ПОРКА ПО РАСПИСАНИЮ

    Я гляжу на белый листок бумаги и не могу оторвать от него глаз. Не могу, потому что этот листок приколот в углу комнаты. В том самом углу, где стою я. Я могу повести глазами верх, вниз вправо и влево. Справа и слева – обои с надоевшим и таким неуместным сейчас веселеньким рисунком. Вверху – белый потолок. А внизу – чуть-чуть ниже листка – ремень. Ремень, которым меня скоро будут пороть. Потому что так написано на листке, на который я гляжу, от которого не могу оторваться, который ненавижу, который определяет мою судьбу на ближайшие полтора часа – нет, уже меньше, час с минутами. Потому что первой строкой на листке написано:
С 16⁰⁰ до 16³⁰ - стояние в углу со спущенными джинсами

    И вот я стою в углу, мои джинсы спущены до щиколоток, серая водолазка не прикрывает беленькие трусики. Я взглядываю на часы – до «16³⁰» осталось всего две минуты. Прошло уже 28 минут с того момента, когда мама вошла в мою комнату, прошла к углу, приколола на стену бумажку и спокойно сказала: «Становись в угол». Через две минуты в комнату войдет мама, и в действие вступит вторая строка, всего на пять минут:
С 16³⁰ до 16³⁵ - подготовка к порке и объяснение

    Да-да, на это уйдет всего пять минут! Всего за пять минут я должна буду спустить до колен трусики, снять с крючка ремень, повернуться к маме лицом и, подавая ей ремень, подтвердить своим объяснением, за что меня следует наказать...
    Мама молча спокойно будет меня слушать, потом помолчит немножко, как бы обдумывая услышанное, а потом так же спокойно скажет: «Я рада, что ты это понимаешь». Помолчит еще немножко и протянет руку. Ладонью вверх. И я, протянув к ней руки, вложу в эту раскрытую ладонь ремень. И опущу руки. И, после нескольких секунд тишины, услышу такое же спокойное: «Ложись».
Это короткое слово передаст мою судьбу следующей строке:
С 16³⁵ до 16⁵⁰ - порка ремнем по голой попе

    Больно! Мамочка, ты же знаешь, как мне больно! Ремень летит ко мне неслышно, и каждый удар его, каждый ожог внезапен. Ты же знаешь, что я не притворяюсь, когда реву во весь голос! Ведь ты же сама рассказывала мне, как секли тебя в детстве – тебя и твою сестренку. Тоже мама, моя бабушка, но при папе, при бабушке. И при любом человеке, который оказался в доме в этот день! Ты же знаешь, как стыдно стоять со спутанными джинсами лодыжками, с болтающимися у колен трусиками. Прости меня! Ну пожалуйста, не надо больше... Эти слова вырываются из меня, и как ведро холодной воды на голову, меня оглушает тихий спокойный ответ: «Я лучше знаю, сколько надо пороть». Ответ этот, как удар, распластывает меня на диване. И опять обжигающие удары ремня. Больно! Очень больно! Мамочка, пожалуйста, не смотри на часы, прости меня сейчас. Ведь я уже наказана, мне и больно и стыдно – лепечу я во время короткой паузы. И визжу в отчаянии, когда, дослушав меня, мама молча взмахивает ремнем. Визг сменяется рыданием, потом воем, я уже не могу сдерживаться, но я должна, должна... Должна!!!

С 16⁵⁰ до 17²⁰ - стояние в углу с голой попой
    Уже во время последних ударов ремня я горю сразу с двух сторон. А теперь это уже не наказание, это настоящая пытка. А знает ли мама об этом?! Как холодные руки стремятся прижаться к пылающей попе, хоть немножко пригасить этот огонь! А Другое?!! Хоть немножко сдвинуть руку вперед, чуть-чуть пройтись по животику – и вниз, в этот алчный влажный жар. Нет! Плотно прижать руки к бокам. Мне не хватает всего нескольких движений, но вот их-то мама видеть никак не должна! Целых полчаса. Они тянутся гораздо дольше, чем те, первые, которые, кажется, были целую вечность назад. Ну, когда же мамочка даст волю последней строке этого ужасного расписания, закроет за собой дверь, и...

С 17²⁰ до 17³⁰ - письменный отчет
    Руки живут сами по себе. И я ощущаю их прикосновения как касания чужих, ласковых пальчиков. Достаточно всего нескольких легких движений, и... Сдерживая стон, полусогнувшись, я ползу к столу.

    А как вы думаете, что я напишу маме?