Fedya

СУБУРБИЯ

    Я стоял на углу Брайтон-Бич Авеню около «русской аптеки». Это было начало моего четвертого месяца в Америке. Нью-йоркский июнь уже порядочно накалил асфальт и столбы, на которых покоилась линия метро, закрывавшая от нас солнце. Несмотря на эту тень и ранний час, было уже довольно душно, хотя до настоящих «волн жара» нью-йоркского августа еще далеко, и мне еще только предстояло узнать эту реплику Дантова Ада.
    Я оказался в Нью-Йорке, и вообще в Америке, совершенно случайно – внезапно открылась возможность, и я поехал на соревнования со своей университетской командой по водному поло. Несмотря на внезапность решения, я остался здесь и возвращаться домой пока не собирался – понятно было, что такой шанс «людей посмотреть - себя показать» больше не представится. В этот период «поздней перестройки» и «ранней демократии» в России американцы еще кое-кого пропускали внутрь своей Цитадели Свободы, но ясно было, что лафа скоро кончится.
    Пока же я жил в тесной квартире-студии (без кондиционера), которую делил с ещё двумя подобными себе иммигрантами, и готовился завоевать Нью-Йорк, изучая английский на бесплатных курсах при баптистской церкви и перебиваясь случайными подработками, в поисках которых я и стоял на этом углу – обычном месте, где находили друг друга наниматели и желающие неофициально подработать. В это время года нанимателями были чаще всего подрядчики, производящие строительные работы в субурбии, или же сами субурбаниты. Субурбия, американские пригороды, начинались как только удавалось вырваться из недр грязного, шумного и весьма перегретого Большого Яблока, Нью-Йорка. Вместо привычных моему городскому глазу многоэтажек и обшарпанных доходных домов бесконечного муравейника, окружавшего хаотически громоздящиеся небоскребы делового центра, вдруг открывались взгляду индивидуальные домики: односемейные, аккуратные, покрашенные в разные цвета, обязательно окруженные лужайками, на которых шипят поливалки, и гаражами, с новыми – или, по крайней мере, не поцарапанными – машинами рядом. Я уже бывал в субурбии целых два раза – подворачивалась разная строительная работа. Подрядчики были русскоговорящими, да и заказчики тоже – из предыдущей волны эмиграции, брежневских времен. Вот и сейчас, когда около нас остановился джип «широкий», и боковое стекло поехало вниз, я не сомневался, что такая же работа «идет в мою сторону», как говорят американцы. Действительно, слова «Эй, парень, ждешь работу?» раздались из окна, но, к моему удивлению, за рулем был не мужик, как следовало бы ожидать, а миловидная женщина в темных очках и брючном костюме делового вида. Однако раздумывать было некогда – на углу болталось еще несколько моих коллег, которые могли меня опередить.
    – Да, – поспешно ответил я, подходя к окну.
    – Давай тогда, садись, – кинула она. Замок двери открылся, я плюхнулся на сиденье, и джип тронулся с места. 
    – Что делать-то? – спросил я. 
    – Погоди, отъедем – скажу.
    Я замолчал, хотя ситуация меня сильно удивила: конечно, вполне вероятно, что женщине нужна помощь по ремонту или работам на участке, но если у нее есть муж, то почему он не поехал за работником сам? А без мужа – неужели не страшно нанимать незнакомого мужчину? И что за спешка, почему не договорились о работе и цене на месте?
    Минут через десять, которые я был занят этими рассуждениями, машина остановилась.
    – Ну вот, сейчас мы все обговорим, – сказала она энергичным, деловым тоном. 
    Вообще она производила впечатление очень уверенной в себе, властной женщины, привыкшей контролировать ситуацию. «Ишь американизировалась, – подумал я. – Хотя по-русски говорит чисто».
    – Работа предстоит нетрудная, непыльная и не долгая – за сегодня справимся. И – не перебивай меня! – хоть немного странная, но тебе, думаю, понравится. А заплачу я хорошо. Вот пятьсот долларов, – она достала из кармана и показала мне пять сотенных бумажек. 

    Раздумывать смысла не имело – в то время за эти деньги мне нужно было работать чуть ли не месяц (сейчас смешно об этом и вспоминать).
