Библиотека КПРН

Прекрасным солнечным утром каждый в городе мог слышать или видеть солдата, который расхаживал по улицам с барабаном, объявляя всем о предстоящей порке и, призывая всех в полдень собраться на площади и наблюдать за исполнением наказания. Эта новость приводила жителей города в благоговейный трепет. Закон в то время был жесток и, всякого рода наказания приводились в исполнение через день, но публичная порка была редкостью, а публичную порку женщины можно было увидеть всего несколько раз в течение всей жизни. Более того, приговоренной была 27-летняя женщина благородного происхождения, известная своей красотой не только в городе, но и во всей стране. Она была своей при дворе, посещала все светские рауты. Не было ни одного знатного мужчины, который бы хоть однажды не ухаживал за ней, и не одного простолюдина, который бы хоть однажды не грезил о ней в своих мечтах, и в то же время множество женщин имели повод ненавидеть ее за красоту и успех. Одним словом этот день для каждого был по-своему особенным.

Последняя публичная порка женщины состоялась не так давно, в мае 1798 года, семь лет назад. Весь город собрался тогда посмотреть на это зрелище холодным дождливым днем. Молодая женщина из низшего сословия, официально обвиненная в краже, получила 25 ударов плетью, именуемой «кошкой», лежа на задней части повозки, а затем еще 25 – у специального столба. Все знали, что она могла избавить себя от наказания, загляни она как-нибудь вечерком в дом Шерифа, на что он ей намекал, но своим отказом она сама сделала свой выбор. Во время порки женщины публика обычно жалела жертву. Это были, в большинстве своем, простые добрые люди, но, незримо витающий в атмосфере столетия, дух садизма заставлял каждого идти, смотреть, наслаждаться и дикими возгласами одобрять происходящее. Люди возвращались домой потрясенными и возбужденными и, образ полуобнаженной, кричащей и извивающейся под ударами женщины еще долго стоял перед их мысленным взором. Наиболее совестливые, в глубине души чувствовали, насколько жестоко и бесчеловечно подобное зрелище, но все знали, что следующего, на своем веку, можно и не дождаться. Итак, сегодня они могли наблюдать за «спектаклем», который запомнится на всю жизнь, и о котором можно будет рассказывать детям и внукам.

Барабанщик, разгуливая по улицам, бил в свой барабан и выкрикивал в течение трех часов одно и то же: «Слушайте, добрые люди! Ее Величество Королева приговорила Леди Беф к порке у позорного столба! Спешите увидеть порку обнаженной Леди Беф, в полдень, на рыночной площади! Все на рыночную площадь!» и так множество раз. Мужчины и женщины, потрясенные и взволнованные, поначалу следовали за барабанщиком, пытаясь уловить каждое его слово, а затем бросались домой позвать на площадь свою семью, некоторые посылали детей в близлежащие городки, с тем, чтобы пригласить на представление родственников и друзей. Весь город этим утром погрузился в безумную беготню. За час до полудня большинство жителей города, несколько тысяч человек, уже собрались на площади. Знать не составляла исключения. В обычае города было, в случае если знатные господа желали присутствовать при наказании, для них расставлялись вокруг эшафота специальные кресла, с тем чтобы уважаемые гости могли все хорошо увидеть и услышать, не смешиваясь при этом с толпой простолюдинов. На этот раз почти вся аристократия города сообщила о своем желании наблюдать за наказанием, и около ста кресел уже были расставлены в непосредственной близости от эшафота. Те, кто не успел заказать места и не был гостем Мэра или Лорда Губернатора, лица распоряжавшегося исполнением наказания, уже заняли свои кресла на балконах вокруг площади. Ближе к полудню площадь уже была заполнена толпой: одной бушующей массой крестьян, лавочников, солдат, нищих, мужчин, женщин и детей, которая находилась в постоянном движении в борьбе за лучшее место. В полдень люди перестали прибывать, толпа заполнила и подходы к площади. Каждый хотел рассмотреть все получше и, борьба за место время от времени вспыхивала то тут, то там. В непосредственной близости от эшафота, лучшее кресло было установлено для Лорда Губернатора. Кирк, городской палач, уже тщательно готовил свои ужасные инструменты.

Когда наружная дверь городской тюрьмы отворилась и, солдат-охранник распахнул ее, Джордана услышала насмешливые крики собравшихся людей. Она слышала, как некоторые предупреждали остальных о ее появлении. Перед ней шел барабанщик, бьющий в свой инструмент, за ним Шериф с двумя незнакомыми ей мужчинами, следом Джордана между двух солдат, затем судья, другие солдаты и священник. Много раз она проделывала этот путь, свободная и беззаботная, ловя на себе восхищенные взгляды прохожих. Теперь же она медленно ступала по камням мостовой, сопровождаемая звоном цепей, стягивающих ее руки и лодыжки, с опущенной головой, торопливо бьющимся сердцем и красным от стыда лицом. Ей хотелось одного: убежать, спрятаться, как-то защитить себя. Вместо этого она еще ниже опустила голову и смиренно шествовала к своему наказанию. Вокруг она чувствовала только злость и недоброжелательность, все видели в ней только преступника и желали только быстрейшего начала ее пытки. А она все шла и шла. Она не хотела думать в этот момент, ибо всякая мысль о том, что ее ждет, казалась ужасной и отталкивающей. Она и так хорошо представляла, что для нее сейчас главное и что будет тем лучше, чем скорее она смирится с этим.

На секунду она взглянула вокруг и ее голова вновь бессильно упала на грудь: с обеих сторон дороги была только ухмыляющаяся толпа, искривленные лица, злые глаза, вытянутые шеи, руки и ноги, борющиеся за лучшую позицию, движущиеся тела, пытающиеся протиснуться к дороге, чтобы увидеть ее поближе. Джордана была почти благодарна солдатам, защищающим ее по бокам, и Шерифу, расталкивающему этот сброд спереди. Наконец, они достигли рыночной площади и, увидев край, возвышающегося над ней, подиума для ораторов, Джордана непроизвольно содрогнулась. Она представила себе, как будет выглядеть на нем, обычно использующемся для политических дебатов, но временами приспосабливаемом для публичного шельмования проституток и неверных жен. Она вспомнила, как когда-то видела на этой, возвышающейся на 5 футов над землей платформе двух униженных женщин. Несколько лет назад это была молодая девушка, с остриженными наголо волосами, раздетая, выставленная на помост и затем изгнанная из города, как есть, без единой нитки на теле. Она подумала тогда, каково было бедной девушке бежать голой посреди враждебной толпы. Сколько раз ее изнасиловали, пока некая добрая душа не дала ей что-то из одежды. В другой раз она видела как женщину средних лет, обвиненную во внебрачной связи с приезжим, силой раздели на этом помосте и выставили так в тяжелых колодках в течение продолжительного времени. После этого ее обмазанную смолой и вывалянную в перьях отправили домой верхом на осле. Могла ли она подумать тогда, что в один прекрасный день и ее выставят на позор на этом ужасном подиуме. В отчаянии, она рванулась к Шерифу: «Сэр!» взмолилась она, «Сэр, вы говорили, что спасете меня от бесчестья».

