Юра и тесть на время остались одни. Вот тут Юра и обратился к Семену Алексеевичу.

– Хорошо что мы одни. Есть у меня вопрос, который говорят без бутылки не решается.

– Я слушаю.

– Объясните мне, как вы сумели в прошлом году, примерно за месяц перед нашей с Ирой свадьбой, высечь свою взрослую дочь розгами?

– Это Ирина тебе сказала?

– Она не хотела говорить, но я выяснил, что в тот день когда мы с вами неприятно расстались, она получила березовой каши по голой попе.

– Да это было именно так

– И как вы это объясните? –

– Объясню. Я обещая ей что если она не соблюдет себя до брака, то будет битая и я сдержал свое обещание.

– Часто она наверное получала?

– Я бы не сказал. За всю жизнь что она тут жила, это произошло раз шесть. Я вижу ты меня за это осуждаешь, поэтому я хочу задать тебе один вопрос. Тебе твоя жена, моя дочь, нравится? Я имею в виду как женщина и как человек.

– Разумеется. Я и спрашиваю, почему выпорота моя любимая жена?

– Ну во первых, она не была тогда твоей женой. Как ты помнишь, мы беседовали с тобой в тот день и я тогда не получил вразумительного ответа на вопрос. Собираешься ли ты жениться на моей дочери? А во вторых, ты не можешь быть мной не доволен. Она там у тебя свою косу не отрезала?

– Нет.

– Конечно, ты не дал! А она еще в пятом классе просила: » Папа разреши постричься, мальчишки косы дерут». А я сказал: «Выпорю!». И до сих пор с косой. Потому что знала, что действительно выпорю. За год до этого получила хорошего ремня за то, что нахватала двоек.

– Вы хотите сказать розог?

– Нет именно ремня. Розги она получила только в одном случае, тебе известном. Потом она у меня получила ата-та в двенадцать лет за то, что прогуливала занятия в гимнастической секции. Результат – второе место на чемпионате области.

– Это она мне. говорила, дальше рассказывайте.

– А дальше она получила по попе в четырнадцать лет за курево. В пятнадцать я ее поймал совсем голую с одним охломоном.

– С Колькой Шуклеем, это она тоже говорила.

– Про то как я ее лупил в шестнадцать лет за пьянку она не говорила?

– Нет.

– Правильно. Стыдно. И какие у тебя претензии. Твоя жена с длинными волосами, не курит, не пьет, имеет отличную фигуру. Что тебе еще надо?

– Я благодарен вам за отличную дочь. Знаете, если бы вы были обычный колхозник, я бы с вами об этом не разговаривал. Но вы все таки директор школы. Необычно как – то. Вы каждый раз наказывали Ирину по голой попе?

– Да, иначе нельзя, так виднее.

– Заголяла попу она сама?

– Это мне удалось добиться.

– Ладно выпьем за мою жену и вашу дочь, – выпили привезенного зятем джина из валютного магазина. После этого Юра продолжил разговор.

– Только вы сами того не желая, хотите того или не хотите передали розги мне. Что вы на это скажите?

– Скажу то, что жить вам вдвоем. Вам строить отношения. А я как отец говорю тебе, что если моя дочь приедет ко мне с жалобой на мужа, то я приму все меры, чтобы ее защитить.

– Я вас понял. Лучше расскажите мне по подробнее как происходило наказание розгами. Насколько я понял Ирина лежала на той скамье, которая стоит во дворе?

– Да, на той. Ее очень давно, еще тогда когда Ира не ходила в школу, сделали в нашем школьном кружке » Умелые руки», был тогда у нас такой же блестящий трудовик, как потом Ирин физкультурник... – и Семен Алексеевич рассказал как происходила порка девятнадцатилетней Ирины Семеновны тогда еще Аршиновой, ныне Сухаруковой.

Директор школы не мог передать всех подробностей, но дело происходило так.

После тяжелого разговора со своим будущим зятем Семен Алексеевич вернулся домой. Дома как всегда сидела и проверяла тетрадки Ирина мать.

– Где Ирина? – спросил директор.

– Корову пошла загонять, – ответила жена директора. Семен Алексеевич оказался в тяжелом положении. Когда надо было подвергнуть своих детей телесному наказанию, он если можно старался никого не посвящать в это дело, в том числе и жену.

Тут же случай вообще исключительный. Дело дошло до крика. Но Семен Алексеевич не только муж Анны Павловны, но и начальник, директор школы, где Анна Павловна работала. Поэтому, когда Ирина загнала корову в стойло, она со двора не слышала из дому никаких звуков.

Когда она вошла в комнату, то на ней в тот жаркий июльский день было надето ее второе декольтированное платье в желто – черный горошек с одной бретелью через шею, так что ее большая грудь была открыта до самых сосков. Волосы Ирины были распущены. В комнате Ира увидела следующую картину: посреди комнаты стояла скамья, которая до этого пылилась во дворе. На скамье сидели ее отец и мать. Отец был очень серьезен, а мать плакала. За всем этим Ирина и не обратила внимание на лежащие за скамьей три длинных и толстых ивовых прута.

– Здравствуй дочка , – обратился к Ире Семен Алексеевич, – расскажи нам откуда ты сейчас пришла?

– Я корову загоняла – ответила Ира.

