Михаил: Для начала – письмо:

«Когда я прихожу в субботу из школы, я уже знаю, что вечером будет порка. У меня все валится из рук, я все время смотрю на часы и с ужасом жду восьми. (Начинается все в восемь, чтобы в девять тридцать родители могли посмотреть фильм.)

Мой папа считает, что главное в порке – не боль, а стыд, поэтому родители стараются, чтобы мне было как можно стыднее. Вот как это бывает:

Отец достает запис ную книжечку и перечисляет все мои грехи за неделю. «Ну-с, дочь моя, – говорит он, – за удовольствие плохо вести себя надо платить. На старт!»

Это значит, что я должна спустить трусы, задрать повыше юбку и встать на четвереньки. Когда я была младше, я никак не могла заставить себя самой снять трусы, с меня их стаскивали, но теперь я поняла, что это еще хуже. Когда он это говорит, у меня начинают трястись пальцы, я чувствую, как к ягодицам от стыда приливает кровь.

Вот так. Я учусь в 10-м классе английской школы:»

Ваш комментарий?

Николай: Случай довольно заурядный! В стране происходит неуклонная патологизация общественного сознания. Делаем вид, что «у нас этого нет» – как еще недавно с проституцией и наркоманией. А между тем, изо дня в день калечатся судьбы и здоровье сотен, если не тысяч людей. На свою анкету, распространенную в 15 городах страны, я получил 45 тысяч ответов. Так вот – 60 процентов родителей регулярно используют телесные наказания. В основном порют!

– И каковы мотивы?

– Самый простой: «Меня пороли – и, ничего, кроме пользы это не принесло!» Примешивается и глубоко потаенное желание причинить боль ближнему. Еще в начале нашего века немецкий психолог И. Блох писал в своем фундаментальном труде «Половая жизнь нашего времени», что он «не знает ребенка, который бы любил другого ребенка, не мучая его». А если вспомнить определение садомазохизма, данное польским сексологом К. Имелинским, как состояния обшества – перестаешь удивляться культу боли. пронизавшему насквозь всю нашу жизнь...

– Но не все же родители – садисты?!

– Конечно... Рядом с откровенными маньяками, ежедневно истязающими детей, унижающими и растаптывающими их человеческое достоинство, есть немало отцов и матерей, ухитряющихся совместить порку и нежную дружбу с детьми. И даже вызывающих у детей понимание. От одной десятилетней москвички, которую регулярно порют дома, я услышал: «Меня родители очень любят, потому и наказывают сильно!»

Здесь мы сталкиваемся с трудностями определения границы между наказанием и истязанием.

Телесное наказание, как это ни странно звучит, может быть действенным воспитательным средством, нормальным символом родительской власти. На протяжении многих поколений отец невесты на русских свадьбах на глазах у всех гостей трижды сек дочь плетью и затем передавал плеть мужу, повторявшему ритуальные удары. Это называлось «передать державу». И не считалось унижением.

Вспомним, мать секла Пушкина, и это не мешало ему любить ее. Черчилль в своих мемуарах вспоминает, как розга учителя помогла мальчику преодолеть несовершенство своего характера.

Между прочим, англичане, серьезнейшим образом относящиеся к формированию в человеке чувства собственного достоинства, до сих пор секут в школах как мальчиков, так и девочек до 14 лет. Но при этом у них королева патронирует общество борьбы с жестоким обращением с детьми. И их учитель – – это не наш учитель!

– Да, я помню, согласно вашей анкете 72 процента учителей порют своих детей. И нередко зверски. Можно ли им доверить чужих?!

– Несколько лет назад «Учительская газета» поместила письмо Киры Б., десятиклассницы из Новгородской области. Девушка жаловалась, что мама за любые, часто мнимые, провинности нещадно сечет ее, превращая каждую порку в сложный, тягостный ритуал. Дочь должна обязательно все с себя снять, выслушать назидательную нотацию, а затем лечь на тахту и получить причитающуюся долю ударов по ягодицам. Мама с высшим образованием считала себя «англизированным педагогом».

Откликов была масса. Обнаружилось, что детей порют буквально во всех социальных слоях, во всех краях страны. Вот еще одно из этих писем:

«Маме надо, чтобы я блестяще окончила школу и поступила в институт, который она и папа закончили. В общем, целый ряд требований, страхи, перспективные планы и т.д. и предопределили, что с 7-го класса мама стала меня наказывать сначала ремнем, а вскоре розгой, т.е. отрезком антенны от телевизора. Это такое ужасное орудие!

Отработана и система наказаний: обычно по субботам, т.е. когда на другой день не надо посещать школу. Мама отправляет папу с моим младшим братиком гулять, а со мной начинает разбираться. Мне перечисляются все мои грехи. Потом я должна снять с себя все-все. чтобы мне было стыднее, и лечь на софу на положенные одна на другую подушку и две думки. Голова и ноги у меня где-то внизу, а то место, по которому бьют, – наверху.