Подталкиваемая здоровяками-солдатами, Джордана поравнялась с возвышением. Шериф резво взобрался на подиум и поднял скованные руки Джорданы вверх. В это же время солдаты подхватили ее за ноги в районе колен и все вместе, они втолкнули ее на платформу – толпа одобрительно зашумела. Медленно, нарочито торжественно, Шериф снял цепи с рук и лодыжек Джорданы и она начала растирать затекшие запястья. Она чувствовала себя неловко, стоя на возвышении перед всеми, в центре внимания. В лучшие времена всеобщее внимание было ей приятно, но теперь она была один на один с враждебной толпой. Толпа издевательски смеялась над ней. Никогда еще в ее жизни не было такого, чтобы она не могла контролировать ситуацию. Как осмеливаются эти неотесанные крестьяне презирать и оскорблять ее? Украдкой, щурясь под яркими лучами полуденного солнца, Джордана оглянулась вокруг. Сотни мужчин и женщин у ее ног словно ощупывали ее пристальными липкими взглядами. Она смотрела поверх их голов, не имея возможности встретиться с кем-нибудь глазами. Она видела церковь и большую гостиницу, балконы и террасы, которых были полны публики, разодетые леди в напудренных париках с веерами, сидящие на скамьях, разглядывали ее сквозь изящные лорнеты. Она почувствовала желание заговорить с ними, но вовремя остановила себя. Она видела таверну, из которой высыпала на площадь толпа пьяных смеющихся шумных неопрятно одетых мужчин, новый особняк Лорда, зеленый городок, где она неоднократно наслаждалась выступлениями акробатов, жонглеров и клоунов. Они тоже могли быть в толпе, но теперь роли поменялись, уже они могли издевательски насмехаться над ней. В отдалении она заметила брошенную торговую повозку. Никто ничего не продавал и не покупал теперь, все были здесь в надежде заполучить место поближе к эшафоту. Эшафот. От подиума, где она стояла теперь, к нему простиралась дорожка длиною в несколько сотен футов, прямо к центру площади. Там она увидела высокий эшафот, где наказывали серьезных преступников. Здесь их вешали и пороли. Над ним возвышалась высокая виселица, специальный столб для порки и позорный столб, к которому ее прикуют для исполнения приговора. Внезапно она ужаснулась и почувствовала желание сейчас же упасть на колени и молить о милосердии. Однако она уже понимала, что ровным счетом ничего не может спасти ее от боли и унижения. Также она уже с уверенностью знала, что шансов на пощаду нет, и она неизбежно будет принесена в жертву удовлетворения садистских наклонностей толпы.

Мысли Джорданы прервал голос Шерифа, стоявшего рядом с ней. «Добрые люди!» прокричал он неестественно громким голосом. « Эта женщина, многим из вас она известна, леди Джордана. Она запятнала свое дворянское звание, плетя заговоры против королевы. За такое серьезное преступление обычно полагаются пытки и казнь через повешение. Несмотря на это, Ее Величество, в ее великом человеколюбии, решила сохранить жизнь этой нечестивке и дьявольскому отродью. В своем великодушии, Королева, приговорила ее к значительно более мягкому наказанию. Как вы уже слышали сегодня утром, Леди Джордана будет полностью обнажена здесь и подвергнута порке у позорного столба и специального столба для бичевания». Толпа одобряюще загудела. Несколько озорных ребятишек, пробившись между ног взрослых, начали изображать неприличные жесты, относящиеся к Джордане. Пожилая женщина, вероятно, их мать, прикрикнула на них и велела убираться домой, но сделала это шутливо, вовсе не настаивая на исполнении своего приказа. «Оставь детей в покое, женщина, » произнес Шериф, «Дай им посмотреть, как будет наказана эта женщина, через минуту она будет стоять здесь униженная с голой задницей, как новорожденная, дай им увидеть ее во всей красе, посмотреть ей в глаза и вместе со всеми насладиться ее позором!» В толпе раздался дикий хохот. Мысль о том, что она будет осмеяна даже детьми, вызвала у Джорданы тошноту. Она почувствовала секундную слабость, но темные злые флюиды напирали на нее со всех сторон и, необходимость как-то защищаться от этого придала ей новых сил. Улыбающийся, довольный произведенным эффектом, Шериф поднял вверх руку, требуя тишины. «Добрые люди, эта женщина получит сорок ударов розгой у позорного столба, затем двадцать ударов «кошкой», и, наконец, двадцать ударов бичом у специального столба для порки». Толпа захлебнулась ликованием. Джордане показалось, что ее тело уменьшилось в размерах и стало абсолютно безвольным, она сильно задрожала, ноги ее подкосились в коленях, опущенная голова затряслась, … к вящему восторгу толпы. Крепко схватив за руку, Шериф развернул ее лицом к толпе, с силой поднял ее голову рукой за подбородок, принуждая смотреть на толпу. «Снимай свою одежду!» прокричал он, громче, чем требовалось, при этом, его голос слегка дрожал от возбуждения. Он хотел бы, чтобы эта минута не имела конца. Он был хозяином положения, главным распорядителем шоу. Шериф был бесконечно благодарен Лорду, за то, что тот поручил ему эту миссию. За это он уже был готов стать его верным псом на всю жизнь.

Джордана стояла не двигаясь. Она не хотела двигаться и была в полной растерянности. Она понимала, что сопротивляться бесполезно, но чувствовала, что если исполнит приказ немедленно, то покажет свой страх и этим еще больше раззадорит толпу. Она страшно боялась, но не хотела, чтобы это увидели. Шериф в это время недовольно смотрел на нее. Он ожидал неповиновения, но не столь явного, это могло выставить его в невыгодном свете. Он вновь взял ее рукой за подбородок и высокомерно улыбнулся ей в лицо. «Вы, вероятно, не расслышали меня. Я приказал Вам раздеться. Снимайте свою одежду, Леди, и побыстрей! Я хочу увидеть Вашу попку голой как у новорожденного». В толпе раздались смешки и колкости. Джордана поджала нижнюю губу, слегка вздрогнула, но не сдвинулась с места. Она подумала, что все же должна сохранять некий контроль над ситуацией. Ей приказали раздеться, но с чего они взяли, что она сделает это охотно. Она не должна показывать толпе свой страх. Тем не менее, когда Шериф заорал ей в лицо, что если она не разденется сама, то ей «помогут», она вздрогнула, и начала трясущимися пальцами расстегивать платье.

