Дорогая Нелли!

Выполняю данное тебе обещание рассказать об одной своей слабости... Можешь считать эти письма исповедью, на которую – поверь! – не так-то легко было решиться. Однако мой сбивчивый рассказ даст и мне и тебе возможность вновь пережить самые яркие и приятные эпизоды прошлого. Уверена, что они произведут на тебя должное впечатление...

Речь пойдет о моем дедушке, сэре Айре Кууте, генерале британских войск в Индии. Как ты помнишь, он был вынужден раньше времени покинуть службу. Говорили, что причиной преждевременной отставки и высочайшей немилости стала какая-то темная история с воспитанниками «Мантелли Бью компани» в Индии. Как бы то ни было, но старику Айре Кууту пришлось вернуться на родину и в скором времени заменить мне моих дорогих родителей – ты знаешь, мне было двенадцать лет, когда они оба скоропостижно скончались. Ты знаешь также, что после смерти дедушки я стала единственной наследницей и обладательницей ренты в три тысячи фунтов стерлингов в год.

Вернувшись из Индии, дед поселился на уединенной вилле в двадцати милях от Лондона. Там я и провела первые месяцы сиротства. Прислуга в доме состояла из четырех человек: сторожа, экономки мисс Манселл и двух горничных: Джейн и Джемини. Сам генерал в это время совершал путешествие по Голландии – в поисках, как я узнала позже, оригинального издания Корнелио Адриано о бичевании грешников.

Итак, почтенный сэр Айр Куут вернулся в разгаре лета, и я сразу же почувствовала как изменились порядки в доме – разумеется, в худшую сторону. Первым делом старый деспот запретил мне рвать цветы и фрукты в саду, затем взялся каждое утро проводить со мною занятия. Эти уроки не представляли для меня сложности на первых порах. Но вскоре я, действительно, стала давать немало поводов для недовольства собой. Только потом, годы спустя, мне удалось разгадать смысл этой дьявольски хитрой игры в волка и ягненка, где мне, в конечном счете, всегда выпадала роль жертвы. Зато приезд деда знаменовал завершение моего изрядно затянувшегося траура по усопшим родителям – сэр Айр Куут заявил, что я должна теперь одеваться, как леди из высшего общества. Вскоре мой гардероб полностью обновился: элегантные и модные платья, изящные туфельки – все, что полагается. Особое внимание уделялось кружевному белью с вышивками. Помню тогда меня очень удивило количество купленных подвязок оригинальной формы. Представь, у дедушки была привычка поправлять их на мне собственноручно, не обращая внимания на мое смущение. Но покрасоваться в новых туалетах не удавалось. Гости, а это были, как правило, несколько боевых товарищей генерала, появлялись у нас крайне редки...

Я очень старалась заниматься так, чтобы дедушка был мной доволен. Но с каждым уроком он усложнял задания и, через какое-то время, я уже не могла их усвоить. То, что рано или поздно должно было свершиться – свершилось.

– Что это значит. Роза? Почему ты плохо учишься? Ты вынуждаешь меня прибегнуть к наказанию.

Голос его звучал строго, но в глазах сверкала радость, которую он тщетно пытался скрыть. Да, Нелли, он радовался! Настал момент, которого сэр Айр Куут ждал с таким нетерпением. Только теперь я понимаю, каким изощренным мучителем был старый генерал, давая мне еще один шанс «доказать свою любовь и усердие». Выучи я наизусть все книги – и это бы меня не спасло. Прошла еще неделя. Я наивно пыталась заслужить одобрение дедушки и, зная его пристрастие к красивым вещам, появлялась к ужину нарядная, в вечернем платье с букетиком живых цветов на груди. Он смотрел на меня с улыбкой, а я тешила себя надеждой, что все еще будет хорошо.

Однако, вскоре мой воспитатель «обнаружил» в моем задании новые ошибки и заявил со всей серьезностью, что делает последнее предупреждение. Я задрожала, интуитивно понимая, что мне на этот раз не удастся оправдаться. Угроза наказания превратила мою жизнь в пытку и через два дня я потерпела полный провал.

– Ну, вот. Роза, и результат! – удовлетворенно сказал старый джентльмен. – Все бесполезно! Тебя следует наказать.

Он позвонил в колокольчик, и появилась мисс Манселл.

Как во сне я выслушала его распоряжение приготовить комнату для наказания, чтобы, – как он выразился, – «не дать мисс Розе окончательно сбиться с правильного пути».

Мне же было ведено идти к себе и «обдумать свою вину».

Полная возмущения, растерянности и стыда, я побежала в свою комнату, заперла дверь на ключ и расплакалась от ужаса.

Я не могла поверить, что этот кошмар происходит со мной.

Прошло два часа, никто не приходил, я решила, что меня хотели лишь напугать, и вскоре спокойно заснула...

– Мисс Роза, мисс Роза, вы опоздаете на ужин!

Я открыла глаза, и через мгновение узнала голос Джейн, которая просила меня спуститься к ужину. По ее словам, генерал был в отличном настроении и бояться уже не стоило. Поколебавшись, я впустила Джейн. Мне очень, – понимаешь, очень! – хотелось ей верить. Джейн помогла приколоть к моему платью букет цветов, уговаривая меня забыть инцидент в гостиной и улыбаться, как всегда.

Ее слова звучали так убедительно, что я собралась с духом и вышла к ужину, который действительно прошел спокойно. Дедушка выпил несколько бокалов вина, и ничто не напоминало в нем того безжалостного старца с колючим взглядом, что говорил со мной несколько часов назад. Когда ужин подходил к концу, сэр Айр Куут внимательно посмотрел на розы, украшавшие корсаж моего платья, и сказал:

– Прекрасно, девочка, розы очень идут тебе... Но это не отменит наказания. Время уже настало. – И он позвонил в колокольчик.

В панике я бросилась к двери, но на пороге меня перехватила вторая горничная Джемина. Сопротивление было бесполезным. По приказу старика меня ввели в комнату, в которой я раньше не бывала. По стенам были развешаны розги, в центре возвышалось массивное кресло. А когда мой блуждающий взгляд уперся в странное сооружение в углу, оно походило на лестницу, покрытую красным сукном, под которым угадывались шесть колец: по два сверху, посередине и снизу, я почувствовала, как от ужаса перехватывает дыхание.

– Привяжите ее к «коню» и приготовьтесь, – сказал генерал, усаживаясь в кресло.

– Роза, дорогая, не зли твоего дедушку, – проговорила мисс Манселл, отстегивая ремень. – Раздевайся!

– Нет, нет! Не хочу, чтобы меня стегали розгами! Дедушка, умоляю, сжалься надо мной. – И я бросилась перед стариком на колени.

Сейчас, когда по прошествии стольких лет, я вспоминаю эту сцену, мне становится смешно: с каким отчаянием я пыталась отказаться от того, что так скоро стало смыслом моего существования.

Но это сейчас... Тогда же три женщины – Манселл, Джемина и Джейн – пытались поднять меня с колен, а я вырывалась и кусалась. В конце концов Джемине удалось подтащить меня к ужасному сооружению. В одно мгновение мои руки и ноги были привязаны к верхним и нижним кольцам. В ушах звенело. Я с трудом разобрала приказание сэра Айра подготовить его внучку к экзекуции. Джейн и Джемина сорвали с меня одежду, ловко подняли нижние юбки, но как только их руки коснулись кружевных трусиков, мой ужас вспыхнул с новой силой. Конвульсивно пытаясь освободиться, я успела заметить на лице генерала выражение удовлетворения и восхищения. Кровь бросилась мне в лицо и, забыв обо всем, я закричала:

– Ты жестокий зверь!

– Да, зверь, – спокойно ответил он, поднимаясь из кресла. – И сейчас я тебе это докажу. А потом ты сможешь попросить у меня прощения.

Увидев, что он подходит ко мне с пучком свежих прутьев в правой руке, я обезумела от страха:

– Пощадите, пощадите, я не то хотела сказать... – Но меня уже никто не слушал.

– Это очень серьезный случай, – обратился дед ко всем присутствующим, – она оскорбляет меня, своего единственного наставника. Другого выхода нет. Я обязан выполнить свой долг, иначе девушка останется испорченной навсегда.

– Ах, дедушка, накажи меня как-нибудь иначе. Я не вынесу этого, – рыдала я.

– Девочка моя, если сейчас не принять мер, ты станешь вести себя еще хуже. Довольно, не будем терять времени.

И он взмахнул розгами, но вопреки ожиданию, я ничего не почувствовала. Старик вел себя со мной как кот с мышкой. Последнее, что я успела заметить, это слезы на глазах Джейн, злобную усмешку Джемины и удивительно спокойную мисс Манселл. И вдруг – резкий удар по ягодицам. За ним – другой, третий...

Милая Нелли! Я надеюсь, что ты не отбросишь в ужасе эти страницы, а постараешься понять мои ощущения, отделив их от детских, неразумных эмоций. Ибо тогда я впервые приобщилась к удивительному, затягивающему как водоворот, миру отношений жертвы и палача. Об этом не принято говорить, но поверь, что отношения между этими двумя в чем-то сродни супружеским, а по силе эмоционального накала – от ненависти, страха, боли до благостного изнеможения – во многом их превосходят. Слова здесь ничтожны, ощутить это способна лишь твоя кожа, особенно когда при этом гордость твою ранят жестокие слова истязателя.

Я была глупа и наивна. Первые удары – довольно слабые – дали мне возможность надеяться, что наказание будет не таким страшным, как казалось вначале. Стиснув зубы, я решила молчать, – чтоб не доставлять удовольствия моему мучителю своим плачем. Это лишь разозлило старого генерала. Теперь-то я знаю, что неблагодарность жертвы за оказанное ей внимание действительно способна вывести из себя, но тогда я только содрогалась от ударов, становившихся все сильней. Старик требовал, чтоб я просила прощения, и мое молчание лишь разжигало его ярость. Моя кожа пылала, казалось, розга пробивает тело до кости... Внезапно все прекратилось. Как в тумане, я подумала, что кошмар позади.

– Нет, нет, девочка, ты еще и половину не получила за все твои укусы и грубости, – воскликнул сэр Айр, будто прочитавший мои мысли.

Ненавистная розга вновь просвистела в воздухе и хлестнула по моим окровавленным ягодицам и бедрам. Теперь каждый удар причинял страшную боль. Я почти потеряла сознание. Но странное дело, – бранные, оскорбительные слова, которыми осыпал меня дед, постепенно зазвучали как музыка – музыка, дававшая мне силы переносить истязание. И одновременно с этим откуда-то из глубины моего существа медленно, но неуклонно по телу разливалось сладостное ощущение, равного которому я никогда не испытывала, – чувство, ради которого можно было умереть. Мое приобщение состоялось...

Но всему есть предел. Постепенно силы иссякли. Я уже не могла сдерживать рыдания и стоны. Казалось, что я умираю под этой пыткой. К моменту, когда я, ослепленная болью, потрясенная пережитым впервые в жизни чувством, почти обезумела, старый генерал – он ведь уже был не молод – окончательно выбился из сил.

– Мисс Манселл, я не могу больше сечь, – воскликнул он, уронив связку прутьев, и, покачнувшись, в изнеможении сел в кресло. – Выдайте-ка ей полдюжины хороших рубцов новым хлыстом. Пусть знает, что на смену старику всегда найдутся сильные руки, способные наказать порок.

Удары мисс Манселл были гораздо слабее, но я их почти не помню:

Первым моим ощущением, когда меня, иссеченную и полумертвую, перенесли в мою комнату, были руки Джейн, которая плакала, нежно обтирая мои раны холодным настоем арники. Через какое-то время боль отступила, и я смогла говорить. Не переставая охлаждать мое кровоточащее тело, Джейн тихо рассказывала, что подобное в доме генерала происходит довольно часто. Просто раньше, в силу возраста, от меня это скрывали. На моем месте уже побывала и она, и Джемина, и даже неприступная мисс Манселл. Больше того! Сам сэр Айр Куут не брезговал этим средством, когда его самочувствие оставляло желать лучшего. Вместо того, чтоб приглашать доктора, он вызывал мисс Манселл и Джемину и они прекрасно разгоняли ему кровь, что весьма улучшало его здоровье. Особенно запали мне в душу его слова о том, что скоро я научусь получать настоящее удовольствие от порки. Мне оставалось только ждать...

Моя дорогая Нелли!

Из моего прошлого письма ты узнала, какие испытания выпали на долю твоей подруги. Но для того, чтобы ты смогла ярче представить себе все колдовское очарование пути, на который я ступала, и который стал далее смыслом моей жизни, я попытаюсь полностью восстановить картину происходивших событий, каждое из которых являлось очередной ступенью к пробуждению моей конкретной сущности.

Итак, после наказания, постигшего меня, я несколько дней провела в постели. Надо сказать, что за это время мы очень сблизились с Джейн, продолжавшей ухаживать за мной. Я даже позволила ей спать в моей кровати – приятно чувствовать рядом молодое горячее тело. Наши ласки были совсем невинны, однако доставляли обеим удовольствие. Но не думай, что за всем этим я позабыла удары, нанесенные мне старым генералом и мисс Манселл. Идея мщения не давала мне покоя. Особое место отводилось и Джейн – ведь это она выманила меня в тот вечер из комнаты и уговорила спуститься к ужину, хотя прекрасно знала, что будет потом.

С нее я и решила начать. Джейн была сильной девушкой – намного сильнее меня, – и единственным моим оружием против нее стала хитрость. Осторожно я попыталась узнать, за что наказывали ее, и Д«»ейн доверчиво поведала, что сэр Айр Куут приговорил ее к порке после того, как заметил, что девушку от церкви до дома провожал молодой человек – генерал счел это нарушением нравственных устоев. Но когда я услышала, что Джейн благополучно забыла о своих мучениях, глядя, как за что-то наказывают Джемину, – я была поражена. Так ли легко забыть боль, глядя на боль другой? Что же, Джейн являлась прекрасвой возможностью проверить это.