    – Идет, – сказал я. 
    Машина опять тронулась с места. Дальше расспрашивать хозяйку я не стал: было понятно, что она расскажет, когда захочет. Снова она заговорила, когда, попетляв по нью-йоркским развязкам и мостам, мы оказались на другом берегу Гудзона, в Нью-Джерси.
    – Давай знакомиться, – сказала она. – Меня зовут Дина.
    – Федя.
    – Слушай, Федя: мне нужно наказать одну стерву, мою домработницу. Она, понимаешь ли, оказывается, спит с моим мужем. Я решила ее выпороть хорошенько, но сама я не справлюсь, потому и позвала тебя. Не бойся, она жаловаться не будет – она здесь нелегально.
    Я только кивнул в ответ. 
    – Федя, ты когда-нибудь женщин порол?
    – Нет.
    – А шлепал?
    – Да.
    – Ну да, ведь все вы, мужики, похожи... Но смотри только, без глупостей в процессе – слушайся моих указаний. Никаких изнасилований и прочих эксцессов нам не надо.
    – Да, конечно.
    Она продолжала говорить – вероятно ей хотелось выговорится. Рассказала мне о себе и своем муже Боре: как им приходилось трудно по приезде в Америку, как они становились на ноги, как она ему помогала закончить бизнес-школу, как хорошо они сейчас устроены...
    – Нет, я не удивляюсь, что он на ЭТУ купился, – перешла к настоящему времени Дина, – ведь все вы, мужики, похожи. Но Марина-то зачем?.. После всего добра, которое я сделала ей: ведь и визу ей в Америку оформила, и работать к себе взяла, и вообще – заботилась. А не то сидела бы она там у себя в Макеевке, лапу сосала. Да, помогла я родственнице называется – она ведь мне троюродная сестра.
    Слушая Дину, я параллельно представлял, как будет выглядеть голая маринина попка во время порки. Излишне говорить, что предыдущие три месяца мне было не до баб, да и материальные ресурсы не позволяли ни расходов, неизбежно связанных с началом знакомства с приличной девочкой, ни прямой «платы за услуги». В итоге я был вынужден ограничивать удовлетворение своих мужских потребностей несколькими экземплярами глянцевых порнографических журналов, имевшихся в нашей квартире в коллективном владении ее обитателей. Понятное дело, что результатом подобного воздержания было неутоленное желание, которое почти подавило в сознании ту неловкость, которую я должен был бы испытывать от грядущей необходимости нанести оскорбление действием незнакомой женщине. 
    Поскольку спросить о возрасте Марины я не решался, я рассудил, что, исходя из обстоятельств, она должна выглядеть по крайней мере не хуже хозяйки, и принялся за изучение достоинств Дины – снизу вверх. На вид ей было не больше тридцати, хотя в Америке женщины хорошо сохраняются, так что, может быть, и чуть больше. Впечатление, которое она производила на меня, можно выразить словом «упругая»: упругая круглая попка, упруго обтянутые легкой блузкой груди, упругие румяные щечки и упругие аккуратно подкрашенные губки. Завершали мой обзор упомянутые темные очки и короткие, модно постриженные темные волосы. Тем временем, мы давно уже свернули с хайвэя и пробирались улицами глубокой субурбии. Дома становились все больше, а лужайки вокруг них – просторнее, улицы как таковые исчезли, уступив место дороге без тротуаров, петляющей между домов, лужаек и тенистых деревьев. Наконец мы въехали на дорожку, ведущую к одному из таких домов, и остановились у входа.
    – Выходи, приехали, – сказала хозяйка.
    – А муж, кстати, где? – задал я вертевшийся на языке вопрос.
    – В командировке, разумеется. Когда он вернется, ЭТОЙ дряни здесь уже не будет.
    Мы вошли в дом. 
    – Сюда, – скомандовала хозяйка и указала мне на дверь, за которой скрывалась лестница в подвал. Мы спустились вниз – это был не простой подвал, а, как говорят американцы, «законченный», то есть что-то вроде дополнительной квартирки на полуподвальном уровне. С лестницы дверь открылась в большую комнату, в углу которой стояла тумбочка со старым телевизором, а напротив нее, у стенки – большой мягкий диван. Из комнаты вело несколько дверей – вероятно, в бойлерную, в запасную спальню и тому подобные помещения.