Каждое ее движение сопровождалось при этом криками толпы, представляющими собой единый хор. Они скандировали в унисон: «Все долой! Все долой! Все долой!» Лишь некоторые пере возбужденные граждане выкрикивали, выбиваясь из общего хора: «Посмотрим на ее сиськи! Посмотрим густой ли у нее «кустарник» на одном месте! Проветрим ее задницу!» По мере раздевания смешки сменялись гримасами, возбужденным гвалтом и такими возбужденными молчаливыми взглядами. Джордана была словно во сне. Расстегнув платье, она оглянулась вокруг в поисках места, куда его положить и, под продолжающиеся насмешки спустила его вниз и положила на помост, у своих ног. Ее дыхание участилось, она смотрела вокруг невидящим взглядом, и это было к лучшему. Возясь со своей одеждой, она почти перестала дрожать. Невыносимое чувство стыда сделало ее вялой и безвольной. Избыток адреналина обострил ее чувства, как никогда. Она чувствовала, слышала, обоняла, видела абсолютно все, что происходило с ней и вокруг нее, но все это словно находилось в тумане и имело неясные очертания. Ей казалось, что она делает все очень быстро. И все вокруг нее происходит быстрее обычного. Понемногу ворох снятой одежды рос у ее ног, обнажая для всеобщего обозрения все больше участков ее белой, мягкой и эластичной кожи. Нижняя юбка последовала за блузой, почти полностью обнажив ее прекрасные, длинные, точеные ноги. При виде ее юных, сильных бедер, словно вылепленных скульптором и заканчивающихся элегантными лодыжками мужчины внезапно почтительно замолчали. Это были несравненные ноги, ноги танцовщицы, потрясающие своей красотой всех без исключения мужчин и вызывающие зависть всех без исключения женщин. Опомнившись от шока, вызванного восхищением, мужчины наперебой стали обсуждать увиденное, возбуждая ярость, находившихся рядом жен, подруг, сестер и матерей. Несколько неуклюже подпрыгнув и слегка от этого сконфузившись, Джордана, освободилась от своих туфель. Этот невольный, женственный «танец» спровоцировал новую волну шуток, смешков и колкостей возбужденной толпы. У нее были изысканные, маленькие, хрупкие ступни, гладкие и нежные, с высоким взьемом, розовыми пяточками, изящными подошвами и точеными носочками. Сама мысль о прогулке такими ножками по грязной мостовой должна была вызывать жалость. Одетая теперь только в легкую короткую сорочку, Джордана чувствовала себя совершенно беззащитной. Сорочка, бесстыдно облегая тело, подчеркивала все ее прелести, особенно пышные груди с дерзко торчащими сосками и округлую упругую попку.

Охваченная смущением, стоя на возвышении в одной прозрачной рубашке перед всей городской публикой, Джордана чувствовала себя совершенно раздавленной, и в первый момент слезы заполнили ее зеленые, печальные глаза. Ровным счетом ничего нельзя было поделать и, неизбежное должно было случиться. Ее покарают прямо здесь и сейчас. Ничто не может спасти ее. Чувствуя нерешительность Джорданы, перед снятием последнего покрова толпа закричала еще сильней: «Все долой! Покажись во всей красе! Проветри задницу!» » К радости толпы Шериф смачно шлепнул Джордану по попке, заставив ее подпрыгнуть от неожиданности и прикрыть руками ягодицы. Народ покатился со смеху. «Давай, » прокричал Шериф «Сбрось ее!» Повторяя про себя: «О мой бог, о мой бог», крепко зажмурив глаза, Джордана спустила сорочку с плеч и перешагнула через нее. Внезапно все смолкло. По-прежнему стоя с закрытыми глазами, Джордана слышала хлопанье крыльев птиц, плач ребенка, шум ветра. Теперь она была абсолютно обнажена. Единственное обнаженное тело на площади, контрастировало своей белизной с пестро одетой толпой. Она чувствовала, как ее обнаженное тело покрывается «гусиной кожей». Совершенно смущенная, Джордана медленно прикрыла одной рукой треугольник внизу живота, а другой – груди. Ее тело наклонилось вперед, колени согнулись, одно бедро целомудренно пыталось прикрыть второе. Красота ее прекрасного тела и странность происходящего – высокая, фантастически красивая, абсолютно обнаженная женщина, стоящая при свете дня перед толпой – погрузила площадь в полную тишину на несколько секунд, только тысячи глаз бесстыдно ощупывали каждую деталь ее тела. Мужчины смотрели на нее с благоговением и застенчиво улыбались широко открытыми глазами. Женщины нервно посмеивались в полузабытьи. Длинные, шелковистые, черные волосы Джорданы, упав со склоненной головы на плечи, прикрыли ее лицо и грудь. Увидев такой «непорядок», Шериф поспешно собрал ее волосы в пучок и завязал их ремешком. Затем он руками потянул за этот «конский хвостик» принуждая Джордану поднять голову. «Теперь мы позаботимся о Вашей одежде, » произнес он и приказал солдатам сжечь ее одежду тут же перед ней. Огонь быстро охватил вещи, и глаза Джорданы вновь наполнились слезами стыда и унижения. Она покраснела, и, казалось, все ее тело вспыхнуло краской стыда. Трое мужчин и несколько детей танцевали вокруг огня, скалились и пели. Толпа вновь дико захохотала, и Джордане захотелось испариться вместе с дымом от пламени. Ее ноги были скрещены и плотно сжаты в попытке прикрыть низ живота, и тут она подумала, что ее голая попка видна во всей красе стоящим позади.

Шериф снова потянул Джордану за волосы, собранные в «конский хвостик», но этим не заставил ее открыть глаза и решил предпринять нечто другое. Он оставил в покое ее волосы, сбросил ее руки, прикрывающие низ живота и груди, и с силой взяв ее за ухо, заставил выпрямиться и встать на носочки, а затем повел ее кругом по краю подиума с тем, чтобы каждый мог полюбоваться ею. Она была действительно великолепна. Ее кожа была белой и безупречно гладкой, шея длинной и тонкой, плечи грациозными и округлыми. Не будучи слишком большими, ее груди были полными, упругими, налившимися, ничуть не отвисавшими под собственным весом, соски торчащими, длинными и окруженными коричневым ореолом. Ее бедра были крутыми, талия тонкой, спина имела красивый изгиб и заканчивалась круглыми упругими небольшими ягодицами. Ее живот был плоским, подтянутым, гладким, без капли жирка, украшенным точно посередине маленьким аккуратным пупком. Ее половые губы нежными, слегка припухлыми, девственными, прикрытыми небольшим количеством лобковых волос. Ее ноги были длинными и гибкими, с красивыми точеными ступнями. Ее лицо – ослепительно красивым, обрамленным волнистыми, черными, длинными волосами. У нее был высокий детский лоб, слегка вздернутый носик, огромные зеленые глаза, обрамленные томными ресницами, дугообразные черные брови, высокие аристократические скулы, маленький красивый подбородок и чувственный рот с чуть припухлыми красными губами, из-под которых были видны ослепительно белые зубы.

Наблюдая за этой потрясающе великолепной, но совершенно униженной женщиной, шествующей на носочках с головой склоненной набок, вслед за рукой Шерифа, безжалостно сжимающей нежное ухо, безмолвная толпа постепенно ожила, разразившись новым потоком насмешек. Проведя Джордану по краю подиума трижды, Шериф приказал ей поднять руки вверх. Положив на ее плечи, позади головы, палку двух футов длиной, он привязал ее запястья к противоположным концам палки. Теперь она не могла даже слегка прикрыть свою наготу и чувствовала себя совершенно раздавленной. Защелкнув ошейник вокруг ее шеи, Шериф прикрепил к нему цепочку-поводок. Теперь она должна была вынести позор того, что ее поведут на привязи, словно собачонку. С минуту полюбовавшись своей «работой», Шериф помог ей спуститься с подиума и подтолкнул в спину, в направлении эшафота.

