Kir1&Errida
Столкновение
Когда она вылетела на меня из-за поворота, сделать я уже ничего не мог. Увернуться не мог просто физически: до столкновения оставались доли секунды. Даже Фоксик, самонадеянно бросающийся на защиту хозяина в любых ситуациях, не успел заметить опасности. Она вылетела из-за купы кустов по неровной асфальтовой дорожке Карташевского парка; ее роликовые коньки дико верещали, и в те доли секунды, что остались до столкновения, я успел осознать, что меня Она просто не видит. Так же, как не видит дорожку, по которой несется. И все-таки она меня заметила - буквально за два метра - и как раз в этот момент ее нога, обутая в длинный роликовый конек, попала в широкую трещину в старом светло-сером асфальте, устилающем дорожки Карташевского лесопарка хрен знает с каких там времен. Нога подломилась, и в следующее мгновение она в меня въехала.
Надо заметить, что четыре утра - не самое правильное время для прогулок в Карташевском парке. Нечего там делать доброму человеку. Нечего. Но не на все моя воля: Фоксик поднял меня с постели жалобным скулежом, явно намекая на то, что вчера я скормил собачке что-то несвежее, и теперь ей необходимо немедленно опорожнить желудок. “Бывает и хуже” - подумал я , нацепил на болезного животом фокстерьера (имя ему дали по породе) поводок, и зевая отправился гулять, благо парк начинается неподалеку от порога моей десятиэтажки.
Фоксик уже сделал все свои собачьи дела, и мы приступили к возвращению домой (надо же мне отоспаться перед работой!), когда все это и произошло.
Удар был страшен. Эта хрупкая девушка, разогнавшись по недлинному склону, врубилась в меня, как таран. Скорость ее была велика настолько, что меня, с моими примерно ста килограммами веса (давно обещаю себе сесть на диету!) выкинуло с дорожки и приземлило на идиллической лужайке метрах аж эдак в двух. Двойной удар - об девицу и об землю - (для человека моего веса) это, я вам скажу, немало. Тем более, что последовал третий удар - когда, как в банальнейшей мелодраме, девица приземлилась на меня.
Лежим мы, и я в себя прийти пытаюсь. Среднего (может, чуть выше) роста девчонка, лет эдак 19, экипирована по полной их роллерской амуниции: шорты (или не шорты, хрен его знает, как это называется) почти до колен в обтяжку из непонятного блестящего эластика, футболка на пару размеров больше, чем надо, роликовые коньки, и, само разумеется, налокотники и наколенники. Технотриллер живой, одним словом. Волосы каштановые растрепались. И эта каштанка, меня протаранив, лежит у меня на животе и лихорадочно пытается встать (видимо, осознавая идиотизм ситуации), а Фоксик мой бегает вокруг и оглашает окрестности воинственным лаем. А у меня ребра начинают сообщать о своем существовании. Причем довольно громко.
Лето. Четыре утра. Собака разбудила. Гулять пошел. Себя пересилив. Погуляли. Домой уже собрался. Сны смотреть. А тут эта б..дь мелкая… Ладно, непонятно, что ее вообще сюда ранним утром понесло в полной боевой амуниции, но куда едешь, смотреть-то надо!
А поскольку лежала она у меня поперек живота, то врезал я ей со злости ладонью по заднице с размаху. Со злости. И еще врезал. Туда же. Дернулась она, и смотрит уже со страхом не неопределенным, а вполне осознанным. И читается у нее в глазах мысль о том, что дядька этот толстый, на которого она налетела, и которого она уронила, сейчас над ней учинит что-нибудь совершенно ужасное.
