Детей у меня до настоящего момента было трое. Во-первых - планируемая дочка-сатисфакция - за годы унижений, за «назовусь я тебе ....» - ну, вы помните - она ему чужая не нужна, а нечужих у него и так навалом. Дочка Айна должна была доказать всему миру, что не женится, но все равно - видите - любит. Тоже мне, доказательство. Кому ума не доставало... Она должна была непохожестью на меня создавать семейную традицию (племяшка на Альку тоже непохожа), - быть смуглой, темноглазой, с маленьким круглым ротиком и аккуратным птичьим носиком. А гипотетическому айниному папе имя смутно не нравилось - казахское. Айне была куплена отчаянно малиновая погремушка, дорогая, американская- и на этом ее бытие в мире и ограничилось.
Где мои вздохи - Ах, почему у меня не будет белоголовой дочки...? Белоголовую дочку я носила в животе вторую половину беременности - 4,5 месяца - все лето и часть осени. До этого был просто ребенок, а тут УЗИ сказало поточнее.
Про врачей-узисток подруги рассказывали мало лестного. Известно, что на просьбы показать, что там на экране, они нелюбезно отвечают, что в этих зеленых дрыгающихся пятнах ни хрена не разберешь, если не специалист (а специалисты прикидываются, кто их разоблачит), и вообще - в коридоре очередь, половина которой задыхается под тяжестью пуза, а половина сучит ногами на предмет скорее пописать.
Меня трясло от ужаса. Почему-то я думала, что беды мои только начинаются, и сейчас что-либо обязательно... Ни мышонка, ни лягушку...
В кабинете интимный полумрак. Из-за спущенных малиновых штор пытается пробиться нахальное майское солнце. Толстая тетка, налив мне на еще невыразительный по форме и размерам живот холодной склизкой жижи, похожей на мучной клейстер, повозила в этой жиже белой коробочкой и сказала неожиданно оптимистично: «Прекрасно!». Потом начала диктовать сестре какие-то цифры - бедро - 24 мм, окружность головы... По описанию выходила как раз лягушечка.
А потом тетка обернулась к двери - Это ваш там папа сидит? Что ж он не заходит?
Я обомлела - А можно?
И папа наш серьезно смотрел в экран, на котором - видите, видите, папаша? - вот эта зелененькая бабочка - это сердечко бьется!
- Девица - твердо сказала под конец тетка. И добавила: «Только учтите, что вероятность нашего прогноза - 50%».
Она не поняла, почему мы так развеселились на ее теорию вероятности...
Но я поверила.
Нюшка, говорила я, Нюшка, уймись...
У Нюшки, пока она была совсем юная и могла вертеться в пузе у меня, как ей заблагорассудится, была подлая манера напоминать о себе. Она сидела тихонько, пока не прибывала я на рабочее место и не начиналось что-либо суперответственное (например, заседание совета факультета, на котором я выступала с речью).
И вот я встаю, откашливаюсь, обвожу собранным доцентским взглядом коллег. Отчаянно трушу, ибо почти все тут - высоколобая профессура, у которой училась не только я, но и мой научный руководитель. Профессура только недавно начала отучаться ассоциировать меня со снисходительным «деточка» и забывать, какая я была во студенчестве.
И на секунду я забываю о существовании Нюшки.
Тогда она, извернувшись, прицельно пинает меня пяткой в мочевой пузырь.. И не раз. Кажется, что твой мочевой пузырь начинает икать, увлекая за собой все прочие внутренности. Ощущение не для слабонервных. Речь моя замирает на устах и взгляд уходит далеко...
Впрочем, я настолько была довольна нюшкиным будущим появлением на свет, что начала носить откровенно широкие платья с кружевными воротниками сразу же, как только появился робкий намек на живот. И все знали, что со мной, и на мои вздрагивания тут же предлагали водички или открывали форточку.
Пинаться Нюшка начала как раз после первого УЗИ.
Я рыдала весь вечер. Я валялась в роскошном номере городского санатория для беременных и ждала, когда придет эта сволочь. Этот козел. Словом, Нюшкин папа.
Он должен был прийти в шесть, а было уже полдевятого, и наступила окончательная ясность. Ему наплевать, что я волнуюсь. Он меня разлюбил. И никогда не любил. Я ему в тягость. У нас все будет как у всех. Как у моих родителей. От этой мысли я начинала выть в голос.
Лежащая на соседней койке подруга изредка говорила лениво: «Прекрати...», - и снова погружалась в кровавый детектив (знаменитая чувствительность беременных весьма избирательна).
Я сквозь слезы вспоминаю, что дико завидую подруге. У нее беременность на два месяца старше. У нее уже явно виден круглый живот, а я как ни крути перед зеркалом - все еще просто человек. Она демонстративно охает, морща нос - опять пинается, а я - я дико завидую. У меня не пинается. Рано.