Джордане предстоял путь длиною в триста футов, сквозь возбужденную толпу, обнаженной, с руками поднятыми на уровне головы, со звенящей цепью. Ее груди, бедра и ягодицы вздрагивали и красиво колыхались при каждом шаге. Несколько раз, кто-то из толпы бросал в нее гнилыми овощами и тухлыми яйцами. Она была совершенно унижена и беспомощна теперь, находясь в полной власти обезумевшей толпы. Несмотря на то, что ее обдувал прохладный морской бриз, щеки ее горели от стыда, она покраснела от кончиков ушей до пальцев на ногах. Она неловко, механически ступала по неровной мостовой босыми ногами с опущенными плечами и головой, не зная куда себя деть от тысяч назойливых глаз. Она чувствовала себя неуклюжей, угловатой, смешной, но даже теперь ее походка не была лишена некоторой грациозности. Почти физически ощущая на себе эти липкие взгляды, она не могла оторвать глаз от земли. Она знала, что если хоть на секунду поднимет взгляд, то может упасть в обморок от переполнившего ее чувства стыда. Она помнила, что в толпе могут быть люди знакомые ей, и старалась избежать еще и такого испытания, как встреча с ними глаза в глаза. Она не хотела знать, кто именно из них находится здесь, но понимала, что теперь ее видят друзья и враги, родственники и соседи, ее любовники и подруги. Фактически на каждом шаге она могла различить знакомые голоса в толпе: семейство мясника Хиллфорда в полном составе, сосед из дома напротив, отчим и сестры, преподаватель фортепьяно, священник, молочник, кузина Анжела с мужем, дети, игравшие каждый день возле ее дома. Боже, подумала она, даже эти дети теперь были свободнее ее. Мысль о том, что она теперь нага и беспомощна перед детьми и подростками особенно была ей неприятна. Палка, на которой были закреплены руки Джорданы, натирала шею, кровь отхлынула от связанных, поднятых кверху рук, плечи затекли.

По голосам она узнала своих слуг. Они разговаривали негромко, потрясенные увиденным, но Норма, старая толстая горничная, закричала визгливым голосом, явно наслаждаясь зрелищем: « Я вижу голую задницу миледи, на которую горбатилась! Эй, миледи, у Вас симпатичные сиськи!» Джордана не поднимала глаз и не отвечала. Сердце бешено колотилось, голова шла кругом. Унижение было невыносимым, и она знала, что это только начало. Она ненавидела сейчас каждого из этой толпы, но особенно тех, которых знала раньше, а также кривляющихся и строящих ей гримасы детей. Джордана неожиданно подскочила от сильного шлепка по ее белым круглым ягодицам, нанесенного кем-то, что вызвало в толпе новый взрыв восторженных криков и хохота. Она была настолько беспомощна, что даже не могла посмотреть, кто это сделал. Она только слышала доносившиеся отовсюду шутки, оскорбительные замечания, смех, охи и ахи. Она почти ощущала кожей взгляды этих людей, задыхающихся и возбужденных, пришедших посмотреть, на обнаженную леди, выставленную на посмешище, ведомую на цепи, подобно животному. Два любопытных юнца следовали за ней по пятам, и все пытались получше рассмотреть ее интимные местечки. Она прикладывала определенные усилия с тем, чтобы не столкнуться с ними.

Все что она желала сейчас – это немедленно убежать отсюда, раствориться с наиболее возможной скоростью. Вместо этого она неумолимо приближалась к эшафоту с возвышающимся над ним позорным столбом и с сидящей вокруг него знати, ожидающей ее, ожидающей начала представления. Джордана знала, что среди них были некоторые из ее друзей и родственников, сидящих сейчас с отсутствующими лицами, как будто происходящее не доставляло им никакого удовольствия. Но она также представляла, насколько они могут в душе радоваться глубине ее падения, жадно обшаривая глазами каждый дюйм ее обнаженного тела и покрасневшего от стыда и напряжения лица, с замиранием сердца ожидая увидеть ее корчащейся от боли, и, может быть, читая на ее лице мольбу об отмене или смягчении наказания. Она не хотела встречаться глазами с кем – либо из них и еще ниже склонила голову и согнула спину. Она страстно желала одного – хотя бы чуть-чуть прикрыть свою наготу: тенью, предметом, чем-нибудь. Она спешила пройти мимо людей, рассматривающих ее спереди, после этого они смогут видеть ее только сзади, но впереди были все новые и новые люди и, она не могла даже слегка прикрыться: ее высоко поднятые руки были привязаны к палке и широко разведены в стороны, даже волосы были собраны в пучок и завязаны ремешком на затылке. Ее обнаженное тело было полностью выставлено напоказ, среди бела дня. Ее честь и репутация знатной женщины, и просто человеческое достоинство были полностью растоптаны. Внезапно, ее воспаленный мозг сосредоточился сразу на нескольких вещах, мало волновавших ее прежде. Во-первых, хотя она вся горела от охватившего ее стыда, она почувствовала, что дрожит всем телом, и не только от обдувавшего ее бриза, но и от нарастающего чувства гнева и беспокойства. Более того, она поняла, что дрожит больше не от холода, а от неведомого ранее ощущения открытого воздуха, ласкающего участки ее тела, никогда не бывшие столь открытыми: спину, живот, участки нежной кожи между ног, груди. Никогда раньше она не думала таким образом о своих прекрасных грудях: она просто ненавидела их за то, как они сотрясались при каждом шаге. Она так гордилась ими прежде, когда, идя по рыночной площади, ловила восхищенные взгляды мужчин и женщин, направленные в глубокий вырез ее платья. Теперь же, красота и совершенство ее грудей казались ей вульгарными и вызывающими. Маленькие мальчишеские груди, думала она, смотрелись бы в данной ситуации более естественно. Это, конечно, было не так. Каждый, кто смотрел на нее теперь, не мог не восхищаться тем, как ее мраморно белые груди красиво подпрыгивали и повисали на мгновение с замечательным шармом. Еще хуже для нее было то, что ее соски затвердели и набухли и казались теперь более длинными, чем обычно. В довершение всего она чувствовала себя еще более уязвимой из-за того, что была босой. Твердая почва, усыпанная щебнем, причиняла ее чутким подошвам боль, отзывавшуюся в ее теле … изящными, грациозными, женственными движениями. Она сожалела о том, что не была старой и уродливой.