А меня уже смех разбирает. И от глупости ситуации, и от испуга, который читается в ее глазах. Ну не зверь же я лесной. Но смех сдерживаю. Ладно, думаю, коли так - можно и познакомиться. Необычные, прямо скажем, обстоятельства. Необычно и познакомимся, думаю. А она как раз заговорила:
- Ну, я не хотела. Извините.. (а голосок слабый и дрожащий, видно, что тоже шок пережила)
- У тебя глаза есть? Ролики надела и…
- Ну… Ну что, ну отпустите, пожалуйста… (к этому моменту я уже довольно крепко взял девчонку за запястье)
В этот момент запускаю я руку за пояс ее замечательных блестящих шорт и начинаю их вниз тянуть. Ногами она задрыгала. Чувствует - сейчас изнасилуют, а то и … А хрен его знает что “а то ли”. Чего боится? Ужас в ее глазах такой был, что…
- Просто все, говорю. У тебя есть ровно два варианта. Вариант первый. За то, что ты тут учинила, я тебя, не сходя с места, извини уж, выпорю. Вариант второй -- …
- Нет, не надо! Хорошо! Что делать надо? (Тут нелишне заметить, что грозного второго варианта я не то чтобы произнести - придумать не успел. Видимо, в мозгу девчонки крутились какие-то уж очень негастрономичные картинки ее ближайшего будущего)
- Лавочку видишь? Так вот вставай, через спинку ее перегнись и трусы спусти. До колен.
Сильно она, видно, была напугана. Потому что такой покорности мне видеть не приходилось никогда. Подошла она к зеленой парковой скамейке, путаясь в этих своих идиотских шортах, упавших до колен (дальше наколенники им упасть не дали). Шла каким-то странным вихляющим шагом, поминутно спотыкаясь. А вы, дорогие читательницы пробовали ходить, имея на ногах роликовые коньки, да по газону, да имея полное представление о том, что вас сейчас выпорют? Представьте себе все это, и вы поймете, как она шла. Перед лавочкой остановилась.
- Я с мальчиком поссорилась. Мы с ним неделю не виделись, я ему позвонила. Час назад. А он трубку бросил. Я так поняла, что у него кто-то там еще есть. Коньки надела и сюда покатила. Оторваться. Злость сорвать. Ну не хотела я вас сбивать!
А по щекам слезы ручьем. И чуть не в крик. И страх в глазах. Трусики спускает. И через спинку скамейки перегибается. На сиденье скамейки опирается ладонями.
А я смотрю на это и стою как полный дурак. Потому, что шарюсь глазами по окрестностям в поисках, как бы это помягче сказать, орудия наказания. Ремня на мне нету - на толстом животе джинсы и так держатся. Парк Карташевский, как каждому москвичу известно, хвойный, сосны в нем растут, - и таких полезностей, как хорошая ивовая розга, в пределах видимости не сыскать. Не растут розги в Карташевском парке.
И тут я заприметил Фоксика, который бегал все это время по окрестностям, обнюхивая стволы (опасность для хозяина, с его точки зрения, исчезла). Бегает мой рыжий Фоксик в ошейнике, и поводок за ним тащится сквозь травку. Хороший поводок. Кожаный. Узкий такой, плетеный. Вам тоже эта мысль пришла? Вот и мне тогда тоже это показалось самым естественным выходом из положения…
Отстегнутый от Фоксикова ошейника поводок был немедленно сложен вдвое узкой кожаной петлей. А девка молчит, в лавку руками упершись. Ногами только слегка переступает. Только когда я к ней с этим ремешком подошел, спросила: “А много бить будешь?”
Этот переход с “вы” на “ты” меня даже покоробил. Почувствовалось в ее голосе, кроме испуга что-то.. Ну не могу я вам передать, что… Словно бы ей.. Хотелось того, что должно было произойти. Но это было лишь мимолетное ощущение.
Когда я первый раз я ей с плеча врезал этим сложенным поводком, она завизжала так, что у меня уши заложило. Высокий голос. Хороший. Даже на визге почти приятный. “Темперамент, однако! Если так орет от одного удара” - подумал я мимоходом - “то какой же она может быть в постели? Кончает, наверное, как тигрица”. И начал драть.