Вот то-то и оно. Я от нее отстала - и чувствую себя неполноценной. У нее все настоящее, а я прикидываюсь. Я иду следом и все, что со мной происходит, встречено будет снисходительным - «у меня два месяца назад тоже так было»....
Она опередила меня с самого начала - родилась на год раньше. Сейчас это совсем неважно, больше скажу - она, имея мужем моего одноклассника, старается делать вид, что никакой разницы в возрасте у них нет. Ну, в самом деле - ерунда -год.
Потом мы шли наперегонки. Она, конечно, раньше меня закончила школу. С золотой медалью. Зато школа была вполне плебейская (у ее партийного папы были пролетарские принципы и он гордился, что его дочь учится в самой обычной, средней. Потом женская половина ее класса поделилась на профур в авто и манто и на профур подешевле - торгующих сигаретами и жвачкой в киосках, а мужская - ну, к тому времени, как ее одноклассники вышли после первой ходки в места не столь отдаленные, она перестала их узнавать на улице). А я закончила школу далеко не с медалью. На четверки - по четырем основным предметам. А пятерки по биологии, химии и НВП - в счет, конечно, не шли. Зато школа была - знаменитая на весь город. Физматшкола при универе. Евреев на единицу площади там было на порядок больше, чем в обычных школах, и мы гордились, что к нам - только конкурс мозгов. Связи в счет не шли. Честно - не шли. Нет, конечно, можно было бы представить, что кто-то протолкнул туда свою не очень-то заслуживающую этого деточку. Но представьте, что вы по знакомству пропихнули своего ребеночка бежать марафон - среди тех, кто действительно хорошо бегает. Поезжайте скорее на третий километр трассы и забирайте бездыханное тело. И больше не делайте глупостей.
Так что на этот момент счет был 1:1.
Потом с разницей, понятно, в год мы поступили в университет. На разные, но одинаково бесполезно-гуманитарные факультеты.
Вернее, она думала, что ее выбор получше - новенькое отделение истории партии. Открыли его незадолго до перестройки. И выпустить успели до 91 года два выпуска. Дальше его судьба вам понятна. Так что тут история сама сравняла наш счет.
Потом у меня была последняя на факультете Ленинская стипендия, а у нее просто красный диплом, но ладно, будем великодушны - и тут посчитаем очки поровну.
Потом ее не взяли в аспирантуру. Не было мест.
И она заработала себе аспирантуру как и многие - через «лаборантуру».
К тому времени - а лаборант она была идеальный (я до сих пор по протокольно-субординационным вопросам консультируюсь с ней - чутье у человека) - когда нашлось для нее место в аспирантуре, я уже досрочно защитилась и была на мертвом месте завлаба, дожидаясь ставки на новой кафедре.
Счет вам ясен.
Потом я стала доцентом. А она - чуть позже - тоже доцентом в академии МВД. И еще капитаном милиции. С общего счета я уже сбилась к тому времени.
Потом ее постоянно звали замуж. А меня нет - у меня была большая безнадежная любовь, о которой чуть позже...
Потом я пришла к ней и идиотски хихикая пригласила в свидетельницы на свадьбу. Когда она услышала - кто жених, была немая сцена. Ты же его едва знаешь... - сказала она, мучительно подсчитывая, как давно она тратит время на брачную раскрутку своего нынешнего, к сожалению любимого бой-френда. Был бы не любимый, легче было бы бросить.
Мама ее, узнав эту новость, сказала фразу, которая меня горько повеселила: «Даже твоя подруга выходит замуж, а ты!?». Даже... Вот так и наступает момент истины...
Подруга сказала своему парню - или - или. И на ее свадьбе мы гуляли через три месяца после моей.
А вот забеременела она раньше. И теперь ее ребенок навсегда будет старше моего. Если они будут дружить, то наш счет продолжат.
Мое дите, в существование которого, несмотря на УЗИ и на третий месяц непрекращающейся тошноты, я до конца не верила, мое дите, про которое мне вчера сказали - «девица», мое дите, утонувшее в потоке моих слез, решило - именно в этот момент - высказать свое отношение к моей истерике.
Неодобрительно оно покачало головой. И задело за меня.
А может, ему захотелось проколупать пальчиком дырочку и посмотреть, что за дура у него над головой так убивается по ерунде...
Очень вежливо и деликатно где-то в районе аппендикса ворохнулось что-то...
И я залилась новым потоком слез - теперь уже на тему «Деточка моя дорогая»... Тут в дверях и появился козел и сволочь, которому я совершенно нелогично кинулась на шею, сообщая сногсшибательную новость...