    – Так, у меня все готово здесь, – произнесла хозяйка и открыла дверь, ведущую в чулан. 
    Я увидел в углу чулана ведро, в котором мокло несколько пучков розог. Рядом лежали широкий ремень и еще какие-то неизвестные мне предметы.
    – Жди здесь, я позову Марину. Как только она войдет – закрой дверь на задвижку и стань рядом. Если попытается выйти, ты ее, конечно, держи. Дальше я скажу, что тебе делать.

    Она пошла наверх. Прошло некоторое время, сверху раздались голоса, шаги, и в подвал вошла девушка лет двадцати – двадцати трех. Войдя, она остановилась посреди комнаты и, увидев меня, пробормотала удивленно: «Hello». Следом за ней вошла хозяйка Дина и бросила на меня быстрый взгляд. Спохватившись, я подошел к двери и задвинул задвижку.
    – У нас сейчас будет СЕРЬЕЗНЫЙ разговор, – тут же начала Дина.
    Подробности их пререканий я не слушал, будучи всецело занятым разглядыванием Марины. Она была среднего роста, стройная; густая копна слегка вьющихся светлых волос была собрана на затылке в хвост. Не знаю, как бы она приглянулась мне в других обстоятельствах, но в тот момент она показалась мне просто прелестной. Из оцепенения меня вывел резкий крик Марины: «Нет!», когда она, по-кошачьи мягко, бросилась к дверям. Я почти автоматически шагнул к ней и перехватил сзади, прижав обе ее руки к бокам. Она билась в моих руках как птичка. 
    – Молодец, Федя, – сказала Дина, и, подойдя к нам, деловито принялась расстегивать маринины джинсы. Когда джинсы после некоторой возни оказались на полу, Дина, поднявшись с колен, повернула к себе лицо рыдающей Марины и ехидно спросила:
    –  Ну что, дальше тебя раздевать, или, может, сама?
    Марина глубоко вдохнула воздух и выдавила:
    –  Сама...
    – До нитки, как я сказала, – бросила Дина и сделала мне нетерпеливый знак рукой.
    Я отпустил Марину. Продолжая всхлипывать, она отошла в угол, где стащила с себя через голову футболку, бессильно уронив ее после этого на пол; тем же путем последовал лифчик. Ее крепкие конические груди продолжали торчать вперед как ни в чем не бывало. Стаскивая трусики, Марина покосилась в мою сторону и слегка отвернулась к стенке.
    – Ишь, стесняешься, – хмыкнула Дина. – А как с моим Борей ебаться – не стеснялась. Подними свои трусы и отнеси ему!
    Марина покорно подняла трусики с полу и отнесла их на вытянутой руке ко мне. Она была голенькая как младенец, и такая же беззащитная.
    – Возьми их себе на память, – сказала мне Дина, и я запихал трусики себе в карман. 
    – Теперь сюда, – Дина, взяв Марину за руку, подвела ее к торцу дивана. – Федя, тащи ремень.
    – Диночка, не надо! Прости меня! - вдруг заголосила Марина, сложив молитвенно руки. – Диночка, хватит, я уже наказана, прости меня...
    – Не тяни время, самой хуже будет. Наклоняйся через диван, – скомандовала Дина и, не дожидаясь реакции девушки, достала из кармана наручники и быстро защелкнула их на марининых запястьях. В следующий момент Дина уже сидела на середине дивана, подогнув колени под себя. Схватив Марину за волосы, она наклонила ее голову к самому дивану. Закованные руки Марины были беспомощно зажаты под ее соблазнительной грудью, волосы растрепались и лежали волнами на плечах и лице, а еще более соблазнительная попка теперь упруго натянулась и смотрела прямо на меня.
    – Ну, давай, дай ей двадцать хороших ударов для начала, – сказала Дина мне.
    Я хлестнул поперек подрагивающей марининой попки, которая в ответ дернулась и вильнула из стороны в сторону.