Сразу стало понятно, что в детстве эту девчонку пороли. Родители. Регулярно. И крепко. Потому, что среди истерического визга этой явной (по возрасту) студентки очень скоро стали прорываться нотки девчушки-школьницы. Школьницы, неоднократно поротой родителями.
- Больно! Не буду! Не буду больше! Ай! Больно! Простите! А-ааа-аа! Аааааааааа!
Ясно, что не будет. Вряд ли ей когда-нибудь еще раз представится возможность сбивать с ног людей в парке. Однако орет именно “Больше не буду”. Значит, из памяти вырвалось. Как папа на кровати раскладывал и ремнем, ремнем!
И подо все это - запредельный девчоночий визг. Хорошо, что в Карташевском парке в четыре утра людей вообще никогда не бывает. Было однажды дело, привез я туда одну “ла фемме”…. Ладно, как говорили Стругацкие, это уже совсем другая история.
Я драл девку размеренно, с оттяжкой, делая двух-трехсекундные паузы после каждого удара. Понятно, что голой попкой она виляла после каждого удара. Мощно виляла. Подпрыгивала даже. Но при этом крепко сжимала руками кромку скамейки и продолжала стоять согнувшись. А что было с ее ногами!
Ноги, напомню, обуты были в роликовые коньки. Подкидывая задницу, она периодически теряла связь с твердой землей (коньки пытались уехать назад), и Она оставалась лежать животом на спинке скамейки, беспомощно дрыгая ногами в воздухе. Так я ее и порол. Дергающуюся и извивающуюся в воздухе. Порол от души.
Ну не изверг же я! Ударов ну максимум тридцать этим замечательным поводком она получила. И так и осталась стоять, перегнувшись через скамейку и то ли тяжело дыша, то ли поскуливая. Нет, скорее тяжело дыша. И не разгибаясь. И как-то так начала (несмотря на явную обессиленность) попкой вполне недвусмысленно повиливать. И это повиливанье…
В общем, отбросив орудие порки, подошел я к ней и вполне сочувственно погладил открытую всем ветрам попку. Малинового, а где и фиолетового цвета. И тут произошло нечто новое. Она молчала. Но чуть-чуть (насколько позволяли стягивавшие ее коленки спущенные трусики и шорты) развела в разные стороны ноги, и, отцепившись от лавки, протянула мне руку. А потом произнесла “Ну уж давай до конца….”.
Да простят меня читательницы, но…
Прихватил я ее поудобнее за бедра, звонким шлепком (от которого она вскрикнула) заставил приподнять попку, и… Тут картина летнего утреннего парка в моем сознании смазалась.
Эпилог
На кругу разворота троллейбусов в Карташевском парке уже начинали высаживаться ранние воскресные отдыхающие. Семейные пары вылезали из троллейбусов, утихомиривая детей, пенсионеры тихо тянулись к парковым дорожкам, окрестные алкоголики подползали неверным шагом к единстенному в лесопарке ларьку, надеясь, что его открытие вот-вот состоится. На пару, выходившую из парка, мало кто обратил внимание.
Забавный толстячок в темных очках вел под руку стройную девушку в немыслимой расцветки футболке (на пару размеров больше необходимого), в черных обтягивающих шортах до колен. Девушка осторожно переступала босыми ногами по разогретому утренним солнцем асфальту. Через плечо толстячка был перекинут узкий кожаный поводок. А через плечо свисала пара высоких черных роликовых коньков (их она держала за шнурки).
А рядом с ними бежал рыжий фокстерьер.
Подняв руку, толстяк остановил случайную машину (наверное, водитель кого-то из живущих в парке, заканчивал ночную смену).
- Ты что? Давай на троллейбус!
- Ну уж нет, солнышко. Не выношу троллейбусов. Поехали, машина ждет!
- Идиот! (Почти змеиное шипение). Ты думаешь, я смогу сейчас на сиденье сесть?