Завидую твердости духа тех дам, которые в самодостаточности своей могут заниматься творчеством и мужчинами, не размениваясь на какие-то там продолжения рода. Череда Лиль Брик, Симон де Бовуар, Фаин Раневских, Ирин Бугримовых проходит у меня в сознании. Впрочем, о некоторых знаю, а о прочих - подозреваю, что свобода их - вынужденная: неудачный аборт где-то вначале пути - и дальше вырабатывать философию, что женщина - это личность, а не чрево, пришлось уже, чтобы сохранить лицо.
Не будешь же каждому рассказывать, как животно тоскуют руки по своему, тепленькому, бестолково тыкающемуся носиком в плечо...
... В тот день, спеша на работу, я, как обычно, привычно вычеркнула весь предстоящий путь из осознанной жизни. Лифт, подъезд, двор - я смотрела вокруг и не видела ничего - мысленно я была уже в универе, сначала разбор проверочной, потом новая тема, потом явится тупенькая дипломница за очередной порцией того, что я сочиняю для нее, подделываясь под скудный студенческий стиль, а она переписывает почерком Акакия Акакиевича...
Я вывернула из двора, огибая угол дома, и тут...
Туннель, образованный стенами двух домов, выходил на улицу - остановка, киоск, дорога, рельсы трамвая, за дорогой - начинается парк...
Слева направо эту ежедневную панораму пересекал ангел.
Сеялся мелкий серый дождичек, было тепло и сумрачно. Ангел, конечно, не летел, а шел медленно. Край его одежды намок и испачкался и мотался в ногах, приоткрывая обутые в кроссовки ноги. Мокрыми были и крылья за спиной - полупрозрачные. Наверное, лететь он не мог, даже когда крылья обсохнут, они не смогут поднять его - слишком малы.
А когда я вышла на улицу, то увидела, что ангелами заполнено все вокруг. Они ходили медленно вдоль остановки, толпились на углу у цветочниц, а на площади перед парком культуры было вообще белым-бело.
Первое июня. Акция против абортов. Ангелы раздают листовки, пытаются всучить парочку и мне, но я не протягиваю руки.
Что меня агитировать, я и без того , в принципе, согласна.
Конечно, я ни слова не говорю тем подругам, которые, чуть бравируя, упоминают об этом, свершившемся в их жизни, или планируемом. Я не в праве осуждать - надо быть реалистом, напоминаю я себе. Прекраснодушие - это хорошо, но реальная жизнь всегда сложнее. Я только радуюсь, что я никого никогда не убивала.
Я хорошо понимаю, что гордиться тут нечем, ибо это - не мой осознанный выбор, а просто так повезло.
А если уж совсем бескомпромисснее, то и я однажды запачкалась...
Помните, «если ты посмотрел на женщину с вожделением, то ты уже прелюбодействовал с нею в сердце твоем»? Мне это очень нравится, не в смысле осуждения адюльтера, а сам подход - когда готовность совершить нечто равна свершению. Ну, или почти равна.
Женщинам, чьи внутренние биологические часы - работают действительно как часы - легче. Они совершенно точно знают, с какого дня пора начинать волноваться. И даже еще раньше, ибо у многих уверенность, что на этот раз все обошлось, появляется за несколько дней - и тут тянет, и там - не прикоснуться. Ломит низ живота, болит грудь... Да и самый верный признак ПМС тут как тут (для читателей-мужчин аббревиатуру расшифровываю - предменструальный синдром) - это когда наступает полная ясность, что у всех мужики как мужики, а тебе достался стопроцентный козел, который что бы ни делал - все тебе назло. Через неделю его моральный облик здорово посветлеет. Я подозреваю, кстати, что рядом живущий мужчина со временем начинает подпадать под колебания того же маятника и с готовностью делать тебе гадости именно в то время, когда только за попытку намека на косой взгляд ты швыряешь обручальное кольцо с балкона, а блюдо для торта в наглую морду.
Так вот. Мне же не везло. От месячных до месячных проходило то классическое количество дней, то меньше, то больше. Особенно как стресс какой - так и на тебе.
Пока я твердо знала, что непорочное зачатие случилось в истории лишь однажды, я на такие капризы организма не обращала внимания. Ветром не надует.
А когда ветер получил конкретное имя, вот тогда я подумала, что надо бы поосторожней.
Именно в те времена я научилась не расслабляться полностью ни на секунду – позвоночник скован напряженной готовностью отпрянуть, голова контролирует свои и чужие руки-ноги и все прочее.
Переучиваться потом сложнее. Даже сейчас в любой момент могу открыть глаза и, холодно скользнув глазами по корешкам книг на стеллаже рядом с кроватью, отключиться от внутреннего ритма.