Прошло всего несколько минут, показавшихся вечностью, а Джордана уже достигла центра рыночной площади. Она стояла теперь прямо перед возвышающимся над ней эшафотом. Шериф поднялся вверх по лестнице и, натянув цепь, буквально втащил ее на возвышение. При этом ей пришлось почти бежать, и ее груди опять хаотично запрыгали вверх и вниз, что вызвало смех в толпе. Палач, Кирк, человек огромного роста и плотного телосложения, стоял на эшафоте, усмехаясь. Вблизи него, около позорного столба, Джордана заметила множество розог, палок, плетей и кнутов, разложенных и развешанных в идеальном порядке. Кровь прилила к ее щекам с новой силой. Осмотревшись вокруг, она увидела вальяжно развалившихся на креслах знатных мужчин и женщин, обмахивающихся веерами. Они беззастенчиво разглядывали ее с головы до ног, делая при этом саркастические замечания относительно разных частей ее обнаженного тела, смеялись, пытались установить с ней контакт при помощи взглядов, чувствуя себя раскрепощенно. Она отчаянно пыталась отвернуться от знакомых лиц, но и другие, незнакомые ей, смотрели на нее с той же иронией и презрением. Шериф натянул цепь, и Джордана зашлепала босыми ногами по деревянному настилу к центру эшафота. Шериф протянул конец цепи Кирку. «Теперь она твоя, » произнес он. Палач снял с нее ошейник и освободил затекшие руки. Теперь она была свободна, и мысли о побеге вновь посетили ее. Они были прерваны легким касанием Кирка. «Пойдем, » сказал он спокойно, и на секунду Джордана представила себе, что он не может быть с ней слишком жесток. Она была наслышана о нем, и хотя никогда не видела его в деле, слышала множество рассказов о мужчинах и женщинах едва не умерших от его рук. Он не был добрым человеком. Для него это была работа, которую он выполнял на совесть, неторопливо и методично. Кирк подвел Джордану к позорному столбу, представляющему собой два не слишком высоких вертикальных столбика, отстоящих друг от друга на расстоянии около четырех футов, с прикрепленной к ним горизонтально, колодкой с отверстиями для головы и рук наказываемого, регулируемой по высоте, относительно столбиков. Верхняя запирающая часть колодки была поднята вверх на удерживающих ее стержнях. Подтолкнув Джордану в спину, он заставил ее нагнуться. Джордане казалось, что сердце вот-вот выскочит из ее груди, но она послушно легла шеей в полукруглое углубление нижней части колодки. Кирк помог ей положить запястья в меньшие по размерам углубления по бокам колодки и опустил верхнюю часть колодки по стержням вниз, лишив Джордану возможности вынуть из колодки голову и руки, торчащие теперь из круглых отверстий по другую сторону колодки. Палач удостоверился, что она действительно не может этого сделать, и отрегулировал высоту колодки относительно столбиков в соответствии с ростом Джорданы так, что теперь она должна была стоять со склоненной над помостом верхней частью тела, расположенной почти перпендикулярно ее ногам и закрепил колодку в этом положении. Верхняя точка ее ягодиц находилась теперь почти на одной высоте со спинными лопатками, спина была красиво выгнута дугой между плечами и попкой. В этом унизительном положении ее нежные розовые половые губы были видны между верхней частью ее бедер, что заставило палача и Шерифа несколько мгновений похотливо любоваться открывшимся прекрасным видом.

На площади установилась полная тишина. Толпа замерла в ожидании, только возбужденные взгляды перебегали от Джорданы к палачу и обратно. Муха села на нос Джорданы, неторопливо переползла на ее плечо, затем перелетела на спину и принялась разгуливать по ягодицам. Не в силах взмахнуть рукой, чтобы отогнать муху или почесать нос, бедная Джордана подумала, что теперь, она даже во власти мух, только ее пальцы судорожно сжимались от досады. Щекотка стала невыносимой, ей страшно хотелось почесать ягодицы. В отчаянии, Джордана слегка согнула ноги и грациозно потрясла попкой. Это движение отпугнуло муху, но вызвало хохот и сальные шуточки в толпе. Толпа была в напряженном ожидании, и не одно, даже самое малейшее движение Джорданы, не могло остаться незамеченным и не прокомментированным.

Поскольку Джордана теперь не могла видеть, что происходит позади нее, она, широко раскрытыми глазами, в панике, смотрела на тех, кто находился перед ней. Ее обнаженное тело покрылось холодным потом и было охвачено дрожью. Прямо перед ней, у основания эшафота, всего в нескольких футах от нее сидел Лорд Губернатор. Она смотрела на него умоляющим взглядом, пытаясь прочитать в его глазах, что же происходит на помосте. Лорд и его благородные гости сидели неподвижно, слегка наклонившись вперед, чтобы получше разглядеть то, что делал сейчас Кирк. Тишина стала пугающей, и она отчаянно пыталась понять, что же он там сейчас делает. Наконец, до нее донеслись какие-то звуки. Кирк в это время выбирал длинную тонкую розгу из нескольких и размахивал ими, рассекая воздух, пробуя их на гибкость. Джордане теперь был понятен смысл низких свистящих звуков. Выбрав, наконец, подходящий «инструмент», он подошел к Джордане, она поняла это по усилению звуков. Вскоре она почувствовала что-то слегка коснувшееся несколько раз ее попки. Она смотрела перед собой глазами, расширившимися от ужаса, – толпа перед ней абсолютно затихла и замерла в ожидании. Она хотела крикнуть, молить о милосердии, наконец, просто спросить их о том, что происходит, но тут же все поняла, прочитав это в их глазах.

Рука Кирка опустилась так быстро, что многие не заметили, как это произошло. Розга просвистела в воздухе и глубоко врезалась в гладкую кожу пышных ягодиц Джорданы, заставив их отчаянно вздрогнуть. Удар был настолько силен, что люди в толпе, казалось, подскочили от неожиданности, многие женщины непроизвольно закрыли рты руками или зажмурили глаза. Тихий ропот прокатился по скоплению людей. Несколько громких вздохов были слышны в тишине. «Один!» крикнул Шериф, разорвав тишину, и внезапно толпа возвратилась к жизни с криками одобрения. Половинки Джорданы прорезал первый тонкий белый след, обрамленный красной каймой. След, показывающий жестокость удара. Джордана слышала свист розги и чувствовала, как жесткая розга глубоко вошла в ее плоть, но в первую секунду, была настолько оцепенелой, что успела подумать – не так уж и плохо все это может кончиться. Но тут она внезапно почувствовала нарастание боли в ягодицах, они словно были в огне. Боль заполнила всю ее попку, усиливалась столь быстро и была настолько нечеловеческой, что глаза Джорданы мгновенно наполнились слезами, а дыхание перехватило. Ее голова дернулась, насколько позволяло отверстие колодки, она широко раскрыла глаза и судорожно хватала ртом воздух, не в силах даже закричать, пораженная силой боли. Затем она задышала часто и тяжело, ожидая момента, когда боль отступит. Теперь она по-настоящему понимала, что ее ожидает, и во что превратится ее попка по окончании наказания, и безмерный ужас охватил ее. Тем, чего она меньше всего хотела сейчас, был следующий удар. Мозг лихорадочно думал об одном – как спастись. Она хотела, чтобы порка прекратилась немедленно, – она больше не вынесет ни одного удара. Рука палача с розгой взмыла вверх, готовясь нанести следующий удар. Джордана закрыла глаза и сжала зубы, в ожидании второго удара, ее кулаки сжимались и разжимались в отверстиях колодки. Напряжение нарастало, прошло несколько секунд, а удара все не было. Не выдержав, Джордана согнула ноги в коленях и опустила попку. Кирк приказал ей выпрямиться. Она подчинилась, но второй удар был нанесен еще раньше, чем она успела выпрямить ноги полностью. Удар был еще страшнее первого. «Два!» прокричал Шериф. Голова Джорданы вновь взлетела вверх и уперлась в верхнюю половину колодки, глаза округлились, рот широко открылся. Ноги ее затанцевали на помосте, и она застонала от дикой боли. Толпе понравился ее «танец», а стон сопровождался криками: «Всыпь ей! Сильнее! Да! Сильнее!» Лорд Губернатор заерзал в кресле, смущенный жестокостью порки, поскольку второй глубокий след прорезал ягодицы Джорданы. Правая рука Кирка взлетела вновь, и на этот раз розга ударила Джордану не дав ей собраться. «Три!» произнес Шериф, и почти одновременно раздался первый настоящий крик Джорданы. Толпа словно обезумела, издавая непрерывные крики и свист, подбадривающие палача. Ноги Джорданы исполняли дикую пляску на помосте, она все еще стискивала зубы, пытаясь не кричать. Ее руки бешено вращались в отверстиях колодки. Возбужденный криками толпы, Кирк начал пороть ее быстрее и ритмичней. Голос Шерифа, считающий удары теперь почти поглощался воплями толпы, криками и стонами Джорданы. Попка Джорданы отчаянно извивалась под безжалостными ударами. Со зловещим свистом гибкая розга падала на нее со страшной силой вновь и вновь. «Десять! Одиннадцать! Двенадцать!» считал Шериф, и попка Джорданы сотрясалась одновременно с этими словами. Джордана кричала теперь высоким пронзительным голосом, почти непрерывно. Ее волосы растрепались и разлетались широким веером вокруг головы после каждого удара. Река слез покрывала все ее лицо. Капающие слезы образовали уже небольшую лужицу на помосте. Она отчаянно хотела потрогать ягодицы руками, защитить их, но ее сжатые кулаки прочно удерживались колодкой.

