Далекое и глухое сибирское село в полутора сотнях верст от железной дороги. Далекие теперь уже годы, когда в тех местах сохранялись (а может быть сохраняются и поныне) старые русские традиции, в том числе и родительские розги.

Вечер. В доме учительницы тишина. Сама хозяйка сидит над грудой тетрадей, которые надо проверить к утру. Андрей – ее двенадцатилетний воспитанник – лежит в постели и, как ей кажется, спит. Одинокая учительница заменила ему родителей, следы которых затерялись еще в военные годы, взяла малыша в свой дом, и вот уже девять лет заботится о нем как мама, хоть и зовет он ее тетей Варей.

Учительница исповедует строгость как главное средство воспитания детей, как, впрочем, и родители ее учеников.

Вот и сейчас, мальчишка которого она считает спящим, не может заснуть, мысленно переживая заранее то, что ждет его в субботу. Вчера, во вторник, он, сам не понимая почему, довел до слез девчонку, дразня ее тем, что она будто бы, так громко ревела под материнской розгой, что было слышно на все село. Она и действительно была наказана за плохо приготовленный урок по жалобе учительницы, записавшей ей в дневник помимо «двойки» еще и замечание за нерадивость. Девочка не скрывала этого – во-первых порка здесь не редкость, а во-вторых, все равно – как утаишь, если сидеть как следует невозможно! И вот – от мамы попало, так еще сосед по парте насмехается. Не смогла сдержаться, разревелась. Нет, мальчишка не думает про нее плохо – она ведь не пожаловалась на него. Это eе подружки наябедничали учительнице. И конечно, в этот же день он целый час стоял перед тетей Варей, выслушивая ее строгие наставления. И вот решение: «В субботу будешь наказан. Розгами. Полторы дюжины!»

Этого он ожидал, это еще не само страшное. Но тетя Варя сказала с намеком, – пусть, мол, Наташа послушает, громко ли ты будешь вопить. Неужели будет порка при ней? Эта мысль все время терзала мальчишку, он с трудом заставляет себя учить уроки, чтобы не заработать к субботе «добавку». Тетя Варя наказывает воспитанника и за «тройки», а ответы его ценит строго – за что другой получит «четверку», ему больше «трояка» не видать.

В доме ее, как почти во всех избах, где есть дети, стоит в кладовой кадка, где мокнут в рассоле заготовленные с лета прутья. Есть и прочная широкая скамья, к которой Андрюша, под наблюдением тети Вари приделал четыре ремешка с пряжками – для рук и ног. Скоро, видать, придется переставлять их – растет

мальчишка, тянется, но все такой же щуплый, нездешней породы.

Мысль о приближающейся субботе не идет у парня из головы. Ночью подолгу не уснуть. Днем, в школе, поглядывая искоса на сидящую рядом Наташу он думает: «Знает ли она?...» Может быть, если бы на ее месте была другая девочка, было бы не так стыдно. Но Наташа! Он не хочет признаться даже себе, что выделяет ее из всех девочек класса. Наверное она ему нравится еще и тем, что такая же как он худенькая, непохожа на остальных – крупного, богатырского сложения девчонок. И тихая скромная... Мысль, что его, может быть высекут на глазах именно у нее, обжигает стыдом. И тут же другая мысль: «Так тебе и надо! Обидел ее, такую славную, вот и получай за это! Так и надо.»

Долго тянутся дни. Но вот и суббота. Закончились уроки, учительница отпускает детей по домам. Мальчишка всегда идет домой вместе с тетей Варей, их дом рядом, при школьном дворе. Но сегодня спешить совсем не хочется, зная, что ожидает дома вечером. Но наконец все вышли, идут домой и учительница с Андрюшей. Он несет ее толстый портфель с тетрадками учеников и думает – спросить или нет, о том, что она сказала Наташе, когда та уходила? Так хочется спросить, но лучше не надо.

Но вот уже позади долгий субботний день со всеми его забавами. Вернулись уже, попарившись в баньках и тетя Варя и мальчик. Прежде она брала его с собой, но сейчас это уже стало неловко, и мальчик ходит париться к товарищу. Стегая друг друга распаренными вениками на жарком полке, приятели невольно вспоминают, как «парят» их веничками баз листьев.