Почему я тогда так занервничала? Подумаешь, тридцать первый день… При той осторожности, с которой он ко мне относился, залететь можно было бы только чудом.
И вообще время подобных чудес закончилось 2000 лет назад.
И вот время прессуется в бесвкусную массу, у которой ни начала, ни конца, ни протяженности, ни предела. Есть только плотность и тяжесть. Идти сквозь него так невыносимо, что я беру в руки лучший источник библиотерапии - старого зачитанного "Карлсона" - и отключаюсь на время от времени этого нестерпимого…
- Отгадай, закрыл я кран или нет - до трех раз?
Сейчас на одной из соседних улиц над предметным стеклышком щурится в микроскоп кто-то в белом халате. На предметном стеклышке - ответ на вопрос - угадай, оно случилось или нет… до трех раз…
Утром я шла по длинному коридору женской консультации сдавать кровь на анализ. Мне казалось, что все понимают, какую неправедную жизнь веду я и какое наказание вот-вот свалится на мою голову. Он остался у крыльца.
Что теперь? Теперь у меня на руках визитка медицинского кооператива с телефоном. Звоните в шесть вечера. Результат аналаза будет готов.
В шесть мы с ним оказались около "Пуза" - огромный темно-серый домище, вызывающий ассоциации с кораблем и гигантской печью одновременно. Я слышала занимательное объяснение того, как появилось у дома имя. В начале цепочки стояло ироничное "Корбюзье" - а в конце народная молва уполовинила и обосвоила эту изящную эстетскую шутку и дом стал называться "Пузо". Мрачная ассоциация с моим возможным интереснейшим положением на тот момент до меня не дошла…
Ухо стынет от прикосновения ледяной трубки, куда я говорю свои данные и откуда получаю деловитый приговор - Анализ положительный…
И, не успев вернуть равнодушную трубку на рычаг, я говорю ошарашенно - А что теперь делать?
- Все, что желаете, - любезно советует мне трубка…
Чего же я желаю? На решение этого вопроса у меня примерно две с половиной минуты. Пока я сволоку ослабевшие ноги по ступенькам, перейду улицу и заверну за угол. Там нервничает он.
Я все понимаю. Я понимаю все. Мне надо учиться. У него семья. Не время и не место. Скандал нам ни к чему. Потом. Все потом. Есть такое слово - надо. Я все понимаю.
И как он нервничает, как переживает за ситуацию! Так, что не может стоять рядом, держа меня за холодные пальцы, а мечется за углом, делая старательно-собранное лицо.
Только что бы не было пауз. Вот так - сразу - первое - анализ положительный, второе - я все понимаю, третье - мне надо учиться…
Но - слаб человек - и между первым и вторым пунктом я делаю крошечную заминочку.
Лицо его мучительно спокойно. И я тороплюсь с аргументами. Конечно…
Как хорошо иметь за плечами тридцать лет! Сейчас, вернись я в худое малогрудое тело той малолетней идиотки, я бы потеснила ее жертвенные мозги, скрюченные любовью в нему - единственному и заговорила бы по-другому.
Сейчас я могу нагло глядеть в глаза и задавать любые вопросы. С веселым любопытством энтмолога я могу глядеть на дрожащие ножки и трепещущие крылышки. И могу о судьбе своей скорбной подумать потом. А сейчас, поворачивая острие в ране, спрашивать - ну как?
А вообще-то надо учиться молчать. Когда ты молчишь, неизбежно найдется кто-то, кто будет принимать решения. Ему и отвечать потом.
Хорошо тебе, со слезным упреком в голосе говорила моей Альке подруга Валя-"Как все плохо". Твой муж все делает, и стирает, и вон встречает тебя на вокзале, чемодан тащит. А мой!… Алька однажды наблюдала, как Валя, выгрузив свое семейство из вагона, не дала супругу ни единого шанса, сразу подхватив оба чемодана и поперев их в даль туманную с самоотверженным лицом первой христианки на римской арене. Френкель ее шел сзади и достоинством нес в руках незажженную сигарету.
Вот так и я оттеснила своего мужчину от общего груза и поволокла его одна. По неписанным правилам игры надо было еще при этом улыбаться и его подбадривать…

quote:

---

Originally posted by Федя:

Замечание: зачем вдруг в середине суховатые биографические отступления про папу-инспектора и подругу-аспирантку я не понял. Конечно это поток сознания, сюда все идет, однако меня они только с общего настроя произведения сбивали.

---

quote:

---

Originally posted by Саня:
Инка, повторю тысячу раз мною сказанное - у тебя потрясающие литературные способности. Пиши, пиши и пиши!!!! )

---

Вот эдаких людей бы сечь-то,
И приговаривать: писать, писать, писать;
- как учил нас Грибоедов в пиесе "Горе от ума".