За время болезни мне удалось хитростью раздобыть хорошую розгу. Выжидая подходящего момента, я была ласкова и внимательна к Джейн. Мне было необходимо лишить ее возможности сопротивляться. И я придумала, как это сделать...

Однажды вечером, когда мы готовились ко сну, я спросила:

– Джейн, неужели никогда не случалось так, чтобы Манселл или Джемина секли тебя тайком от генерала?

– Конечно, мисс Роза, бывало, и, к сожалению, не раз.

– А как они это делали?

– Связывали мне руки носовыми платками, а ноги привязывали веревками.

– А ну-ка, покажи мне, как.

– Пожалуйста, если вас так хочется, мисс...

Я в точности исполнила все, что она сказала.

– Вы так приковали меня, мисс Роза, что я не смогу освободиться без вашей же помощи, – улыбнулась мне Джейн.

Настал час моего торжества!

– А ты полежи-ка пока связанной! – воскликнула я. – Мне нравится видеть тебя такой! – одним движением я подняла ее ночную рубашку до грудей, обнажив красивое тело, плавные контуры бедер и пушистый лобок.

– Ты неотразима, Джейн, – я поцеловала ее, – и знаешь, что я тебя люблю, но ты должна отведать этой замечательной розги! – я показала ей прут.

– Пощадите, пощадите, – кричала Джейн, пытаясь увернуться, – дорогая мисс, не бейте меня! Я же всегда к вам хорошо относилась!

Я взмахнула розгой и всей своей кожей почувствовала, как она впилась в тело девушки. Ее крик подхлестнул меня. Перед глазами неотрывно стояла картина, как Джейн уговаривает меня спуститься к ужину и прикалывает к моему платью букет цветов... Она была первой, кого постигла моя месть, и, ощущая растущее возбуждение от вида чужого окровавленного тела, корчившегося в судорогах, я понимала, что уже не успокоюсь, пока не отплачу всем. Даже если на это уйдет большая часть моей жизни.

Милая Нелли! Поверь, что мало какое ощущение сравнится с экстазом разрушения красивой человеческой плоти. Меня завораживал вид крови на теле Джейн, рубцы, с каждой секундой все больше покрывавшие ее кожу. Я задохнулась, руку ломило, по вискам стекал пот, но остановиться было уже выше моих сил.

Не обращая внимания, я испытывала острое наслаждение от первого в моей жизни избиения прислуги. Постепенно чувство злости таяло, его сменило нежность и сострадание, когда я смотрела на неподвижное распластанное тело с поникшей головой, закрытыми глазами и судорожно сжатыми пальцами. Я бросила розгу и осторожно коснулась плеча девушки:

– Милая моя Джейн! Я люблю тебя и все прощаю, я буду с тобой такая же ласковая и нежная, как ты, когда ухаживала за мной!

Стараясь не причинять лишней боли, я освободила ей руки. Девушка с трудом приподнялась на кровати, и вдруг – ты не поверишь! – порывисто обняла меня. Ее глаза блестели от неясного мне возбуждения.

– Я тоже все вам прощаю, мисс Роза! Вы даже не можете представить себе, какое наслаждение я испытала...

Эти слова ошеломили меня. А их смысл я поняла значительно позже, как надеюсь, сможешь понять и ты. Не обращая внимания на раны, она говорила:

– Порка показалась ужасной для вас, мисс Роза, ну а я ее не боюсь. Я старше и крепче, а по отношению к вам Айр проявил жестокость. Видимо, он потерял голову от собственного .упрямства. Пройдет время, и вы сами поймете, что вам это нравится...

Мы еще о многом говорили, пока я лечила нанесенные мной же раны.

Прошло несколько дней. Мое желание отомстить обидчикам росло. Джейн, которая стала моей подружкой, не раз обсуждала со мной разные варианты, но подходящего способа найти не удалось.

В первую очередь я мечтала рассчитаться с мисс Манселл, а, главное, с Джеминой. Джейн, на дух не выносившая Джемину, полностью со мной соглашалась. Мы ждали...

Тут надо отдать должное моему дедушке. Как я уже поняла, генерал не мог долго существовать без подобных зрелищ. Правда, выбираемая им жертва пользовалась некоторыми преимущестьами: если в процессе порки страдал костюм виновной`, сэр Айр тут же давал распоряжение приобрести для нее другой – лучше и дороже. Ведь старик был настоящим эстетом... Им подмечались малейшие промахи и ошибки домочадцев. А в случае, если провинностей не было – их следовало создать.

Как-то перед ужином генерал собрал нас всех в гостиной.

– Что происходит, мисс Манселл? – спросил он раздраженно, – каждый раз, когда я оставляю ключ в замке своей комнаты, кто-то проникает туда и пьет мой ром. Чтобы убедиться в этом, я перстнем отметил уровень рома в бутылке и пил только бренди. А теперь посмотрите, – здесь не хватает почти целой пинты!

Надвигалась гроза. По распоряжению деда каждая из нас подошла к нему, а он, как охотничья собака, принюхивался к нашему дыханию.

– Это – вы! – обратился он к Джемине, которая замешкалась и не сразу выполнила его приказ. – Вы живете в этом доме не первый год и знаете, что мы не любим менять заведенного порядка – завтра вы будете наказаны за воровство. Я сделал бы это немедленно, но сегодня к ужину я пригласил друга. А теперь уходите к себе в комнату и подумайте о своем поведении в ожидании расплаты...

Утро следующего дня дедушка провел в саду. Как всегда перед истязанием он был в прекрасном настроении. Со слов Джейн я уже знала, что одной жертвы ему, как правило, было недостаточно. Кто же будет второй? Тягостное предчувствие мучило меня и, зная хитрость и лукавство сэра Айра, я вышла в сад, готовая к самому худшему.

Дедушка с задумчивым видом стоял у яблони, глядя на прекрасные плоды:

– Мисс Манселл, – обратился он к экономке, срезавшей букет цветов, – я думаю, следует еще кое-кого... Роза, вы ничего не хотите сказать по этому поводу?

– Ах, дедушка, ты же знаешь, что мне строго запрещено рвать фрукты, – ответила я и внутри у меня все задрожало.

– Мисс Манселл, может быть вам что-нибудь известно, если Роза не хочет сознаваться? – спросил генерал, строго глядя на меня. Участь моя была решена.

Мисс Манселл, готовая в любой момент солгать, с ангельским видом подтвердила, что на дереве не хватает нескольких яблок.

Старый генерал, казалось, помолодел от удовольствия. Направляясь к дому, он, походя, заметил мисс Манселл, что поскольку у нее, экономки, под носом творятся такие безобразия, то и она заслуживает наказания. Но это уже после. Сейчас для него главное – Джемина.

И, уходя, пристально посмотрел на меня. Я побежала искать сочувствия Джейн. Словно правила грамматики, она втолковывала мне основные заповеди наказуемой: кричать громче, просить прощения, перед этим сытно поесть и, желательно, выпить несколько бокалов вина. И в какой-то момент я с удивлением поняла, что не столько боюсь своего наказания, сколько жажду поглядеть, как будет мучиться Джемина.

Дедушка уже ждал нас в комнате пыток. Единственное, в чем можно было упрекнуть сэра Айра, это в пренебрежении своим видом. Даже на экзекуции он появился в элегантном костюме, при перчатках. Им, действительно, можно было гордиться. Я застала его в тот момент, когда он со знанием дела выбирал розгу для Джемины. Каждую из них он внимательно рассматривал, рассекал воздух, прислушивался к звуку, и, наконец, похоже, остался доволен. По его распоряжению Джейн и экономка сняли с Джемины кофточку, расстегнули нижние юбки. Украшавший ее одежды букетик цветов сиротливо упал на пол, как напоминание о безысходном положении жертвы, покорившейся неизбежному.

Как же хороша была Джемина! Белая шея, нежная и упругая грудь, красивые бедра, изящные подвязки поддерживали красные шелковые чулки, обтягивающие ее стройные ноги! Ничего не скажешь, генерал очень строго следил за тем, чтобы жертва своим внешним видом доставляла ему эстетическое наслаждение.

Джемину привязали к «коню». Джейн сняла с нее трусики, а мисс Манселл расстегнула бюстгальтер. Не думая о том, что через какое-то время мне предстоит занять ее место, я, затаив дыхание, ждала начала зрелища. Ведь я не забыла, что именно Джемина в прошлый раз тащила меня к «коню» и привязывала в унизительной позе – в какой сейчас оказалась сама.

Свистнул прут. Первый удар был настолько силен, что можно было бы выскочить из собственной кожи. Но жертва произнесла лишь коротенькое » ах! «. На теле появилась широкая красная полоса, лицо покраснело, и, казалось, что у Джемины перехватило дыхание. Розга была такой тяжелой, а генерал сек с такой силой, что вскоре обломки плети усеяли все вокруг.

Моя кровь кипела от наслаждения и возбуждения. Слушая крики несчастной, я не испытывала ни капли сочувствия. Я ликовала!

– Тебе нравится ром, моя милая? – ехидно спрашивал генерал, не переставая работать розгой. – Ты пила его чистым или разбавленным? Я тебе сейчас выдам крепкого!

Через какое-то время бедный старик вынужден был сесть, – ему стало нехорошо. Мисс Манселл тут же заняла его место и продолжила порку, нанося жестокие удары, не давая жертве перевести дыхание.

Несчастная Джемина стонала, всхлипывала, кричала. Экономка не обращала на это внимание, а сэр Айр продолжал наслаждаться зрелищем. Но тут Джемина потеряла сознание. Мы брызнули ей в лицо водой. Она пришла в себя. На нее накинули простыню и, проводив в ее комнату, оставили одну.

– Ну, а теперь твоя очередь, Роза, – сказал генерал, беря новые розги из зеленых прутьев, – поцелуй связку и готовься.

В полной прострации, опустив голову, я сделала то, о чем меня просили. Мисс Манселл и Джейн раздели меня. Я не сопротивлялась, и генерал заметил:

– Вижу, наказание, которое ты получила в прошлый раз, пошло тебе на пользу. Сегодня ты ведешь себя совсем иначе... А это – чтоб ты не забывала! – и розги засвистели в воздухе.

Как учила Джейн, я плакала, просила прощения и обещала не лгать в будущем. Генерал отсчитал двадцать ударов и сказал:

– На этот раз достаточно. – Но не сдержался и стегнул меня еще раз... И в этот миг то сладостное чувство, что я испытала в прошлый раз, захлестнуло меня, достигло пика, взорвалось фейерверком, и блаженная истома поглотила меня полностью. Я узнала то, о чем мне пыталась рассказать Джейн.

Дорогая Нелли!

Надеюсь, ты не думаешь, что новые упоительные ощущения, испытанные мною в процессе последнего наказания, заставили меня отказаться от мести. Забегая вперед, скажу тебе откровенно, что те мелкие проделки, которые мне все же удались, не потушили сжигавшего меня изнутри огня. Ибо оба главных виновника – сэр Айр и мисс Манселл – в силу сложившихся причин избегли основной моей цели – порки. Выпади мне возможность нанести им хотя бы по удару, уверена, жизнь моя сложилась бы иначе...

А тогда я вдумчиво и осторожно начала подготовку к своему плану. В доме словно поселился злой дух. Однажды хозяин был взбешен тем, что его книги по бичеванию кто-то основательно растрепал и порвал. Но он не смог обвинить кого-либо. Через несколько дней мисс Манселл обожгла ноги крапивой, которую кто-то подложил ей в кровать. Было ясно: сэр Айр и мисс Манселл попали под обстрел неведомого мстителя...

Случай, происшедший три дня спустя, вывел старика из терпения. Кто-то сунул ему под простыню комочки ежевики, и он, ничего не подозревая, сел на шипы. Обычно дед проверял постель, прежде чем лечь. Он поступил так и на сей раз, но ничего не заметил: так ловко были уложены ветки. В его ягодицы и спину вонзились многочисленные колючки. Прибежав на его крик, я увидела, что постель генерала была в крови. Ну и похлопотала же мисс Манселл над бедным моим дедом, удаляя шипы, засевшие в теле! Уставшая дама вернулась в свою спальню и рухнула в постель, не подозревая, что и там таилась опасность. Через мгновение раздался ее крик:

– Боже мой! Здесь побывал дьявол!.. Джемина, Джейн и я вбежали в ее комнату. Пытаясь не показать своей радости, я смотрела на плачущую Манселл: ее зад и ноги были сильно исцарапаны колючками. Джемина и Джейн также не могли спрятать улыбок.

Разумеется, мы все заявили, что не имеем никакого отношекия к происшедшему. Однако прекрасно понимали, что уже теперь-то нас ожидает жестокое «исполнение наказания», так всегда называл расправу генерал.

Только спустя десять дней сэр Айр был в состоянии приступить к расследованию. После ужина нам было приказано идти в комнату пыток. Генерал сидел в своем кресле.

– Вы прекрасно знаете, почему я собрал вас здесь. Оскорбление, нанесенное мисс Манселл и мне, не может быть оставлено без внимания. Сегодня та, кто это совершила, сознается в содеянном и будет выпорота, но если виновная не обнаружится, то наказаны будут все трое. Я должен знать, что подлинная виновница не избежала наказания. Итак: Роза, это сделала ты?

– Нет, дедушка. Как я могла? – Ну, а ты, Джемина, что нам скажешь? – Я ничего не знаю, сэр, и совсем не виновата! Я даже боюсь брать в руки колючки. – Джейн, значит, это ты?!

– Нет, нет, сэр! Я не виновата и ничего об этом не знаю.

– Одна из вас – закоренелая лгунья, – заявил генерал. – Роза, ты моложе всех, и я накажу тебя первой. Может быть, таким путем я добьюсь признания. – Затем он повернулся к мисс Манселл и добавил: – Подготовьте девушку. В последний раз она не получила должного наказания, так получит его сейчас. Сегодня я буду без устали трудиться всю ночь. У меня хватит сил наказать троих.

Перспектива увидеть предстоящий спектакль захватила все мои мысли. Теперь я уже точно знала, что вид чужих мучений не только заставляет забыть о своих собственных, но и доставляет радость, граничащую с чувственным наслаждением. Стремясь приблизить этот миг, я помогла мисс Манселл быстро снять с меня шикарное платье из голубого шелка и сама подошла к «коню». Но в этот миг у генерала возникла другая идея...

