Ритуал таков: я должна сказать, за что меня накажут, затем назначить количество и инструмент. За несоответствие тяжести проступка и наказания он меня дополнительно наказывает. Этот ритуал установил он. Хотя иногда бывают исключения.

Мою голову крепко зажимают его колени. Сегодня это провод – за вылетевшее неприличное словцо. И почему я не могу держать язык за зубами… «Досадно, – тихо говорит он, – могла бы и промолчать, а теперь будешь реветь белугой, вместо тихого вечера…»

От этого мне больнее, но я решаю не реветь и закусываю губу, хотя молчание только усугубляет его злость. Удары провода становятся обжигающими, слезы просто брызжут из глаз, я начинаю стонать и умолять о прощении. Увернутся от ударов? Будет только хуже… «Разве я тебя не наказывал за это? Почему ты забываешь? Наверное, мало было. Ничего, в этот раз ты до-олго не забудешь. Заодно и память подлечим». Попа просто горит, но местами онемела, и там я ничего не чувствую. Значит, все будет фиолетовое, синяк на синяке, и лежать на спине я не смогу, сидеть тоже, и ходить будет больно. «Ну, пожалуйста, простите» – реву я. «Больше не буду ругаться, честное слово, пожалуйста…» Уже не вопли, а хрипы… Опять сорвала голос, – отрешенно замечаю я. И бесконечность прерывается... ВСЕ. Ура, я выдержала, теперь вся надежа на то, что наказание закончено.

Я вся дрожу, встать никакой мочи, но надо. Поднимаюсь на колени, целую руку, меня наказующую, глаза в пол, как подобает, дрожащим и охрипшим голосом шепчу: «Спасибо за наказание, Господин мой». И, волнуясь, жду ответа…Помилует…Или НЕТ?!

Гамлет и рядом не стоял.

Слышу: «Даю одну попытку исправить мне настроение и вечер. Приводи себя в порядок, готовь на стол, час на все про все, я пока отдохну». «Спасибо, я буду очень стараться».

Час… Надо все расписать, он любит порядок и аккуратность, я тоже. На разогрев приготовленного и сервировку – 20 мин. 15 мин. – душ. 5 мин. – пореветь в ванной. Остальные на декор себя и на настрой «хороший вечер»… Сложно это будет при сине-красной, опухшей и саднящей попе. Мдя. Сначала в ванну. Плачу от боли и обиды, от боли, пожалуй, в большей степени… ну что за дурацкая привычка анализировать все на свете!

Пора в душ. Мой любимый арома-гель, водичка льется, тело обтекает, попе от нее не легче. Фиг с ней, болью этой… главное, что про себя, не вслух. Теперь на кухню… так, все сделано. Очередь за декором… краска чуть-чуть, волосы, голова кружится, полежу немножко, потом оденусь.

Ложусь, гримасничая… смешно, должно быть, выгляжу. На боку не больно. Полежу минут пять и встану. Очнулась от ощущения ласковых пальцев на коже. Он лежит рядом и нежно меня гладит по всему телу. Бархатные его прикосновения вызывают дрожь возбуждения, я сладко потягиваюсь и прижимаюсь к нему. Сливаясь с его телом, запахом, с ним… Единое целое… Внезапно его руки становятся грубы и жестки, хватают меня и ставят на четвереньки. Кончаю сразу после того, как он меня пронзает. Крепкий шлепок… Ой-ой-ой... больно-то как… м-м… все желание улетучивается. Далее не любовь, а изнасилование – аналитика, млин, сработала. Плачу, прошу перестать. Он грозно приказывает – умываться, потом обратно и лечь на спину, потому что неприятно видеть мою синюю задницу. Бегу, ибо при таком голосе «промедление смерти подобно». Ложусь, боль насквозь… слезы сами вытекают из зажмуренных глаз. Потом очень приятно, все перемешивается… Тону, и он тонет со мной… Тяжелый… любимый, родной мой…

Жду его с работы с нетерпением… УРА–УРА!!! Едем на дачу на целую неделю… кайф.