    – Нет, так не пойдет, – сказала Дина. – Каждый удар должен оставлять полосу, иначе работа не принимается.
    Я размахнулся и хлестнул попку еще раз, вложив в удар некоторую плечевую силу. Марина пронзительно вскрикнула.
    – Теперь лучше, – сказала Дина, осматривая результат: на обеих половинках беленькой попки явственно проступила розовая полоса.
    Я начал размеренно хлестать бедную попку с примерно одинаковой силой. Марина каждый раз вскрикивала и вздрагивала всем телом.
    Попытаюсь, господа, теперь передать вам чувства, охватившие меня во время этого занятия. Провалюсь конечно, ибо слов моих не хватает, но попробую. С первого же взмаха ремнем меня охватила необычная лихорадка и каждый следующий ударял мне в голову, как рюмка хорошей водки. Наслаждение разливалось по телу после каждого удара: начинаясь с момента контакта ремня с упруго сопротивляющейся поверхностью попки, оно передавалось в кончики пальцев и дальше по руке, и добегало до головы одновременно со звуком звонкого шлепка. Не успевали эти два ощущения слиться в одно, как их догоняли возбуждающий вскрик и гармоничное колебание ягодиц, и вместе эта симфония докатывалась вниз, до чресл, заставляя мой пенис вздрагивать под джинсами. В общем, ощущения были равны по силе тем, что получаешь от хорошего секса, но по сути совершенно иные, чем если бы это был «просто секс».
    Так же трудно толково описать мои чувства по отношению к Марине в тот момент. С каждым ударом я испытывал к ней все большую нежность, да, нежность, несмотря на то, что я бил ее и получал от этого удовольствие. С каждым взглядом на ее краснеющую на глазах попку я чувствовал все большее восхищение красотой девушки. Мне хотелось успокоить, приласкать ее, и в уголке моего сознания я с ужасом представлял, как обидно и страшно ей лежать голой, абсолютно беспомощной, с задранной кверху попкой, полностью во власти разозленной фурии Дины. Ремень в тот момент служил мне сексуальным связующим звеном с симпатичной мне девушкой, каким в других обстоятельства были бы объятья. 
    Тогда же мне было не до таких сложных мыслей – голова моя шла кругом, и лицо покраснело почти подстать марининой попке. Попка же претерпела значительные изменения: обе ягодицы припухли и стали пунцовыми, что еще более делало их похожими на предмет, в честь которого они названы – ягоды-клубнички. Я перестал вкладывать силу в удары, да и Дина перестала за этим следить: она явно наслаждалась собой, но увлекал ее скорее сам факт наказания и унижения соперницы, чем боль. «Двадцать», – досчитала Дина и отпустила Марину. Я бросил ремень, а Марина медленно сползла в угол, образованный стеной и диваном, и горько разрыдалась.
    Не зная, что дальше делать, я сел на диван. Дина же пошла в чулан, принесла оттуда полотенце и сунула в руки Марине. После этого она устроилась на диване рядом со мной. Марина неловко, скованными руками, стала вытирать слезы. Через некоторое время ее рыдания утихли. Тогда Дина пошла в чулан опять и вынесла оттуда ведро с розгами, которое поставила у дивана. Я совсем и забыл про них.
    – Следующая серия, – провозгласила Дина.
    – Нет! Нет! Не надо! – заголосила Марина с новой силой. – Не надо, я больше не могу!
    – Ну, что ты! Надо же и мне руку на тебе попробовать. Федя, помоги: поставь ее обратно на место.
    Марина не подчинялась, но и не сопротивлялась. Я подхватив ее сзади подмышки и положил животом на диванный валик – в прежней позиции. Дина жестом показала мне занять место на диване, что я и сделал – взобрался на диван, подогнув колени, и взял в свои руки маринины скованные ладони. Дина, встав над марининой попкой и взяв в руку пучок из четырех или пяти розог, сделала ими несколько дугообразных взмахов в воздухе. Розги издавали мелодичный свист. 
    В это время по комнате как бы пробежал электрический разряд – кто-то энергично позвонил во входную дверь. Это было настолько неожиданно, что мы втроем одновременно вздрогнули.