– Подождите! Пусть роль «коня» сегодня выполняет Джемина.

Нельзя не восхищаться фантазией деда! Джемина взвалила меня себе на спину. Когда мои руки связали вместе вокруг ее шеи, а ноги – вокруг бедер, я находилась в положении, более удобном для наказания, чем на «коне».

– Сегодня я попробую хлыст, который применяется на скачках, – удовлетворенно сказал генерал. – Джемина, а ну, бегом по комнате]

Джемина, которая, по-видимому, была уже знакома с такой ролью, не заставила повторять приказание и буквально помчалась по кругу.

– Ну, мисс Роза, что вы скажете в свое оправдание? Я уверен, что вам все известно о преступлении. – Каждое слово дед сопровождал жалящими ударами кончика хлыста, попадавшего по моим ягодицам и бедрам.

– Ай, дедушка! Это так жестоко! Я совсем не виновата! – кричала я на всю комнату. Боль, смешанная с радостным возбуждением, придавала сил.

Дед продолжал хлестать меня, не обращая внимания на вопли. Потом он внезапно остановил скачку и внимательно осмотрел состояние моего кровоточащего тела. То, что он увидел, видимо, удовлетворило его, и сэр Айр заметил:

– Мисс Манселл, продолжайте-ка теперь обработку розгами. – Сам же генерал закурил сигару и уселся в кресло.

Мисс Манселл выбрала хороший пучок из длинных, тонких, гибких прутьев. Несколько раз она для пробы взмахнула розгами и сказала: – Я убеждена, что мисс Роза знает тайну. Я всетаки попробую выколотить из нее признание, сэр Айр! – Прутья засвистели в воздухе.

– 0й1 – кричала я, стараясь смягчить боль от ударов. – Это несправедливо! Я ничего не знаю! Сжальтесь надо мной! Пощадите!

Ах, с каким наслаждением я молила о пощаде, зная, что скоро на моем месте окажутся Джейн и Джемина! Ведь каждый мой вопль на мгновение приближал этот сладостный миг.

А мисс Манселл без устали хлестала мои вспухшие ягодицы, и я чувствовала, как по ногам текли капли крови.

– Ну, хватит, – смилостивился генерал. – Розе уже достаточно, приступайте к Джейн. Может быть, она нам что-нибудь расскажет, а уж Джемина будет на закуску. Главное, что мы приближаемся к правде.

Мое место на спине Джемины заняла Джейн. Забыв о боли, я охотно помогала мисс Манселл готовить к расправе бедняжку, с особой тщательностью связывая ноги, чтобы хлыст доставал ее полностью. Маленькие трусики из красного сатина подчеркивали рельефы округлостей, бедра сверкали матовой белизной, а розовые чулки и голубые подвязки с серебряными пряжками подчеркивали стройность ног.

– Джейн, – возмущенно спросил генерал, – как вы осмелились предстать перед моим взглядом без трико? Или это намек, чтобы вам исстегали ваши голые ляжки? Вам этого хочется? Последовал сильный удар хлыста. – Ну, как это тебе понравилось? Получай за то, что являешься для наказания голой! – с яростью хлестал девушку генерал.

На меня накатывала волна возбуждения. Могу поклясться, что Джемина, которую иногда задевал кончик кнута, не замечала этого, испытывая те же чувства, что и я. Я видела, как она, уже запыхавшаяся от тяжести наших тел, старалась повернуться так, чтобы полностью подставить свою ношу под кнут.

Джейн мучилась. Жестокие удары до крови просекали кожу, она судорожно дергалась на. спине у Джемины.

– Ты ничего не хочешь рассказать нам про колючки под простынями? Ты же должна знать правду, – то и дело спрашивал старый генерал.

– Я не виновна! И не могу клеветать на других! Ой, вы убиваете меня, господин! Не надо! – плакала Джейн.

– Это была Джемина? Или не Джемина? Джеми-на? Или не Джемина? – ритмично выкрикивал дед, нанося свистящие удары. Из рассеченных бедер и ляжек брызнула кровь.

Жертва дергалась и кричала. Глядя на ее конвульсии, я ощущала растущий экстаз. Но мне уже мало было Джейн. Я страстно хотела видеть на ее месте Джемину, и поэтому, когда обессиленная Джейн наконец всхлипнула: – Да, да, да! – я задрожала от возбуждения, больше всего на свете желая повтора упоительного ощущения, испытанного ранее.

– Ааа... наконец-то призналась. – Генерал обрадовался: теперь ему предстояло истязать настоящую виновницу.

Джемина успела только что-то зло прошипеть сквозь зубы иссеченной Джейн, когда ту снимали с ее спины. Мисс Манселл и я живо привязали Джемину к «коню», полностью оголив все ее прелести.

– Привяжите-ка ее получше, – приказал сэр Айр, – эта дрянь заставила страдать других и даже наслаждалась их мучениями.

– Все это ложь, сэр Айр! Я никогда не делала ничего подобного. Они меня оболгали! Если вы думаете, что это я, то лучше увольте меня и разрешите покинуть дом, – обреченно просила Джемина, понимая, что спасения нет, и именно ей придется испытать на себе весь гнев генерала. Сэр Айр рассмеялся:

– Не будем терять времени. Ну-ка, выберите мне кнут получше. – Он пару раз шлепнул рукой по ягодицам Джемины, отчего та залилась краской стыда.

– Посмотрите-ка, она уже зарделась, – веселился генерал, – а скоро она покраснеет от собственной крови. – В воздухе просвистели несколько ударов, каждый из которых оставил красные рубцы на теле несчастной.

– Сэр Айр, как вы могли поверить этой лживой Джейн? Я нахлещу по щекам этой шпионке... – стонала Джемина.

– А... так ты еще и мстить собралась? Ты хочешь ее бить? Ты, бесстыдная мартышка? – ничто так не выводило деда из себя, как отказ признавать свою вину, пусть даже и надуманную. Джемина повторяла мою ошибку. Ведь когда сэр Айр слышал мольбы о прощении и пощаде, его удары не были и вполовину так сильны, как те, что, разъярившись, он обрушивал на Джемину. Свист этих ударов, вид разрываемой кожи наполнял меня восторгом. Я уже мысленно подсказывала дедушке, куда можно нанести следующий рубец. Меня захватила идея оказаться на его месте.

Джемина продолжала отрицать свою вину, хотя кровь струйками уже стекала по ее бедрам и ногам. Мне казалось, что она обезумела от боли.

Я никогда раньше не видела такой ярости на лице деда. Он повернулся к мисс Манселл:

– Вам не кажется, что на ней слишком много одежды? Я не склонен к жестокости, но в данном случае необходима большая строгость. – Мы снимем все. Так она хорошенько почувствует цену расплаты, – тут же согласилась экономка.

Ну и вид же был у Джемины после того, как мы с Манселл усовершенствовали ее туалет! На ней остались одни перчатки да чулки с подвязками... ,

– Роза, дорогая моя, – повернулся ко мне генерал, – сегодня ты, к несчастью, подверглась – наказанию напрасно. Я не хочу тебе внушить чувства мщения, но мисс Манселл чувствует себя сегодня плохо, да и я устал. Прошу тебя, возьми вот этот хлыст. Ты хорошо знаешь, как он используется. И не жалей ее ягодиц.

Мой восторг в тот момент невозможно описать словами! Наконец-то сбылось то, о чем я мечтала. Победным взглядом я посмотрела на Джейн, которая к этому моменту немного оправилась, и в ее глазах увидела одобрение и удовольствие. Наш общий враг был в моих руках. Несколько мгновений я в оцепенении рассматривала ее шикарное тело. Молочно-белая кожа завораживающе контрастировала с красными, рваными рубцами и кровавыми струйками. Пальцы мои непроизвольно стиснули хлыст, и страстное желание иссечь кнутом такую роскошную плоть вином ударило в голову.

– Ну, Роза, приступайте. Заставьте-ка ее попросить прощения у Джейн, которую она так гнусно оклеветала, – усмехнулся дед.

– Она так хороша, что мне жаль ранить эту прелесть, дедушка. Но я сейчас соберусь с силами. Как, Джемина, тебе больно?

И я нанесла первый упоительный удар по живому телу...

– Вот тебе! Проси прощения за свое предательство. Ты намерена мстить Джейн? – Мой кнут распарывал ей кожу, вычерчивая новые кровавые вензеля.

– Пощадите! Розочка, простите! Вы убьете меня! – кричала она, захлебываясь слезами. – Джемина, даю тебе последнюю возможность признаться в том, что ты виновата, и попросить прощения. Ты же знаешь, что эту мерзость устроила ты! – Звуки наносимых ударов сливались в один. Кровь струилась по ее бедрам, ягодицам и ногам. Джемина стонала и извивалась, но по-прежнему отказывалась признать вину.

Я начала задыхаться, но вид крови пьянил меня, придавая новые силы уставшим рукам. Казалось, ничто уже не прервет этого состояния, где свист кнута, стоны, кровь, боль в плече слились воедино. Но в какую-то секунду наступило оцепенение, и я упала на стул.

– Ну, Роза, я был уверен, что ты значительно сильней. Но для первого раза хорошо. Я сам завершу экзекуцию. Генерал поднялся с кресла и взял другой кнут, с тремя наконечниками.

– Значит, ты не хочешь признаваться? – И он виртуозно занес свистящий хлыст. Удар – и только клочья полетели от тонких чулок.

Джемина стонала и кричала, изгибаясь в нелепой попытке избежать беспощадных ударов.

Генерал был в бешенстве. Кровью покрывалась уже белая и нежная кожа плеч, спины и грудей несчастной. Джемина теперь не рыдала, а жалобно просила: – Убейте меня! Не мучьте больше.

Она почти потеряла сознание, и это заметила мисс Манселл:

– Хватит на сегодня. Раны могут оказаться опасными для жизни.

Сэр Айр с трудом остановил занесенную руку:

– Да, да! Вы правы. Иначе я убил бы ее.

Джемина была в ужасном состоянии. Мы оказали ей помощь, дали сердечные капли и отнесли в ее комнату. После того, что пришлось пережить, она долго не вставала. Я отомстила Джемине. Мой план начал осуществляться. Но судьба распорядилась иначе. Такая физическая нагрузка оказалась не по силам старому генералу, и через несколько дней главного моего должника не стало. Месть моя осталась неутоленной.

По завещанию моего деда и учитывая обычаи нашего семейства, мои опекуны отправили меня учиться в весьма известный колледж мисс Флейбам. На время моего отъезда дом заперли, а прислугу распустили. Но я уже не думала об этом. Для меня начиналась новая жизнь.

Остаюсь, дорогая Нелли, твоей верной подругой. Роза Белинда Куут.

Моя дорогая Нелли!

Уверена, что в тебе самой еще свежи воспоминания о женском пансионе, где ты, как я знаю, провела несколько лет. Поэтому ты вполне можешь представить заведение мисс Флейбам, в котором обучались девочки из великосветских семей. Мне навсегда запомнился Эдмонтонский замок, окруженный диким парком. Двойная ограда, замыкавшая наши владения, укрывала от посторонних глаз не только обитель учениц, но и хозяйственные постройки, принадлежавшие школе. В жизни юных затворниц была единственная радость – по выходным дням, в нескольких экипажах нас возили в соседнюю деревню, в церковь. Разумеется, наши приезды не оставались незамеченными: чтобы взглянуть на нашу живописную группу, сбегались все деревенские жители. А мы, как нам внушалось заранее, демонстрировали своим зрителям «хорошие манеры».

Надо признать, что у старших девочек был еще и свой, тайный интерес к поездкам. Им льстило любопытство, с каким сельские парни подглядывали, как девушки спрыгивали с подножек экипажей, в надежде, что увидят изящную стопу, а может быть и всю стройную ножку в модной туфельке. Сколько раз мне самой приходилось ловить восхищенный взгляд, особенно когда в дождливую погоду приходилось повыше поднимать юбки. Но отношения с деревенскими парнями на этом и заканчивались. За каждым нашим шагом бдительно следила мисс Флейбам – наша директриса, дама средних лет и яростная сторонница строгой дисциплины. Ходить на прогулки поодиночке было запрещено. Обычно во время каникул или в особых случаях мы чинно совершали променад в сопровождении мисс Флейбам, чтобы подышать свежим воздухом. В ближайшем лесочке нам разрешалось порезвиться – вдали от посторонних глаз.

Существовавшие у меня тогда представления о высокой морали и нравственности в школьных заведениях разрушились с первого же дня моего появления. Позже я много раз убеждалась, что строгость и благопристойность в подобных заведениях носят чисто внешний характер. Могу сказать с уверенностью, что мой скептицизм в отношении принципов целомудрия и нравственности у нашей молодежи, за который ты так часто упрекала меня, возник и сформировался именно там.

Первую ночь в школе я не забуду никогда. Только я стала засыпать, как вдруг кто-то затормошил меня и вытащил из-под одеяла. Я почувствовала, как меня кладут поперек кровати, завязывают платком рот... Сильные удары по бедрам и ягодицам обожгли кожу. Так из новенькой «выбивали колледж». Пощады не было.

После того, как я смогла двигаться, девочка, которая спала на соседней кровати – ее звали Лаура Сэндон, – объяснила, что такому наказанию подвергаются все вновь прибывшие. По ее словам, в пансионе не брезговали и розгами.

Заметив слезы на моих глазах, она поцеловала меня и ласково погладила вспухшие ягодицы.-

– Как они у тебя накалились! Сбрось одеяло – ты немного остынешь. Я хочу на тебя посмотреть...

– И я хочу! – воскликнула Луиза Ван Тромп, симпатичная белокурая девочка. – Давайте поиграем в «хлопки», пока к нам не пришла мадемуазель Фосс. Это наша гувернантка – француженка, – объяснила она мне. – Ну, как? Давайте? Роза, тебе это понравится и отвлечет от собственной боли. Будите Цецилию и Клару!

