, и без того обиженную судьбой, в лапах этого грубияна-садиста. «Пока она под моим кровом, она под моей защитой, оставьте девушку в покое!» – закричал я и бросился ему наперерез. В голове моей мелькали мушкетеры, молодогвардейцы и еще какой-то романтический бред. Мелькали недолго, потому что я налетел животом на его кулак и, выдыхая последний воздух из легких, медленно сполз на пол, успев простонать:

– Ты никуда не пойдешь…

Когда я оправился от удара в солнечное сплетение настолько, что сумел открыть глаза, то увидел блестящего мужика на полу. Его римский нос расплющился о линолеум пола, волосы были растрепаны, брюки задрались, обнажив худые волосатые ноги. Моя сумасшедшая девушка сидела на полу и нежно гладила меня по лицу… небрежно придерживая руки мужика в жесточайшем заломе. Легко так, чуть ли не одним пальчиком.

– Ы-ы-ы… – вопросительно просипел я.

– Как Гриша прикажет? Отпустить его? Или?

– Это… ему же неудобно там… ты это… полегче…

– Отпустить, Гриша?

Я не знал, что сказать, но мужик все решил сам, начав биться в захвате и несвязно выкрикивать какие-то глупости, что он заплатил, что деньги ему неважны, но сам факт он прощать не собирается, что еще на коленях к нему приползет и ноги лизать будет. Вычленив среди всего этого словесного мусора – крепко же эта худышка приложила мужика головой об пол, совсем с ума съехал – фразу «и я немедленно уйду отсюда, сама еще пожалеешь», я уцепился за нее и сказал:

– Отпускай его, Алена, он немедленно уйдет.

Мужик действительно сбежал мгновенно, даже брюки одергивать не стал.

Алена смотрела на меня спокойно, как будто все произошедшее было совершенно в рамках вещей, а я с трудом учился снова дышать, одновременно лихорадочно соображая, что это только что было. Я, вероятно, впутался в какую-то мафиозную разборку. А моя сумасшедшая девушка – отечественный вариант «Никиты». Только на всю голову ущербный. В любом случае, звонить в скорую теперь нельзя. А вдруг эта Алена совершила какое-нибудь преступление? Ее же посадят в тюрьму и разбираться не станут, что она больная. А лечить ее кто будет?! Нет уж, я ее отмыл, я ее накормил, она меня слушается, я ее и спасать буду. Только ничего выспрашивать у нее нельзя, а то еще сам узнаю какие-нибудь ненужные мне тайны, скрывайся потом весь остаток жизни. Придя к такому логичному решению, я немедленно спросил:

– А почему ты сразу не начала ему сопротивляться?

– Гриша мне ничего не говорил. Простите меня, Гриша! Я стала действовать после Вашего приказа!

– К-какого приказа? – у этой девушки талант выбивать меня из седла. Настоящий талант.

– Вы сказали, что я никуда не пойду. И я не пошла, – она неуверенно помолчала и добавила: – Гриша?

– Оставим это, – пробормотал я, уже и не надеясь на понятное объяснение.

Постелил ей на диване в большой комнате, сам лег спать у себя, оставив дверь между комнатами приоткрытой, чтобы услышать, если что случится. Я слегка нервничал, что мне делать, если она придет ко мне ночью… и был несколько разочарован, когда услышал ее сонное сопение из соседней комнаты. Обругал себя похотливым павианом, пересмотревшим боевиков по телевизору, и заснул сам.

Утром я, как всегда, прихлопнул отвратительно шумящий будильник и собрался было подремать еще минут пять, когда уловил вдруг чудеснейший из запахов. Запах свежей сладкой выпечки, булочек с корицей, пирожков с яблоками и рулетов с повидлом – погибель моей фигуры и упоение вкусовых сосочков. Не веря своему счастью, заглянул на кухню: и точно, там копошилась вчерашняя гостья, в моем зеленом фартуке с зайчиками. То есть, кроме фартука на ней ничего не было. Я мгновенно уткнулся взглядом в противень с выпечкой, который она доставала из духовки, скромно стараясь не смотреть на ее бесконечные ноги и выпуклую попку.