    Дина сунула пучок розог обратно в ведро и, подбежав к узкому окну под потолком подвала, заглянула в него.
    – А, чепуха, сейчас я с ними разберусь. – сказала она мне, облегченно вздохнув. – Черт, машину перед входом оставила – видно, что я дома.
    – Держи ее. Если вздумает звать на помощь – заткни ей рот, – бросила мне Дина и исчезла за дверью, ее шаги застучали по лестнице, ведущей на верх.
    Мы с Мариной остались в комнате вдвоем. Я в той же позе – сидя на коленях на диване и держа ее руки в своих. Не успела дверь за Диной закрыться, как Марина, приподнявшись на локтях, подняла лицо ко мне и заговорила. Нет, она не кричала и не звала на помощь, а обратилась ко мне тихим голосом, мягко, почти шепотом:
    – Спаси меня! Освободи меня! Спаси меня, пожалуйста!
    Она стала покрывать легкими поцелуями мои руки, потом потянулась ко мне всем телом и достала лицом до моего живота. Моя рубаха там оказалась расстегнута, и она стала покрывать поцелуями пространство вокруг моего пупка. Видя, что я не возражаю, она подтянулась на локтях и прильнула ко мне еще ближе, ее голые острые груди коснулись моих колен.
    – Спаси меня! Будь моим героем! Освободи меня: давай Дину саму здесь в подвале запрем, а сами пойдем наверх...
    Раздумывать было некогда – Дина могла появится каждую секунду. Нужно было либо стряхнуть Марину с себя и заставить ее лечь на место попой к верху в ожидании продолжения порки, либо соглашаться.
    – Да, – сказал я. – Давай!
    Решающую роль при принятии этого решения сыграла не столько жалось к прелестной Марине и не только предвкушение того, как она может вознаградить меня «там, наверху», но и накапливавшееся раздражение тем, как Дина мной командует. Я не особенно люблю подчинятся, скорее напротив – сам люблю покомандовать, и вообще быть в центре внимания, за что мне даже друзья иногда пеняют. Да, я знал, что в Америке я сейчас на нижней ступеньке «экологической пирамиды», но это состояние чисто временное и отнюдь не означает, что мне доставляет удовольствие, когда мной помыкают. В общем, Дина, тем, что обращала на меня внимания не больше, чем на инструмент своего плана мести, такой же инструмент, как ремень и розги, меня этим порядочно достала – ошибка, ее план и погубившая.
    В течение нескольких секунд нужно было обдумать план действий.
    – Ложись как лежала, – сказал я Марине, – нам нужно застать Дину врасплох.
    Марина отползла назад, и ее попка опять вызывающе торчала над диванным валиком. Однако руки она вытянула вперед и, дотянувшись до моей ширинки, стала слегка ласкать и трепать мои выпирающие под ней органы. Я не препятствовал ей, но захватил ее руки у локтей, делая вид, что удерживаю ее в таком положении насильно. Томительно долго тянулись несколько минут. Наконец на лестнице послышались шаги. Дина вошла в комнату и бросила беглый взгляд вокруг. Мое сердце замерло, однако она не заподозрила никакого подвоха и направилась к дивану.
    – Ну, что ж, продолжим, – сказала она бодрым голосом и наклонилась над ведром с розгами.
    Воспользовавшись этим, я вскочил с дивана и быстрым движением заломил ей руку за спину «милицейским» приемом.
    – Планы меняются, – сказал я. – Где ключи от наручников?

    Дина вскрикнула от неожиданности, после чего разразилась потоком ругательств и угроз в мой адрес, наименьшей из которых был электрический стул. Не обращая на это внимания, я свободной рукой стал обшаривать ее карманы, в которых нашел не только ключ, но и солидного объёма баллон со слезоточивым газом. «Вот что придавало ей храбрости», – подумал я.
    Марина тем временем поднялась с дивана и подошла ко мне. Я освободил ее от наручников, которые тут же надел их на Дину. Исполнив это, я с облегчением толкнул Дину на диван – удерживать ее одной рукой все это время было тяжелой задачей.
    – Отдохни здесь, мы скоро за тобой придем, – сказал я.