Девочки радостно выпрыгнули из кровати. Я обомлела, когда они сняли ночные рубашки. Лаура – худенькая шестнадцатилетняя блондинка с голубыми огромными глазами, и, похоже, ласковая и чувственная. Цецилия – ей около пятнадцати лет, симпатичная девушка с каштановыми кудрями и голубыми глазами. Леди Клара – восемнадцатилетняя брюнетка, среднего роста, с томными глазами. Луиза Ван Тромп – семнадцатилетняя голландка с пышной, развитой фигурой. Это было увлекательное зрелище. Никто из них не стыдился наготы. Цецилия осмотрела меня с головы до ног:

– Роза, я так рада, что теперь нас двое. А то все остальные девочки до отвращения похожи на взрослых.-Она шутливо накрутила на палец локон Лауры.

– Ты еще глупышка и не понимаешь. Когда появятся у тебя первые волосики, и ты начнешь задирать нос, – рассмеялась та, – и вообще, прекрати тереться о мое бедро. Лучше трись о мой живот. От этого у тебя быстрей вырастут волосы.

Шутливый спор сопровождался легкими шлепками. Это и было, как оказалось, началом игры. Ее смысл заключался в том, чтобы ударить водящую, стоявшую в центре, и, отскочив, ухватиться рукой за спинку кровати или стола. Главное, чтоб не успели шлепнуть тебя.

Первой водила Клара. Как только она поворачивалась к кому-либо спиной, ее крепко ударяли рукой по заду. Скоро ее ягодицы напоминали спелый персик. Все развеселились, поднялась беготня.

Я боялась, что на шум появится гувернантка, но никто не приходил. Девочки объяснили мне, что в школе существует правило – не препятствовать играм учениц, если они происходят в спальне.

Но в самый разгар веселья открылась дверь и вошла молодая женщина:

– Девочки! Как можно играть в шлепки при полном свете! Некрасиво друг перед другом демонстрировать свою наготу. Нам не хотелось бы наказывать вас слишком сурово, но вот эти розги явно пойдут на пользу. – И она вынула из-за спины элегантно перевязанный лентой пучок тонких розог. Повернувшись ко мне, она сказала:

– Мисс Куут, вы не хотели бы их попробовать? Уверяю вас, ощущение будет совсем иное, чем от шлепков.

С нескрываемым удовольствием я рассказала мадемуазель Фосс о правилах в доме моего деда, добавив, что принесенные ею дамские розги не производят на меня должного впечатления.

– Я думала, что впервые порку девочки пробуют только в школе, – удивилась она. – Прошу вас, мисс Куут, расскажите мне как-нибудь о перенесенных вами наказаниях.

Пока продолжался наш разговор, француженка раздевалась. Это была смуглая молодая женщина, жгучая брюнетка, с приятным выражением лица, живыми, выразительными глазами и густыми ресницами. Когда она оголила грудь, я с восхищением рассматривала пышные округлости, увенчанные темными пуговками сосков.

– Ван Тромп, куда вы спрятали мою ночную рубашку? – спросила мадемуазель, разбирая кровать.

– Не надо надевать ночную рубашку, лучше поиграйте с нами, – попросила Луиза.

Не успела гувернантка согласиться, как мы помогли ей избавиться от последней одежды, сняв даже чулки и туфли.

Мадемуазель Фосс было 26 лет. У нее было прекрасное тело, тонкая гибкая талия, округлые, красивые бедра. Распущенные черные волосы спадали на плечи и достигали почти ягодиц. Низ подтянутого живота украшала густая шапочка курчавых черных волос.

– Ну, мисс Роза, – воскликнула она, садясь на край кровати, – вам никогда не приходилось видеть женщин с такой любвеобильной натурой? – Она шлепнула меня, а затем прижала к себе и поцеловала. – Мне очень хотелось бы тебя ласкать. Ван Тромп наверняка с радостью согласится лечь не со мной, а с твоей Лаурой.

– Мы так просто этого не позволим, – возразили сразу два или три голоса, – мадемуазель, становитесь в центр круга]

Игра возобновилась. Гувернантка старалась от души. Розга в ее руках оставляла заметные следы на наших телах. Но мы не сдавались – и ее ягодицы вскоре покрылись багровыми пятнами. Игра всех развеселила. А чуть позже мадемуазель Фосс предложила сыграть в «колледж».

– Давайте попросим Розу быть директрисой и наказывать вас. Она прошла хорошую школу порки, – обрадовалась Лаура. У меня затрепетало сердце. Идея высечь эту прекрасную женщину была как нельзя кстати. Луиза повернулась к гувернантке:

– Вы, мадемуазель, хотите, чтобы сегодня ночью вашей подругой по постели была Роза? Мы согласны при условии, что она сыграет роль директрисы и хорошо вас разогреет.

– Да, да, это будет замечательно! – хором поддержали Клара и Цецилия, которые уже договорились быть подружками на ночь и теперь, обнявшись, сидели на кровати.

Предвкушая удовольствие, я взяла в руку розги. Для начала несколько раз взмахнула ими в воздухе, а затем распорядилась:

– Вы, мадемуазель, ложитесь на матрас так, чтобы «ваши ноги свешивались на пол. Лаура и Луиза, подойдите сюда и держите ее руки. Запомните, тело не должно двигаться. После того, как девочки исполнили мои указания, я громко обратилась к гувернантке:

– Мадемуазель Фосс, вы очень строгая руководительница и ваши наказания часто незаслуженны. Я спрашиваю от имени моих подруг: обещаете ли вы попросить у нас прощения, а затем исправиться? – Вопрос сопровождался парой несильных ударов поперек ягодиц.

– Нет! Я не буду просить у вас прощения, – она поддержала игру. Но для меня это уже была не игра. В одно мгновение во мне ожили воспоминания о роли сэра Айра, и знакомое уже упоение придавало силы рукам.

Я нанесла ей пару ударов, которыми мог бы гордиться старый генерал. Розги оставили багровые полосы.

– 0й1 Вы бьете слишком сильно! Маленький дьяволенок, вы рассечете мне кожу, – задергалась жертва.

Я уже не слышала ее причитаний и хлестала изо всех сил. Она закричала, затем заплакала.

– Ага, кажется, это вам не нравится? Что это вы так судорожно мечетесь? – Я ликовала.

Мадемуазель пыталась освободиться, но Клара и Цецилия, которым передался мой восторг, крепко держали ее за руки, подбадривая меня: – Браво, Роза! Дай ей еще!

В конце концов мадемуазель Фосс стала просить у меня прощения, плача и умоляя оставить ее в покое.

На этом и закончилось наше вечернее развлечение. Все надели ночные сорочки и легли спать. Мадемуазель пригласила меня в свою постель.

– Ах, моя дорогая, – прошептала она, когда погасили свет, – ты так нещадно секла меня... Неужели тебе приходилось терпеть более сильные муки?

В этот момент я почувствовала, как она потихоньку ласкает меня, проникая пальцами между ног. Я неуверенно ответила на ее ласки, и моя рука вскоре скользнула вниз по ее животу.

– Вот так, – прошептала она, – ласкай и ты меня. Делай, как я, чувствуешь?..

Ее движения смущали меня. До этого момента я не испытывала ничего подобного, даже когда Джейн спала в моей кровати. Но смущение скоро прошло. Оно сменилось сладостным и завораживающим ощущением, в котором я с восторгом узнала знакомое томление, испытанное мной еще дома, во время порки.

Мадемуазель очень нежно прижимала к себе мое голое тело. Она массировала мой девственный орган и страстно целовала губы, глаза, лицо, шею, маленькие бугорки моих будущих грудей. Я чувствовала, что она возбуждена, и вдруг ощутила, что мои пальцы, ласкавшие ее лоно, увлажнились. А через несколько мгновений я почувствовала то неповторимое ощущение внизу живота, и в блаженстве замерла.

Со временем я убедилась, что подобные игры были очень популярны у воспитанниц. Никто не оставался в стороне, и я уже не стеснялась демонстрировать ласки, которым меня так быстро обучили.

От мадемуазель Фосс я тогда узнала, что это единственно настоящее развлечение в школе. А для меня явилось откровением, что пережитый мной экстаз был повторением моих затаенных ощущений в комнате пыток. Уже тогда чувственное наслаждение переплелось с розгами, и было неотделимо от них. Не знаю, чему пытался научить меня старый генерал, но его опыты пробудили мой организм. И отказаться от испытанного было выше моих сил.

– Не хочешь попробовать еще раз? – жарко шепнула мне в ухо моя соседка.

Я с радостью согласилась. Мы опять легли на кровать, но в этот раз голова мадемуазель оказалась у моих ног. Я сразу почувствовала, что мою плоть ласкает ее язык, а палец нежно продвигается внутрь.

Я с готовностью повторяла все, что делала мадемуазель, понимая, что ей так же хорошо, как и мне. Она не переставала двигаться, тем самым заставляя двигаться и меня. Сладостное чувство нарастало и в этот момент мое тело охватила уже знакомая конвульсия. Я сжала бедрами голову девушки, ощущая ответное содрогание.

Опыт любви, полученный в первую очередь моей школьной жизни, я позже смогла укрепить со многими девушками нашего пансиона. Меня тянуло к женскому телу также, как к возможности испытать на ком-нибудь розги. Я уяснила для себя, что порка розгами и женские ласки дают один и тот же результат – чувственное наслаждение. Но без кнута в руке, без вида окровавленного тела, я теряла особый привкус остроты.

Как я уже писала, директриса – мисс Флейбам – была строга в отношении дисциплины. То и дело кто-то приговаривался к наказанию. Виновную – в точности как у нас в доме – устраивали на спине прислуги Марии. Однажды на уроке английского языка я возразила учительнице, мисс Герберт. Она тут же сообщила мисс Флейбам, что я назвала ее «старой ворчуньей».

– Это очень гадкое выражение, – оценила мисс Флейбам, – поэтому я накажу ее. Позовите Марию, пусть приготовит все к экзекуции.

Немедленно появилась исполнительная Мария. Она сняла с меня платье, оставила в рубашке и трусиках, накинув на меня нечто вроде длинного капюшона, и бросилa к ногам несколько связок свежих розог. Я сама выбрала одну и, поцеловав ее, протянула директрисе. Мисс Флейбам взяла розги и сказала: – Я дам вам дюжину плетей, а затем вы попросите прощения у мисс Герберт. – Удары этой женщины были довольно сильные. После двенадцатого я попросила прощения у мисс Герберт. После этого мне разрешили вернуться к занятиям.

Сколько потом было таких наказаний! Но мне хочется, чтобы ты знала, как отплатили мисс Флейбам и мисс Герберт. Об этом – в следующем письме.

Моя дорогая Нелли!

В школе мисс Флейбам я провела почти пять лет. До выпуска оставалось шесть месяцев, и ты, конечно, представляешь, с каким нетерпением мы ожидали этого дня. Многие девушки уже покинули пансион, еще несколько человек со дня на день ожидали отъезда. Рядом со мной оставались лишь два близких человека – Цецилия и мисс Флейбам. Мы повзрослели, и уже сами «выбивали колледж» из новеньких, приобщая их к таинствам спальных игр. Но даже тут мысли о скором выходе из школы не оставляли нас.

С согласия моих опекунов было решено, что мадемуазель Фосс переедет жить в мой дом как компаньонка. Эта перспектива искренне меня радовала.

А пока мисс Флейбам была озабочена потерей стольких учениц. Она была раздражена, озлоблена, и старших девочек секли за самые незначительные проступки. Чаша терпения переполнилась, и мучительницу ждала кара.

Наш отъезд и прощание с Эдмонтоном приближались, но никто не хотел покидать школу, не рассчитавшись за старые обиды. Единогласно было решено, что в этом мероприятии будут участвовать все девочки-выпускницы. А те, кому полагалось еще оставаться, смогут побыть зрителями.

Мы знали, что квартира мисс Флейбам находилась в крайнем флигеле здания, вход в который со стороны наших спален невозможен из-за крепкой двери, запертой на двойной засов. Нужна была помощь. И мы обратились к той самой Марии, что участвовала в наших наказаниях. Удивительно, но она сразу согласилась, добавив, что не откажется от возможности рассчитаться с хозяйкой за тысячи мелких обид. Ей было поручено приготовить розги.

И вот прощальный бал накануне нашего отъезда1 Мы были возбуждены, шутливы и с удовольствием пили шампанское, которое разносили служанки. Пили намного больше, чем предписывали правила хорошего тона школы мисс Флейбам. Мы ждали, когда она взорвется и – это произошло.

– Мисс Куут, я удивлена вашим поведением! Как вы смеете советовать другим ученицам пить больше, чем положено. – Она встала с кресла и добавила:

– Вы уже напоили почти всех. Мария, немедленно унеси бутылки, они потеряли голову!

Мария к тому времени, как мы и договорились, уже отпустила служанок и закрыла дверь на засов.

Шампанское ударило мне в голову – все шло по плану. Я подняла бокал и, перекрывая гомон, обратилась к гостям:

– Не уносите шампанское – мы его еще не допили. Мисс Флейбам, мисс Герберт и все присутствующие! – Я оглядела зал. – Вы знаете, что многие из нас завтра навсегда покинут колледж, и я уверена, что все вы поднимете бокалы в честь нашей любимой и всеми уважаемой директрисы.

Мисс Флейбам пришлось сделать приятное лицо. Раздались аплодисменты, бокалы были выпиты до дна.

– А теперь, – воскликнула я, поднявшись на стул и поставив ногу на стол, – мы должны на шведский манер выпить за здоровье умнейшей и любезнейшей, такой добродетельной директрисы. Поставим же одну ногу на стол и перебросим бокалы через плечо после того, как они будут опустошены.

Через мгновение раздался резкий звон разбивающегося стекла. Видя, как на пол летят бокалы, мисс Флейбам вскочила:

– Они совсем пьяны, что же мне делать? Мисс Герберт, это ужасно! Где они научились так развязно себя вести?