Прыгая, несусь его встречать. «Приготовилась?» – строго спрашивает он и в глазах его скачут чертики. «Да!» – пищу я.

Мы замечательно проводим всю неделю. Я счастлива еще и тем, что все мои капризы и озорство сходят мне с рук. Правда, потом я «тишусь» и извиняюсь, на всякий случай.

На что он улыбается и молчит.

Суббота. Аналитика сработала… Скамейка, розги в ведре, полпачки соли йок… Приятное утро, нечего сказать.

День проходит как обычно. Замечает мою настороженность, смеется…

Вечер. «Ты сегодня паинька?» – посмеивается он за ужином. Я, улыбаясь: «Ну, оторвалась за неделю». «Надо будет дома так розги заготавливать» – весело говорит он. Не выдерживаю и вопрошаю с дрожью в голосе: «Ты меня сегодня будешь сечь?». От стыда и смущения слезы сами капают. «Нет, так что реветь тебе рано еще, – спокойно и властно говорит он, привлекает меня к себе на колени и утирает слезки, – завтра утром». Уфф… Сроки определены. Хотя от этого не легче. Может, розги сломать? Новые наломать – пара минут, не поможет… Может, получится попросить? Нет, только двойную порцию обеспечу… Убежать, а может, спрятаться? А потом он меня найдет, будет рад и все простит? (ИДЕЯ! Детская, правда…). Ляжем спать и я сбегу.

Разобрала постель, за спиной голос: «Иди ко мне, не оборачивайся». Чую неладное, иду спиной. Веревка! Он меня «упаковывает»: «Чтобы ножки не сбежали». Опять он мои мысли читает…

Утро воскресенья. Раньше радостное, теперь мрачное… Завтрак прошел молча. Ну, вот. Скамейка на середине комнаты, ведро с розгами рядом. Раздевайся и в угол на колени, – приказ. Убежать, забиться в угол, умолять… Бесполезно. Как робот, раздеваюсь и становлюсь в угол. Еще немного, и начнет трясти. «Стой так полчаса». Я не выдержу. Время тянется, как резинка. Я беззвучно плачу, мне очень страшно, очень. Я боюсь порки, мне же будет очень больно. Я ненавижу розги, веревки, когда они в наказание (хотя иногда может быть и очень приятно). Реву в полный голос, когда он приходит. Ненавижу и его сейчас. Сейчас он жестокий, беспощадный и потому страшный. «На скамью!» – отрывисто и жестко. У меня даже нет сил встать от страха. Тогда он берет меня за ухо и ведет к скамье. Я покорно ложусь. Он привязывает руки, ноги и за поясницу. «Ты знаешь, за что я тебя накажу?». «Да, за то, что я плохо вела себя неделю».

«Не только…Еще за то, что ты плохо вела себя перед наказанием. Разве ты не должна отвечать за свои проступки?». «Должна, я больше не буду». «После порки точно не будешь». Тишина… он выбирает розгу. Свист, капли попадают на меня. Если бы только капли были от розог. Бездна… Резкая боль, ожог, как пишут в рассказах, и это чистая правда. Она «режет», точно скальпель, «правит», как в старину говорили. И все же мой аналитический центр говорит о том, что самый больной удар – это первый. Дальше уже начинаешь терпеть. Извиваюсь, ору, реву и все это одновременно. Затраты энергии во время порки сравнимы с несколькими походами на шейпинг. Не знаю как, но считать успеваю. Хотя это – дело привычки, наверное. Сто… «Отдохни». Уходит покурить. Голова как чугун. Попа «порезана» на куски, как и часть ног. Скорее в фарш, причем горячий. Подольше бы не приходил. Шаги вслед за этой мыслью. «Не надо больше, пожалуйста, я все поняла, честное слово, я так не буду себя вести больше…». «Еще слово и получишь кляп». Опять тишина. Свист и боль. «Считай!». «Сто один!» – кричу я. «Неверно, снова!». «Раз!» – я визжу. «Вот теперь верно». Я впадаю в истерику, неужели все сначала?! Удары сыплются, я уже не могу считать. Я животное, зверек, Боль – все мое существо. Вдруг все прекращается. Нет резкой боли до исступления, осталась тупая боль.