Внезапно розга переломилась пополам на ягодицах Джорданы. Кирк взял другую розгу, длиннее и толще первой, и продолжил порку, точно нанося удары поперек трепещущих половинок Джорданы. Время от времени он наносил удары по особенно чувствительной коже на верхней части ее бедер, принося ей ужасные мучения, как бы держа ее на пределе боли. Ее белоснежные ягодицы теперь были сплошь исполосованы белыми и красными рубцами. Некоторые удары звучали подобно выстрелам. Множество глоток начали считать их хором, заглушая голос Шерифа: «Семнадцать! Восемнадцать! Девятнадцать!» Джордана отчаянно пробовала развернуть тело, с тем, чтобы часть ударов пришлось по внешней стороне бедер, давая некоторую передышку пылающей попке. Также она пыталась подставлять под удар поочередно одну из ягодиц, но эти попытки были тщетны, – очередной удар неизменно рассекал обе половинки. Бедная попка сжималась и разжималась, бедра совершали отчаянный «танец», душераздирающие крики раз за разом разрывали воздух. Наконец, на двадцать седьмом ударе, Джордана начала умолять о милосердии. Лорд Губернатор знаком приказал палачу остановиться, но Кирк по инерции нанес еще два звучных удара, прежде чем опустил руки. Джордана прекратила кричать, но все еще извивалась всем телом от боли. Наконец она затихла. Лорд Губернатор поднял руку, призывая толпу к молчанию. «Что Вы хотели сказать мне?» спросил он, обращаясь к Джордане. Измученная женщина боялась, что все это игра, но все же не могла сдержаться и начала говорить. «Пожалуйста, сэр,» промолвила она плачущим, неровным, тоненьким, детским голоском, «Пожалуйста, остановите порку! Я заслуживаю наказания, но оно слишком жестоко! Я прошу Вас, пожалуйста, прекратите порку!» Лорд не был жестоким человеком. Он был высокообразован для своего времени, свой пост он заслужил, сражаясь с врагами отечества на поле битвы. Его уважали и боялись в городе, где он обладал практически неограниченной властью. Иначе говоря он был либеральным, просвещенным человеком, расценивающим порку как варварскую традицию средневековья, но жестокие законы эпохи не оставляли ему выбора. Глядя сейчас на красивую молодую женщину, страдающую от позора и боли, он в душе хотел бы немедленно освободить и утешить ее. «Она наказана достаточно,» думал он. «Ей еще долго придется залечивать раны, она перенесла тяжелейшее оскорбление, которое останется с ней до конца ее дней. Вероятно, она покинет страну, поскольку теперь для нее окажется невозможным сталкиваться ежедневно с людьми, которые видели ее обнаженное, опозоренное и избитое тело. Шрамы от порки останутся у нее надолго, возможно навсегда». «С другой стороны, » продолжал размышлять он, « Хотя в моей власти как уменьшить наказание, так и усилить его, если я остановлю порку на столь ранней стадии, прежде чем она успеет почувствовать первый удар бича, поступок этот будет расценен, по меньшей мере, как странный и о нем, несомненно, доложат Королеве».

Почувствовав колебания Лорда, толпа разразилась выкриками: «Продолжайте порку! Мы желаем большего!» Знать, расположившаяся поблизости, также сочла необходимым высказать свое мнение: «Выпорите ее хорошенько, Милорд, она этого заслуживает! Мы хотим видеть ее танец под бичом! Пусть поупрашивает еще, видеть это так забавно. Она походит на нашкодившего щенка, слушать ее мольбы приятней, чем добавить ей десяток ударов». Шериф также промолвил с эшафота: «Посмотрите на нее, Милорд, она молодая, здоровая, сильная женщина и может вынести гораздо больше. Вы не можете освободить ее от дальнейшего наказания сейчас». Лорд посмотрел на рыдающую женщину, прекрасную даже сейчас, растрепанную, задыхающуюся, с покрытым слезами, смешивающимися со слюной и капающими с дрожащего рта, лицом. В ее глазах застыла мольба, ноздри раздувались, пот покрывал ее лоб и, стекая, капал с кончика носа. «Пожалуйста, Милорд, сэр…» молила она проникновенно. Лорд задержал взгляд на ее теле амазонки, соблазнительно висящих грудях, сильных и красивых ногах. «Да,» думал он, «Она дико привлекательна. Как жаль, что я не могу стиснуть ее в своих обьятиях. Но она осуждена и должна получить все, что ей причитается. Она, несомненно, выдержит наказание и… будет проклинать меня всю оставшуюся жизнь». «Милорд, » спросил Шериф, «Мы можем продолжать?» «Кирк, » окликнул Лорд Губернатор палача, «Не усердствуйте слишком! Вы уже и так показали себя!» Кирк уставился на Лорда озадаченно. «Милорд?» Лорд внезапно почувствовал себя неловко, стоя перед всеми этими людьми. Он не хотел выглядеть слишком мягким. «Продолжайте, Кирк, » сказал он раздраженно, «Только делайте то, что должны делать!» Кирк стоял с каменным лицом. «Да, Милорд». Палач посмотрел в сторону Шерифа. «Сэр, сколько ударов я уже дал ей?» Шериф в это время упорно искал встречи с глазами Лорда. «Дай ей еще десять розог, » сказал он, заметив, что Лорд отвел от него свой взгляд. Толпа приветствовала это решение оживленным шумом. Джордана смотрела затравленным зверем. «Нет!» закричала она, «Милорд! Пожалуйста, не надо больше!» Поняв, что это бесполезно, она закрыла глаза, готовясь к следующему удару. И удар этот был нанесен с удвоенной энергией. Джордана дернулась всем телом, насколько это позволяла колодка и дико закричала, поскольку розга легла на ее ягодицы поперек свежих рубцов.

