Брак мой оказался неудачен. Мы с женой быстро прискучили друг другу. Возможно, из-за того, что у меня не хватило , мужества предложить ей ту единственную, страдательную роль, в которой я мечтал бы увидеть свою любимую девушку, женщину, жену – полуобнаженную, распростертую на лавке, извивающуюся под розгой. Мое воображение прокручивает вновь и вновь, как ленту любимого кинофильма, один и тот же потрясающий эпизод, с которым ничто не может сравниться по силе воздействия. И я не знаю, то ли это счастье, то ли трагедия, что я в детстве подсмотрел не предназначавшееся для моих глаз зрелище.

Мы жили тогда в Красноярске, я учился в средней школе, ходил в девятый класс и почти открыто был влюблен в свою одноклассницу Надю – скромную темноволосую девушку с длинной, до пояса, косой. Она была высокой, стройной, красивой. Впрочем, всем влюбленным их дамы сердца всегда кажутся идеалом. Не был исключением и я. Надя была девушкой дисциплинированной, тактичной, вежливой. Разговаривала она негромко, слегка потупив взор. Училась хорошо, на 4-5. «Тройки » получала очень редко, но если такое несчастье с ней случалось – переживала так, что на ней лица не было.

И вот однажды, когда нам раздали после проверки контрольные работы, Надя, не стесняясь нас, своих одноклассников, громко разрыдалась – у нее стояла «пара». – Надьку сегодня драть будут дома. Хочешь посмотреть? – толкнув меня локтем в бок, прошептал в самое ухо сосед по парте. Он знал, что я к Наде неравнодушен.

– А ты откуда знаешь? – вздрогнул я.

– Уж знаю!.. Ее часто дерут – не раз видел. У нее отец – У-у-ух какой строгий! Если Надька 3 получила – значит, наверняка вечером будет порка. А уж за 2 ей сегодня шкуру спустят.

Мы договорившись с соседом встретиться вечером, когда стемнеет, чтобы потом пробраться к Надиному дому и занять «наблюдательную позицию». Едва придя домой, я расписал родителям, какой сегодня интересный фильм идет в кинотеатре и как мне хочется его увидеть. Мама дала деньги на билет и разрешила пойти на вечерний сеанс. Так я смог уйти вечером из дома.

Мы встретились с другом, когда на улице было уже темно, горели редкие фонари, в домах светились окна. Надя жила за несколько кварталов от нас. Ее семья занимала половину большого деревянного дома. Собаки во дворе не было. Мы тихонько проскользнули во двор и осторожно заглянули в окна. Занавесок не было — ведь окна выходили во двор, а не на улицу, и хозяева не видели необходимости опасаться чьих-то чужих взглядов.

Пожалуй, мы пришли слишком рано: вся семья – отец, мать, бабушка, Надя, ее младшие брат и сестра – сидели за столом и ужинали.. Разговоров нам не было слышно, да, по-видимому, их за едой и не было: все сидели тихие, сосредоточенные.

На улице было холодно, дул пронизывающий ветер, мы быстро окоченели, а ожидаемое зрелище все не начиналось. После ужина женщины убирали со стола, отнесли в кухню и, очевидно, вымыли там посуду и лишь затем, нераньше чем через час, все вновь собрались в большой комнате. Надю поставили в центре. Она стояла, опустив низко голову и потупив взор, а отец ходил взад-вперед и читал ей нотацию. Минут через десять, когда воспитательная речь закончилась, на сцене произошла смена декораций: мать перенесла от стены на середину комнаты большую деревянную скамью, бабушка куда-то у шла и через минуту вернулась, неся высокую узкую бадью, в которой мокли длинные, толстые розги. Отец выбрал подходящий прут, попробовал его, взмахнув несколько раз в воздухе и, по-видимому, остался доволен. Розга была не менее метра в длину и толщиной в мизинец. От одного ее вида у меня по спине поползли мурашки. Что же в этот момент испытывала Надя?! Ведь предвкушение наказания страшнее самой порки! Мы увидели, как дрожащими, не слушающимися руками Надя спустила до колен рейтузы и панталоны, смешно путаясь в них, добрела до скамьи, высоко задрала платье и легла на скамью на живот, подложив ладони под голову. Мать привязала одним полотенцем Надины ноги к скамье возле щиколоток, другим – ее туловище чуть ниже подмышек. Мы отлично видели белоснежную голую попку, чуть подрагивающую от страха, чудесные, соблазнительные голые девичьи бедра и поясницу. У меня перехватило дыхание от увиденного, а в паху приятно защекотало. Тем временем отец удобно встал сбоку, широко размахнулся и со всей силы ударил Надю розгой. Нам, за окном, не было слышно, кричала ли она. Наверное, кричала. И сильно-потому что мы видели, как резко, несмотря на путы, дернулось ее тело, как вспухла на белоснежных булочках девчоночьих ягодичек кроваво-красная полоса. Отец сек Надю не спеша, с оттяжкой. Рубцы ровно ложились один к одному. Надя извивалась под розгой так, как извивается женщина в экстазе.