– Это серьезное обвинение, – громко сказала я, – это оскорбляет нас всех, наступил момент, когда мы должны наказать вас, мисс Одри Клементина Флейбам, и вас, мисс Дидо Герберт! А вас, фрау Бильда – за то, что вы всегда соглашались с вышеупомянутыми особами. Мария, выполни свой долг: раздень их и облачи в одежды для наказуемых.

Мисс Флейбам покраснела, как рак... ее одновременно обуревали и страх, и злость.

– Как вы смеете так разговаривать со мной! Мария, выгони отсюда этих бесстыдниц, они просто обалдели от вина.

Но Марии было не до того. Она быстро переодевала фрау Бильду. Бедняжка почти лишилась чувств от страха и не оказывала никакого сопротивления. А вот мисс Герберт была возмущена и так вырывалась, что ее держали несколько человек... Мисс Флейбам сидела в своем кресле так же под охраной дюжины учениц.

– Не теряйте времени на эту старую брюзгу! Просто положите ее на стол и задерите юбки, – крикнула я тем, кто пытался переодеть мисс Герберт. В одно мгновение была освобождена половина стола, и девочки уложили обеих дам, не давая им возможности двинуться.

– Снимите с них панталоны, – скомандовала я. Жертвы сгорали от страха и стыда, вопили, прося освободить их. Директриса сидела в кресле, окаменев, поняв наконец, что ее ожидает...

Уже после первых ударов фрау Бильда пронзительно закричала, думаю, от страха. После дюжины – она завыла. Обещая никогда больше не участвовать в наказаниях учениц, она просила у нас прощения. Для порядка я хлестнула ее еще и приказала:

– Этой хватит! Теперь очередь мисс Дидо Герберт! Ну как, мисс, вы еще не чувствуете, что вам предстоит? – Сильные удары полосовали ее, на теле проявились багровые полосы. Каждая выступавшая капля крови доставляла мне искреннюю радость. Но главной целью было желание навсегда отбить у этой женщины охоту к наказанию девочек.

– Ой, какой стыд, мисс Куут, что вы делаете? – похоже, мисс Герберт больше страдала от унижения, чем от боли.

– А вы всегда считали, что такая порка при всех постыдна? Или вы поняли это только сегодня, когда вас разложили на столе голой? – Я добавила жару. Мисс Герберт зарыдала:

– Я не то имела в виду! Я виновата! Сжальтесь! Это просто жестоко!

Похоже, ей никогда не доводилось испытывать подобные ощущения. Тело стало багровым, на свежих рубцах выступила кровь. Я не чувствовала ни грамма жалости – мисс Герберт была настолько черства и беспощадна, что всей ее мукой не искупалась боль, причиненная нам за пять лет учебы.

– Перестаньте, прошу вас, сжальтесь! Я никогда больше не буду жестокой к ученицам! Я вся в крови! Мисс Куут, как вы можете быть такой жестокой? – заходилась в крике жертва.

– Вы считаете, что это жестоко? А безжалостно пороть маленьких девочек? Помните, как вы всячески унижали их, заставляя целовать вам руки и розги?!

Наконец ей позволили слезть со стола и встать на колени. Я заставила ее целовать розги, затем она просила у всех прощения. Конечно, мало кто верил обещаниям лживой гувернантки, и поэтому ее слезы от боли и унижения не вызывали сожаления. Девочки с радостью вытолкнули ее за дверь.

– Ваша очередь, мисс Флейбам, – сказала я, – вас наказывать надо в десять раз строже, вы – главная истязательница.

Директриса, потрясенная тем, как на ее глазах истязались помощницы, стала сразу просить прощения у всех учениц колледжа. Но это было бесполезно. Мария с удовольствием сняла с ненавистной хозяйки одежды. Мисс Флейбам, красная от стыда, безуспешно пыталась вырваться. Наконец, она осталась в одной нижней рубашке и трусиках, рельефно очерчивающих ее полные, упругие ягодицы.

– Ну вот, мисс! Вы стали разумней ваших коллег и не пытаетесь больше вырваться. Цецилия, возьми розги и стань вместо меня, – я отошла в угол, чтобы отдышаться.

Цецилия, не такая опытная, как я, стегала мисс Флейбам, нанося слабые удары. Она как бы «разогревала» тело директрисы для предстоящего испытания.

Продышавшись, я приказала Марии взять хозяйку под руки и как обычно поднять ее на спину. Полное тело мисс Флейбам было готово для ударов. В первый раз мы видели директрису во всем ее природном естестве. Можно было начинать.

– Какой замечательный вид! Очень приятно укротить характер такой великолепной женщины. Мисс Флейбам, мы обвиняем вас в том, что вы оскорбили всех присутствующих, заявив, что мы пьяны и потеряли рассудок. Не мы были пьяны, а вы упивались своей властью и мучили нас. – Я взяла новые розги и несколько раз с силой ударила.

Мисс Флейбам смолчала. Ее лицо перекосилось от злости и возмущения. Но тело вздрагивало при каждом ударе, – она чувствовала острую боль. Достаточно было нескольких сильных взмахов руки, чтоб из груди жертвы вырвались сначала сдавленные хрипы, а затем и стоны, переходящие в непрекращающийся крик. За пять лет учебы мое умение наносить удары достигло совершенства. Это подтверждали крики несчастной:

– Какая жестокость! Только дьявольское порождение может так избивать человека!

Я продолжала хлестать и скоро по ее телу уже стекали капельки крови. Как обычно, во мне нарастало возбуждение. Краем глаза я заметила, что многие девушки устроились в креслах и, глядя на нас, ласкали друг друга.

Теперь мисс Флейбам уже кричала:

– Пощадите! Сжальтесь надо мной, мисс Куут!

Но я была в лихорадочном возбуждении:

– Ну нет! Пока смерть вам не грозит, вы сильная, все перенесете. Вы ведь еще не раскаялись! Почему вы не просите прощения?

Я опять несколько раз сильно ударила, стараясь попадать по внутренним поверхностям бедер. Жертва была на грани потери сознания. А моя рука уже с трудом сжимала розги.

– Девочки, наша жертва пока еще не созрела, чтобы просить прощения. Подождем. Пока же я предлагаю выпить шампанского за то, чтобы она приняла правильное решение.

Все дружно подняли бокалы, шутливо пожелав мисс Флейбам скорее одуматься.

Отдохнув, я встала из-за стола и взяла новый пучок розог.

Воля ее уже была сломлена. Как я и предполагала, не потребовалось много времени, чтобы мисс Флейбам стонала и рыдала, вымаливая у нас прощение. Она клялась никому не рассказывать об этом случае и больше не поднимать руку на воспитанниц.

С искренней радостью мы смотрели, как директриса целовала измочаленную связку розог, покрытую ее же кровью. На лице и в глазах у нее был .ужас и покорность укрощенной гордыни. По щекам текли слезы.

Я до сих пор помню возбуждение, овладевшее мною. Наклонившись к мисс Флейбам, я расхохоталась:

– Вот и вы теперь знаете, что такое строгое наказание. – И провела рукой по ее иссеченному телу, – через неделю-другую вы станете такой же, как прежде, так что не расстраивайтесь.

Так закончился прощальный вечер. Мы разошлись по своим комнатам. Но возбуждение было настолько сильным, что мы еще долго не могли уснуть. Это была прощальная ночь любви.

Утром мисс Флейбам не появилась, а я получила от нее огромный счет за разбитые бокалы. Таким было мое прощание со школой.

Моя дорогая Нелли, в ближайшее время я еду путешествовать, а когда вернусь, продолжу свой рассказ.

Моя дорогая Нелли!

Наконец-то я вернулась в Англию после продолжительного путешествия по Италии и Германии. И теперь могу с радостью продолжить свой рассказ.

Закончив колледж, я вернулась в свой старый особняк на окраине Лондона. Мои опекуны поручили меня заботам мадемуазель Фосс, приехавшей со мной. В доме, к моему удовольствию, жила горничная Джейн. Остальные лица для меня были новыми: повариха Маргарет, две прислуги – Мэри и Полли. Теперь у меня был даже паж – молодой и очень вежливый брат Джейн – Чарли.

Поскольку я была еще несовершеннолетняя, ведение хозяйства не требовало особых затрат. Мое содержание обходилось опекунам в тысячу фунтов стерлингов в год, из которых я выплачивала мадемуазель Фосс жалование – 200 фунтов. Эта женщина была золотой души человек. Она вносила оживление в мою жизнь, участвовала в моих развлечениях, и в итоге приняла на себя все обязанности по дому.

Сроднившись в пансионе, мадемуазель Фосс и я и здесь занимали смежные комнаты. Это позволяло нам общаться в любое время. На нашем этаже жили также паж, Джейн и Полли. Маргарет и Мэри поселились на верхнем этаже. В доме оставались еще свободные комнаты. Одну из них – самую большую – мы с Фосс оборудовали для бичевания, поскольку не сомневались, что это необходимо для поддержания в доме строгого порядка и дисциплины.

По моему распоряжению рабочие ввинтили в потолок крюки с роликами и веревками, установили столб для порки, лестницу, а также сделали приспособление, находясь в котором жертва не видела, кто проводит наказание.

Мы с Фосс часто пользовались этой комнатой. Когда нам надоедало мучить друг друга, мы привлекали в компанию Джейн. Она умела прекрасно разогревать нас. Но в этих скромных удовольствиях отсутствовала некая «изюминка», пикантность, которую создавало лишь наличие настоящей жертвы. И мы ее нашли.

...У моего садовника, очень серьезного человека, была жена – миниатюрная женщина лет тридцати и две дочери: девяти и десяти лет. Семья жила в небольшом домике у входа в парк.

Миссис Уайт – жена садовника – имела слабость: она очень любила украшения. Но доходы семьи не позволяли ей исполнять свои капризы, поэтому она стала продавать соседям фрукты и овощи из моего сада. Разумеется, ничего страшного в этом не было, плоды все равно сгнили бы. Поэтому муж, не придавая значения новому увлечению жены, считал его безобидной забавой. Ему и в голову не могло прийти, что это не понравится мне.

Однажды Джейн увидела как Минни и Люси – дочери садовника выносили из сада полные корзинки фруктов. Она мне все рассказала. Я искренне обрадовалась: это был хороший предлог для наказания девочек.

Утром мы с мадемуазель Фосс прогуливались по тропинкам сада и сами пронаблюдали, как происходило воровство: девочки с корзинками фруктов спешили выполнить поручение мамы.

Для меня этого было достаточно. Возвратившись в дом, я приказала садовнику вместе со всей семьей явиться в гостиную.

Очень скоро отец, мать и две девочки вошли и вежливо поклонились. Я не стала церемониться.

– Ваша скромность, похоже, сплошное притворство. Как вы, мистер Уайт, объясните тот факт, что ваши девочки каждое утро крадут из моего сада фрукты?

Смущенный Уайт попытался оправдаться:

– Они же берут немного для нас самих, мисс.

– Вы лжете. А скажите, мистер Уайт, на какие средства ваша жена покупает украшения? На ваше жалование?

– Ах, Селли, – он повернулся к жене, – скажи что-нибудь, прошу. Я об этом первый раз слышу.

Мисс Уайт, вся красная от смущения, заплакала:

– Это я во всем виновата! Вильям ничего не знал. Бедные девочки тоже ни в чем не виноваты. Простите, прошу вас!

Уайт, его жена и девочки опустились на колени и просили прощения, уверяя, что этого больше не повторится.

Но я была непреклонна. Они заслуживали наказания. Я предложила им выбор: или я передаю дело в суд, или наказываю их сама. В душе я ни минуты не сомневалась, что они выберут мой личный суд. Супруги просили прощения. Они умоляли, чтобы я сама покарала их, как сочту нужным. Они только просили не подвергать наказанию девочек, – ведь те выполняли просьбу родителей.

Сам мистер Уайт был нам не нужен. Поэтому я простила его и разрешила уйти, взяв с него слово, что впредь он будет честно исполнять свой долг. Но его жена и дочери были обязаны прийти в дом к семи часам вечера, в своих лучших нарядах. К тому времени я придумаю для них должное наказание.

Несчастный Уайт и его семья ушли в отчаянии, а мы с мадемуазель Фосс поздравили друг друга с предстоящим зрелищем, которого ждали так долго.

К семи часам я была уже в комнате для бичевания. Наши жертвы вошли в праздничных нарядах, на груди у каждой из них был приколот букетик цветов.

– Очень мило, что вы, миссис Уайт, доверили мне «исполнение наказания». – Я вдруг поймала себя на том, что употребила любимое выражение деда. – Уверена, что впоследствии вы станете честной женщиной. А пока начнем с вашей младшей дочери. Джейн, приготовьте Минни, но прежде свяжите миссис, чтобы она не помешала нам. Потом приготовьте Люси. Если на девочках не окажется трусиков, найдите им что-либо.

Мать привязали к лестнице за руки. Она жалобно просила:

– Мисс Куут! Не будьте слишком строги к малюткам, взыщите с меня построже.

Обе девочки уже были раздеты. Они замерли от стыда и напряженного ожидания. Мадемуазель посадила на колени Минни, а я – Люси.

Постарайся понять меня, Нэлли! Мы не были извергами. Ты же знаешь, как я отношусь к детям. В тот момент во мне не было злости. Я искренне симпатизировала девочке, замершей у меня на руках. Но слишком сильна была потребность в наказании маленького тельца, а, кроме того, как я потом не раз убеждалась, такие акции во многом приносят пользу.

Несколько шлепков, которые я отвесила малышке, доставили мне непередаваемую радость. Мадемуазель Фосс повторила мои действия с Минни, и девочки .наплакали.

– Перестаньте, – кричала Люси, – не надо!

– Мне очень больно! – вторила ей Минни.

Малышки должны были усвоить, что любое нарушение правил беспощадно наказывается. Поэтому я нанесла девчушке несколько сильных ударов открытой ладонью.

– Мадемуазель Фосс, попробуйте-ка мой метод. Очень хорошо получается.

Мы с Фосс действовали одновременно, и скоро обе маленькие попки стали напоминать по цвету румяные персики.