Люди, стоящие в некотором отдалении от эшафота не могли оценить всю жестокость происходящего. Кирк бил изо всех сил, безжалостно, умело, попадая точно поперек следов, оставленных прежними ударами или по тонкой коже верхней части бедер. Крики Джорданы стали длинными и почти непрерывными. Ослепнув от боли, она уже плохо понимала разницу между моментом нанесения удара и промежутками между ударами. Она просто непрерывно вопила так сильно, как только могла. Ее лицо было обезображено гримасой боли, пряди мокрых волосы прилипли ко лбу, кулаки сжаты настолько сильно, что ногти впивались в нежную кожу ладоней. Ее рот, ноздри и глаза были широко открыты. Пот, слюна и слезы, смешиваясь, текли по лицу и капали с подбородка. Ноги подпрыгивали, шлепая подошвами по деревянному помосту, попка бешено извивалась под ударами, мускулы ягодиц произвольно сжимались и разжимались, руки и голова отчаянно пытались высвободиться из защемляющих их отверстий. После нанесения Кирком седьмого удара мочевой пузырь Джорданы не выдержал. Жгучая непрерывная боль в попке и верхней части бедер была настолько невыносимой, что Джордана даже не почувствовала, как моча заструилась вниз по ее дергающимся ногам. Толпа на мгновение смолкла, но уже через секунду захлебнулась злорадными выкриками. Кирк остановился на несколько секунд, но не из-за того, что это было для него необычным. Очень часто у наказываемых женщин случалось непроизвольное мочеиспускание. Он просто ждал, когда все закончится. Джордана все еще пронзительно кричала, по-звериному, полностью забыв, где она и что происходит. Ее глаза были широко открыты, но не видели ничего вокруг. Ее подскакивающие ноги разбрызгивали вокруг лужицу мочи, образовавшуюся на помосте. Брызги попали на двух знатных дам, сидящих в непосредственной близости от эшафота. Они заголосили, достали носовые платки, но не сдвинулись с места. Крик Джорданы уже напоминал звериный вой. Несколько капель крови появилось на ее попке в местах пересечения следов от розги. Кирк быстро нанес последние три удара, внимательно осмотрел розгу и отложил ее. Затем застыл неподвижно, ожидая дальнейших распоряжений.

Лорд расслабил руки, сжимавшие несколько последних мгновений его колени. Он ждал, когда Джордана прекратит кричать. Крик не прекращался, исхлестанная женщина не понимала, что эта часть наказания уже закончилась. Толпа понемногу затихла, и над ней разносился только вой Джорданы. Солнце скрылось в эти минуты за тучами, потянул прохладный ветерок. Шериф завернулся поплотнее в свой плащ. Несколько дам, из аристократической части публики, послали лакеев за накидками. Кирк перебирал развешанные кнуты и плети. Мимоходом он попросил помощника принести ведро воды, чтобы смочить свои кнуты и, возможно, привести в чувство наказываемую. Наконец, мало помалу, Джордана начала успокаиваться. Она все еще дрожала всем телом, но дикие вопли сменились непродолжительными криками и всхлипываниями. Ее израненные ягодицы и ноги расслабились, только времени от времени по ним пробегала небольшая судорога. Она открыла глаза и огляделась вокруг, медленно приходя в себя. Ей страшно хотелось пить и вытереть, заплаканное покрытое потом и слюной лицо, но она все еще находилась в колодке. Спина болела от длительного согнутого положения, но эта боль была ничем по сравнению с болью в иссеченных ягодицах. «Пожалуйста, » прошептала она, «Воды…воды…» Все вопросительно посмотрели на Лорда. «Никакой воды, » произнес он. Он жалел ее, но понимал, что если она до сих пор не потеряла сознания, то была действительно крепкой женщиной. Не было никакого резона казаться слишком добрым перед собравшимися. Прошло еще несколько минут, толпа вела себя, в основном, тихо не считая отдельных личностей изображающих стоны Джорданы в качестве насмешки. Сознание же самой Джорданы было заполнено только болью. Сердце ее билось в бешеном темпе, голова кружилась, попка невыносимо ныла и пульсировала. Она не могла не только посмотреть на свои ягодицы, но и потрогать их руками, но представляла себе как плачевно они выглядят сейчас. Шериф подошел поближе к ней, чтобы полюбоваться результатами жестокой порки. Бывшие еще недавно белоснежными, безупречные ягодицы Джорданы были теперь опухшими и красными, местами в синих и фиолетовых пятнах, покрытыми черными и алыми полосами с выступившими каплями крови в местах их пересечения. Тело Джорданы состояло теперь как бы из трех частей белоснежной спины и ног и темно красной попки. Шериф слегка коснулся рукой иссеченной попки. Джордана с вырвавшимся криком боли резко отдернула ее. Шериф улыбнулся и продолжал ласкать рукой истерзанную плоть, Джордана при этом ловила ртом воздух, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. «Отлично, » сказал Шериф, «Кирк, пора вести ее к столбу для настоящей порки». Палач открыл колодку и освободил Джордану. Обнаженная женщина с наслаждением выпрямила затекшую спину, растирая ее руками, вытерла нос и рот тыльной стороной ладони. Затем изогнулась, пытаясь посмотреть на свою бедную попку, поднесла к ней свои ладони, но остановила их в нескольких миллиметрах, не решаясь прикоснуться. Эти телодвижения Джорданы вновь развеселили публику, но ей это уже было безразлично. Она думала об одном как остановить боль и вынести оставшуюся часть наказания.

Ожидая пока палач подготовит специальный столб для порки, Джордана терпеливо стояла, прикрыв одной рукой грудь, а второй обмахивая руками попку, в попытках уменьшить боль, так и не решаясь прикоснуться к ней. Лорд смотрел на нее с восхищением. Он думал о том, что все это похоже на сон: высокая, великолепная, обнаженная женщина стояла на подиуме среди дикой разглядывающей ее толпы совершенно не обращая внимания на окружающих. Солнце вновь осветило площадь, и люди в толпе приставляли ладони ко лбу в виде козырька, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Нелепость сцены опять поразила Лорда: палач, готовящий столб для порки, Шериф, тихо напевающий что-то, униженная женщина, спокойно ожидающая своей участи, переступавшая с ноги на ногу. Он знал, конечно, что она не могла быть спокойной сейчас, она просто была в шоке от боли и бесчестья.

Столб для порки обновили относительно недавно. Три месяца назад на нем было установлено специальное устройство, позволяющее закрепить руки жертвы на любой желательной высоте. Кирк схватил Джордану и потащил к столбу. Она упиралась ногами и трясла головой, глядя на него умоляющими глазами и тихо бормоча: «Нет, нет, пожалуйста, сэр, нет, о мой Бог, о мой Бог». Связав ее руки, Кирк закрепил веревку на блоке и начал натягивать ее конец. Связанные руки Джорданы взметнулись над ее головой. Вскоре все ее тело было вытянуто в струнку. Еще одно движение Кирка, и Джордана повисла в воздухе в нескольких дюймах над досками эшафота. Для того, чтобы вновь почувствовать опору под ногами, Джордана полностью их выпрямила, при этом ей удалось коснуться эшафота только кончиками пальцев. Кирк посмотрел на нее, удовлетворенно кивнул и закрепил на столбе конец веревки, находящийся у него в руках. Женщина теперь почти висела на связанных, поднятых над головой руках, стоя, в то же время, на цыпочках, с трудом удерживая равновесие. Ее тело распростерлось параллельно столбу на расстоянии двух футов от него. В таком положении, с вытянутым в струнку телом, большая часть веса которого приходилось на связанные запястья, чудесный изгиб ее спины и очаровательные выпуклости грудей и ягодиц стали еще более подчеркнутыми. Стройные напрягшиеся ноги казались невероятно длинными.