Стемнело, в деревенских избах засветились окна... Наступает пора расплаты за грехи.

– Ну, голубчик, тело теперь чистое, пора и душу очистить, – обращается к мальчишке тетя Варя спокойным и даже ласковым голосом.

– Приготовься к наказанию.

И в этот момент раздается стук в дверь. На пороге Наташа.

– Вот умница, как раз вовремя пришла. Ты знаешь, зачем я тебя позвала?

– Нет, Варвара Алексеевна, не знаю.

– Твой сосед обидел тебя, и сейчас будет за это наказан. Он смеялся над тем, что ты громко плакала во время порки. Я не могу позволить тебе посмотреть на порку, ведь он будет... раздет, а вы уже не маленькие. А вот послушать, громко ли будет кричать он – послушай. Посиди здесь.

– Ой, Варвара Алексеевна, может лучше не надо...

– Не надо чего – пороть его?

– Нет... На надо мне здесь быть...

– Ничего, посиди, милая! Пусть ему будет стыдно!

Андрюша слышит этот разговор из соседней комнаты. Он весь покраснел, щеки и уши горят от стыда.

Возвращаясь, тетя Варя подчеркнуто оставляет дверь в соседнюю комнату открытой. Правда, она прикрыта кисейной занавеской, но когда в маленькой комнате не горит свеча или лампа, то через кисею прекрасно видно все, что происходит в освещенной большой керосиновой лампой комнате.

Начинаются приготовления к порке. Тетя Варя считает, что порядок наказания не менее важен, чем сами удары. Она уже успела приучить Андрея к соблюдению ритуала. Сначала – раздевание. Под поощряющим взглядом тети мальчик снимает с себя рубашку, нижнюю сорочку, брюки и наконец трусики, аккуратно складывая каждый предмет. Охапка прутьев принесена заранее, теперь провинившийся должен связать их в пучки. Для получения полуторы дюжины ударов нужно два пучка. Совершенно голый, дрожащий от страха и нервного возбуждения мальчик начинает выбирать прутья. Его душа разрывается – какие взять? Поменьше, покороче – порку будет перенести легче. Но если розга не понравится тете Варе, она назначит добавку. Выбрать

подлиннее? Но тогда будет очень больно! Наконец, он решается. Ведь он все таки очень скверно поступил с Наташей. И в пучке связаны самые лучшие – хлесткие, длинные лозины. Подавая их тете Варе, он еле слышно шепчет:

– Пожалуйста, возьмите... и посеките меня...

– Громче,. голубчик, громче! Я не слышу!

Пылая от стыда, представляя себе, там, за кисейной занавеской Наташку, он еще раз, глотая слезы стыда и обиды, громко просит принять розги и хорошенько его выпороть!

Розги приняты. Тетя Варя с удовольствием оглядывает его покорную обнаженную фигурку и одним пучком слегка стегает Андрюшу пониже спины, указывая направление к лавке.

Андрюша залезает на нее, сам пристегивает ноги у щиколоток ремнями и ложится. Ожидая первого удара, он стискивает зубы и решает, что Наташа не услышит его воплей.

Увы, это ему не удается. Рука у тети Вари крепкая, опыт большой, да к тому же она догадывается, что мальчик постарается молчать. И розги, направляемые умелой рукой, хлещут так, что уже после третьего удара раздается:

– 0-о-й! Бо-о-ольно! Прости-и-те!

Но это бесполезно! После коротких и спокойных нравоучений розги вновь взвиваются и раз за разом обвивают голенькую попку. Они ложатся на тело, проникая в самые нежные и чувствительные места между двух кругленьких половинок. Каждый раз вырывая у мальчика отчаянный вопль:

– А-а-а! Не надо! Не буду бо-о-льше!

Андрюша и не вспоминает уже о своем намерении молча перенести порку!

Он корчится, извивается, напрасно стараясь увернуться, визжит, плачет, молит о пощаде. Мальчик уже не в состоянии произнести ни слова, а только издает бессвязные отчаянные вопли. Его попка густо покрыта вздувшимися ярко-красными полосами, и там, где они пересекаются, местами заметны капельки крови.

Наташа видит, как высеченный мальчишка, утирая слезы и сопли, встает перед воспитательницей на колени, благодарит за строгое наказание и целует розги в руке тети Вари.