Запомни, Нэлли! Наказание всегда должно быть тяжелым. В противном случае его легко перенести, и виновный только озлобляется. Надо стремиться навсегда отбить охоту повторять проступки. А это достигается только розгой. По моему распоряжению Джейн быстро подготовила малышек к порке. К этому моменту я уже понята стремление моего деда видеть жертву нарядной. Я с удовольствием наблюдала, как девочек одевают в тонкое трико. Ведь обращение – один из важнейших этапов процедуры.

Мать детей настолько расстроилась, что пыталась встать на колени – умолять о прощении. Но это было бесполезно. Мешали привязанные к лестнице руки.

Я не просто исполняла свой каприз. Ведь речь шла не только о моем удовольствии, но и о наказании порока. Мысль о том, что в данном случае эти цели совпали, придавала мне сил.

После первых же ударов на нежном теле проступили кровавые рубцы.

– Вы будете воровать фрукты в следующий раз? Мадемуазель, нам придется выколотить из них все воровские замашки.

Жертвы визжали, от боли, их лица исказились, слезы текли по красным щечкам. Они скулили, обещали исправиться:

Я с восторгом наблюдала расправу над прелестными малышками. Знакомое чувственное наслаждение захватывало меня. Сердце уже стучало где-то в горле, ладони вспотели. Каждый вскрик несчастных, звучавший как музыка, приближал меня к мгновению экстаза. А крики матери добавляли остроты всему зрелищу. Ее вид развеселил меня.

– Ха1 Мадемуазель, посмотрите на эту глупую женщину. Это еще не муки. Подождите совсем немного и скоро у вас будут более серьезные причины для страданий, миссис Уайт!

Порка продолжалась. Тоненькие трико уже были порваны, из тел сочилась кровь. Нас вовремя остановила Джейн. Мы с Фосс были так увлечены, что не заметили, что Минни потеряла сознание, а Люси билась в истерике.

Девочек отвязали. Пришлось дать им воды и нашатырного спирта, чтобы привести в чувство. Мать малюток уже какое-то время была в обморочном состоянии. Ухаживать пришлось сразу за всем семейством. Избитым дали выпить шампанского и несколько капель стимулирующего ликера, чтобы восстановить силы.

Миссис Уайт рыдала над иссеченными девочками.

– Несчастные голубки, – причитала она. – Ах, мисс, вы были очень жестоки. За что так истязать детей?

– Как вы осмеливаетесь говорить «за что?» Разве не вы научили их воровать? Вы мне еще ответите за эти слова! – Я засмеялась. – Ах, как на вас все это подействовало, мисс Уайт, жаль только, что поздно! Надо было жалеть детей до того, как вы приучили их к воровству.

Пришло время заняться самой миссис Уайт. Джейн подошла к ней, и я распорядилась:

– Ну-ка, растяните ее хорошенько на лестнице. Это самая главная виновница. Она всех склонила к воровству – мужа, дочерей.

– Я никогда не думала, что вам нужны эти фрукты, ведь они все равно гнили, – она еще пыталась оправдываться.

– Так почему же ваш муж не попросил разрешения взять эти фрукты? Разве вы не продавали их, чтобы покупать себе ленты и украшения?

Несчастная женщина плакала от стыда. Джейн и мадемуазель сняли с нее голубое платье. Ничего не могу сказать – красивая женщина миссис Уайт: темно-рыжие волосы, карие глаза, стройная, пропорциональная фигура, холеные руки, не страдавшие от домашней работы. Когда ее раздели, меня охватил гнев: эта женщина не одела вниз трико, и теперь стояла передо мной абсолютно голая. Это нарушало мои принципы. Ведь обнаженная жертва не так возбуждает и захватывает, как тело, кое-где прикрытое изящным бельем. Мое возмущение трудно было передать.

– Миссис Уайт, как вы решились прийти на экзекуцию без трико? Почему мы должны созерцать вас совсем голой? Разве это не бесстыдство?

– Мисс Роза, я это ожидала, – вмешалась мадемуазель Фосс, – и специально приготовила коротенькую юбочку с изящным рисунком, она будет ей в самый раз.

Несчастная женщина плакала, когда на нее одели юбочку, слушая наши замечания и насмешки. После чего ей было ведено поцеловать увесистый пучок ивовых прутьев, связанных вместе красивыми лентами. Мы строго соблюдали ритуал, в том числе и произнесение клятвы. Но миссис Уайт была настолько перепугана, что не смогла внятно произнести даже то, что ей подсказывали. Слезы бежали по щекам, лицо и шея стали пунцовыми, когда ее привязали к лестнице в довольно унизительной позе. Выждав мгновение, я с силой взмахнула розгами.

Раздался свист. Затем, после паузы, просвистело несколько ударов средней силы. Мгновенно на голых ягодицах вспыхнули красные полосы.

– Что же вы так кричите! Это ведь не больно. Девочки переносили такие удары гораздо спокойнее. Где ваша отвага? Можете кричать сколько угодно, это даже лучше: крик, возможно, отвлечет вас от боли, но расплаты вам не избежать – это только начало.

Меня захватил восторг. Остановиться было уже выше моих сил.

– Это ужасно! Вы убьете меня! Пощадите, хватит! – ее крики только, подстегивали меня.

– Несчастная, вы будете еще воровать? И учить ваших девочек воровству? – Удары сыпались один за другим.

Женщина металась, истерично крича:

– Я знаю, что заслужила наказание! Я никогда не буду брать ваши фрукты! Моя спина! Больно!..

Но силы не безграничны. Я начала задыхаться. Однако прерывать зрелища не хотелось. Я знала, что моя компаньонка прекрасно справится вместо меня.

– Мадемуазель Фосс, прошу вас, продолжайте, а я отдохну немного. Возьмите новые розги, эти совсем измочалились.

Фосс, с моей помощью прекрасно овладевшая методом утонченной порки, наносила изощренные удары; для того, чтобы доставлять жертве настоящую боль, нужен опыт и практика. У Фосс они были в избытке.

Маленькая юбочка, едва прикрывавшая тело, изорвалась и пропиталась кровью. Мисс Уайт была на грани обморока. Реакция на удары замедлилась. Отдельные крики слились в протяжный стон. Через мгновение женщина потеряла сознание. Я с трудом остановила мадемуазель, которая яростно хлестала, не осознавая, что делает.

Мисс Уайт освободили и положили на кушетку. Джейн, Мэри и Полли старались привести ее в чувство. Обмыли раны, смазали их лекарствами, дали бедняжке тонизирующие средства, и проводили домой.

Когда на следующее утро мы с мадемуазель Фосс поинтересовались у мистера Уайта состоянием его супруги, его ответ вызвал краску смущения на наших лицах.

– Мне непонятно, мисс, что вы с ней сделали? Обычно мы всегда откладывали ласки на свободные от работы дни или воскресенье. Но в эту ночь она измучила меня, проявив редкую ненасытность. Я не удивлюсь, если у нас после этой ночи появятся двое, а может, и трое близнецов!..

Это еще раз подтвердило мою теорию о единстве физических наказаний и плотских удовольствий, каждое из которых лишь усиливает ощущение от другого. В дальнейшем я еще не раз имела возможность в этом убедиться.

Моя дорогая Нелли!

Моя теория борьбы с нравственными недугами с помощью хлыста, как оказалось в дальнейшем, имела много сторонников. Но я не чувствовала в себе призвания к строгой педагогике, а все силы сосредоточила на организации женского клуба поклонниц хлыста. Местом собраний стал мой дом. Ведь мои служанки были прекрасно знакомы с хлыстом, а потому, как и требовал устав, хранили в тайне все, что видели. Одним из основных условий было также ношение только девичьей фамилии. В составе клуба собрались все мои соратницы, школьные подруги: Лаура Сэндон, Луиза Ван-Тромп, Цецилия Дебен, Клара Уейверинг и, конечно же, мадемуазель Фосс. У всех нас за плечами была жестокая школа, в результате чего мы стали истинными поклонницами розги. Председателем клуба единогласно избрали меня.

Как-то Клара поведала мне, что ее младшая сестра Лукреция чрезмерно увлекается молодыми людьми, что таит для нее опасность. Такую склонность, несомненно, надо было пресечь. Я предложила леди Кларе уговорить сестру вступить в наш клуб. Она и стала нашим первым новичком.

Открытие клуба должно было стать праздником. Сколько сил мы приложили для этого. Большая комната для наказаний была со вкусом украшена. Ее освещали многочисленные бра и канделябры, в зеркалах отражались вазы с цветами. Все женщины были в одинаковых белых платьях. Короткие юбки и туфли на высоком каблуке подчеркивали стройность ног. На блузонах с глубоким декольте красовались букетики искусственных или натуральных цветов. Так что традиции моего деда вновь ожили в стенах нашего клуба.

В качестве председателя я восседала в специальном кресле, с двух сторон которого стояли почетные стражи – красивые молодые девушки. Неподалеку стояли служанки Джейн и Мэри, готовые исполнить любой мой приказ.

Раздался стук в дверь. Леди Клара вошла вместе со своей сестрой Лукрецией Уейверинг. Лукреция – пятнадцатилетняя брюнетка с томным выражением лица. Она подошла ко мне и по традиции сделала глубокий реверанс. Леди Клара представила всем присутствующим членам женского клуба поклонниц хлыста свою сестру, которая выразила желание стать членом общества.

Как заведено, я поприветствовала девушку и спросила, готова ли она дать клятву соблюдать тайну клуба и постичь секреты розги?

– Да, я готова выполнять все правила и обязательства женского клуба поклонниц хлыста, – подтвердила Лукреция.

– Вы обязаны раздеться, надеть на себя костюм члена клуба и честно ответить на все вопросы, которые вам могут быть заданы, – после моей реплики на лице девушки появилось замешательство.

А когда Джейн и Мэри начали раздевать ее, она повернулась ко мне:

– Вы хотите меня раздеть полностью? Я полагаю, достаточно поменять платье.

Во мне росло возмущение: если она добровольно пришла к нам, то зачем же начинать увиливать? По какому праву она требует себе льгот? Я сменила тон:

– Эти увертки будут поставлены вам в вину. Здесь распоряжения по праву делаю только я.

Леди Лукреция очень смутилась и, похоже, несколько испугалась. Дрожащим голосом она объяснила, что была уверена: члены клуба проводят наказание учеников различных учебных заведений, которых направляют в клуб для взыскания за совершенные проступки. Я оценила тактичность леди Клары, не раскрывшей до конца тайны нашего союза. Тем приятней мне было опровергнуть заблуждение новенькой:

– Вам придется самой попробовать розги. Мы не занимаемся исправлением пороков нерадивых учеников.

Лукреция молчала, но нервные подергивания уголков губ выдавали ее истинное отношение к предстоящей экзекуции. Она молчала и тогда, когда ее, уже лишь в трусиках и комбинации, подвели к лестнице.

– Поставьте лестницу вертикально, привяжите ей руки на таком уровне, чтобы она касалась пола пальцами ног, – распорядилась я.

По лицу испытуемой поползли следы стыда и страха. В этот момент с нее уже сняли остатки белья.

– Не бойтесь, девушка. Мы вводим вас в состав самого изысканного и приятного общества. Скоро вы сами станете активной участницей наших собраний.

Первый удар по праву председателя надлежало нанести мне. По такому случаю мы даже, перевязали розги голубой и золотой лентами. Но первая розга обязательно должна быть слабой – это символ. Но Лукреция этого не поняла:

– Разве нет возможности избежать порки? Почему меня обязательно нужно избить?

Пришлось хлестнуть ее довольно сильно. На бедрах тут же выступили красные полосы.

– Какая вы упрямая! Я не в состоянии объяснять все время одно и то же, – просвистели еще несколько ударов, – это поможет вам быстрее понять, что лучше попросить прощения.

Девушка судорожно дергалась, пытаясь избежать ударов, которые уже пробивали нежную кожу и покорно просила прощения.

– Хорошо, вы поступаете разумно. Но теперь, пополняя число поклонниц хлыста, вы должны признаться, есть ли у вас любовник? – и я нанесла еще один сильный удар.

– Ой! У меня был любовник! Я не встречаюсь с ним уже шесть месяцев. Пощадите! Я, не прекращая, работала розгой. – Ага, вы начинаете раскаиваться! Расскажите что-нибудь о вашем любовнике.

– Не могу! У меня все болит! Я оставила любовника! Он нехорошо поступил со мной, – Лукреция уже кричала.

– Вы говорите искренне? А что он вам сделал? Кричите на здоровье, это нам всем очень нравится! – продолжала спрашивать я.

– Пощадите! Вы не даете мне вздохнуть! Ах, о любовнике... он позволял себе вольности... – зарыдала девушка.

– Вы действительно говорите правду? – я резко отбросила розги в сторону.

Лукреция решила, что наказание закончилось. Она неожиданно для себя ощутила первое тепло и наслаждение от порки.

Девушка закрыла глаза. На ее лице появилось выражение сладострастия.

– О чем вы думаете, леди Лукреция? Мой вопрос о любовнике, наверное, вызвал у вас приятные воспоминания?

Свежая розга со свистом неожиданно ударяет ее поперек ягодиц, затем вдоль них, доставляя сильную боль.

Лукреция снова закричала. Она клялась, что не думала о любовнике и не испытывала приятных ощущений. Постепенно тело испытуемой превратилось в распухший кусок мяса. Меня захватила эта порка, я уже находилась в сладострастном полубреду. Крики, вид иссеченного тела, капающая кровь слились воедино.

Жертва уже почти выла, заходясь от боли. В комнате стоял устойчивый запах пота и крови.

Присутствующие поклонницы хлыста поначалу смотрели на происходящее с любопытством. Но постепенно экзекуция захватила их. Возбуждение, переходящее в эйфорию, распространилось почти мгновенно. У всех в руках я увидела розги. Встав в круг, они словно исполняли колдовской танец. Свистели удары, мелькали ажурные кружева, элегантные чулки с дорогими пряжками, подвязками, драгоценными камнями. Наступил общий экстаз... Но тут силы Лукреции истощились, стоны стали тише, голова упала на грудь, фигура обмякла, и она безвольно повисла на руках.