В этот момент на площади установилась относительная тишина. Были слышны тихие вздохи Джорданы, в то время как Кирк направился за орудием наказания. Взяв тяжелую плеть-девятихвостку с длинными переплетающимися кожаными ремешками он дважды рассек ею воздух. Плеть издала при этом отвратительный свист, на что толпа отреагировала тихим «аааахх». Кирк улыбнулся и с усмешкой буркнул что-то про себя, повергая стоящих неподалеку людей в трепет. После этого он погрузил концы плети в ведро с водой, смочив их. Держа рукоять плети в правой руке, а ее конец в левой, он приблизился к связанной нагой девушке и встал позади нее чуть-чуть сбоку. Джордана, казалось, чувствовала звук его неторопливых шагов нервами спины, но сохраняла молчание. Только когда она, повернув голову, увидела, что он взял в руки ужасную плеть, с ее губ слетело почти неслышное: «О, нет!». Теперь он находился у нее за спиной, и она не могла его видеть. Джордана закрыла глаза, сжала зубы и, затаив дыхание, ожидала первого удара. Кирк отвел опущенную руку с плетью в сторону, обрызгав по пути каплями воды Шерифа и близстоящих людей, так что концы плети коснулись помоста. «Готовы считать, сэр?» спросил он Шерифа, «Начинайте.»

Тишина была настолько абсолютной, что можно было слышать учащенное дыхание Джорданы. Начиналось второе действие отвратительного спектакля. Кирк взмахнул плетью, раскрутил ее трижды над головой, придав ее концам максимальное ускорение, и опустил влажные кожаные ремни по диагонали на голую спину Джорданы со всей своей силой. Звук удара девяти ремней плети о тонкую обнаженную натянутую кожу Джорданы заставил людей в толпе содрогнуться. Широкий темно-красный след мгновенно протянулся от ее правой лопатки к левому бедру. «Один!» прокричал Шериф, и толпа вновь ожила. Сильный удар лишил Джордану равновесия, ее голова запрокинулась назад, на пару секунд она повисла свободно на запястьях, пока она снова не выпрямилась и не встала на носки ног. И только тут раздался ее приглушенный стиснутыми зубами крик: «Ааеееаааххх!» Джордана чувствовала нарастающую жгучую боль, как будто с ее спины снимали заживо кожу. Следущий удар, нанесенный также наискосок образовал на спине Джорданы уже крестообразную широкую красную полосу. Левая нога Джорданы непроизвольно подпрыгнула в воздухе, и даже прежде, чем она прекратила кричать от невыносимой боли, был нанесен следующий удар, поперек ее талии. При этом завившиеся концы плети хлестнули по чувствительной коже на правой стороне ее живота. Пальцы обеих ее ног оторвались от помоста, колени подпрыгнули, коснувшись грудей. Она закричала во весь голос, слезы брызнули из широко раскрытых глаз, слюна стекала из открытого рта на подбородок. Боль была настолько невыносима, что она полностью забыла в этот момент о саднящей боли в израненных ягодицах. Но только на мгновение, поскольку следующий удар палач нанес точно поперек них. «Четыре!» отсчитал Шериф. Джордана ослепленная и оглохшая от дикой боли, теперь полностью висела в воздухе, подтянувшись на связанных руках. Ноги разлетелись широко в стороны, грудь сотрясалась, крик нечеловеческой муки заглушил все остальные звуки на площади. С этого момента она уже не касалась помоста. Руки находились в постоянном движении, колени непроизвольно сгибались, ноги исполняли безумную пляску в воздухе. Кричала она непрерывно, на переделе возможностей своих легких, лишь изредка крики сменялись жалобными стонами. Кирк порол ее не останавливаясь. Методично, со знанием дела и недюжинной сноровкой он наносил удары снова и снова, со всей своей силой. Ремни плети разлетались в воздухе, собирались вместе и опускались на спину, плечи, ягодицы и бедра Джорданы. Исполнив в своей жизни сотни экзекуций, Кирк не чувствовал теперь ровным счетом ничего в тот момент, когда плеть касалась кожи его жертв. Красивые молодые девушки или старые беззубые шлюхи, мальчики или уродливые горбуны, бедные или богатые – все были для него одинаковы в этот момент. Он порол их всегда безжалостно и со всей силой, на которую был способен. Так он и хлестал теперь Джордану, будто наносил удары по бесчувственному бревну, а не по нежной чувствительной женской коже. Кровь уже стекала по ее спине. Дикие рывки тела Джорданы энергичные и грациозные в начале, стали более вялыми после двенадцатого удара. Ноги, прежде разрезавшие воздух так отчаянно, что пятки касались временами ягодиц, двигались все замедленнее. Джордана обессилела и начинала терять сознание. После восемнадцатого удара Джордана вместо крика издала слабый стон, и ее голова бессильно упала на грудь. Лорд поднял руку вверх, и Шериф остановил порку, тронув Кирка за плечо. Тяжело дышащий, палач, удивленно обернулся к Шерифу. Его рука с плетью все еще была занесена над головой, в готовности нанести следующий удар. Лорд, мужественный солдат, прекратил смотреть на избиение женщины уже после шестого удара. Он смотрел на толпу, наблюдая за ее реакцией, но не мог не слышать диких криков Джорданы. «Достаточно, Кирк,» произнес он, и толпа разразилась протестами. Особенно усердствовали знатные леди, сидящие неподалеку от Лорда.

Кирк повесил плеть на место. Осмотрел Джордану и плеснул ей в лицо холодной водой из ведра, с тем чтобы привести ее в чувство. Увидев, что она открыла глаза, он направился к своему обширному набору инструментов. Выбрал свернутый кольцом бич и развернул его, что вызвало некоторое оживление в толпе. Это был бич длиной около двадцати футов с ручкой около трех дюймов в диаметре, на конце тонкого бича имелся утяжеленный кожаный наконечник длиною около фута. Обычно он использовался для того, чтобы погонять быков, или лошадей, запряженных шестеркой, а таже для укрощения диких зверей на арене цирка. Ни один человек или животное не смогли бы выдержать слишком большое количество ударов таким орудием. Лорд непроизвольно потирал виски руками, веера в руках знатных дам замелькали быстрее, толпа оживилась и отовсюду начали раздаваться голоса «советующие» палачу, что и как он должен делать. Шериф вытер рот тыльной стороной ладони, взглянул на Лорда, словно пытаясь прочитать его мысли, и одобрительно кивнул Кирку.

Перед каждым ударом Кирк дважды раскручивал бич над головой, затем резко опускал руку вниз и посылал конец бича на нежное тело Джорданы. Бич свистел в воздухе и обвивался вокруг ее талии, плеч или бедер. Последние дюймы бича врезались со страшной силой в тело Джорданы с отвратительным хлестким звуком. После каждого удара она кричала подобно раненому зверю и содрогалась всем телом. В нескольких случаях ее крики были настолько длинны и истошны, что язык, казалось, вываливался полностью изо рта и она почти теряла сознание. Кирк при этом быстро плескал ей в лицо холодную воду. Это случилось трижды, когда Кирк переместился поближе к Джордане, и бич дважды хлестнул, обвившись, по грудям Джорданы, коснувшись ее чувствительных сосков. И еще раз, когда конец бича скользнул между ног Джорданы и рассек там нежнейшую кожу. Но независимо от того, как бы зверски ее не били, она оставалась в сознании.