– А до коровы?

– На работе была.

– А между работой и коровой? – не отступал отец. Ирина молчала.

– Я уже рассказал матери, где ты была, и про овраг, и про шабашника, а про то что ты там вытворяла и рассказать невозможно. Кстати знаешь почему я там оказался? Весь колхоз оказывается знает о ваших отношениях с этим молодым человеком. Родители, как всегда, узнают все самыми последними.

– Стерва! – с этими словами мать попыталась вскочить со скамьи. Но директор школы удержал ее.

– Сядь! – велел он, – еще успеешь. Итак, что ты Ирина скажешь в свое оправдание?

– Я люблю его.

– Любовь к этому ничтожному шабашнику остается любовью. Но ты не забыла, что такое девичья честь? – Ира не ответила.

– Вспомни, в той комнате четыре года тому назад, я тебе порол ремнем за то, что ты позволила раздеть себя догола такому же ничтожеству Кольке Шуклею. Мать об этом только сегодня узнала, я ее если можно, в такие дела не посвящаю. Что я тебе тогда обещал?

– Я не помню.

– А я напомню. Я обещал тогда, что выпорю тебя даже в двадцать два года, если ты не соблюдешь себя до брака. Поэтому я решил наказать тебя розгами, – с этими словами Семен Алексеевич поднялся, мать тоже.

– Поднимай платье, ложись на скамью.

– Мне же уже девятнадцать лет!

– Что боишься? Вот истинная цена твоей любви к этому ничтожному молодому человеку. Слабо тебе дочка ради этого шабашника под розги ложиться.

После этих слов девушка пошла к скамье. Опустив глаза, не глядя на родителей, она нагнулась и взяла обеими руками за край подола. Помедлив секунду, Ирина подняла подол вверх. Под платьем у нее ничего не было одето. Стал виден и ее пупок и треугольник курчавых волос между ног. Ира стала коленями на скамью и легла на живот, откинув вниз свои великолепные волосы, выставив на обозрение свои обнаженные длинные полные ноги и большие полушария ягодиц. Отец взял веревку и связал руки Ирины под скамьей, после чего обмотал веревкой верхнюю часть тела и накрепко привязал.

– Держи за ноги, – велел директор школы.

– Сема, не надо!

– Я же сказал!

– Держи мама, – это сказала Ира. Мать взяла дочь за щиколотки. Высокие каблуки туфель упирались ей в руки. Директор школы поднял хворостину с пола. Розга имела внушительный вид. Это был ивовый прут достаточно толстый и длиной почти полтора метра. Отец поднес розгу к голой Ириной попе, примерился, размахнулся как можно сильнее и нанес первый удар. Ирина сжала свои обнаженные ягодицы, дернулась, но веревки и руки матери держали ее.

Раздался стон. Лоза легла как раз посередине попы. На теле сразу отпечаталась красная полоса. Снова свист розги, снова стон и Ирин зад поднялся вслед за прутом.

– Крепче держи – велел отец матери – тяни ее ноги на себя. Третий удар лозы, опять стон.

Ирина вильнула, пытаясь убрать попу из под удара, но ноги были вытянуты и четвертая розга легла на оба полушария. К стону прибавилась всхлипывания, но пока еще не было слышно Ириного голоса. После пятого удара не выдержала мать:

– Сема хватит.

– Я обещал двадцать пять розог, – ответил директор школы, опуская прут на обнаженные ягодицы дочери шестой раз.

И после седьмого удара Ира молчала. Семен Алексеевич вспомнил, как три года назад она вопила под ремнем.

Порка продолжалась. Ягодицы девушки то сжимались, то разжимались становясь круглыми. Розга секла поясницу. попу, ляжки. Девушка стонала, плакала, но продолжала молчать. Больно Ирине. Широкий у нее зад, такому больнее, но сломалась не она, а розга о крепкие ягодицы гимнастки – перворазрядницы.

Отец поднял второй прут. Снова страдает обнаженная попа. Она уже вся красная. Вот уже двадцать пятый удар лег на ягодицы, но снова взлетает хворостина.

– Сема, двадцать пять уже! – кричит мать.

– Ой! – завопила наконец Ирина после двадцать шестой розги. Но по инерции Ира получила двадцать семь розог. Экзекуция закончена. Отец отвязал дочь. Ирина сползает со скамьи, опускает платье и начинает реветь во весь голос стоя на коленях положив голову на скамью.

Когда это все было рассказано за столом девятого мая, спустя десять месяцев. Юра произнес:

– А ведь вам Ирина нравится. Как женщина.

– Да ты что! Она же мне родная дочь Думай, что говоришь!

– Ладно не обижайтесь. Я действительно благодарен вам за отличную жену. Тем более и ваш внук тоже хороший.

– Мы с матерью в июле навестим вас Оставлю я в этом году школу на завхоза. Одни мы с женой остались. Дочь замужем в Москве, сын моря бороздит.

– Будем вас ждать.

Ночь Юра провел на девичьей постели своей жены.

На следующий день он еще несколько часов провел в гостях у тестя с тещей работая в огороде.

Лишь в три часа он тронулся в путь решив, что теперь автоинспекция не обнаружит своими приборами следы праздничного застолья. Домой он приехал поздно ночью.