– Дамы, прошу привести в сознание девушку. Думаю, она скоро очнется с вашей помощью, – прервала я всеобщее ликование.

Лукрецию сняли с лестницы, дали понюхать лекарства, и через несколько минут она пришла в себя.

– Где я? Какой странный сон я видела! – Девушка приложила ладонь к телу, затем поднесла к глазам окровавленную руку.

Едва очнувшись, не поняв, что ее все слышат, Лукреция невнятно пообещала как-нибудь отплатить мне той же монетой. Все рассмеялись.

– Мужайтесь, Лукреция. Настанет день, когда вы сможете отомстить всем, кому захотите, – утешила я девушку, – а пока Луиза Ван-Тромп продолжит экзекуцию, думаю, не менее строго, чем я. Вы сможете оценить оригинальный стиль ее порки. Джейн, привяжите-ка девочку снова и приготовьте все для второго этапа наказания.

Луиза подступила к испытуемой:

– Почему вы такая упрямая и не хотите рассказать нам правду о своем любовнике? – Ее удары виртуозно разрывали кожу.

– Я довольна, что вы оценили мои старания, осталось совсем немного – выколотить из вас признание.

Кровь уже бежала по телу струйками. Но Лукреция молчала, и подобная отвага вызывала аплодисменты.

– Я же рассказала, что мой парень обращался со мной вольно, мне нечего добавить к тому. Перестаньте, мне ужасно больно от малейшего прикосновения!

Лукреция была вне себя от боли и стыда, что должна признаться в самом сокровенном.

– Мне тяжело признаваться! Неужели у вас нет сострадания к моим мучениям! – плача кричала она.

– Если вы не можете признаться открыто перед всеми, как же вы получите право выслушивать исповедь других? – не отставала Луиза.

– Ну хорошо! Он совратил меня, и я этому не сопротивлялась. Мне хотелось отведать сладостей любви, – наконец призналась девушка.

– Вот теперь вы поступаете правильно. Однако, я убеждена, что это вы сами соблазнили молодого человека. Не так ли? – кнут продолжал гулять по телу Лукреции.

– Пощадите, я все скажу! Я увидела его в саду. Он спал так глубоко, что мне не удалось разбудить его, теперь я знаю, что он просто притворялся. Я к нему прикоснулась... А он воспользовался тем, что я растерялась, и быстро овладел мною. Разве я виновата, что во мне столько чувственности?

Присутствующие признали исповедь чистосердечной. Лукрецию отвязали, ее стали обнимать, целовать и поздравили со вступлением в клуб.

У несчастной девушки все болело, и она плакала от жалости к себе. Потом попросила чего-нибудь обезболивающего.

– Как это несправедливо! Мой любовник получал удовольствие, а мне досталось столько розог. Вот если бы можно было бы и его выпороть, как следует!

Все засмеялись. Лукреции разъяснили, что мужчины в клуб не допускаются.

Как ты потом узнаешь, одного наказания для леди Лукреции оказалось недостаточно. Но об этом – в следующем письме.

Моя дорогая Нелли!

Разбирая бумаги моего деда, я обнаружила несколько писем, которые привлекли мое внимание, так как они впрямую относятся к теме моего рассказа. Посылаю тебе копию письма сэра Ректора Куута, брата старого генерала. Это дословное изложение его «Заметок о влиянии женской красоты». Думаю, ты согласишься, что его мысли во многом интересны и поучительны.

«Красивое лицо, блестящие глаза, розовые щечки, изящное телосложение, сладкая улыбочка, ямочки на щеках, черные, каштановые или русые волосы во все времена имеют большое значение для любви, но спросите у беспристрастного и непредубежденного мужчины, что для него представляет наибольший интерес, – ножки или лицо избранницы?

Что вызывает у нас большее любопытство, лицо или ножка девушки, которая поднимается, чтобы перешагнуть через препятствие или ступить по лестнице?

Что заставляет покусывать ус щеголя, который прогуливается по Роуд-стрит с биноклем, рассматривая женщин, которые садятся в коляски или сходят с них? А что заставляет собираться толпы на Пасху или в Троицын день и разглядывать веселых девушек с розовыми щечками, сбегающих с большого холма в сторону Гринвич Парк?

Что вызывает взрывы смеха и аплодисменты, когда бегущая с горы девушка падает и ее юбки взлетают вверх?

И, наконец, что делает таким популярным балет? Нет такого народа в мире, в котором женщины интересовались бы красотой собственных ножек так, как англичанки. Молодые девушки ни одного народа мира так не стремятся показать ножки, как англичанки. Даже в плохую погоду грациозные создания к месту и не к месту стараются продемонстрировать свою изящную стопу. Если так обстоит дело в ненастье, то все сказанное тем более относится к теплым солнечным дням, в которые можно наблюдать целый парад прелестных ножек, выставленных как для загара, так и для обозрения.

В «Мемуарах» Брэнтома мы читали, что одна благородная дама была настолько убеждена в силе очарования красивых ног, что, упав с лошади и, сломав себе ногу, согласилась на вторичный перелом после того, как по халатности доктора кость срослась криво. Дама пригласила самого умелого хирурга и внимательно следила, чтобы он повторно загипсовал ногу правильно и исправил дефект. Таким путем женщина смогла вновь обрести грацию и красоту, а главное – уверенность в себе.

Некоторым из моих читателей может показаться нелепым поступок благородной дамы. Лично я не могу не восхищаться рациональностью данной леди и проявленной силой воли. По собственному опыту знаю, какой магической силой обладает грациозная ножка, лодыжка благородных линий и красиво очерченные бедра.

Впервые влюбиться и впервые понять, что такое любовь, мне помогла грациозная ножка. Я был подростком, инертным и невинным, оставаясь в душе маленьким мальчиком. Все мои близкие принадлежали к крайне строгой религиозной секте, и я был воспитан в воздержании. Мне были запрещены посещения комедий в театрах, чтение романов, всяких других книг, касающихся любви и отношений полов. Мои родители стремились, чтобы я стал проповедником, и им это почти удалось, но случайность в одно мгновение разрушила все их планы.

Был прекрасный летний день. Я совершал прогулку по лесу и решил отдохнуть в орешнике. Спустя некоторое время мое внимание привлек хруст кустарника недалеко от места моего укрытия. Я насторожился и увидел неподалеку девушку, которая загорала. В уверенности, что ее никто не видит, она подняла юбки, расстегнула пряжки подвязок, спустила чулки и подставляла голые ножки под лучи солнца то одной, то другой стороной. Я жадно следил за каждым ее движением, и именно с тех пор любая женская ножка вызывает во мне сладкие воспоминания, подтверждающие слова поэта:

Ах, если б юноше дано

Увидеть грации такие,

Они прельстили бы его,

В плен вечный захватили».

Спешу заметить, что полностью разделяю мнение сэра Ректора о возбуждающем влиянии женских ножек. Именно эта деталь женского облика, затянутая в ажурные чулки, распаляет мое воображение, особенно в сочетании со стремлением применить мои любимые розги.

Побочные чувства я испытывала, когда занималась делами нашего женского клуба поклонниц хлыста. Для того, чтоб прийти в клуб, женщина должна осознать себя изнутри, а это непросто. Поэтому желающих примкнуть к нам было немного. Но однажды Лукреция взволнованно сообщила, что ее подруга, Мария Обрей, выразила желание вступить в члены клуба и просит назначить день для приема.

Вступление в клуб девушки из известнейшей семьи Англии, пошло бы нам на пользу и подняло престиж клуба. Поэтому я, разумеется, согласилась и назначила день приема на этой же неделе.

Наведя с помощью леди Клары справки, я выяснила, что мало кто лично знаком с Марией, так как она долгое время жила в Германии. Но нас это в тот момент не смутило.

В. назначенный день Лукреция пришла со своей протеже: это была худощавая, высокая девушка с поразительно огромными голубыми глазами. Она казалась спокойной и уравновешенной.

Когда все члены клуба собрались, леди Лукреция представила новенькую.

По обычаю клуба, ритуал приема начинался с вопроса претендентке, выразившей желание примкнуть к нам:

– Мисс Мария Обрей, согласны ли вы подвергнуться приемному испытанию, повиноваться и выполнять все правила?

– Да, я желаю вступить в ваше сообщество. Я уже имею опыт применения хлыста, полученный в Германии, и с удовольствием хочу продолжить эту практику, – радостно ответила девушка.

После произнесения клятвы, Мария вопросительно посмотрела на меня.

– Вам следует обнажиться и надеть ваш новый костюм, – – я уже готовилась к продолжению ритуала.

Новенькая мгновенно покраснела и растерялась, не зная, что ответить. Ее замешательство почему-то очень позабавило леди Лукрецию. Она что-то прошептала леди Кларе, а Клара – мадемуазель Фосс. Через несколько мгновений я все знала: оказывается, новенькая была совсем не Мария Обрей, а ее брат Франк – любовник Лукреции. Лукреция хитростью уговорила юношу заменить сестру, не предупредив его о ритуале нашего клуба. Приказ раздеться, разумеется, ужаснул его.

Мою ярость не передать словами. Кровь ударила в голову – ведь хитрая Лукреция задумала обмануть всех нас. Но мадемуазель Фосс подала мне прекрасную идею. Мы накажем обманщиков, но пока нужно было сделать вид, что окружающие ничего не заметили.

– Итак, сестра Мария, раздевайтесь. Джейн и Мэри, помогите девушке, – продолжала я как ни в чем ни бывало.

– Ах, нет, нет! Я не буду раздеваться, – Юноша густо покраснел и отстранил от себя помощниц. – Дайте мне одежду, и я переоденусь, но чтоб меня никто не видел.

– Вы нарушаете наш устав. Немедленно раздевайтесь или мы подвергнем вас немилосердной порке!

– Я прошу у всех извинения и вас лично прошу простить меня, но я не могу раздеться перед посторонними людьми, – занервничал юноша.

Я взяла большую связку самых толстых розог, перевязанных нарядными лентами, а Джейн, Мария и еще несколько добровольных помощниц по моему сигналу схватили Лже-Марию, подвели ее к лестнице и крепко привязали.

По моему сигналу все стали стягивать с обманщика одежды, а он, пунцовый от стыда, закричал:

– Нет! Я прошу не делать этого. Меня обманули, я совсем не девушка! Не раздевайте меня!

– А кто же вы такой – мужчина или гермафродит?

Все дружно засмеялись. Участь жертвы была решена.

Никто уже не обращал внимания на его крики, мольбы, клятвы, что он никогда никому не расскажет о нашем клубе. Но он был не единственный виновник случившегося. Я повернулась к Лукреции:

– Мы должны будем примерно наказать и вас, леди Лукреция. Думаю, вашего спутника не шокирует голый зад леди, с которой он так хорошо знаком. Джейн, подготовьте для наказания сестру Лукрецию. Молодой человек хорошо привязан, пусть подождет и посмотрит, что его ожидает.

– Ах, нет, не надо! – воскликнула Лукреция. – Я только хотела пошутить...

– Отлично, мисс, мы примем во внимание это желание и дадим вам возможность пошутить над вашим другом. А теперь, Джейн, привяжи леди Лукрецию к «коню».

Франк с ужасом наблюдал, как привязывают его любовницу. К сожалению, «конь» не давал возможности видеть тело жертвы целиком, но и этого было достаточно, чтоб он задрожал от ужаса.

– Мадемуазель Фосс, воздайте виновнице за оскорбление, которое она нанесла клубу, введя в него персону другого пола, – приказала я.

Мадемуазель Фосс, уже держа в руке связочку розог, вымоченных в соленой воде, улыбнулась:

– Думаю, что леди Лукреция уже забыла прошлую порку, иначе она не рискнула бы допустить такой издевки. Поэтому, начнем! – Фосс наносила удары от души: они были сильные и точные. От каждого оставались длинные красные полосы. Некоторые из них сразу начинали кровоточить.

– К сожалению, у меня нет времени растягивать удовольствие, – заметила мадемуазель, – ведь нас ждет еще одна жертва. Думаю, он получил большое удовольствие. Ведь наверняка мистер Франк сталкивается с подобным впервые.

Лицо мужчины, пунцовое от возбуждения, говорило само за себя. Он не отводил взгляда от кровавых рубцов, сплошь покрывших ягодицы Лукреции. Я перехватила его взгляд.

– Думаю, что мистер Франк уже устал без внимания. Приготовьте-ка его к работе!

Франк настолько был поглощен наказанием Лукреции, что не заметил, как осторожно задрали его юбки. Только сильнейший удар по ягодицам привел его в чувство. Он вздрогнул, закусил губу, на глаза невольно навернулись слезы. Но обуревавшие его чувства были, скорее, следствием унижения. Пытаясь соблюсти остатки мужского достоинства, Франк старался молча перенести боль от ударов. Он уже искусал губы до крови, но не издавал ни звука. Я нанесла ему еще несколько сильных ударов. По его телу заструилась кровь. Я понимала, что не остановлюсь до тех пор, пока он не закричит.

Наконец, Франк не выдержал:

– Я не в состоянии больше терпеть! Не убивайте меня, милые дамы!

– Вы, бесстыдник! Вы осмелитесь еще раз появиться в нашем клубе? Поклянитесь, что сохраните все в секрете! – Каждую фразу, каждое слово я неумолимо сопровождала ударами розог.

Крики Лукреции и стоны Франка, вид их истерзанных и кровоточащих тел подхлестнули девушек. У всех в руках уже были розги, удары наносились поочередно. Но Лукреция, к сожалению, очень скоро потеряла сознание, перестала реагировать на удары. Пришлось ее отвязать и привести в чувство. Но нам остался Франк. Он умолял простить его и клялся сохранить в тайне специфику нашего клуба.

– Я никогда бы не пришел в женский клуб, но мне пообещали, что меня ожидает горячий прием. – Эти наивные слова юноши вызвали всеобщий смех. Пока мы занимались Франком, Лукреция выпила капли, стимулирующие сердце, и полностью пришла в себя. По всему было видно, что ей не терпится рассчитаться со своим любовником за перенесенную боль. Она схватила связку розог:

– Вы еще настаиваете на том, что именно я завлекла вас в женский клуб?