На противне лежали разные булочки, с завитушками и без. Пахли они так, что за эти булочки я, кажется, готов был простить ей и вчерашний, переполненный событиями, вечер и сегодняшний выход в костюме Евы. И в самом деле, в чем еще ходить по дому бедной девушке?! Алена, тем временем, поставила противень и начала перекладывать булочки на деревянную доску. Воспользовавшись тем, что она меня не заметила, я быстренько смотался в комнату за футболкой для нее и штанами для себя, а то так и сверкал волосатыми коленками и сизыми домашними трусами.

– Гхм... доброе утро! Вот, возьми, я на тебя не смотрю, – смущаясь, сказал я и, отвернувшись, протянул ей футболку. Как всегда, вначале сказал, потом сообразил, что говорю глупость – как я мог знать, что ей нужна футболка, если до этого не пялился на нее в голом виде?! После этого гениального по своей бестактности заявления я твердо решил вообще ничего не говорить, так что завтрак прошел в тягостном молчании. Алена попыталась было не садиться за стол, а бегать вокруг меня с чайником, приборами и всячески за мной ухаживать, но я достаточно быстро это пресек, вначале едва ли не силком посадив ее напротив меня, а потом поставив перед ней тарелку с булочками и чашку с чаем и односложно – чтоб снова не влипнуть в неудобную ситуацию! – велев:

– Ешь.

И ничего! Съела все, как миленькая, молча поклонилась мне и начала со стола убирать. А я пошел на работу, все еще ругая себя за чудовищную утреннею бестактность. Работа, понятно, на таком фоне не клеилась...

В обеденный перерыв я заглянул к «психам», в неврологическое отделение. Я очень и очень надеялся, что их заведующий вспомнит, как я покрывал его ляпы в годовом отчете, и поможет мне. Больше мне рассчитывать было не на кого, а Андрей даже среди медиков славился своей чудовищной практичностью и здоровым цинизмом.

– Здравствуйте, Андрей Викторович!

– О, статистика пришла! Что, Григорий Наумович, мы опять что-то не так заполнили? Надеюсь, все еще можно исправить? И учтите, у меня два врача в декрете, мы зашиваемся, просто зашиваемся!

– Нет… я… видите ли… у меня такое щекотливое дело…

– Что, кому-то справка в военкомат нужна? Больничный? Направление?

– Нет! Мне наоборот… Ваш, так сказать, профессиональный совет нужен…Тут…

– Что-то с Вами? Бессонница? Или эти, зеленые человечки, мерещатся? – и захохотал. Ему хорошо, большому, шумному и нахальному! Он бы в такую дурную историю никогда бы не попал!

– Не-е-т... понимаете... У меня дома живет сумасшедшая девушка, она вчера пришла. Вы не могли бы ее посмотреть? Я… мне кажется... может быть, в ее случае можно было бы обойтись без госпитализации? Вот я и подумал, что Вы…

Здесь заведующий наконец проникся всей сложностью моей проблемы, серьезно и внимательно посмотрел на меня и пообещал зайти прямо сегодня. А потом долго выспрашивал меня о моем здоровье. Я, честно говоря, даже не ожидал от него такого внимания и заботливости, было очень приятно.

Домой я побежал сразу после семнадцати-пятнадцати, даже бумаги не собрал, пусть на столе полежат, никуда не денутся. Как ни странно, в квартире все было тихо и чинно. Алена убрала, приготовила обед и стояла, ждала меня в углу прихожей. Когда я вошел, она снова попыталась броситься мне под ноги, но я уже был начеку и остановил ее еще в полупоклоне усталым:

– Не надо, милая, ну, пожалуйста….

Пообедали, правда, опять в утомительном молчании. Впрочем, обед не уступал утренним булочкам, так что я решил, что если девушка ТАК готовит, то она вполне имеет право молчать за едой, раз уж ей этого хочется.

Ближе к вечернему чаю пришел Андрей. Тихий, вежливый, сам на себя не похожий. Неподдельно удивился, увидев мою девушку – вот что значит профессионал, с одного взгляда сумасшедшую распознал. Он вытащил из чемоданчика бутылку коньяка и мы сели пить чай. Я-то сидел недолго, пробормотал пару ничего не значащих фраз и смылся под предлогом срочной работы. Перед этим велел Алене честно и подробно отвечать на все вопросы Андрея Викторовича.