Тишина, пение розги завершилось, ария спета…

Только мои всхлипы и рыдания. Он гладит меня по голове, целует в лоб. Потом уходит…Эй! А развязать?! Возвращается с мазью. «Благословенный» Спасатель немецких детей нежно покрывает мои пострадавшие части тела. Боль смешивается с наслаждением. «Сколько ты мне влепил?» – еще звенящим от слез голосом интересуюсь я. «Ровно 200, ни больше, ни меньше. А вообще-то… может, еще добавить? А? Разве это твои первые слова после наказания?». «Простите». Неужели снова? Нет, только не это… Он меня отвязывает… Какое счастье быть свободной! На коленях еще раз прошу прощения и благодарю за наказание. Он разрешает поднять голову и посмотреть на него. Это счастье? Я ведь не видела его целых два дня. Его глаза лучатся, омывая меня с ног до головы нежностью и любовью. Все, надо перестать делать глупости и включать аналитические способности в нужное время, а не во время порки.

Теперь немножко про удовольствие, ибо ежели всю жизнь представлять как сплошное наказание – это кошмар на самом деле...

Его не было дома целую неделю. Ненавижу командировки! Дома пусто, я ничего не готовлю, шляюсь из угла в угол… Живу от одного его звонка до другого (обычно звонок по приезде в пункт назначения и потом каждый вечер для моего отчета за день). Чтобы убить время и как-то развеяться, сходила в кино, в театр, в музей, увиделась с друзьями. Без него все пресно и скучно. На работе тоже была как снулая рыба… большая такая… плавающая, с мутными глазками. В пятницу не выдержала, взяла у знакомых диски с поркой и «вникала и наслаждалась» часов до двух ночи.

Проснулась и окуналась в радостные хлопоты по случаю «таки приезда»: убралась, постирала, в общем, разгребла недельный мусор, «постряпничала» вкусностей, привела себя в порядок и села ждать у компа (картинки глядючи известного содержанию). Поворот ключа в замке…

Когда мои восторги по поводу подарков улеглись, он внимательно на меня посмотрел: «А ты все ли мне рассказала, милая?». «Да, вроде бы все, но не до мелочей же» – закраснелась я. «Ну… мелочи-то разные бывают… пойдем-ка, посмотрим, чем ты на компе занималась». Плетусь за ним, не зная, что будет. «Ну, картинки, это и так было ясно. А вот диски… О них ты мне не говорила!». «Да я уже собиралась из отдать, взяла на один день, вот». «Э, нет, давай уж посмотрим». Садит меня к себе на колени.

На одном из моментов из сидячего положения он переворачивает меня на живот, медленно спускает с меня шорты, потом трусики, шлепает легонько. Наклоняется к моему ушку и шепчет: «А у тебя попка красивее». Дыхание у меня перехватывает и мурашки бегут по телу… Мы перемещаемся на кровать. Он шлепает меня все сильнее и сильнее. Когда чувствует, что я готова, внезапно ставит меня на ноги. Я стою, хлопая глазами от неожиданности. Он подходит к шкафу, открывает его, достает ремень и манит меня пальцем. Подхожу к нему, он поднимает мне руки и приказывает держаться за дверцу шкафа. Я цепляюсь за нее, как за соломинку. Спускает с меня трусики до колен, слышу хлопок ремня по дивану. «Ау!!!» Больно… Это уже по мне… Я-то знаю, что это только ласка. Его руки растирают полосу от ремня… Приятно… м–м–мяу… «Ой! Мамочка! Больно же!» И снова ласка его рук… Утром он сонно меня прижимает к себе и недовольно спрашивает: «И почему попа так быстро остывает?». Я выворачиваюсь, улыбаюсь в ответ: «Ну, ты же всегда можешь ее разогреть».