– Ах, Лукреция, зачем вы меня мучаете? Ведь я уже обещал выполнить все, о чем меня просили.

– Значит, вы продолжаете лжесвидетельствовать? – Лукреция нанесла Франку жесточайший удар.

– Разве это не вы изнасиловали меня однажды? Признайтесь открыто!

– Ты можешь забить меня до смерти, но ты сама этого хотела! – вдруг взорвался Франк, перейдя на «ты». Лукреция пришла в бешенство:

– Замолчите, бесстыдное чудовище. Не распускайте ваш длинный язык, не то я добавлю вам еще. – И удары зазвучали вновь.

От удара женский парик слетел с, головы Франка. Перед нами предстал крепкий молодой человек с широкими плечами и развитой мускулатурой

Его обнаженное тело притягивало взгляды всех присутствующих. Разогретый ударами, ошарашенный видом порки Лукреции, Франк уже не был способен скрыть свое собственное возбуждение – тому было реальное подтверждение

Похоже, у молодого человека наступил эротический шок, из которого его не могли вывести даже яростные удары Лукреции. И только когда она сменила розги на хлыст, эротический полуобморок Франка, похоже, прошел. Он вновь начал ощущать силу ударов хлыста по израненному телу.

– Лукреция, это жестоко! – взмолился юноша.

– Ваши крики ласкают мне ухо. Вы осмелились внушить благородным дамам, что я почти развратница. Вы по-прежнему не отказываетесь от своих утверждений?

Франк от боли потерял контроль над собой:

– Да, да! Это верно! Теперь я вспомнил... ты была не в состоянии оказать мне сопротивление. Освободи меня, не бойся, я никому не расскажу о том, что здесь происходит.

Силы покинули его. Лукреция бросила кнут, в ее глазах стояли слезы сочувствия:

– Милый ты мой! Ну почему ты так долго отказывался говорить то, что требовалось?

– Освободите его, – приказала я, – и подведите ко мне. Он должен извиниться за то, что произошло сегодня и заставило страдать каждую из нас.

Франк покорно повторил, что сохранит все происшедшее в полной тайне. Он со слезами на глазах умолял, чтобы его приняли в члены женского клуба... Его просьба была удовлетворена.

Некоторое время спустя я заметила, что леди Клара также охвачена желанием ввести в клуб мужчину.

У меня не оставалось выбора. Идея, во имя которой мы и начали свое дело, было опошлена. Я переговорила с мадемуазель Фосс, она со мной согласилась. Не объясняя истинной причины, мы распустили наш клуб. В противном случае ему грозило превратиться в притон сексуальных оргий и мужчин, и женщин. Мне до сих пор горько, что дело моей жизни погубила человеческая слабость.

Моя дорогая Нелли!

Посылаю тебе еще одно письмо из бумаг моего деда. Я готова подписаться под каждым его словом, но согласись, кое-что все же ускользнуло от пристального внимания автора.

«Дорогой сэр Айр!

Мы живем в такое время, когда падение нравов достигло опасной черты. Особенно это заметно по нашей молодежи. И что самое ужасное – в среде девушек. Ведь не секрет, что число бродяжек, мошенниц заметно растет. И если вовремя не остановить этот процесс, можете себе представить, во что это выльется. А как можно добиться исправления нравов без излишней жестокости? Вот вы, опытный, почтенный человек, можете ли вы назвать мне взыскание более эффективное, чем розги?

Врачи также рекомендуют наказывать детей розгой: за шалости, за хитрости и леность. Розга наилучшим образом обеспечивает кровообращение, если стегать ею по голым ягодицам. Мое личное мнение таково, что розга в одинаковой степени полезна как для людей спокойных, так и вспыльчивых. Особое значение имеет порка обнаженного тела. Именно унижение от раздевания, а не боль от ударов, является главным исправляющим фактором и запоминается на всю жизнь.

Родители, пресекающие баловство и шалости при помощи розги, пользуются куда большим уважением и почитаются детьми. Розга не ломает костей, не наносит серьезного вреда здоровью. Тот ущерб, который она якобы наносит организму, ничто по сравнению со злом, которого можно избежать с ее помощью.

Очень жаль, что розгу в воспитании детей и подростков применяют весьма редко. Но поздно сокрушаться, когда чадо, что называется, отбилось от рук. Разве не лучше было бы такого ребенка наказывать розгой (ведь наиболее гадкие привычки проявляются от двенадцати до пятнадцати лет), чем впоследствии увидеть своего юнца в исправительном доме. А этого горя могло бы и не быть, если бы вовремя на помощь призвали хорошую порку.

Всем известно, что душа и тело человека развращаются под воздействием пагубного окружения. Дурные привычки искореняются с большим трудом. Победить их можно только лишь умелым применением розги. Я знакома с одной молодой вдовой. Вес доме живут два племянника и три племянницы: им всем по двенадцать лет. Вдова, хотя сама еще очень молода – ей около двадцати четырех лет, – однако серьезно относится к воспитанию и часто наказывает виновных.

Одна из девочек шепнула брату, что знает, как появляются дети. Она настолько хорошо объяснила это ему, что спустя несколько дней, он стал приставать к девочке-прислуге.

Прислуга пожаловалась хозяйке. Та искусно разузнала, кто был зачинщиком подобных разговоров. Наказание начали с племянницы. Вдова от всей души отходила ее розгами, так, что пучок измочалился.

Затем вдова принялась за мальчика и в течение десяти минут стегала так, что он на всю жизнь запомнил эту порку.

На мой взгляд, она действовала правильно. Строгие и своевременные меры в таких случаях совершенно необходимы. Она была права и в том, что потрудилась определить степень вины и наказала обоих по заслугам. Наказание должно быть сильным, но только за настоящую провинность.

Свой опыт я применяю с большим успехом. Одна из учениц моей знакомой лондонской портнихи украла большую серебряную ложку, которую возвратил хозяйке скупщик. Он сразу заподозрил молодую девушку в воровстве, когда та предложила ему серебро, а затем выследил, куда она пошла. Портниха обычно наказывала провинившихся розгами, а на этот раз, разъярившись, она купила настоящий извозчичий кнут.

Поскольку это могло привести к неприятности – еще свеж в памяти горожан случай, когда настоятельница Брауриг кнутом засекла до смерти одну из послушниц, – я с трудом убедила ее заменить жестокое оружие – кнут – на обычный легкий хлыст. К сожалению, во многих семьях родители бывают слишком вспыльчивы и используют для наказания любой попавшийся под руку предмет, что значительно снижает эффект наказания.

Тут главное – избегать проявления гнева. Жестокость может дать обратный результат и привести к неповиновению.

Поэтому я посоветовала для взыскания применять розги, а хлыст – только в случае явной непокорности. Провинившаяся была симпатичной девушкой лет пятнадцати. По просьбе портнихи я раздела виновницу, а затем предложила ей самой выбрать для себя тонкие и гибкие прутья. Несомненно, это имело воспитательное значение. Как и мое присутствие: посторонние люди только усиливают смущение и стыд.

Девушку привязали к ножкам кровати, и хозяйка стала ее стегать изо всех сил.

– Ах, ты негодница! Будешь еще воровать? Я научу тебя быть честной! – приговаривала она.

Виновница дергалась и изгибалась, стараясь избежать ударов.

– Простите меня, я никогда не буду больше воровать!

Но разгневанная портниха стегала ее, не останавливаясь. Потом велела прислуге промыть иссеченные места крепким раствором соли. Но и этим дело не окончилось: было решено пороть воровку каждую субботу в течение месяца. Я думаю, что в данном случае она права – подобный порок требует продолжительного исправления. Я уверена, что после такого урока девушка никогда не тронет чужого.

Я знаю о применяемой вами практике наказания домочадцев и, смею уверить, полностью поддерживаю ваши принципы. Остаюсь ваша Мэри Уотсон «.

Подобное чтение стало для меня утешением после того, как распался мой клуб поклонниц хлыста. Но в скором времени я испытала еще одно потрясение.

Дорогая Нелли, ты, наверное, помнишь, что у меня был паж Чарли – брат моей любимой горничной Джейн. Этого милого шестнадцатилетнего мальчика с приятным голосом все в доме полюбили от души. Но даже я старалась скрывать свои чувства – так он был молод.

То, что случилось потом, могло бы, наверное, и не произойти, не зайди я как-то утром в комнату Джейн. Дверь была открыта. Я приблизилась и уловила приглушенные вздохи. Мне показалось это странным и я продолжала слушать дальше. К моему несказанному удивлению я услышала голос Чарли и тогда решила заглянуть. Меня как молнией поразило! Тела Чарли и Джейн переплелись на кровати. Они жарко целовались, пребывал в сладострастном упоении.

В первое мгновение я хотела тихо выйти из комнаты, но картина любви так поразила меня, что ноги отказывались повиноваться. Затаив дыхание, я наблюдала объятия, поцелуи, конвульсии их тел. От какого-то непонятного смущения я присела, чтобы не помешать завершению любовного акта. Я вся дрожала от возбуждения. Через несколько минут все закончилось, и они в истоме раскинулись на простынях.

На цыпочках я вышла из комнаты. Должна признаться тебе, что во время сладострастной сцены я впервые испытала настоящий оргазм. Я страстно желала Чарли. Я стремилась оказаться в его объятиях и ощутить прелесть любви с мужчиной.

Возможность для этого представилась довольно быстро. В воскресенье мадемуазель Фосс поехала в Мурфилдс навестить своего отца и должна была вернуться только к вечеру. Сразу же после завтрака я отпустила Джейн и всю прислугу – за исключением Чарли – до вечера.

Едва только слуги покинули дом, я приказала Чарли принести мне лимон, бокал холодной воды и немного сахару. Когда он вернулся с подносом, я сказала:

– Чарли, мне кажется, что ты боишься поднять на меня глаза, будто я чудовище... Мне бы хотелось с этим разобраться. Принеси-ка мне тот пакет, что лежит на письменном столе.

Паж принес пакет и стоял в ожидании дальнейших распоряжений.

– Ты знаешь, почему этот пакет такой длинный? – Я вытащила из него розги. – Ты знаешь, что это такое?

– Ах, мисс, ведь это розги, которыми наказывают детей в школе, – в замешательстве ответил Чарли, – но... вы же не хотите сказать...

– Ну, говори, говори, ведь я же одна. – Мне пришла в голову мысль, что вы захотели высечь меня...

– Правильно, – ответила я с улыбкой. – Эта мысль показывает, что у тебя есть тайные прегрешения, разве неправда? Юноша опустил глаза.

– Так вот, я приготовила эти розги специально для тебя. Ну-ка, расскажи мне, что ты делал третьего дня в спальне Джейн?

Чарли опешил. В ту же секунду он упал передо мной на колени и закрыл лицо руками.

– Какой стыд! Сжальтесь, мисс Роза, не говорите об этом никому! Такого больше не случится!

– Ваш поступок отвратителен, но я обещаю никому об этом не рассказывать, иначе вас могут судить за инцест, – я встала и взяла розги.

Молодой человек был страшно смущен и горел от стыда, но больше всего он боялся, что я передумаю и сообщу о кровосмешении.

– О, мисс, я готов терпеть все, что вы сделаете, я буду терпеть, только прошу не выдавать нас властям! – бессвязно повторял он.

Поначалу я не старалась бить его сильно. Но моя натренированная рука уже непроизвольно рассекала кожу, хотя я и пыталась сдерживаться.

– Ты будешь еще так делать? Тебе захочется это повторить? – теперь уже я наносила сильные удары. Появились кровавые рубцы, начала проступать кровь. Лицо юноши стало пунцово-красным, но он молчал, закусив губу. Немного погодя послышались приглушенные стоны, из его глаз потекли слезы... Наказание длилось минут двадцать. Когда я уставала, то делала паузу, чтобы передохнуть. Его стоны и приглушенные мольбы придавали мне сил. Истязание красивого юноши доводило меня до исступления. Я понимала, что страшно мучаю его, и в конце концов в изнеможении упала на диван. Он бросился ко мне, встал на колени, и начал целовать мне руки:

– О, Чарли, ты неисправим! Перестань целовать мне руки. Ты не достоин целовать даже мои ноги...

– Мисс Роза. Это правда? Вы позволяете мне целовать ваши ножки? – Он лихорадочно сжал мою ногу и прижался к ней губами.

Его прикосновение разожгло меня. Я раскинулась на диване и замерла. Его руки нежно гладили меня, я ощущала его губы. У меня наступил сладостный паралич. Через мгновение я ощутила его горячее тело. Его пылающее лицо приблизилось к моему, и наши губы встретились... Мы слились в жарком поцелуе.

– Чарли, Чарли, что ты делаешь, – шептала я бессвязно, – Да, да, Чарли! Как хорошо!

– О, милая мисс, – звучал его голос, – я не в состоянии вести себя прилично...

Его прикосновения усиливали мой любовный бред, ощущение сладкой неги. Нас захлестнул океан блаженства...

Позже, чтоб еще раз испытать подобный экстаз, я вложила в его руку розгу и предложила поменяться ролями. Он с удовольствием согласился, и мы вновь купались в наслаждении...

Наша с Чарли любовная связь продолжалась почти четыре года. Он сделал мне предложение. Но я его не приняла...

Тайно мы продолжали встречаться до самой его смерти.

Ты спрашиваешь, почему я до сих пор не замужем? Есть несколько причин. Во-первых, у меня развито чувство свободы. И мне трудно представить себе, что я буду от кого-то в зависимости. Во-вторых, я потеряла девственность, самое дорогое, что невеста дарит избраннику. Но третье, и главное – я не в состоянии забыть мою единственную любовь к Чарли...

Он умер в расцвете лет, ему было всего тридцать пять. Перед смертью он передал мне пачку любовных писем, из которых я узнала, что он никогда не был мне верен. Но это нисколько не поколебало моей любви к нему. А воспоминания о нашей страсти не стали менее сладкими.

Твоя Роза Белинда Куут.