Они беседовали около часа, а я все это время сидел в комнате и нервно грыз ногти. Было жалко девушку, жалко себя, немного жалко, что все это приключение сейчас закончится самым банальным образом... Жаль, что сказки бывают только в книгах, а девушки-Алены оказываются психически больными. Вот было бы здорово, если бы была волшебная палочка! Я бы ей взмахнул и сделал так, чтобы Алена выздоровела. Правда, тогда она тут же сбежала бы от меня: зачем я ей сдался, такой красавице?! Вот и получается, что нигде мне не будет счастья – ни в сказке, ни в жизни. И поделом, сам виноват, надо было маму раньше слушаться! Опять теперь жить одному, готовить и убирать, и никто не будет ждать меня в прихожей... Бедный я, бедный я, несчастный…

Тут дверь в комнату распахнулась, и ворвался Андрей.

– Ну что, статистика?! Смеешься надо мной, да?! Думаешь, ловко провел?! Эх, и где ты только такую кралю подцепил?! А главное – только не обижайся! – и что она в тебе нашла?! – и оглушительно захохотал в своей обычной отвратительной манере.

– П-позвольте, Андрей Викторович, – попытался вернуть его я на вежливые рельсы, – что значит «подцепил»? Я же говорю, она сама пришла, вчера. Как Вы думаете, ее можно вылечить?

– Статистика, шутка уже затягивается и становится несмешной! Я веселый человек, сам розыгрыши люблю, но не до такой же степени?! От любви вылечить невозможно, хотя она и впрямь сумасшествие чистой воды, – и продолжает хохотать. Весело ему!

– Но, Андрей Викторович… – я уже почти плакал.

– Григорий Наумович! Перестаньте! Алена, иди сюда, поговорить надо!

Алена пришла. Руки мокрые – наверное, посуду мыла.

– Алена, скажи мне, пожалуйста, это кто сидит?

– Это мой Гриша.

– Слышите, Григорий Наумович? «Мой»! Да еще и по имени! Алена, а что ты хочешь делать?

– Что скажет мой Гриша.

– Статистика, э? Влюблена до судорог! И чем ты ее приманил?!

– Андрей Викторович! Ну, неудобно же в третьем лице… Алена, расскажи Андрей Викторовичу про Бюро! – вот сейчас ты услышишь, психиатрия несчастная. Профи, видите ли, сумасшедшую распознать не может!

– Бюро послало меня служить моему Грише, я…

Здесь Андрей махнул рукой и почти силой вытолкал девицу за дверь.

– Слышал я про это Бюро. Сговорились и разыграть меня решили? «Никиты» пересмотрели, уважаемый Григорий Наумович? Или... – здесь он насупился, сосредоточился и начал задавать мне вопросы. Какой сегодня день, какая погода, прогнал через ассоциативный ряд, то-се... Когда он поинтересовался, есть ли у меня сумасшедшие или алкоголики в роду, до меня, наконец, дошел смысл его расспросов.

– А-андрей Викторович!!! Что Вы хотите сказать?! Что это я – сумасшедший?!!

– А что мне еще остается предположить, Григорий Наумович?! Вы приглашаете меня смотреть какую-то якобы сумасшедшую девушку, которая так – с бухты-барахты! – пришла к Вам и осталась жить, подсовываете абсолютно здоровую, но влюбленную в Вас до чертиков девицу, а потом ждете от меня, что я ее госпитализирую! Она Вам так надоела, что Вы не знаете, как от нее по-другому избавится? Так просто скажите ей об этом, а если не поможет – побейте ее! Это лучше, чем загонять человека в дурдом – по крайней мере, честнее! Или Вам нужны рецептурные лекарства? В чем смысл этого дурацкого розыгрыша?!

– Но она называла меня Господином… – и это было все, что сумел пролепетать я.

– А может в этом и есть свой сермяжный смысл, а? – он улыбнулся мне, подмигнул, выписал снотворное и дневной транквилизатор – мне выписал, мне!!! И ушел.

Я был раздавлен, опозорен и уничтожен. Пошел на кухню, прикончил бутылку коньяка и лег спать. Утром обнаружил Алену, прижавшуюся ко мне и тихо посапывающую у меня на плече. Вспомнить, было у нас что-то ночью или нет, я не смог. Голова трещала, во рту был металлический привкус – подарочные бутылки редко бывают хорошими.

