Нары были заправлены безупречно. Фрау Менгель пошла дальше. За занавеской, в глубине барака, у окна стоял стол. За столом сидела тоненькая гречанка Эрола.

— Ну, секретарша, — усмехнулась эсэсовка, — есть ли у тебя учет, где и как работают девушки?

— Да, пожалуйста, — Эрола встала и робко показала бумаги.

Но Менгель даже не взглянула на них. Она разглядывала длинные ресницы и чистый лоб девушки.

— Вшей у тебя, надеюсь, нет?

— О нет, нет!

— Сними платок.

Эрола повиновалась. Надзирательница подошла к ней. Эсэсовка была на голову выше юной гречанки.

— Так тебе больше идет. Ты теперь похожа на мальчишку. Покажись, — она провела рукой по мягким, коротко остриженным волосам девушки. — У тебя красивые уши. Под волосами их не заметишь, — Менгель вдруг ухватила девушку за мочку левого уха и сильно дернула. Эрола испуганно вскрикнула.

— Не ори! — сказала надзирательница, — у тебя грязное ухо.

— Я его мыла... — девушка заплакала.

— Плохо! Покажи ногти. Эрола спрятала руки за спину.

— У нас нет ножниц и мыла очень мало...

— Показывай!

Эрола вытянула руки. Ногти у нее были обломанные и разной длины, но совершенно чистые.

— Свинья! — закричала Менгель. — Я тебя чему учу! — Тяжелая рука надзирательницы звонко шлепнула по лицу девушки. — Разве это чистота?! Противно сесть рядом с тобой. Покажи ноги! — Эрола смотрела на нее глазами, полными слез. — Разуйся! Ну, пошевеливайся!

Эрола нагнулась, развязала шнурки и сняла деревянные башмаки с парусиновым верхом. Ступни у нее были узкие, подъем высокий, пальцы длинные, кожа смуглая, чистая. На ногтях обоих больших пальцев надзирательница заметила какие-то пятнышки.

— Это что такое?

Эрола взглянула и улыбнулась сквозь слезы.

— Остатки лака... Еще не сошел... Летом я была на курорте... — «Летом на курорте, — мечтательно подумала она. — О, господи, еще этим летом!»

— Ах вот ты какая! Красила ногти, соблазняла мужчин! Как старая опытная блядь. А прикидываешься невинной.

Эрола залилась краской.

— Нет, нет, я никогда не делала... того, о чем вы говорите. Все девочки в моем классе летом красили ногти... Честное слово!

— Посмотрим, посмотрим... — фрау Менгель вплотную подошла к девушке и, обдавая ее резким запахом табака, зашипела: — Снимай с себя все, с-сука, живо, поняла?

И не дожидаясь, когда юная гречанка сама выполнит ее приказание, эсэсовка сорвала с девушки платье и бесцеремонно стянула серые, вылинявшие трусы.

Эрола затряслась, как в лихорадке, было слышно, как стучат ее зубы.

— Здесь не так холодно. Напротив, мне кажется, что помещение давно не проветривали, да и тебе прогуляться по снегу одно удовольствие. Сбегай, принеси из бочки воды!

Фрау Менгель протянула Эроле ведро и долго, с нескрываемым удовольствием, стоя в дверях барака, смотрела, как нагая смуглая девичья фигурка бежит через весь лагерь, как она падает в сугробы и снова встает. С не меньшим интересом она наблюдала и обратную дорогу Эролы с водой, любуясь, как ледяные брызги обжигали нежную, незащищенную кожу, как она синела и белела на глазах.

— Размялась, а сейчас под душ! — И эсэсовка, схватив ведро, вылила его на голову девушки. Эрола коротко вскрикнула. — Теперь в барак, продолжим наш разговор!

Шлепая мокрыми ступнями, Эрола снова подошла к своему столу.

— Нет, не сюда, стань вот здесь, у кровати, обопрись за спиной руками о тумбочку, раздвинь ноги...

— Не надо, я вас прошу, я буду послушной, не надо... — Слезы градом катились по лицу Эролы. — Я не смогу после этого жить.., прошу вас...

— Чего испугалась? — надзирательница подошла и встала между ногами девушки, — Шире раздвинь, кому говорю?! Когда последний раз брилась?

— В прошлую среду, как и все, в бане...

— А уже вон какая шерсть отросла.

Надзирательница достала из кармана какой-то пузырек с серой вонючей мазью и густо намазала ею низ живота Эроле. Девушка все время плакала, просила сжалиться над ней, наказать ее как угодно, но только не так.

Фрау Менгель молчала. Наконец она произнесла: — Возьми трусы и подотри губы! И перестань реветь. О твоем воспитании теперь позабочусь я. Знаешь ли ты, что это такое?

Эсэсовка словно только и ждала этого момента. Она вынула из сумки аккуратно свернутую плетку, взмахнула ею и улыбнулась, увидев испуг в глазах маленькой гречанки.

— Так ты не знаешь, что это?

— Плетка для собаки.., — прошептала Эрола.

— Какое там для собаки. Это для таких, как ты. Понятно?— И Менгель слегка хлестнула девушку по икрам. Эрола подпрыгнула.

— Но по ногам я обычно не бью, — с расстановкой продолжала надзирательница. — В лагере бьют по животу. По голому животу. И на виду у всех. Перегнешься через стол, одна тебя держит за голову, другая — за ноги, а третья бьет, вот так!

Она взмахнула плеткой и изо всей силы хлопнула ею по столу. Звук был страшный.

— Нет, нет, — как безумная вскрикнула Эрола. — Меня еще никогда не били!

— Это и видно, — заворчала Менгель и схватила гречанку левой рукой за горло. — Ты, я вижу, хорошая истеричка. Ну-ка, замолчи! А не то, — она нагнулась и подняла деревянный башмак, — возьму и разобью в кровь твое смазливое личико!.. Подойди ко мне и сделай мостик. Вас ведь учили этому в школе, правда?

Эрола затихла и снова покорно опустилась выполнить приказание надзирательницы. Снова безжалостная немка заставила ее раздвигать ноги. И своими негнувшимися, твердыми, как деревяшки, пальцами трогала самые потаенные, самые сокровенные части ее тела.

— А ты действительно еще девушка... Но это дело поправимое.

Эсэсовка сняла висевшую у нее всегда на поясе эбонитовую дубинку и с силой вогнала ее во влагалище девушки. Эрола инстинктивно сжала ноги, закричала.

— Перестань орать, — Менгель медленно, с наслаждением вытащила из Эролы дубинку. — Твоих товарок солдатам отдадут, а ты с сегодняшнего дня со мной будешь жить. Поняла?

И фрау Менгель величественно удалилась, гордая тем, что первый шаг по «воспитанию» этой «милашки», как она называла про себя Эролу, ею уже сделан.