После пяти ударов с некоторыми паузами между ними я должна встать перед мамой и слушать наставления и отвечать на вопросы, т.е. давать объяснения. Потом опять идти на тахту и мамочка опять сечет меня пять раз. Я снова встаю и объясняю, потом – сечение, объяснение, беседа, и так может быть до десяти раз. Стоять надо, не опуская голову и не отворачиваясь, закрывать лицо руками тоже запрещено. Кроме боли, я испытываю моральные мучения, стою красная, как рак, от стыда. Мама все это знает и видит, но делает специально, чтобы сильнее на меня воздействовать наказанием.

Такие порки при полном обнажении стали обычными с 9-10 класса, они меня изнуряют. Когда я на это иду, мир меркнет и исчезает. Мне кажется, что шлепки отвратительной розги слышны не только во всем доме, но и на улице. От страха быть услышанной я не смею кричать. Я лишь обязана вслух считать удары и просить без конца прощения.

Чем взрослее я становлюсь. тем сильнее ужесточаются наказания, и мама делает это сознательно».

Думаю, комментарий к этому письму не требуется...

– Судя по вашей почте, порют чаще девушек?!

– С парнями сложнее. Парень и отомстить может, и дать активный отпор. А девушки покорней. И процесс их порки сопряжен с более богатыми эмоциональными ощущениями секущего. Та же мама наравне с любовью к своей «кровиночке» может испытывать зависть к более стройному и красивому телу. которое вольна карать и миловать. А когда сечет отец – это почти неминуемо вносит в якобы воспитательный процесс эротические мотивы. И неутоленная жажда власти над прекрасным женским телом выливается нередко в дополнительную боль уже взрослой девушки. И. конечно, в унижение, которое вряд ли будет забыто.

Одна садомазохистка, с которой я переписывался почти год, с удовольствием рассказывала. как перед очередной «встречей с Эросом» возбуждалась поркой маленькой дочки.

С ней и со многими другими «феноменами» я познакомился. поместив объявление в рекламном приложении к «Вечерней Москве». Представился как «специалист по строгому воспитанию детей» со взглядами домашнего деспота, видящий миссию женщины в полном подчинении душой и телом своему повелителю!

Эта Оксана была самой экзотичной из «искательниц деспота». Собираясь вылепить из своей дочери «существо чувственное и покорное, влекущее и трепетное, полное огня и страха», она искала «истинного мужчину с божественной силой Эроса». Вместе с ним она собиралась регулярно сечь бедную девочку до крови, а затем. возбудившись, предаваться Эросу.

– А это все не фантазии больного человека?

– Когда пачка писем стала внушительной, я не выдержал и напросился на личное знакомство. Оказалось, Оксана не миф. Как не миф и десятилетняя Наташа. Родная мама чуть не ежедневно заставляет ее раздеваться догола, привязывает к лавке руки и ноги, неторопливо, с удовольствием сечет. А потом обнимает и целует дочь.

Случай этот объясняется просто. Отец регулярно и весьма жестоко сек Оксану в детстве. И боль, после которой однажды случился первый оргазм, стала желанной. Подобною рода психозы описаны в заметках воспитанниц монастырских школ. Они сильнее всего любили тex сестер, которые наиболее жестоко их пороли. Тут, естественно, примешивались и определенные лесбийские мотивы. Но в целом весь ритуал был направлен не только на наказание, как таковое, но и на воспитание в девочке способности с радостью отдаваться повелевающей личности. Даже преодолевая боль. Монахи тут не придумали ничего новою. Все это было еще в Древней Греции и в Риме. где розги были широко в ходу. И использовались не только для наказания рабов.

В данном конкретном случае садомазохистские рефлексы продлились еще и на несчастную дочь Оксаны, молодой и довольно симпатичной матери-одиночки. Ее возбуждал сам вид детского тела, дергающегося под ударами ремня.

– Так вы в конечном счете за или против порки? Что делать мальчикам и девочкам, которых регулярно и жестоко секут?

– Завидовать ровесникам-англичанам и англичанкам, которые получают в школе розгу не больше, чем сочли допустимым школьный врач и родительский комитет, считающий розгу абсолютно необходимым средством педагогики.

У англичан право учителя подкреплено строжайшей системой этических норм, высокой культурой отношений. Они смогли поставить дело так, что порка не унижает, не оскорбляет. Да, больно, стыдно. Но над мальчиком или девочкой никто не смеется, не дразнит. И почти исключено, чтобы учитель или учительница высекли из-за плохого настроения... Покорно выдержать наказание и сохранить достоинство непросто. Однако выдерживают. И сохраняют!

– Так что же, по-вашему, возможен ренессанс розги и у нас?

– Недавно в крупнейшем штате Австралии Новый Южный Уэльс восстановили порку в государственных школах. И все восприняли это как нормальное явление.

Подобною приказа у нас мы вряд ли дождемся. Но в тех районах страны, где плеть или розга тесно смыкаются с национальными традициями, обычаями, это может произойти достаточно скоро.

А что до психологического восприятия порки... Я интересовался у старшеклассниц, как бы они отнеслись к необходимости на глазах у класса подставить себя под poзгу учителя. Ответы были примерно одинаковы: «Если это с малых лет и равно касается всех – ничего страшного».

О психологии некоторых наших учителей – следующее письмо.