Выпил кофе, посмотрел в окно… и мы поехали покупать Алене всякие одежки, а мне – выписанные лекарства.

С тех пор так и живем. Я работаю, Алена устроилась менеджером в фирму, которая снимает у нашей больницы подвальный этаж, осенью ждем маленького.

Бюро нас не беспокоит, что заставляет меня думать о правоте Андрея Викторовича.

Через месяц нашего общения, правда, Алена стала часто плакать, ходила расстроенная, смурная, а потом спросила у меня:

– Мой испытательный срок кончился. Мой Гриша мной доволен?

– Конечно, доволен, милая! Я люблю тебя, – недоуменно ответил я.

– И я люблю моего Гришу. Можно я позвоню в Бюро, скажу, что я согласна и мой Гриша тоже согласен?

Я, конечно, разрешил звонить, даже из комнаты вышел, чтобы не разрушать игру моей девочки.

Пару дней после этого «звонка» она ходила задумчивая, но потом все пошло как обычно.

Жизнь у меня изменилась. Я был принят в наше маленькое «мужское» общество – на правах неимоверного сердцееда и обладателя удивительнейших «мужских» достоинств, который сумел не только влюбить в себя красивейшую девушку, но и добиться от нее стопроцентной, нерассуждающей верности. Ко мне стали «клеиться» девушки, видимо, в расчете узнать поподробнее – что же Алена во мне нашла. А еще я так привык говорить с Аленой в приказном тоне – на любое другое обращение она плакала и спрашивала меня, в чем она провинилась – что однажды и маме так ответил. Случайно.

Мама тогда приехала из своих Подлипок, посмотреть как мы живем и что за девушку я «подцепил», как она выразилась. Алена поздоровалась – слава Богу, не стала ей в ноги кидаться! – и ушла на кухню, готовить, а мама прошла в комнату, придирчиво оглядела плинтусы и начала мне выговаривать:

– Кто эта девушка? Ты что, не понимаешь – такая красавица будет тебе изменять направо и налево! И у тебя вдобавок к ослиным ушам вырастут еще и оленьи рога! Ну что можно в тебе найти, а? Вот скажи мне, пожалуйста, ты в своем уме был, когда привел домой такую девушку?! И это мой сын! Ты на себя давно в зеркало смотрел?!

– Ну, мам.. ну что тебе не нравится? Футболка целая, видишь, здесь Алена дырочку зашила…, – говорить о моих недостатках мама может долго. Единственный способ борьбы – переключить ее на что-то другое. Однако, Алена так хорошо зашила мою любимую футболку, что даже мама не нашла к чему придраться и попыталась продолжить было монолог о моих недостатках, как в комнату вошла Алена. Вошла и молча встала в дверях, видимо, опасаясь перебивать старших, на редкость воспитанная девушка! Я, зная, что мама может говорить на свою любимую тему часами, а Алена просто так отрываться от готовки не будет, сказал сквозь мамину речь:

– В чем дело, Алена? Говори, детка.

И Алена сказала.

Она сказала:

– Как Вы можете так говорить о моем Грише?! Он – мой Гриша! Он самый лучший, самый умный, самый сильный, самый-самый-самый! Мой Гриша! Простите меня, но я – Ваша! Мой Гриша?

Мама вначале опешила, а потом… потом они начали говорить одновременно.

Мама: «Он?! Да он рохля, он идиот, он слабак и подкаблучник!».

Алена: «Мой Гриша!», – и бух передо мной на колени!

Здесь я от ужаса не выдержал:

– Немедленно встань с колен! Сколько раз повторять – мне не нравится, когда ты так делаешь! Мама, да замолчи ты хоть на секунду!!!!!!

Я не хотел, автоматически получилось, но не успел я начать извиняться, как мама расплакалась и сквозь слезы сказала:

– Господи, наконец-то ты стал похож на мужчину! Говоришь совсем как твой отец.

Алену мама, как ни странно, после этого приняла очень спокойно, все повторяла, что Алена очень умная девушка и сумела разглядеть все мои достоинства. А уж когда услышала, что внук будет...

Все хорошо.

Только я все равно ничего не понимаю.