Я открыл дверь и вошел в класс.

Там уже стояли две мои сестренки. Я занял свое место в строю и вытянулся в струнку, рассматривая привычную с детства обстановку. Посреди класса торцом к нашему строю, стояла старая дубовая лавка, служившая для воспитания нескольких поколений.

Поверхность ее до зеркального блеска была отполирована голыми животами и ляжками. Лавка имела необычную форму – выгнутую дугой. С боков лавки были отверстия, через которые продеты два ремня.

Рядом с лавкой на подставке стояла старинная серебряная ванночка, в которой мокли березовые прутья. Тут же находилось кресло, около которого стояла хорошенькая девушка – наша горничная. На ней была надета хорошенькая черная юбочка, едва прикрывавшая попу, белоснежная блузка и черная жилетка. При малейшем движении горничной из-под юбочки выглядывали не менее белоснежные, чем блузка, кружевные панталончики. На голых стройных ножках туфельки на каблучках.

Разговаривать в строю строго запрещалось и мы молча стояли минут сорок, когда наконец-то в коридоре раздались шаги. Дверь открылась и в класс вошел моложавый мужчина – наш отец. Он удобно устроился в кресле. Строго посмотрел на наш строй и приказал:

– Алексей, на табуретку!

Я поднялся на табуретку и замер по стойке «смирно»!

– Спусти штанишки!

Боже, что может быть унизительнее для 15-ти летнего юноши, чем стоять у всех на виду, расстегивать дрожащими руками штанишки, а затем спускать их до колен, оголяя для всеобщего обозрения белую круглую попку.

Спустив штанишки, я опять замер по стойке «смирно», чувствуя, как мои уши и щеки заливает румянец стыда.

– Марш на лавку!

Придерживая штанишки около колен двумя руками я отправился к лавке.

– Ложись вверх попой!

Поддернув вверх рубашку, я покорно лег на лавку, при этом голова и ноги мои свисали вниз, а моя голая попа торчала вверх как поплавок. Горничная подошла и пристегнула меня к лавке ремнями. Теперь я полностью был готов для проведения воспитательного урока.

Стыд стал отступать на второй план, первое место занял страх. Моя голая попа мелко задрожала, предчувствуя неизбежность экзекуции. Отец встал, взял в руки, с поданного ему горничной подноса, прутья и подошел ко мне. В воздухе засвистел прут, но нет – это еще была только проба. Затем прут засвистел вторично и впился в мою голую напруженную попу. Я завизжал и почувствовал, как на моей попе вспухает первая полоса. Теперь это был уже не просто прут, это была розга, которая равномерно поднималась и опускалась на мою трепещущую попу, оставляя на ней все новые и новые толстые багровые полосы. Я пронзительно визжал, виляя в разные стороны исполосованной попой, умоляя о помиловании, хотя прекрасно знал, что меня рано миловать. Меня будут сечь еще.

Слезы ручьями текли из моих глаз. Моя попа пылала и мне показалось, что еще одна розга и моя бедная попа вспыхнет огнем, а я захлебнусь слезами. Но розги секли и секли, а со мной ничего подобного не происходило.

В среду я недостаточно почтительно разговаривал с отцом, а значит я не смогу сидеть на попе несколько дней.

– Тридцать шесть – отсчитала горничная.

– Довольно! Помни!

Меня отвязали и я поднялся с этого унизительного и стыдного места. Моя, еще так недавно, белая попа, стала бордовой, распухла и очень-очень болела. На этом урок не закончился.

– Садись на стул!

Я не заметил, когда горничная успела приготовить стул, на котором толстым слоем лежала жгучая крапива. И я, замирая, опустил свою голую отменно высеченную попу на это жгучее сиденье. Пока я ерзал голой попой на своем жгучем сиденье, на табурет поднялась старшая сестра. По команде отца задрала юбочку, спустила панталончики, а затем отправилась на только что освобожденную мною лавку. Теперь ее голая попа страдала под розгами, а моя – страдала от крапивы. Пока сестру секли я должен сидеть на стуле. Затем высеченная сестренка заняла мое место на стуле, а меня поставили на колени. Мы менялись местами до тех пор, пока попа каждого из нас не получила нужного урока. Затем я подошел к отцу, встал перед ним на колени и, сияя отменно наказанной попой, дрожащим голосом поблагодарил его за полученный урок. Поцеловал его руки и розги, которыми меня секли. После этого нам приказано было снять штанишки и юбочки и мы всю субботу должны были ходить с голыми попами, сгорая от стыда и стараясь не попадаться ни кому на глаза.

Так проводился у нас субботний урок воспитания.