Я вполне пропорционально сложена, и во мне всего 180 сантиметров роста. Мужа себе выбирала сама, такого, чтобы можно было его держать на руках – на год моложе, на 12 сантиметров ниже ростом и на полтора пуда легче. Четыре года назад уличила его в измене. Нет, я не следила и не вынюхивала. Просто он забыл о бдительности и оставил в кармане рубашки вполне откровенную любовную записочку. А я перед сдачей в стирку проверяю карманы.

Что мне оставалось делать? Взяла за воротник и выкинула за дверь. Встретилась с его любовницей и, слегка наклонившись, так что мои груди легли на ее прическу, спросила, представляет ли она, что будет, если мы начнем «выяснять отношения». Этого было довольно, и ее дверь больше никогда не открылась перед моим муженьком.

Искать другое утешение, имея перспективу навсегда потерять и богатую квартиру, и те удовольствия, которые я ему довольно часто давала (чтобы получать удовольствие и самой), он не решился, и сдался на милость победительницы. Явившись в тот же вечер домой. он вместо белого флага безоговорочной капитуляции принес откуда-то вполне добротный кожаный хлыст. И я им воспользовалась в полной мере.

Заперев дверь, плотно задвинув гардины на окнах и включив громкую музыку, чтобы не вводить в соблазн любопытных соседей, я приказала ему раздеться. Наблюдая за тем, как он дрожащими руками расстегивал брюки, я вдруг представила себе, что вот также дрожали его пальцы – но не от страха, а от предвкушения близкого кайфа, когда он раздевался в спальне любовницы. Мне захотелось ощутить одновременно и сладость мести, и сладость любовных объятий.

Когда он уже голый, как младенец, растянулся кверху задом, и руки его были крепко привязаны к батарее отопления, я представила себе, что он лежит не просто на ковре, а на этой его рыженькой «подстилке». Я представила, как его член входит в нее, там, между ножками, как извивается она от наслаждения, на которое только я имею право. И вот тут я почувствовала, что мне пора менять трусы. Сбросила их, не стала искать новые. А те, влажные, пахучие, скользкие, сунула ему под нос, натянула на голову. так. чтобы нюхал, целовал и запоминал. А сама взяла хлыст.

И началась великая экзекуция, великая порка! Хлыст свистел, впивался в голые ягодицы, оставляя багровые полосы. Визг казнимого грешника заглушал даже включенный на `всю катушку» рок в стереосистеме. Я выпытала у него все – и как он сошелся с этой стервочкой, и где они встречались, и как она давала ему... Конечно, слушая эти признания сквозь сопли, слезы и визг, я не могла сдерживаться. Три раза настигал меня оргазм, и я падала в изнеможении в кресло, чтобы через четверть часа снова взяться за хлыст. Два с половиной часа продолжалось наказание (хорошо, что дочка была на даче у бабушки). Под конец уже не было видно отдельных полос на заднице – вся она превратилась в две багрово-красные отбивные. И тогда я, не пожалев ковра – все равно чистить, потому что под муженьком уже не было сухо – я села верхом и от души пописала на поротые места. Ой, как он славно визжал и извивался – должно быть, хорошо припекало!

Ну, я, кажется, потеряла чувство меры. Пора кончать. Скажу только, что первая порка не была последней. Теперь я регулярно прибегаю к хлысту не только по подозрению в амурных намерениях, но и за лишнюю рюмку и вообще, когда считаю нужным. И каждый раз я получаю не только моральное удовлетворение, но и телесное. И муженек, кажется, подчиняется не только потому, что боится меня или считает меня правой, а и сам иногда не прочь спустить трусы для порки.