Я смотрел во все глаза и увиденное намертво запечатлевалось в моей памяти. Мой «мальчик» в штанах давным давно проснулся, до боли налился кровью и поминутно взбрыкивал. Наказание дошло только до половины, когда я не выдержал, спустил, и по всему телу разлилась приятная истома. О, какое божественное наслаждение я испытал! Мне не хватало только того, что нельзя было вбежать в комнату, опуститься перед скамьей на колени, прижаться губами к иссеченному Надиному заду и целовать, целовать без конца алые, горящие огнем рубцы.

Мой друг был прав – Надю наказали очень сурово, отец действительно «спустил ей шкуру»: она получила неменее сотни розог, и ягодицы, и поясница, и верхняя часть бедер были иссечены в кровь. Я и подумать не мог, что моих одноклассниц так строго наказывают родители. Когда порка закончилась, мать подошла, вытерла тряпочкой кровь, отвязала Надю, она сама поправила одежду, после чего скамью поставили на место, убрали бадью с розгами и все ушли в другую комнату. Вскоре в доме выключили свет. Мы, потрясенные увиденным, молча разошлись по домам.

Этой ночью я спал неспокойно. Вновь и вновь мне снились одни и те же сны – во всех вариантах варьировалась увиденная Надина порка. Причем я ощущал себя не за окном, а в роли Надиного отца. И эта перемена ролей была еще более возбуждающей – я не находил себе; места в постели, на меня волнами, один за другим накатывали оргазмы. Утром трусы были мокрыми и липкими, а половой член болел, как после тяжелой работы.

В классе Надя вела себя как ни в чем не бывало. Ни словом, ни жестом она не подавала виду, что вчера ее жестоко высекли. А я, едва бросив на нее взгляд, сразу же в мельчайших подробностях вспоминал все, чему накануне стал свидетелем.

Потом увиденная сцена порки перестала быть навязчивой, но ее сменили сны и фантазии, в которых действие хотя и развертывалось по-другому, с другими действующими лицами, но обязательно кульминировало таким эпизодом, когда я сек свою возлюбленную.

Моя первая школьная любовь, как это часто бывает в жизни, растаяла, словно дым, едва мы вышли за порог школы. Я не стал добиваться Падиной руки, чувствуя, что мне непременно захочется ее сечь, если мы поженимся. Вскоре она вышла замуж за другого и я ее больше не видел – только в снах, которые продолжают мне сниться. Думая, что другая женщина вытеснит из памяти сладострастно-кровавый образ, я женился на подруге из университета. Она не знала о снедающем меня желании, а я в первую же брачную ночь с ужасом убедился, что могу проявить мужские качества лишь тогда, когда воображаю свою жену лежащей связанной на скамье, с оголенным, исполосованным розгами задом. Мы расстались, когда я почувствовал, что фантазии перестали меня удовлетворять, а на реализацию их в действительности не хватало мужества испросить у жены согласия: я не хотел, чтобы она сочла меня зверем, садистом, ненормальным.

Идут годы. Я не решаюсь на повторный брак. Потому что знаю; ни одно из ощущений не сможет сравниться по силе и доставляемому удовольствию с тем, которое несет порка. Любовь – это преданность друг другу, это полная, безграничная власть над любимым телом и столь же полная, безграничная отдача своего тела в распоряжение партнера для удовольствия. И если любимая готова принимать от тебя только розы, но не розги – это не любовь, а эгоистичный расчет. Возможно, я бы и не понял эту истину, что настоящая любовь не только не боится розги, но, наоборот, укрепляется ею, если бы тогда, в ушедшем вдаль прошлом не пережил под окнами старого, приземистого дома ярчайшую, возбуждающую похоть и страсть сцену телесного наказания моей очаровательной Наденьки.

Я заметил, что женщины, которые не прочь выйти за вас замуж, очень любят расспрашивать, на какие жертвы ради них вы готовы пойти. И вот, когда разговор заходит на эту тему, я как бы в шутку начинаю выяснять, а готовы ли они сами, ну хотя бы, подвергнуться порке, чтобы доставить удовольствие мужу. Такое предложение одних повергает в шок, другие вспыхивают от возмущения. Вот вам и наглядная цена их любви: она не выдерживает даже нескольких шлепков по попке.