    Мы с Мариной вместе взбежали по лестнице. Марина была по прежнему голенькая, но даже не остановилась, чтоб собрать свою одежду – вероятно ей поскорее хотелось вырваться из подвала. Дверь в подвал не имела замка, потому мы первым делом вдвоем задвинули поперек двери тяжелую тумбочку – теперь Дине со скованными руками было от туда не выбраться. После этого Марина, взяв меня за руку, вприпрыжку повела вверх по лестнице, на второй этаж, в супружескую спальню с широкой кроватью, а оттуда – в блестящую мраморными поверхностями ванную, где она, оставив мою руку, тут же вскочила под душ и включила прохладную воду. Я, после короткого раздумья, разделся и присоединился к ней.
    Мы провели в этой спальне несколько часов. Мариночка действительно вознаграждала меня «по полной программе», разве что – не все позы не позволяла пробовать выпоротая попка. В промежутках мы валялись на кровати и обменивались нашими жизненными историями, потом Мариночка прижималась ко мне и нежно шептала: «Oh, my hero», – в стиле не то старых вестернов, не то вообще мультиков о Майти-Маусе. Однако эта игра возбуждала нас обоих, и мы опять переходили к бурным ласкам.
    Мы спустились вниз в кухню, нагребли себе в холодильнике кое-что поесть и выпить, заодно я набрал ведерко ледяных кубиков, и мы вернулись в спальню. Я нашел особенно приятным гладить маринину, все еще горячую, попочку ледяным кубиком, а потом слизывать с нее талую воду. Обозначившиеся на попке к этому времени кровоподтеки делали ее еще более соблазнительной.

    День начинал клонится к вечеру.
    – Пора сматываться, – сказала Мариночка, – иначе мы вообще в Нью-Йорк не доберемся.
    – Динку надо будет выпустить. Если никто ничего не узнает, то она жаловаться не будет – сама ведь тоже окажется виноватой, да и постесняется – такое дело и в местной газете пропечатают. Только брать отсюда ничего не надо.
    По знанию американской жизни Мариночка явно меня превосходила, ведь она здесь была уже больше года, так что я положился на ее суждение.
    – Слушай, раз так, то, может, выпорем ее напоследок в качестве возмездия? – спросил я.
    – Да, да, конечно! Отличная идея! Это будет по-настоящему справедливо, – обрадовалась Мариночка. – Погоди, я только соберусь.
    Через некоторое время мы отодвинули тумбочку и спустились в подвал. С Мариной был большой рюкзак в котором находилось все ее имущество. Дина сидела на диване, телевизор был включен. Увидев нас, она вскочила и разразилась потоком проклятий, мешая мат с витиеватыми призывами на наши головы холеры, чумы, пожара и смерти под забором. Мариночка, потупив глаза, отвернулась от нее и принялась запихивать в свой рюкзак сиротливо валявшиеся в углу джинсы и футболку, я же решил перейти к делу:
    – Дина, твой вздорный характер не доведет тебя до добра. Невозможно быть такой босси для всех окружающих, даже если ты босс у себя там в фирме. За все, что ты сделала Марине, и для твоей личной пользы я сейчас тебя выпорю.
    В ответ она попыталась вцепиться мне ногтями в лицо, но наручники ей помешали. Я толкнул ее вниз лицом на диван и принялся стаскивать с нее штаны вместе с трусиками. Она брыкалась изо всех сил и несколько раз попала мне по чувствительным местам, что меня еще более разозлило. Закончив эту работу, я оглянулся вокруг. Мариночка по прежнему стояла около рюкзака, наблюдая за происходящим, но не высказывала никакого намерения мне помочь, а без нее я не смог бы поставить Дину в точно такую же позу, в которой была Мариночка, как я намеревался. Тогда я изменил тактику: подтолкнул Дину так, что она оказалась лежащей вдоль дивана лицом вниз, а ее скованные руки упокоились в районе обнаженной и гладко выбритой промежности. После этого я вскочил на диван и крепко зажал динину голову между колен, а левой рукой оперся о ее плечо не давая ей слишком вертеться. На ней оставались только сбившаяся вверх блузка и белые носочки, которыми она продолжая вырываться, барабанила по дивану.
    – Мариночка, принеси мне розги, пожалуйста, – сказал я, – и выключи наконец этот дурацкий телевизор.
    В наступившей тишине (Дина тоже наконец замолкла) свист первого удара прозвучал особенно пронзительно. Розги, которые старательно заготовила Дина, состояли из очень прямых длинных прутьев без сучков и боковых веточек, связанных в пучки по пять штук изолентой. Длинны их как раз хватало на то, чтоб я, слегла наклонившись, доставал их гибкими концами до округлой, тугой, готовой к наказанию попки. С каждым ударом концы розог обвивались вокруг нее полукругом и оставляли узкие алые полоски, немедленно вспухавшие. Дина извивалась под розгами как змея, то изгибая тело дугой и высоко поднимая попку, то припадая к дивану и болтая в воздухе ногами. С силой удерживая ее за плечо, мне удавалось не дать ей сползти с дивана в сторону. Я, не останавливаясь, нахлестывал ее попку, стараясь обработать равномерно обе половинки. Ощущения от всего этого, особенно от активного, напряженного дининого тела у меня между колен, были очень приятные, хотя в сравнении с поркой сегодняшнего утра – не настолько сильные. Мариночка тоже вошла во вкус этого процесса и, стоя рядом, подзадоривала меня.
    Ударов я не считал и остановился, только когда счел попку достаточно равномерно обработанной – думаю, я дал Дине розог 30-40. Я отложил розги в строну и встал, Дина тут же скатилась с дивана и неуклюже встала на ноги.
    – Куда ты? – сказал я. – А ну, пойди и стань в угол, а не то еще получишь.
    Дина поковыляла в угол. Наказание, несомненно, сделало ее более покладистой. Между тем, я увидел, что Мариночка пристально смотрит на мою ширинку. Мой пенис, возбужденный в процессе только что законченной порки, поднял ткань до такого состояния, что она напоминала хорошо натянутый шатер.
    – Бедненький, – сказала Мариночка и расстегнула мой зиппер.
    Она опустилась передо мной на колени и нежно взяла освобожденного узника в ротик.
    Когда мы закончили, я подошел к Дине, все это время стоявшей в углу.
    – Повернись сюда, – сказал я, – Мы уходим. Попроси напоследок прощения у Марины.
    И видя, что она колеблется, добавил:
    – Впрочем, можем и продолжить.
    – Марина, прости меня пожалуйста, – сказала Дина, и Марина, к моему удивлению ответила:
    – Хорошо. И ты меня прости, за все.

    Мы расстались с Мариночкой поздно ночью в Нью-Йорке, на Пенсильванском Вокзале, куда привезла нас электричка.
    – Мне есть куда идти, и провожать меня не стоит, – сказала она. – Дай свой телефон, я тебе позвоню потом.
    «Прежний бой-френд», – подумал я разочарованно.
    Так закончился этот день, который показался мне длиною, по крайней мере, с месяц.
    Однако Мариночка действительно позвонила мне на следующей неделе, и мы встречались еще несколько раз. Каждый раз наши свидания кончались в постели с неизменной «Oh, my hero» частью. Где она живет и чем занимается, она при этом говорить мне не хотела. Исчезла из моей жизни она так же, как и появилась – внезапно позвонила и сказала:
    – До свидания, Федя, я уезжаю в Калифорнию.
    – Когда мы увидимся, попрощаемся?
    – Извини, не было времени. Я уже в аэропорту. Прощай, my hero!

    Я думаю, Мариночка была девушкой ангельской доброты – ей доставляло удовольствие просто сделать мужчине приятное. И этому незнакомому мне Боре, я думаю, она отдавалась не из любви или распущенности, а потому, что хотела скрасить его нелегкую жизнь под каблуком у энергичной Дины.
    Дину же я больше не встречал. Не знаю, изменило ли ее приключение, или она осталась столь же агрессивной, однако, похоже, никаких жалоб на нас она действительно не подавала. Мне всегда было забавно представлять себе, что именно она плела вернувшемуся из командировки Боре, когда он обнаружил ее исхлестанную попку...